13. О чае и сосновых иголках

— Минорис отказалась заниматься, — удрученно сообщил индианке философ, переместившись в хвост колонны, которую возглавлял Остер Кинн.

— Это прискорбно, — чутко отреагировала Эдна Тау. — Вы ведь не слишком ее нагружали, нет?

— Боюсь, что слишком. И что мне теперь делать? Она такая способная ученица!

— Попробуйте заинтересовать ее.

— Что вы подразумеваете под словом «заинтересовать»?

— Выберите для затравки человека, который бы… э-э-э, — поскребла в затылке Эдна Тау, — который бы изображал из себя вашего рьяного последователя. Тогда Минорис увидит, что ваша наука не такая уж и непосильная, и, может, вернется к вам.

— А вы не побудете моей ученицей, для затравки, а? — с надеждой спросил философ.

— Я? Да что вы! — смешалась индианка. — Да никто же не поверит, что я всерьез увлечена философией!

— Почему? Насколько я могу судить, вы очень образованны. Вы подойдете!

— Да? — неуверенно переспросила Эдна Тау. Перспектива такого ученичества совсем ее не прельщала. Ведь она могла бы проводить время с куда большей пользой, охотясь на белок или рыская по лесу в поисках целебных кореньев.

Пока индианка предавалась таким размышлениям, перед нею возник дух вождя племени Знойной Зари и стал читать мораль: «Мы, люди Зари, всегда помним о своем предназначении! Мы должны светить, как солнце. Если чей день омрачен тоскою, или кто в болезни, или в нищете, или в печали, мы помогаем ему по мере сил. Если видишь нуждающегося в твоей поддержке, не откажи ему. Но будь осторожен, брат мой, соплеменник: не попади в сети вражеские. Всегда будь начеку! Потому что люди становятся лживыми и могут воспользоваться твоей добротой в корыстных целях».

«Этот вроде бы ничего дурного не замышляет, — подумала Эдна Тау про философа. — Так и быть, помогу ему. Подыграю ради Минорис».


Минорис не присутствовала при этом тайном совещании. Она шла впереди группы, рука об руку с Таймири и Сэй-Тэнь. А рядом с ними шагал капитан и всё косился на Таймири.

— Чего он на тебя так смотрит? — шептала ей на ухо Минорис. — Влюбился, что ли?

— Типун тебе на язык! — возмущенно отвечала Таймири.

А Кэйтайрон имел все основания полагать, что она его дочь. Во-первых, возраст. Во-вторых, внешность. А еще капитан считал, что случайности в судьбах людей занимают не последнее место. Он лишь однажды видел своё дитя — черноглазую малютку, завернутую в пеленки. А потом они вместе с женой отправились в долгое путешествие, оставив девочку на попечение тети. Он уже точно не помнил, как звали эту тетю. То ли Мириана, то ли Ариадна, то ли Анира…

Кто знает, что удерживало его все эти годы от визита в город, где подрастала дочурка. Сначала — бессрочный траур по спутнице жизни, которая ушла в мир иной, покинув его, неприкаянного, на бренной земле. После — какие-то неотложные дела, которые возникали, едва только Кэйтайрон прочитывал первые строчки писем от сестры покойной супруги. В этих письмах тетушка Ария настоятельно рекомендовала ему вернуться к дочери и не отлынивать от родительских обязанностей. Во все более частых и коротких посланиях Ария ругала его, на чем свет стоит. А вскоре Кэйтайрон просто перестал вскрывать конверты и по уши погряз в своих крайне важных проектах. Он думал, что его изобретения чего-то стоят. Но вот последнее изобретение попадает под жернова неистового водопада — и от прошлой жизни не остается ни гвоздика, ни щепки. Теперь он поглощен мыслями о дочери, и эти мысли будоражат его. Он не запомнил ее имени, так как имя было слишком длинное. Капитан держит в уме только первую букву — «Т». Так, может, это Таймири?

* * *

— Что же получается? Все припасы достались реке, а нам прикажут затянуть ремни потуже? — негодовал какой-то матрос.

— Подохнуть с голоду в массиве Лунных гор — что ж, славная кончина! — иронизировал его товарищ. — Еще никому такого не удавалось. Мы будем первыми!

Эдна Тау резко обернулась. Ей впервые приходилось слышать, как здоровые, полные сил мужчины так небрежно рассуждают о смерти. Им бы впору поделиться друг с другом навыками выживания, поразмыслить, как выбраться из затруднительного положения. А они уже ложатся в гроб!

