Таймири

23. Об Эльтере и его чудесной свирели

Взбив подушку и расчесав короткие волосы, Минорис устроилась на кровати в предвкушении приятных сновидений. Но вдруг ее как обухом по голове: «Таймири! Если сбежит, как предупреждала, я не смогу провести своё исследование!»

Она долго и упорно стучалась в ее дверь, но никто так и не открыл. А Таймири между тем пыталась перелезть через высокую каменную стену, ограждавшую сад мастерской. Ниойтэ, привратница, ни за что бы ее не пропустила. Ночь, темень — мало ли, что может поджидать тебя в пустоши! Кроме того, если уж собрался бежать, то убегай незаметно. Лишние глаза и уши тут ни к чему.

«Эх, зря не попрощалась с Сэй-Тэнь… — жалела Таймири, ощупывая стену на предмет выпуклостей. — В мастерской ничего путного из меня не слепят, а если и слепят, то вряд ли это пойдет мне на пользу. Так что, прощай, мастерская!… - Оставив надежду вскарабкаться по стене, она прошлась вдоль забора, отыскала подходящее дерево и закинула ногу на сук, покрепче обхватив руками ствол. — Прощай, Сэй-Тэнь…» — Она лезла всё выше и выше, на плече у нее болтался моток веревки, а перед глазами мельтешили светлячки. Все, как назло, роились возле Таймири, словно сигнализируя: «Здесь она, здесь! Попалась, негодница!»

Отмахиваясь от светлячков, она чуть было не слетела с дерева.

«А вот и лишние глаза с ушами, легки на помине!»- подумала беглянка, притаившись в кроне. Мимо, по освещенной аллее, брел Ризомерилл. Либо он был чем-то расстроен, либо попросту дремал на ходу. Его лица было не разглядеть, поэтому Таймири рассудила, что понурился он скорее от усталости, нежели от печали. Да чтобы в мастерской счастья кто-то несчастным ходил!

— Апчхи! — чихнула она. Чихнула — и зажмурилась: «Не видать мне теперь свободы, как собственных ушей! Разве отсюда так запросто выпустят?»

— Будьте таинственны! — апатично пожелал Ризомерилл. Даже голову задрать не удосужился.

Он пребывал в том состоянии, когда ни до чего нет дела. Подумаешь, кто-то чихнул! Пусть себе чихает на здоровье! Казалось, хоть бомба сейчас взорвись — он не дрогнет. Мнительность Ризомерилла подскочила, как ртуть в термометре, до предела. А с повышенной мнительностью ничто не в радость. Философу казалось, будто презирает его Ипва. Когда она смеется, стены так и дрожат, а в ум закрадывается подозрение: уж не над тобой ли она потешается? У него в ушах до сих пор звучала шутливая угроза про возгонку профессоров: «Не хотите ли побыть джинном… в колбе с притертой крышкой?». Каким издевательским тоном была произнесена эта фраза! А намека не понял бы, наверное, только тугодум. Ипва ведь явно пригрозила: не суй носа, куда не просят.

Когда философ прибыл устраиваться сюда на работу, его крайне удивило, что процессом преподавания в училище руководит женщина. «Женщина должна дома сидеть да ребятишек кормить, а в науку соваться ей незачем. Разве что ученых мужей смущать да прогресс тормозить. На это барышни всегда горазды», — был уверен он. И никакое чудо техники, даже генератор тока, его бы не переубедило. Ризомерилл считал, что Ипва не на своем месте. А Ипва считала, что ничто так не вдохновляет, как разряды электричества в атмосфере и потрескивание ее ненаглядной динамо-машины.

«Ну что ж ты так медленно ходишь? Давай уже!» — с нетерпением подумала Таймири. Ей порядком надоело сидеть на дереве. Как только философ исчез из поля зрения, она размотала веревку и с особым тщанием обвязала верхние ветки. Хороший узел при побеге самое главное. Минут десять Таймири потратила лишь на то, чтобы как следует подстраховаться на случай, если какой-нибудь сук не выдержит и обломится. Длинный конец веревки она перебросила через стену и нечаянно глянула вниз. Высоко забралась. Упадет — косточек не соберет, а если и соберет, едва ли они окажутся целыми… Через несколько опасных мгновений Таймири уже восседала верхом на ограде и весело болтала ногами. Вот спустится — и бегом к старому дереву. А что потом — утром виднее будет. Утром, как ни крути, всегда виднее.

