Танец масок (СИ)

Глава 9. Благодарность

Ночь плавала в тумане.

Держа натянутый на кринолин подол чуть не у колен, Фрида подбежала к воротам и только тогда остановилась, чтобы перевести дух. Туман вокруг казался серебристым, а на ощупь — мягким влажным шарфом. Он окутывал, душил. Будь Фрида чуть внимательнее и не так взволнованна, она бы вспомнила, что нормальный туман так себя не ведёт. И если цвет и померещившиеся волны (точь-в-точь морские) можно списать на расшалившееся воображение, то уж струйками, тем более, вверх туман точно не поднимается. Но именно это он сейчас и делал. Поднимался, окутывал Верхний город, тянулся к решётке, змеился вокруг фонтана, и целые реки тумана потом стекали с крыш вниз, на мостовую.

Фрида ничего этого не замечала. Прохладный ночной воздух немного отрезвил, и она вдруг поняла, что судорожно цепляется за чугунную решётку ворот, что парадный подъезд остался далеко, и что ехать в одной карете с матерью сейчас нет никакого желания. И что ночь темна, полна какой-то волшебной дряни (браслет Лесного короля аж вибрировал от напряжения), и даме в бальном платье, увешанной драгоценностями, как манекен на витрине ювелирного магазина, стоит убраться домой подобру-поздорову. Даже если эта дама ведьма. Слабенькая, впрочем, ведьма — Фрида себе лгать не любила. А от грабителей амулет Лесного короля точно не спасёт.

Пытаясь успокоиться, Фрида снова подхватила подол, толкнула створку ворот — та оказалась неожиданно тяжёлой, и в ответ только тихо зловеще заскрипела. Но всё же спустя пару минут поддалась, пусть и неохотно. Фрида кое-как пролезла в образовавшийся зазор и огляделась. Площадь Звезды была безлюдна и полна тумана. В тумане плавала каменная сирена фонтана, из тумана торчал стебель фонаря. Ватная тишина забивала уши, вызывала панику. «Как же, не может быть, чтобы никого!» — судорожно подумала Фрида, озираясь. Никто не появился. Только в глубине переулка между министерством и магазином одежды маячило что-то тёмное, громоздкое. «Кэб», — выдохнула Фрида и машинально подвинулась, встала под свет фонаря.

В памяти всплыл запах крови и берущее за душу описание смерти принца. Фрида сглотнула, сжалась, скрестив на груди дрожащие руки. Ей почудилось, что откуда-то — пока вроде бы издалека — раздаётся зловещее рычание. И встречаться с тем, кто его издавал, Фриде совершенно не хотелось.

А потом в голове пронеслось: «Если из-за этого мерзавца я здесь умру, то вернусь обязательно и стану его личный полтергейстом!» Эта мысль рассмешила, и Фрида, сунув два пальца в рот, лихо свистнула.

— Кэ-э-эб!

Да, это действительно был кэб, хвала богам, хоть кучер, тоже испуганный, попытался её «не заметить» и проехать мимо. Фрида поняла, что при всём желании его не догонит, призвала на помощь знание деревенской обсценной лексики (благо в иные минуты Кейт только на ней и говорила) и быстро объяснила кэбмену, кто он, и что она с ним сделает, если он сейчас же не остановится.

Ехать в Уайтхилл кэбмен соглашался только за двойную плату, и Фрида в сердцах стащила с шеи ожерелье, пообещав, что если довезёт с ветерком, то она заплатит алмазами. Ожерелье сверкало и переливалось, сверкали и глаза кэбмена — от жадности. Фрида поймала его алчный взгляд и очень ласково улыбнулась, как та же Кейт улыбалась своим родственникам, пытавшимся у неё «занять». И очень серьёзно пообещала все ужасы бездны, «если мы сейчас же не тронемся в путь».

После этого возражений больше не возникло. Гнал кэбмен и впрямь быстро — то ли страх его подстёгивал, то ли жадность, Фриде было всё равно. Она перебирала камни ожерелья в руках, как чётки, и представляла, как душит ими одного совершенно обнаглевшего лорда.

С Туманным злодеем она разминулась на каких-то пять минут.