— Что вы причитаете? — в праведном гневе воскликнула индианка. — Да наловлю я вам к вечеру белок! Разведем костер! Не надо сеять панику!

Матросы удивленно переглянулись.

— Я еще никогда не пробовал белок. А каковы они на вкус?

— Не хуже, чем перепелка, которую привозят из-за моря, — просто отвечала Эдна Тау. Она решила не задерживаться в этой компании и, перекинув через плечо перештопанную коричневую сумку, поспешила к своим друзьям.


Остера Кинна легко можно было узнать по размашистой походке. Он вел за собой никак не менее двадцати человек и чувствовал себя превосходно. Он едва сдерживался, чтобы не затянуть мотивчик своей любимой песни о дальних странствиях. О морях и капитанах, о штормах и о буранах. О пустынях и о ветре и о том, как спать в седле. И о многом другом. Он уже взял первую ноту, но тут к нему подбежала Эдна Тау. Она довольно отдувалась, глаза блестели, волосы были растрепаны. Именно так выглядят индейцы горного племени после быстрой пробежки.

— Ну что, не понравилось тебе тащиться в хвосте? — насмешливо спросил Остер Кинн.

— Да там, в хвосте, уже все скисли! — выпалила она. — Боятся, что распухнут от голода. По-моему, лучшего времени для охоты не сыскать. Сделаем привал и отправимся за дичью. А?

— Сейчас? А не рано ли? Я хотел подкрепиться вечером…

— А как насчет чая из сосновых иголок? — вставил капитан. — Очень полезная, надо сказать, штука. И от цинги спасает.

— Одним чаем сыт не будешь, — возразила Эдна Тау.

— А белки здесь всё равно щуплые. Что с них возьмешь? — гнул свое Остер Кинн. — Может, вечерком?

— У меня на вечер другие планы, — кратко просветила его индианка.

— А я знаю, что иголки можно жевать. И еще корешки молодые, их, вроде бы, тоже можно… — неуверенно продолжил свою мысль Кэйтайрон.

— Слышала я, что далеко на западе жили индейцы из непростого племени. Они засовывали себе за щеку семена некоего растения и так питались, дожидаясь, пока семена растворятся у них во рту. Может, это и правда, да только уже много лет никто этих индейцев не встречал, — поведала Эдна Тау.

— Так, понятно, это притча. И мне придется лезть на дерево, чтобы добыть белку, — смирился Остер Кинн.


Таймири глянула вверх: в капканах из темных пушистых ветвей застряло синее небо. А чуть ниже тянулась полоса небесно-лазурных гор, озаряемых солнечным светом. Еще ниже свет пропадал, и порода приобретала серо-голубые тона. Сосны стонали, покачиваясь от ветра. Было прохладно. Таймири заметила, как Эдна Тау и Остер Кинн отделились от основной группы и удалились в глубь леса.

— У нас привал! — объявил Кэйтайрон и в подтверждение своих слов уселся на рюкзак, чтобы не сидеть на остывшей земле. Остальные последовали его примеру, охотно поснимав с плеч пухлые котомки со сменной одеждой да разной кухонной утварью. У каждого матроса была своя жестяная кружка, свой нож и полотенце. Всё это они держали наготове, когда плыли по реке, потому как знали, что рано или поздно последует срочная высадка.

Чинно скрестив ноги, капитан жестом подозвал к себе тройку матросов.

— Ты, Синре, поди, принеси воды из ручейка за теми деревьями.

— Слушаюсь, сэр!

— А ты, Вальнери, пособирай-ка иголок в лесу. Да побольше!

— Так точно, сэр!

— А ты, Калли, набери дров. На крайний случай возьми топор. У тебя ведь есть топор? — обратился капитан к широкоплечему матросу.

— Э-э-э, ну, есть, — промямлил Калли. Ему совсем не улыбалось таскаться за сушняком.


Эдна Тау, бок о бок с Остером Кинном, выслеживала белок. Легче всего их заметить по пушистому хвостику. И поймать на земле, конечно, намного проще, чем карабкаться за ними на дерево. Но белки, похоже, сговорились затаиться в дуплах. У них там, наверное, запасов немерено. Не то, что у экипажа потонувшего корабля…

— Придется тебе, друг мой любезный, побыть сегодня в роли мишки, — вздохнула Эдна Тау.

И Остер Кинн, засучив рукава, полез на сосну. Сосна была старая и смолистая. И где-то наверху в ней было выдолблено дупло. Самое что ни на есть беличье. Пока Остер Кинн отдирал прилипшую к стволу штанину, он думал о том, как возникают дупла. Привычная работа для дятлов. Но поскольку дятлы исчезли из страны лет двести назад, то можно полагать, что эта сосна на своем веку повидала многое. Очень многое. И белки там, наверху, наверняка откормленные.