Она решила, что, когда вернется домой, непременно напишет мемуары о своих приключениях и каждый вечер будет читать тетушке по главе.

Не рассчитав длины веревки, Таймири соскользнула на землю и хорошенько приложилась головой о камни ограды. В непроглядной тьме выл ветер. Ему наверняка вторили ужасные порождения мрака, которые выходят ночью на охоту…

— Ну, боятся пускай слабаки! — потирая шишку, громко сказала Таймири. — А я сильная! Кому хочешь перцу задам! — Она погрозила кулаком невидимым порождениям мрака, чтоб даже не вздумали с нею связываться. А потом как припустит к дереву! Только пятки сверкают.

Бежала она, как полагается, без оглядки, а потому не видела, как снаружи, от каменной ограды, отделилась и прокралась к воротам чья-то зловещая тень.

Растопыренный, корявый дуб-старожил в заскорузлой одежде-коре выглядел ничуть не менее зловещим, однако Таймири он показался настоящей крепостью.

— Надеюсь, дерево не трухлявое, — пробормотала она. — Надеюсь, не развалится. С чего бы ему вдруг развалиться? Раз столько лет стояло, значит, и еще постоит.

Остаток ночи она не сомкнула глаз, прислонившись к своему спасительному «щиту». А под утро, когда небо на горизонте из черного сделалось розоватым, послышались чьи-то шаги. Недолго думая, Таймири протиснулась в дупло, которое приметила сразу, едва забрезжил рассвет. Дупло было узкое, высотою с человеческий рост и начиналось у самой земли. Как будто специально вырезали.

Есть укрытия, в которых никто не живет. Они пустуют годами и внимания особо не привлекают. Но данное укрытие к их числу не принадлежало. Не пробыв в дупле и минуты, Таймири стремглав выскочила наружу, где лицом к лицу столкнулась с оторопевшей Минорис.

— Ты что здесь забыла? — хором воскликнули они, исподлобья уставившись друг на друга.

— Да вот, маялась от безделья. Решила за тобой последить, — с деланной непринужденностью ответила Минорис. На самом деле она простояла у ворот почти всю ночь, упрашивая привратницу отпереть засов. Умасливала, как могла. Но Ниойтэ была неумолима. Сначала она заявила, что предписания существуют вовсе не затем, чтобы их нарушать. Потом поинтересовалась, зачем Минорис понадобилось в пустошь. Смилостивилась лишь, когда стало светать. — А ты почему такая нервная? Кого-то испугалась?

— Ага, испугалась. Попробуй тут не испугайся! — раздраженно отозвалась та. — Там, в дупле, сидел какой-то тип. Жутко недовольный. Я ему, кажется, ногу отдавила.

— Этот тип, к вашему сведению, не сидел, а лежал. И видел замечательный сон, конец которого вы мне сами сочините, поскольку я его недосмотрел, — придирчиво отозвался обитатель дупла. Он выбрался на свет и выглядел слегка помятым. Однако, несмотря на свою помятость, мог бы вполне занять первое место на состязаниях по разбиванию сердец. Совсем еще юноша, в голубых одеждах до самой земли, перевязанных на поясе широкой лентой, он был само совершенство, и Минорис не придумала ничего лучше, чем выпучиться на него с идиотской улыбочкой.

— Ну, простите! Не хотела я! — в тон ему ответила Таймири. — Но сочинять для вас я ничего не…

— Тише вы! Умолкните! Такое утро испортили! — Юноша выудил из складок одежды полую трубку цвета хаки и подул в нее изо всех сил.

Таймири скривилась, а Минорис от неожиданности даже отскочила в сторону. Очарование вмиг куда-то делось.

— Проверяю, все ли ноты в порядке, — пояснил юноша. — А то вдруг древесина отсырела.

— И вы играете на этой кошмарной дудке каждое утро? — ужаснулась Таймири. — Тогда неудивительно, что вас сослали в пустошь.