— Милорд, — звали шёпотом. — Милорд? Прошу… Это для вас!

Эш, с галереи над бальным залом наблюдавший, как императору представляют дебютанток, не сразу расслышал, что его зовут. Перед глазами всё стояла и стояла эта прямая спина, эти волосы, эта… Эта… Эта! Как, каким колдовством, какой магией она может быть так похожа?! Это же просто какая-то насмешка!..

— Милорд!

— В чём дело? — Эш, наконец, обернулся; и стоявший позади него (и слишком близко) лакей прямо в лоб ткнул ему железной пластиной.

Пластина зашипела, Эш ахнул, отшатнулся, повернулся… Но ответить не успел: голова взорвалась от боли — и фейри повалился на перила галереи.

Пришёл в себя он, всё также перегнувшись через перила. Перед глазами плыли разноцветные пятна, в голове били все молотки мира, а мутило так, что Эш всерьёз решил, что умирает. Посмотри кто из стоящих внизу слуг или господ наверх, они бы увидели рогатого пижона-фейри в парадном костюме. Умирающего фейри.

А потом, сквозь перестук молотков, до Эша донеслась песня сирены. Тихонечко, как колыбельная, и Эш слабо потянулся за ней: она же зовёт: «Иди ко мне…» И только когда уже собрался идти — хоть на коленях, хоть ползком, но идти по зову, сообразил, откуда доносится эта песня.

Сирена шла знакомой дорогой. Вместе с ещё одним демоном (да сколько же их у неё!). И шла она к столичному особняку Виндзоров.

«Дикон!» — мелькнула ошалелая мысль, и ужас пополам с отчаянием заглушили все молотки, стучавшие у Эша в голове вместе с чарующей песней.

Ужас удивительно придаёт сил. До этого чуть-чуть пришедший в себя Эш только-только сумел нащупать в кармане амулет, позволявший держать человеческую личину, и тут запела сирена… Разум и привычка прятать свою истинную суть смыло волной ужаса.

«Лорда Виндзора и раньше знали как чудака, но всему же есть предел!» — будут шептаться позже. А сейчас остолбеневшие гости Его Величества, сам император, его мать и многочисленные слуги смотрели, как Эш перевалился через перила, весьма не грациозно приземлился очередной дебютантке на подол, упал сам и повалил несчастную девушку — прямо к ногам Его Величества. С жутким треском — так трещат, когда ломаются, кости — сломался кринолин.

— Эш? — только и успел выдохнуть изумлённый император, вжавшись в сидение. Всё закрутилось: в один миг Его Величество окружила стража, а в другой — поднявшийся лорд Виндзор разметал их по залу и бросился к выходу, звонко стуча по паркету копытами. (Амулет, тем не менее, ещё действовал, и внешне Эш оставался человеком, что ещё больше диссонировало со звуком: ни одни каблуки так не стучат!) С пути сумасшедшего герцога шарахались и слуги, и лорды, и даже обычно неповоротливые в своих бальных нарядах дамы.

Дверные створки Эш снёс тем же заклинанием, что и стражу — совершенно машинально, впрочем, как колдовал всегда. Усталости он пока не чувствовал: адреналин всегда бодрит основательно, а ужас сейчас подстёгивал лучше кнута.

Увы, Эш не умел ставить порталы — для этого необходимо было учиться, а колдовству юного фейри учить было некому. Зато Эш с детства умел быстро бегать…

Лестницу он преодолел в два прыжка, расстояние от подъезда до ворот — за считанные секунды. Несчастным воротам тоже не повезло: их Эш и вовсе протаранил. Выкатился на площадь, покрутился вокруг фонтана, как гончая, ловя след, и бросился по переулку.

Во дворце в это время ошеломлённый император успокаивал справедливо негодующих придворных: дескать, у придворного мага случилось срочное дело. А про себя — особенно, когда очередная экзальтированная дама в истерике валилась ему под ноги — думал, что придушит этого проклятого фейри завтра же лично.