Пока Остер Кинн без особого энтузиазма справлялся со своей задачей, Эдна Тау решила поискать молодых сосновых корешков. Она бродила меж сосен, нагибаясь и высматривая что-то у земли. Но вскоре желание разжиться питательными корнями отпало.

«Не подберешься к ним, больно глубоко в камне засели», — выразила свою досаду индианка, когда Остер Кинн спустился ни с чем.

— Как это нет белок?! — возмутилась Эдна Тау. — Сколько себя помню, всегда тут водились. Хм… — Она в недоумении почесала голову. — Лес не хочет нас принимать. И меня это тревожит. Здесь кроется какая-то загадка…

Как оказалось, причиной столь внезапного опустения послужил топор и матрос, им орудовавший. Одно срубленное дерево лес еще смог бы простить.

Но ругательства — уж извините! От ругательств Калли у леса началась самая настоящая аллергия. А Калли злился на топор, который был тупее всех топоров на свете, и на деревья, срубить которые можно было, лишь спев им лесную колыбельную. Бранные слова с языка так и слетали — только подсчитывать успевай. Старая сосна, которую матрос без особого успеха атаковал, насчитала с три дюжины.

Стерпеть оскорбления не каждый человек сможет, а уж дерево и подавно. Лес возмущенно и угрожающе зашумел. Зашевелились под землею корни, забурлили в стволах соки. А белки попрятались.

Калли так разошелся, что вынудил старушку-сосну его отшлепать. Насилу ноги унес. Правда потом вернулся — с величайшими предосторожностями — за топором да нарубленными ветками.


Понурые, возвратились с неудачной охоты Остер Кинн и Эдна Тау. В лагере их поджидал сюрприз. В самом центре поляны горел костер, а на огне, на специальных подпорках, грелась кастрюля с водой. Команда, затаив дыхание, сидела вокруг.

— Что это такое? — процедила сквозь зубы индианка.

— Это? Да это ж костер! Скоро чаю из иголок попьем, — бесконфликтно объяснил капитан.

— Нет, откуда поленья? — щурясь, спросила Эдна Тау.

— Я послал ребят в лес. А что тут такого?

— Та-а-ак, теперь мне всё ясно. Теперь я понимаю, почему исчезли белки, — скрестив руки на груди, сказала Эдна Тау. — Вторглись в запретные владения, и не просто вторглись, а еще и самоуправством занимаются, — осуждающе изрекла она.

— Но позвольте, чьи ж это владения? Тут ведь никого, кроме нас, нет! — насупился Кэйтайрон. Индианка в ответ насупилась еще сильнее.

— Ошибаетесь. Деревья живые и земля живая. Они всё чувствуют, каждый ваш шаг, каждое ваше движение. И что мы говорим, тоже слышат.

— А сосна меня хлестнула, — пожаловался Калли, чем поверг в трепет своих товарищей.

— Вот, видите, это не мифы!

— В общем, сегодня мы остаёмся без ужина, — безжалостно сообщил Остер Кинн.

Хитрость состояла в том, что прежде следовало наловить белок, а уж потом рубить деревья и ругаться, если на то пошло.


Ночью Таймири слышала, как перешептываются матросы. Похоже, назревал бунт.

«Зачем Кэйтайрон завел нас в эту глушь?»

«Мы не за тем к нему на яхту нанимались!»

«С какого перепугу он поплыл по водопаду? Путь назад теперь отрезан».

«А с дорогой вперед глухо дело», — ворчал кто-то. Только Папирус посапывал себе, и не было ему дела до всяких смут.

А утром матросы, как ни в чем не бывало, сходили к ручью умыться и завели привычные разговоры. В их голосах не слышалось и нотки недовольства. И Таймири подумала, что всё это ей приснилось.

Лес явно подобрел, потому что добытчики воротились не с пустыми руками.

— О да! У нас будет пир на весь мир! — захлопала в ладоши Минорис.

— Тут скатерть-самобранка постаралась, не иначе! — вставил один из матросов.

— Скорее, скатерть-самозванка, — последовала поправка. Кто-то подавился смешком.

Не обращая внимания на подшучивания, Эдна Тау приступила к готовке завтрака. Надо сказать, она очень устала, пока гонялась за белками по лесу. Но охи-ахи не для нее. Она скорее испустит дух, чем кому-нибудь пожалуется на плохое самочувствие. Таковы уж индейцы племени Знойной Зари. Гордые.