— По-моему, я уже рекомендовал вам помолчать, — капризно заметил музыкант. — К тому же, никто меня не ссылал. Я сам…

— Сослался, — подсказала Минорис.

— И не такая уж она кошмарная, моя свирель, — продолжал он, вертя трубочку в руках. — Сами сейчас убедитесь. Звучит просто божественно. Или меня зовут не Эльтер!

И Эльтер заиграл, прикрыв от удовольствия левый глаз. Правый он немного прищурил, потому что с первыми нотами удивительного ноктюрна солнце вспыхнуло огнём, и равнину залил яркий свет. Следующие ноты вызвали к жизни бабочек и жаворонков, а в воздухе разлилось такое благоухание полевых цветов, что у Таймири закружилась голова.

«Если он не брат Вестницы Весны, то определенно какой-нибудь дальний родственник», — подумалось ей. Под ногами уже вовсю пестрел ковер разнотравья: качали головками усталые колокольчики, умилённо глядели в небо васильки, пустились в рост одуванчики и клевер.

Эльтер не останавливался и играл теперь, закрыв оба глаза. Причем играл столь самозабвенно, что хочешь — не хочешь, а всё вокруг оживёт. С каждым тактом, с каждой репризой луг цвел пуще прежнего, а на заключительных нотах на пригорок спикировал коршун и утащил в когтистых лапах землеройку.

Таймири и Минорис пребывали в полном восторге. Однако стоило Эльтеру отнять губы от свирели, как представление тотчас закончилось. Равнина очистилась знойным дыханием ветра, вновь став безликой и серой.

— Вы волшебник! — захлопала в ладоши Минорис.

— Только если чуть-чуть, — склонил голову юноша. — Но, вообще говоря, это плод многолетних трудов, которые по вашей вине чуть не пошли насмарку, — добавил он, укоризненно взглянув на Таймири. — Мне нельзя было встречаться ни с кем из смертных.

— Как будто бы вы бессмертны! — отпарировала та.

— Молчание продлевает жизнь, а у меня, по твоей милости, сегодня из жизни выпала целая неделя. Вон сколько я уже наговорил! И, что самое печальное, я не могу остановиться.

— Так, выходит, виновата я?! — вспылила Таймири. — А вы лишь несчастная жертва? Знаете, с таким отношением вы точно сойдете в могилу раньше срока.

Слушая их обмен любезностями, Минорис почувствовала, что тоже не прочь вставить пару ласковых, и отошла в сторонку, от греха подальше. Пусть себе препираются, а она тем временем попробует выяснить причину, по которой засохло дерево.

— Ваше поколение так много треплет языком, что просто за голову берешься! Где уж тут останется время на размышления о сущем? — продолжал нравоучения Эльтер.

— Вы говорите как дряхлый старик, — сказала Таймири.

— А я и есть дряхлый-предряхлый старикашка! — злорадно подтвердил Эльтер. — Мне никак не меньше двухсот лет.

— Уже проходили, — язвительно отозвалась та. — Был один такой, по имени Благодарный. Он тоже называл заоблачный возраст. Меня этим не проймешь.

Юноша обреченно вздохнул.

— В безмолвии заключена великая сила, — тихо проговорил он. — До сих пор только эта сила держала меня на плаву. Когда-то давным-давно, чтобы сберечь молодость, я дал обет молчания и поселился в дупле сухого дерева. А расплатой за каждое произнесенное слово должны были стать бесценные дни жизни.

Таймири, кажется, наконец-то ему поверила. Она как-то вмиг посерьезнела и насупилась.

— Тогда замолчите. Ни звука больше.

— Что толку? — пожал плечами Эльтер. — Процесс запущен, его не остановить. Знаешь, как в мастерской выбирают учителей? Учеников с учителями сталкивает случай.

— Хотите сказать, его величество Случай даже важнее ардикты Ипвы? — вздернула бровь Таймири. — Не многовато ли чести?

— Ардикта сама частенько полагается на Случай, — невесело усмехнулся Эльтер. — Это правило установила она. Так что теперь ты моя ученица.