Проклятый фейри тем временем нёсся по столице, стремительно теряя человеческий облик. В голове билось: «Дикон!», и имя подхлёстывало ужасом: Эш мчался вперёд. Уже у самого особняка он выдохся настолько, что магии осталось чуть; но Эш не растерялся и, когда перед глазами мелькнула оскаленная волчья морда, пригнул голову и попёр на неё рогами.

На рога демона ещё ни разу не брали. Обалдевший волколак шарахнулся в сторону, снёс кусок ограды, затоптал пару клумб и чуть не повалил молодую ёлку. А, пока Эш брал разгон для второго захода, отскочил на другую сторону улицы и неуверенно зарычал.

Будь Эш в себе, он бы взял на заметку: бешеные фейри могут испугать кого угодно, даже демона.

Откуда-то тихо зазвенела песня сирены, Эш мысленно её отметил, но сквозь ужас и адреналин она уже не пробилась. Обернувшись, фейри мельком заметил тонкий женский силуэт с длинными-длинными тёмными волосами — а потом, пригнувшись, понёсся уже на него. Сил больше всё равно ни на что не осталось.

С песни сирена быстро перешла на визг и, как до этого демон, шарахнулась в сторону (правда, ограда на этот раз устояла). А вот на Эша бросился горящий алыми искрами волколак, прокатил, как мяч, к крыльцу, повалил на первую ступеньку и, упираясь в грудь мощными когтистыми лапами, рявкнул в лицо.

Что-то пропела рядом сирена. Волколак дёрнулся, примерился к шее Эша, но щёлкнул зубами вхолостую.

И исчез.

Пытаясь встать, Эш видел, как тает в тумане тоненькая фигурка сирены, как тянется к ней ало-чёрная тень демона. На самом деле, сейчас был идеальный момент напасть самому, но сил почти не осталось, к тому же, дверь в дом была уже вот, рядом, и когда пришлось выбирать между приказом императора и Диконом… Для Эша это даже не было выбором.

Эту дверь Эш тоже протаранил — из последних сил. В тот момент это показалось легче, чем искать дверную ручку, поворачивать, понять, что заперто, и долго потом колдовать с замком, им самим же и зачарованным.

Двери захрипели, фейрийская защита спружинила, но Эш всё-таки ввалился в холл в клубах пыли и брызгах крови.

— Дикон! — захрипел он, падая на колени. — Дикон, пожалуйста!..

«Пусть ты в порядке», — билось в голове, пока он слепо и совсем уже без сил полз к лестнице. На дорогой пушистый ковёр из заморского халифата капала кровь и слабо мерцала серебром, точно пронизанная лунным светом. Раньше пленных фейри узнавали ещё и по крови…

Первую ступеньку Эш преодолеть сумел, ну уже на второй скорчился, прижимая колени к груди. Рога противно царапали мрамор, Эша било в ознобе, в голове играла песня сирены, но её голос то визжал, то хрипел, то сипел — и всё это Эшу прямо в ухо.

Последним, что он разглядел — сквозь скачущие вокруг разноцветные пятна — была свеча (огонёк тут же прильнул к щеке фейри, но этого тепла было мало, так мало!) и взволнованное лицо Дикона. Надеясь, что это не мираж, Эш выдохнул, закашлялся, давясь кровью, и наконец-то потерял сознание.

Фрида давилась слезами и била посуду. Рядом на перламутровом шахматном столе мерцал давным-давно подаренный Лесным королём амулет — серебряная брошь в виде ласточки. Сейчас он держал звуконепроницаемый барьер, чтобы звона посуды и всхлипываний было не слышно. Увы, дверь гостиной не запиралась, а только здесь были выставлены коллекционные сервизы и статуэтки: леди Уайтхилл их очень любила.

Впрочем, главное здание, тот самый бывший донжон замка Уайтхилл, сейчас всё равно пустовал: мать с сестрой ещё не вернулись, слуги спали в соседних пристройках-башенках, а отчим с братом, оказывается, ещё утром уехали в храм Флоры. Фрида узнала об этом у заспанного дворецкого, очень удивилась, но вспоминала вчерашнюю сцену с любовницами в цепях… С леди Уайтхилл станется отправить супруга «отдохнуть» и проникнуться необходимостью хранить домашний очаг. Во всём пантеоне богов Флора отвечала как раз за него. А Уилла взяли с собой, очевидно, в назидание, так сказать, на будущее. Фрида представила непоседливого брата в келье… Это стало последней каплей. Хрустальные котята Фриде вообще-то нравились, но они были мамиными любимыми и теперь первыми полетели на пол.