Подавляя зевоту, выползла из своего спальника Сэй-Тэнь. На спальные мешки расщедрился капитан. Он вовремя догадался запихнуть их в дорожный рюкзак, когда увидел, что яхте грозит крушение. Самый целый, самый удобный мешок достался, конечно, Таймири. Капитан всё никак не мог собраться с духом и рассказать ей о своих подозрениях, о том, что она, возможно, его дочь. Ему даже в голову не приходило, что знаки внимания, которые он оказывает Таймири, могут быть поняты неправильно.


Уловив аппетитный запах, идущий от кастрюли с мясом, Сэй-Тэнь и Таймири сразу почувствовали, как заурчало у них в животе. Многие уже позавтракали и весело рассуждали о том, как следует проводить пикники. Однако в хорошем расположении духа пребывали отнюдь не все.

Эдна Тау и куска в рот не взяла. Она была мрачнее тучи. Остер Кинн вежливо уговаривал ее проглотить хотя бы кусочек, но, то ли из-за чрезмерной усталости, то ли из-за чрезмерного человеколюбия, индианка упорно твердила своё: «Я поем, только когда насытятся остальные».

— Вредина, — сказал Остер Кинн, когда у него исчерпались запасы вежливостей. — А ну, давайте, поживее там! — прикрикнул он на сонь. — Из-за вас у Эдны скоро живот сведет.

Таймири и Сэй-Тэнь единодушно вооружились ложками и расправились с порциями за считанные минуты. Только после этого краснокожая Артемида соизволила заглянуть в кастрюлю.


В лесу стоял терпкий, бодрящий запах хвои. Голубое, в прожилках, небо удивленно взирало на путников, которые поднялись ни свет ни заря и теперь сворачивали лагерь. Невесомые снопы солнечного света лились на прогалины, засвечивали выступившую на стволах смолу и озаряли верхушки близких гор аквамариновым сиянием.

Они двинулись дальше. Неторопливо зашагали прочь. И тут кому-то вздумалось обернуться: от кострища не осталось и следа. Словно чья-то огромная метла смела с каменной площадки весь пепел и недогоревшие ветки. А сосны задрали шапки своих крон, будто бы они здесь и вовсе ни при чем. Не исключено, что они бы еще и посвистывали, если бы у них было, чем свистеть.

* * *

Путешественники пересекали вброд мелкий ручей, когда произошла непредвиденная заминка: Минорис поскользнулась и упала, причем упала так, что умудрилась повредить себе ногу.

— Больно? — участливо поинтересовался Остер Кинн, который всегда оказывался там, где что-нибудь случалось. — У ручьев и рек массива дно как чешуя дракона. Уверен, массив это нарочно. Выжить нас хочет.

— Зачем девочку пугаете? — набросилась на него Сэй-Тэнь. — И без вас жути хватает. Лучше б бинт организовали. Есть у вас бинт, я спрашиваю?

Минорис хлюпала носом и, судя по всему, была бы не прочь разреветься. Команда вздыхала и возмущалась на разные лады, и капитан не без опаски поглядывал на матросов.

— Ходить можешь? — с апломбом опытного специалиста осведомился у пострадавшей Остер Кинн. Та попробовала встать и снова плюхнулась в воду. К тому времени она промокла насквозь.

— Так, мне всё ясно, — изрек «опытный специалист». — У нее перелом. Вот ведь угораздило!

— Перелом, перелом! — сварливо передразнила Сэй-Тэнь. — Вы бы ее для начала из ручья вытащили.

— Ах, ну почему меня вечно преследуют неприятности?! — расплакалась Минорис. — Сначала философия, теперь вот перелом.

Диоксид, который топтался поблизости, ужасно оскорбился, когда услыхал, что его философию причислили к неприятностям. И только Эдна Тау, которая вернулась из лесу после очередной своей вылазки, просочилась сквозь толпу и протянула девушке руку.

— Давай, не обращай на них внимания. У дерева и то сострадания больше. Стали истуканами, хоть бы кто помог! — укоризненно заметила она.

В тот же самый миг на прогалине, рядом с капитаном, материализовался Зюм. Такой белый, что белее и представить нельзя. Капитан отшатнулся, а пес с заливистым лаем бросился к Минорис. Минорис, ясное дело, бросилась ему навстречу. С восторженным визгом и прочими проявлениями радости. Ее ноги, как правая, так и левая, показали себя ногами отличного бегуна.

— Так что, перелом, говорите? — ехидно спросила Сэй-Тэнь. Остер Кинн лишь недоуменно пожал плечами.