— Вот еще! — фыркнула Таймири. — Я, вообще-то, собиралась сбежать. К тому же, если вы возьметесь меня учить, ничего хорошего всё равно не выйдет. Вы умрёте, а меня до скончания дней будет грызть совесть.

— Лучше раз посветить кому-то во благо и сгореть, чем вечно прозябать в тени, — упорствовал юноша. — Приходи ко мне завтра.

— Но… — растерялась та.

— Никаких «но»! — посуровел Эльтер. — Как ты уже убедилась, перед тобой весьма могущественный волшебник. Не придёшь — из-под земли достану, — пригрозил он и бросил на Таймири быстрый, искромётный взгляд. — А чтобы не томиться на досуге от скуки, советую посетить мой виноградник. Я наколдовал его еще в ту далекую пору, когда магия не была под запретом.

Не успел он договорить, а Таймири уже шагала по направлению к мастерской, озлобленная и раздраженная до предела. За нею, приподняв подол платья, едва поспевала Минорис.

— Ну что? Ты передумала? Возвращаешься? — кричала она вслед подруге.

— Будут меня всякие учить! — вслух возмущалась Таймири. — Туда сходи, то посети, да не забудь явиться к положенному часу! Надоело!

Она вдруг опять поймала себя на мысли, что ненавидит всех лютой ненавистью. Особенно Эльтера, которого, вроде, и ненавидеть-то не за что. Минорис определенно плохо на нее влияла.

— Отвяжись! — развернувшись, рявкнула на нее Таймири. — Хватит за мной таскаться!

Сразу же по возвращении она уединилась у себя в комнатушке и просидела там до вечера, не спустившись ни к завтраку, ни к обеду.

«Зря носом крутишь! — наперебой уговаривали ее Минорис и Лироя, подпирая закрытую дверь. — У повара Мелисса сегодня на редкость удачные блюда! Обычно он их пересаливает и перцу сыплет сверх меры. Но на этот раз его явно посетила муза, причём не просто посетила, а подсунула поваренную книгу с рецептами «Пальчики оближешь»!».

А Таймири сидела на кровати, качалась взад-вперед и глухо рыдала.

Солнце поднялось над долиной уже достаточно высоко, чтобы мелькающая между деревьями Ипва основательно взмокла, а здравомыслящие музы и профессора попрятались в тень. Только Эльтер отчего-то сидел на пекле, сам не свой, и его одолевали мрачные мысли.

«Какой же я глупый! Нельзя столько болтать, — думал он, обвязывая свои длинные волосы голубой ленточкой. — Но что поделаешь, если она выбрала меня учителем? Невольно, конечно, но выбрала. Кто я такой, чтобы перечить воле рока?..»

Дабы в дальнейшем не растрачивать себя попусту, Эльтер решил произносить лишь самые важные слова. Слова полезные, как луговые травы. Как зверобой или ромашка. Он взял свирель и снова заиграл. И степь цвела до самого заката…

Повару Мелиссу несказанно повезло, что тетушка Ария сумела выбраться из адуляровых пещер, и дважды повезло, что ее притянуло именно к его кухне, а не к скромной кухоньке индивидуалиста Има-Рина или к вегетарианской кухне педантичной Магорты-Сакке. Тетушку Арию вообще патологически притягивало к кухням. Авантигвард много потерял, сослав ее на рудники.

Голод не тетка и, если уж навестил, так запросто от него не отделаешься. В положении тетушки Арии выбирать не приходилось. Неумелая стряпня Мелисса поначалу показалась ей настоящим шедевром, и она набросилась на первое предложенное блюдо, как полагается изможденному скитальцу. Ощущение вкуса вернулось к ней чуть позднее.

— Пересолено, — забраковала она второе блюдо.

— Недожарено, — вынесла вердикт третьему.

Мелисс выразил своё священное негодование ударом кулака по прилавку.

— Я вам что, нанимался что ли? От простого местного повара не стоит ожидать чудес.

— Как это простой повар? — захлопала глазами тетушка Ария. — По-вашему, мастерская счастья Лисса для простых? Ну, уж нет!

С такими словами она влетела к нему на кухню и, ни минуты не мешкая, снабдила его таким обилием рецептов и маленьких кулинарных хитростей, что бедняге (хотя в данном случае его можно называть счастливчиком) пришлось исписать, ни много ни мало, целый блокнот.