Фрида отводила душу, разбивая всё, что бьётся — очень хорошо успокаивало, особенно если представить на месте стены лорда Виндзора.

Когда котята кончились, Фрида перешла к сервизам, потом — к коллекции фарфоровых кукол. А когда и их не стало, собралась разбить восточные безделушки из цветного стекла, но руку неожиданно остановили.

— Ты порезалась, — сказал Грэг, доставая платок. Фрида равнодушно посмотрела на текущую по правой ладони кровь и пожала плечами.

— И испортила своё красивое платье, — продолжал Грэг, перевязывая Фриде ладонь. Его руки были холодными, и сам он был полностью одет, даже атласный жилет застёгнут на все пуговицы. Фрида вяло удивилась про себя, что это Грэгори не спится за полночь. Но потом решила, что это не её дело и выбросила эту мысль из головы.

— Ничего, матушка прикажет мне сшить новое.

Грэгори окинул её насмешливым взглядом, всю, от цветов в волосах до искрящегося изумрудами подола.

— Ну да. Конечно. Таким богачам, как ты, можно не думать о мелочах, вроде бального платья.

Фрида подняла на него удивлённый взгляд, поймала улыбку и сама рассмеялась. Стало немного легче.

Ветер ворвался в открытое окно, вздыбил тюлевую занавеску, погасил свечи в канделябре — все, кроме одной. Фрида заметила, как сияют серебром в сумраке глаза Грэгори — верный знак, что он недавно колдовал. Может, писал очередную песню? Фейрийскому менестрелю не обязательно играть её, можно заставить музыку звучать мысленно и окунуться в видение, реальное для него и невидимое для других.

— Что случилось? — поймав её взгляд, спросил Грэгори. — Фрида, ласточка, что тебя так расстроило?

Фрида огляделась: пол гостиной весь был усыпан осколками, точно поляна в фейрийском волшебном лесу, где дорожки покрыты алмазами. Впрочем, иллюзорными.

— Лорд Виндзор только что сделал мне предложение. — Фрида сама удивилась, как тускло, равнодушно прозвучал её голос.

Грэгори судорожно вздохнул, и Фриде послышалось, как застонала скрипка. В лунном свете (если нафантазировать), можно было представить, что они разговаривают на балу, на «той стороне», где обычно и встречались, а не в гостиной Уайтхилла.

Увы, все иллюзии, даже самые стойкие, никогда не станут правдой.

— Я ему отказала, — закончила Фрида, всем своим существом желая, чтобы её обняли… Не Грэгори, конечно, нет, а… Жаль, что отца нет рядом. Ни одного из двоих.

— Придворному волшебнику? — выдохнул Грэг. — Фрида, ты отказала придворному волшебнику? С ним даже встречаться опасно! Ты сошла с ума?

Опасно: все полукровки знали, что императорский волшебник связан с Серым. Поговаривали, что Серый — его творение, голем или фамильяр, или дух-раб из Туманного мира. Фрида склонялась к последнему варианту: она представить не могла, что тот наглый юноша с бала способен сотворить хоть мало-мальски сильное заклинание. Наверняка его отец когда-то призвал ему духа-защитника. Или не он, а какой-нибудь семейный артефакт. Виндзоры — древний род, кто знает, какие секреты таятся в их шкафах?

— Может, и сошла. — Фрида снова глянула на осколки. Блестели они завораживающе, и так же завораживающе выли на луну далеко в лесу волки. — Этот мерзавец настойчив. Мать вынудит меня выйти за него — это же такая партия! Высокий род, близость к трону, богатства, власть… Она сама бы за него пошла, если бы он только пожелал. — Фрида бессильно опустила руки. — Грэг… Что мне делать? Он узнает, кто я. Я не смогу скрываться в его доме. Не вечно же!