— Ах, ты, мой Зюмчик! Вернулся, жи-и-ивой! — приговаривала Минорис, держа щенка перед собой. Тот уже успел несколько раз лизнуть ее в щеку и теперь, свесив язык, умильно повиливал хвостом.

— Гляди-ка, а это, часом, не тот зверек, по которому она горевала? — поинтересовалась у Таймири индианка. — Как странно, что он не прибежал, когда у нас вовсю варилось беличье мясо. Обычно животные весьма чувствительны к таким запахам.

— Спросила бы еще, почему к нам не пожаловали дикие кошки! — воскликнула Таймири.

— Да нет, я не то хотела сказать, — отмахнулась Эдна Тау. — Раз ему не нужна еда, значит, он охотится сам. Значит, в горах есть чем разжиться. Кроме белок, разумеется.

— Само собой, — согласилась Таймири. — Ведь и диким кошкам чем-то питаться надо. Но вот чем?..

— По преданию, — сказала индианка, — их питает горный эфир. Хотя иной раз они не против закусить чем-нибудь поплотнее. В их рационе весьма неплохо разбирается мой братец Кривое Копье. Будет время, заходи в гости. Он тебе всё подробно разъяснит.


Матросы сочли появление Зюма добрым знаком.

— Если он был на яхте и остался цел, значит, яхта тоже уцелела. Так, по-моему, — заключил Калли.

— Молоток, браток! Железная логика, — хлопнул его по спине Синре. У него уже созрел замечательный план. — План что надо, братцы, — шепотом поделился он. — Повернем обратно к реке Аламер, отыщем пологий спуск в Большой котел (яхта ведь туда угодила) и приберем «ПЦР» к рукам.

— Так что же выходит, мы — заговорщики? — нерешительно спросил Вальнери. Он был одним из тех романтиков, которые закладывают крутые виражи лишь в собственном воображении, но всякий раз дрожат от удовольствия, когда предстоит рисковать в реальной жизни.

— Не-е-е, — осклабился Синре. — Заговорщики — слишком громко сказано. Мы всего-навсего дорожим собственной шкурой. Понятно?

— Понятно, — кивнул Вальнери. Ему неоднократно рассказывали, что в Гиблых Сосняках массива водятся хищники размером с полдома, которые лапой могут запросто раздавить плайвер, а языком — слизать каменную крошку с речного дна. Куда же, в таком случае, ведет их Кэйтайрон, если не на смерть верную?

— Вот что, капитан, — возвысил голос Калли. — Ты как знаешь, но мы больше не на реке, поэтому отныне твоей командой не считаемся. Мы уходим. Если кто-нибудь желает с нами, милости прошу!

Кэйтайрон от негодования прямо-таки вспух.

— Предатели! — погрозил он кулаком. — Злодеи! Бросить меня тут! А сами-то что делать будете? Лес кишит ловушками. Вы без проводника пропадете! А с нами Остер Кинн. Он знает, куда идет.

Но его запугивания должного действия не возымели — на сторону Калли перешла почти вся команда. Только Папирус крепко уцепился за обшлаг капитанского пиджака и ни в какую не желал отпускать.

— Ну и пожалуйста! Катитесь! — крикнул им вслед Кэйтайрон. Он попытался эффектно развернуться на каблуках, но ему помешал прилипала-Папирус.

— Да отцепись ты уже! — вскинулся на него капитан.

Надо было видеть, как осунулось его лицо, как потускнел взгляд и согнулась спина. Если раньше он чувствовал себя молодым и сильным, то теперь кто-то отнял у него и молодость, и силу. Вот что значит потерять команду. А может, и того хуже — потерять веру в людей.

— Пойдемте, — с убитым видом проговорил Кэйтайрон. — Скоро стемнеет.

Остер Кинн глянул на небо. День действительно клонился к закату, а ночь обещала быть холодной. По холоду на земле не поспишь — надо взбираться выше. Кажется, неподалеку есть скала с круглыми пещерами. Там вполне можно скоротать темные часы.

— Я знаю отличное место… — заикнулся Остер Кинн.

— Веди, — оборвал его капитан.

Они брели как во сне. Проводник утратил словоохотливость. Эдна Тау поддерживала его за локоть и изредка что-то шептала на ухо. Философ, о котором все забыли, вразвалочку топал следом, размышляя о чем-то своем. Рядом с исцеленной Минорис трусил щенок…

А по лесу бродила тишина. Она что-то разыскивала, шурша ветвями молодых сосенок и изредка переворачивая, как страницы книги, насыщенный хвоей воздух.

Загрузка...