Вместе они наготовили столько вкусностей, что хватило бы и на свиту Авантигварда. В тот вечер муз от еды было за уши не оттянуть.

Таймири соизволила выйти лишь к ужину, когда тетушка Ария подустала и предоставила Мелиссу хлопотать самостоятельно. Повар скакал по кухне, выделывая всяческие балетные трюки, громогласным басом распевал оперу и был на грани умопомешательства от счастья. Ему еще никогда не удавалось готовить столь аппетитные и ароматные блюда.

Те музы, что стояли в очереди за порциями, слушали его куплеты, разинув рот. А те, кто уже порции получил, с не меньшим удовольствием работали вилками и ножами. Таймири к «закулисному» концерту не проявила ни малейшего интереса. Задела локтем какую-то музу, наступила на ногу другой — и даже не извинилась. Пролезла вне очереди к прилавку и, не поднимая глаз, хмуро попросила чего-нибудь поесть.

— Поесть? — возмущенно-насмешливым тоном переспросила продавщица. — Блюда «поесть» в меню нет. Не желаете ли отбивную под ромово-лимонадным соусом?

Голос показался Таймири до боли знакомым. Словно бы и не было никакого расставания, словно бы долгий, утомительный путь в неизвестность был всего-навсего сном.

— Тетушка! Тетушка! — прослезилась она. — Как ты здесь очутилась?!

Выбежав из-за прилавка, Ария бросилась племяннице на шею. По дороге она, кажется, расколотила дорогую хрустальную вазу для фруктов и смахнула на пол пару фаянсовых чашек. Но не всё ли равно, сколько посуды ты разбил, если перед тобой во плоти и крови стоит человек, которого ты почитал навеки для себя потерянным?

— Я уж думала, не свидимся, а тут такая удача! — бормотала тетушка Ария, хлюпая носом у Таймири на плече. — Я столько всего пережила! Сначала плети, потом пещеры…

— Ах, как я по тебе соскучилась! — рыдала Таймири. — Как истосковалась по нашему уютному дому, по твоим завтракам и обедам, по перерывам на чай в пять двадцать. По сказкам, что ты читала мне на ночь.

— Вообще-то говоря, — заметила Ария, утирая нос тыльной стороной руки, — сказки я перестала тебе читать лет эдак десять назад.

Они дружно расхохотались, после чего не менее дружно вновь разразились рыданиями.

— Развели тут, понимаешь, сырость, — пробурчал тщедушный старичок, который вёл специальный предмет под названием «становление муз». Пробурчал и прошаркал к прилавку. — Где носит повара? Подайте его сюда!..

— Когда я сообразила, что попала впросак, было уже поздно, — рассказывала тетушка Ария, ковыряя вилкой наскоро испеченный Мелиссом праздничный пирог. Мелисс не пожелал слушать отговорок и заявил, что если и печь пироги, то лишь в таких торжественных случаях, как воссоединение тетушки и племянницы. — Я попала в самый настоящий ад. Представляешь, нас заставляли долбить светящиеся горы!

— Те самые подземные горы? — ужаснулась Таймири. — Я была в одной из мерцающих пещер. Это же настоящая сокровищница!

— Судя по всему, кому-то наши сокровища не дают покоя, — пробормотала Ария. — Но теперь, когда мы вместе, меня уже ничто не заботит. Знаешь, если бы не твоё волшебное письмо-самолетик, не видать бы мне света белого… Это письмо вселило в меня надежду. Запомни, девочка моя, вера и надежда — две великие вещи. Они возрождают падших и укрепляют немощных. Вот и меня, надломленную, укрепили.

Таймири стало стыдно. Ведь она считала Папируса чуть ли не сбрендившим. А тот просто верил в свою затею с самолетиками и никого не слушал.

— Но как ты сюда-то пробралась? Неужто никто не устраивал тебе допросов и церемоний посвящения? — полюбопытствовала она.

К счастью, ни ардикта, ни прочие профессора тетушке Арии не повстречались. Все они заседали в кабинете для совещаний и гадали, что делать с расписанием, которого, в общем-то, никогда и не существовало. Озаботились в кои-то веки!