Грэгори, аккуратно обходя осколки, подошёл ближе: Фрида смотрела ему в глаза и чувствовала, как по её щекам текут слёзы. Сколько она уже не плакала? Три года, четыре? Удивительно, как с каждой выплаканной слезой сейчас становилось легче — точно груз на сердце превращался в слёзы и тёк, тёк, исчезал…

«Ты неисправимая оптимистка, — сказала она себе. И сама же ответила: — В бездну! Я не сдамся».

— Насколько я мог заметить, благородные лорды и леди живут довольно… обособленно, — тихо сказал Грэг, перейдя на фейрийский. — Фрида, твой отец сможет тебе помочь, я уверен. Конечно, даже его иллюзию нужно будет поддерживать, но не сомневаюсь, что императорский волшебник — он же довольно занятой человек, не так ли? — не обратит внимания на твои небольшие отлучки. Да, тебе будет тяжело, но… поверь, Фрида… все мы так живём. Будь в этом мире место, где на нас бы не охотились… — он осёкся, и Фрида прикусила губу. Она тоже когда-то мечтала о таком месте. И как же тяжело иной раз уходить с «той стороны», где нет нужды скрываться! Но полукровка не может жить в фейрийском мире. «Увы, все мы больше люди, чем фейри», — с тоской подумала Фрида.

— Грэг. У меня ребёнок от фейри, — отвернувшись и глядя на дрожащий огонёк свечи, призналась она. — Императорский маг не сможет этого не почувствовать. Я сама полукровка, и мой отец Лесной король… Я вполне могу родить чистокровного фейри. Что мне делать тогда?

Грэгори не стал говорить, что это только её вина, и нужно было думать наперёд. И смеяться тоже не стал. Конечно, нет, только не он.

— Ты могла бы оставить ребёнка отцу…

— Нет! — Фрида и сама не понимала, почему её так воротит от одной мысли отказаться от ещё даже не рождённого дитя. Ведь это был бы выход: родись фейри, его место среди таких, как он. На «той стороне». — Нет. Никогда.

Грэгори вздохнул.

— Что ж… Тогда, — он пристально посмотрел на Фриду, — я бы влюбил в себя этого волшебника. Фрида, ты красива, и если он уже к тебе привязан… Ты удивишься, какую выгоду можно из этого извлечь.

— Ты уже пробовал? — вырвалось у Фриды, и она тут же поправилась: — Глупости, Грэг, ни один мужчина не станет слепо следовать даже за очень красивой женщиной, это же всё преувеличения, сказки…

Грэгори улыбнулся, и Фрида вздрогнула: таким жестоким стала его лицо с этой горькой улыбкой.

— Есть одна баллада, Фрида, которую я никогда не пою. О красивом мальчике, которого похищает рыцарь и держит в своём замке до совершеннолетия. После — мальчик сбегает, всадив в грудь своего тюремщика его же меч. Знаешь, почему я никогда её не пою?

Фрида смотрела на него и не могла вымолвить ни слова. Только чувствовала, как дрожат её руки, и как бегут по спине мурашки.

— Потому что эта жестокая баллада напоминает мне детство, — уже тише закончил Грэгори. — Конечно, теперь похищать никого не имеет смысла — зачем, если можно цивилизованно купить? Высокие лорды не любят марать руки. И мечей у них уже нет, поэтому мне пришлось спасаться иначе. Он полюбил меня… Так сильно, как только я мог его заставить. Он запер меня в высокой башне посреди моря, как птицу, а я всё надеялся улететь… Я играл ему… — Грэгори запнулся, судорожно вдохнул и покачал головой. — Прости. Тебе не нужны эти подробности, Фрида. Просто знай: он делал для меня всё, всё, но отказывался выпустить из этой проклятой башни. А когда я сбежал, он умер от тоски. Вот такая вот баллада.

Фрида моргнула. Она знала эту башню в море и знала лорда. Точнее, слышала, как наследники барона Вахи шептались о чём-то подобном. Дескать, отец обезумел… Он ведь умирал долго.

— Как ты сбежал? — вырвалось у Фриды. — Там же камни, как клыки, и воронки — ни одна лодка не пройдёт.