— Музы свободно разгуливают по мастерской. Никакой дисциплины! Не дай адуляр, возникнет в ком-нибудь надобность! Это ж всё равно, что искать иголку в стоге сена! Магнит нам нужен. Магнит! — настаивал физик Кронвар.

— Вы говорите о музах, как о тиграх, оказавшихся на воле. Куда это годится?! — вспылила Овенарис, хрупкая миловидная женщина, ведущая уроки равновесия.

— Давайте не будем идти на поводу у современности! Расписание ограничивает выбор учениц. У них в принципе не остается альтернатив, — веско заметил Каэтта, сцепив руки в замок.

— Но в ином случае выбора лишаемся мы, — сказал мужчина, закутанный в шарф. — Музы выбирают учителей на свой вкус… Хотя порой это прихоть случая. А-апчхи!

— Ваша лестница, ведущая в никуда, уважаемый Има-Рин, является обязательным этапом в становлении любой музы. Не сочтите за дерзость, но конкретно вас никто из учениц по доброй воле не выбирает. Им, как бы так выразиться, приходит повестка. Вроде повестки в армию, — съехидничал Кронвар.

Има-Рин достал носовой платок и громко высморкался. В последние дни простуда не отступала от него ни на шаг, в каких бы закутках он ни скрывался и каким бы чаем ни лечился.

— А когда починят счетчик эмоций? — спросила у Ипвы легкомысленная на вид дамочка в меховой накидке и обтягивающем платье с глубоким декольте. — На носу акт отречения от колдовства, а…

— Будет, будет вам счетчик, — обнадежила ее ардикта. — Но одеваться, Такрана, я бы посоветовала вам поскромнее. Ваши вульгарные платья нарушают чистоту эксперимента. Не помню случая, чтобы во время акта отречения счетчик не зашкаливал. Ставлю на что угодно, глаза на лоб у муз лезут отнюдь не из-за магического атрибута.

— Ах, вы просите о невозможном! — сказала та и противно захихикала. Кронвар с Ризомериллом одновременно скосили глаза в ее сторону.

Магическим атрибутом преподаватели именовали в своем кругу индикаторную волшебную палочку из оптоволокна, которая светилась и испускала разноцветные искры во все стороны. Волшебства в ней было, что в варёном яйце. То есть ровным счетом никакого.

— Такрана, покажите-ка палочку нашим ученым господам, чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет ее безвредности, — попросила ардикта. И вещица пошла по кругу. Ризомериллу редко приходилось сталкиваться с подобного рода предметами, и он пришел в совершеннейшее изумление:

— И вот с помощью этой штуковины вы проверяете учениц?! Интересно, какие эмоции они испытывают, когда палочка начинает искриться?

— Эммм… сейчас припомню, — замялась Такрана. — В прошлый раз где-то около тридцати процентов обеспокоились за мою судьбу, еще двадцать злорадно ухмыльнулись (я это и без счетчика заметила), у пяти процентов взыграло сердце, а остальные музы пребывали в ожидании, чем же закончится эта комедия.

— Глубоко научный подход! — саркастически отозвался Кронвар. — И, надо полагать, за теми пятью процентами, у которых взыграло сердце, вы теперь неусыпно следите?

— Эти пять процентов, как оказалось, отчаянные музы-камикадзе! И они ежедневно носятся в вашем атомном разделителе в виде корпускул! — сказала Ипва. — Кстати, я собираюсь наведаться к вам с инспекцией, так что проверьте на досуге всякие там генераторы, сепараторы и прочую лабораторную утварь.

Кронвар промакнул платком лоб. Только инспекции ему недоставало! Если Ипва вздумает что-либо проверить, сделает она это со всей въедливостью и дотошностью, и велик риск, что после ее визита тебя лишат кафедры. Потом Кронвар вспомнил, что и сам ужасно въедлив, а главное, изворотлив и умён. Сторговаться с ардиктой для него пустяк.

«Конечно, пустяк. Плёвое дело!» — убеждал себя Кронвар. Коллеги, которые, все без исключения, тихо его ненавидели, с удовольствием отметили, как он побледнел.

Физической лаборатории срочно требовался капитальный ремонт — от покраски стен до замены оборудования, поскольку прежнее оборудование безнадежно устарело. Более или менее исправно работал пока только атомный разделитель. Да и тот в полнолуние барахлил.

— А чего мелочиться-то? — вдруг взбодрилась ардикта. — Я вас каждого по очереди навещу! Не отвертитесь! Поэтому приготовьтесь встречать меня с пирогами, хлебом да солью. Возражения не принимаются!

У Такраны от потрясения задергался глаз, Има-Рин раскашлялся, Ризомерилл съежился, а жилистый азиат, специалист по «Памяти о смерти», который в течение собрания не проронил ни слова, молитвенно сложил руки. Этого узкоглазого преподавателя величали не иначе, как Катори-сан, и его предмет был окружен таким же ореолом таинственности, как и он сам. Поговаривали, будто у него под кроватью хранится ритуальный кинжал, который его дедушка-самурай использовал отнюдь не по назначению: вместо того, чтобы однажды вспороть себе живот в знак верности своему сюзерену, дед Катори рубил этим кинжалом овощи для салата. И с тех пор легло на прославленный род проклятие. Хотя, может, насчет проклятия это всё выдумки, но тогда чего ради японец затачивает своё оружие, причем еженощно в одно и то же время?

Из-за холодящего кровь скрежета, что доносился из его комнаты каждую ночь (а жил Катори-сан прямо над лабораторией Ипвы), у подопытных мышек начиналась паника, и к утру ардикта не раз находила их в плачевном состоянии.

Она предостерегающе посмотрела на самурая, отодвинулась от стола и добавила:

— В общем, готовьтесь. На этой неделе я проведу тщательную проверку, а для провинившихся изобрету какое-нибудь зверское наказание.

«Управлять теми, кто тебя до колик боится, проще простого, — думала Ипва, спускаясь в подземелье. — Иное дело Каэтта. Он вроде бы и зависит от меня, но держится наравне. Не замечала, чтобы он заискивал перед Кронваром, как прочие. Хотя Кронвар тот еще негодяй. Не похож Каэтта и на мелочного Ризомерилла. А этот стоик, я знаю, мелочен до невозможности.

Но не стоит тебе лишний раз высовываться, Каэтта! Потому как я в любой момент могу сдать тебя с потрохами. Твой драгоценный свиток перейдет к Терри, и город Цвета Морской Волны падёт».

С грохотом захлопнулась за ардиктой проржавелая железная дверь, дрогнуло пламя свечей на столике с картой.

«Надо сообщить Терри, что дело сделано и горы в этом регионе разобраны по кусочкам», — Она задула свечу-флажок у мастерской счастья Лисса и провела пальцем по карте.

— Не может быть, чтобы я пропустила такое крупное месторождение! Здесь определенно нужна толстая свеча! — воскликнула она, ткнув в точку где-то на юге. Эта точка робко посвечивалась голубым и, казалось, совсем не хотела, чтобы ее нашли. — Хороша была идея использовать заколдованную карту в качестве адуляроискателя, — вслух похвалила себя Ипва. — За информацию я получаю немалые деньги из дворца. Наука в мастерской процветает только благодаря моим стараниям. Что ни говори, но в любом предприятии главное найти себе щедрого спонсора.

Динамо-машина потрескивала и урчала, совсем как живая, — ее чуть ли не распирало от важности, когда Ипва вошла в лабораторию. С ее помощью хозяйка уже столько раз посылала сообщения в столицу, и не просто в столицу, а к достопочтимой подруге Авантигварда! Вот и сегодня отправит очередной радиосигнал…

Однако ардикта решила, что радиосигнал может подождать. Оглядевшись, она с неприятным удивлением обнаружила, в какой свинарник превратилась ее любимая и единственная лаборатория.

— Да-а-а, здесь не помешала бы уборка, — пробормотала Ипва, уперев руки в бока. — Всё-таки я должна подавать хороший пример. Лезу к другим с инспекцией, а у самой грязевые прииски.