Грэгори усмехнулся.

— Селки. Я пел им, и они согласились увезти меня. Фрида, не спрашивай меня больше об этом, договорились? Просто запомни: любовь — страшная сила. И совсем необязательно любить в ответ. Ты поставишь этого мага на колени всего лишь женскими чарами. Поверь мне.

Фрида хмыкнула. Соблазнительницей она не была никогда.

— Императорского мага?

— Он тоже человек, — улыбнулся Грэгори. — И он же не Серый. Не потащит тебя в застенки Сенжерми, как только узнает, кто ты.

— Заберёт моего ребёнка, — выдохнула Фрида.

— Нет, если будет любить тебя всем сердцем.

«Это клетка, — подумала Фрида. — Этот брак станет для меня той башней посреди моря».

А вслух она сказала, пытаясь улыбнуться:

— Спасибо, Грэг. Правда… спасибо тебе.

Он улыбнулся.

— Любимица Лесного короля… Пусть духи леса защитят тебя. А теперь давай-ка приберемся здесь. Твой амулет, — он кивнул на серебряную ласточку, — скрывает нас от чужих глаз? Не хочу, чтобы обо мне пошли слухи как о твоём любовнике, миледи.

— Жестокий, — фыркнула Фрида. — Я же красива, ты сам сказал, а?.. Не волнуйся, не пойдут. К тому же, здесь, кроме нас, никого. И ты прав, прибраться надо…

В гостевую башню она вернулась даже до того, как мать с Эвелиной приехали после бала. Сонная Мира помогла снять платье, заплести косу, а потом, зевая, поднялась к себе, на верхний ярус башни. Видимо, сегодня ей уже не было страшно спать одной.

В окно стучали ветки ясеня, в камине тихонько тлели угли. Фрида выпила фейрийское успокаивающее — иначе было не заснуть — и потушила свечи.

Залезая под холодное (Мира, конечно, забыла про грелку) одеяло, Фрида повторяла про себя как заклинение: «Всё будет хорошо». Так долго, пока сама в него не поверила.

Она же всё равно не сдастся.

Никогда.

Проснулся Эш от тепла — горячего, почти обжигающего тепла. Такого никогда не давал огонь, даже если фейри лез в самое пламя. Тогда бывало тепло, но мало, так мало — Эш всем сердцем чувствовал, что хочет иного. А чего — никогда не понимал. Сейчас оно было, это тепло, настоящее, жаркое, греющее — и Эш, удовлетворённо вздохнув, попытался снова забыться. Но любопытство оказалось сильнее: хотелось спать, да, но ещё сильнее — понять, что же так хорошо согревает его сейчас?

Открыть глаза оказалось очень сложно — на это ушло целых пять вздохов (Эш считал, чтобы не заснуть). А когда всё-таки открыл, всё ещё долго плавал в странном тумане, в котором не было чёткости, и хорошо различались лишь яркие пятна, словно Эш повредил зрение. Но прошло ещё пять вздохов, и самое яркое пятно превратилось в огонь свечи, а самое расплывчатое — в лицо Дикона.

— Ты жив, — прошелестел Эш, и Ричард ещё ниже склонился над ним.

— Тише, господин, вам сейчас нельзя говорить. Прошу вас, успокойтесь.

Эш с облегчением закрыл глаза и действительно успокоился: Дикон жив, значит, всё хорошо. Можно спокойно спать… Когда, словно молния, сознание прошила мысль: Эш понял, откуда идёт это тепло, и на что оно похоже. Он сам забирал такое же, но силой, когда «осушал» полукровок. Тогда это напоминало мгновенный жар, иногда даже болезненный, и никогда — мягкий, нежный и заботливый. И он никогда не грел, только обжигал. Да, сначала жар, а потом — тлеющий уголёк, так что Эш уже привык к постоянному холоду. Но если бы кто-нибудь поделился с ним магией добровольно…

Но конечно, никто никогда не делился. Просто некому было.

Эш снова открыл глаза — на этот раз легко, от потрясения, хотя сил у него не прибавилось. Открыл и уставился на «брата» — Дикон действительно светился, прямо-таки сиял, ярче той свечи на прикроватном столике.