С такими словами она схватила тряпку и принялась за работу. Генератор тока разочарованно повздыхал, поискрился, а Ипва тем временем разобрала нагромождения клеток, где бегали и тоненько пищали мышки, освободила полки от старых книг, вымыла склянки и выгребла мусор из углов. Почистила ржавчину везде, где только можно, рассортировала посуду по назначению. В общем, так расстаралась, что под конец уже не помнила, зачем пришла в лабораторию. И от усталости завалилась спать.

А за господином Каэтта следили. Затаив дыхание, следили. Когда после собрания он поднимался на смотровую площадку, Минорис едва не задохнулась от волнения. Она не сводила с него глаз.

«Какой же он стал величавый и статный! Как легко колышутся его одежды! А профиль достоин руки живописца. Я была настоящей дурой, когда отказалась от его уроков!» — корила себя Минорис. Раньше она была глупа, потому что не умела зреть в корень. Но отныне с глупостями покончено. В корень смотреть она научилась. Как истинный естествовед, целую четверть часа проторчала на корточках рядом с сухим деревом, присматриваясь к выступающим из-под земли корням. Она сразу заметила: с деревом что-то не так. У самой почвы, среди нормальных тканей корня обнаружились подозрительные голубые прожилки. Как сосуды на руках у немощного старика.

«К дереву Эльтера я еще вернусь, обязательно вернусь, — решила Минорис, когда Каэтта скрылся за поворотом винтовой лестницы. — Вместе с Таймири. Интересно, как она поживает? Если она вечно будет запираться у себя в комнате, я так и не смогу ее осчастливить. Ипва сделает из меня отбивную!»

Мысль об отбивной подгоняла Минорис, как ничто на свете, и придавала ей немыслимое ускорение. Спустя пять минут ноги принесли ее в столовую, где Таймири и тетушка Ария как раз отужинали и собирались уходить.

— О! Вот ты где! — обрадованно вскричала Минорис. — Вы уж извините, — обратилась она к Арии, — мы тут в прятки играем. Таймири прячется, а я ищу.

— Знакомься, — кисло сообщила Таймири. — Моя тетя.

— По-моему, пока я здесь не появилась, у вас обеих был вполне цветущий вид, — проронила Минорис. — Ясно, понятно. Я удаляюсь. Не буду мешать.

Она нерешительно отступила под тяжелым взглядом подруги.

— Ну, ухожу, ухожу, — виновато добавила она. — Только не забудь, завтра встреча с Эльтером. Вы ведь договорились, не так ли? Я отправляюсь с тобой.

— Только этого не хватало! — пробурчала Таймири, когда Минорис ускакала из столовой. — Она, похоже, вбила себе в голову, что не должна отставать от меня ни на шаг. Это ужасно угнетает.

— Понимаю, — усмехнулась тетушка Ария. — В твоем возрасте у меня тоже была такая подружка. Резвая, неусидчивая и липучая, как водоросли в заливе Оонейль.

— У меня из-за нее голова раскалывается, а внутри как будто давит что-то, — пожаловалась Таймири. — Стоит ей уйти — и боль исчезает.

«Почему только она мне не рада? — недоумевала Минорис, шагая по гулкому коридору. — Ведь, по идее, я должна приносить счастье. А мешочек со спорами, что дала мне Ипва, ничуточки не помогает… Уж и не знаю, стоит ли, вообще, верить на слово преподавателю, даже если он верховный? Может, искусными музами вовсе не так становятся? Может, для этого вовсе никаких ухищрений и не нужно?»

Тетушка Ария критически осмотрела комнату племянницы.

— Так вот где тебя поселили? Никакого вкуса, никакого воображения! — проворчала она.

Таймири пожала плечами. Если уж она не сумела привести каморку в надлежащий вид, то тетушка и подавно не справится.

— Здесь не хватает декора, — с апломбом эстета заявила Ария. Слово «декора» она произнесла осторожно, словно бы пробуя на вкус.

— Тетя, ты же ничего не смыслишь в декоре, — с укором сказала Таймири.

— Я, может, и не смыслю. Но, думаю, музы очень даже смыслят, — бойко отпарировала Ария. — Пойдем. В мастерской полным-полно разных комнат. Наверняка в одной из них пылится какой-нибудь короб с вышивками и статуэтками.