— Невозможно… — выдохнул Эш, чувствуя, как слезятся глаза от этого сияния.

— Господин, прошу, вам сейчас нельзя говорить.

Эш только потрясённо сморгнул слёзы.

— Откуда… это… в тебе? — И требовательно уставился на Дикона, давая понять, что если ему не ответят, он так разволнуется!..

К счастью, Дикон понял, о чём он. И ответил — спокойно, точно само собой разумеющееся:

— Мне нельзя колдовать, господин. Разве что когда ваша жизнь в опасности.

Эш снова сморгнул навернувшиеся слёзы и зажмурился.

— Чтоб… мой… настоящий… отец… сдох! — выдавил он, тяжело сглатывая. — Ненавижу!

Восхитительно тёплая ладонь опустилась ему на лоб, осторожно отвела в сторону волосы.

— Не нужно, господин. Пожалуйста, — тихо попросил Дикон. — Всё так, как должно быть.

«Да ни хрена всё не так! — мысленно закричал Эш. — Сколько ещё барьеров тебе поставила эта жестокая скотина?!»

— Всё хорошо, — успокаивающе шепнул Дикон. — Спите, господин.

Слова прозвучали мягко, но в них был подкреплённый магией приказ, и Эш действительно провалился в сон.

Здесь клонились под ветром сосны, и мерцали разноцветные светлячки-феи. Эш прислонился спиной к ближайшему стволу, закрыл глаза и сполз на усыпанную хвоей, мягкую, как пух, землю. Где-то недалеко звенели серебряные бубенцы на поясе танцовщицы, за которой Эш безуспешно гонялся уже столько ночей подряд! Сейчас он даже не обратил на них внимания. Поляну пересекал ручей, тонкий, как ниточка. Эш потянулся к нему, зачерпнул воды и плеснул в лицо. Легче стало совсем чуть-чуть.

Тогда он открыл глаза и стал наблюдать за полётом фей. В далёкой, чёрно-синей вышине мерцали звёзды, а сосны светились серебристым волшебным светом. И они, и звенящие в тишине феи, и журчание ручья, — всё это играло музыку ночи, она баюкала, и Эш заслушался.

Он даже не заметил, как рядом опустилась та самая неуловимая танцовщица (её бубенцы тоже вплетались в эту гармонию) — пока она не взяла Эша за руку.

— Ты, — выдохнул Эш, глядя на нависающее над ним лицо. Серые глаза, блестящие сквозь прорези маски, приоткрытые губы…

От её волос по-прежнему уютно пахло мёдом.

— Я, — отозвалась девушка голосом леди Вустермор. — Что с тобой?

Эш закрыл глаза, но его пальцы, словно сами переплелись с пальцами танцовщицы. Её рука была такая же тёплая, как у Дикона, и Эш уже знал, что это значит.

— Прекрати. Не нужно, это твоя сила, я её не заслужил.

Девушка усмехнулась — он услышал.

— Нет, не заслужил. Но ты отравлен железом, весь. Почему ты не уйдёшь? Что держит тебя в мире людей?

На некоторое время воцарилось молчание, и Эш слушал музыку ночи. На небе под скрипку танцевали звёзды…

— У меня есть брат.

— Уйдите вместе, — недоумённо отозвалась танцовщица.

— Он человек, — усмехнулся Эш. — И его место здесь. В моём мире он станет рабом. А я не могу оставить его одного, он… привязан ко мне.

— Привязан? — эхом повторила девушка.

— Я же подменыш, ты наверняка это уже знаешь, — продолжал Эш. Девушка положила вторую руку ему на лоб, принявшись осторожно перебирать волосы. Это было до безумия приятно. — Ребёнка, которого мой настоящий отец забрал… Ты знаешь, что с ними делают на «той стороне»?

— Нет, я никогда не встречала там людей… Только полукровок.

Эш усмехнулся.

— Ты была невнимательна. Их превращают в рабов, этих детей.

— Неправда, — тут же откликнулась девушка.

У Эша не было никакого желания с ней спорить, поэтому он продолжал:

— Когда я нашёл того, на кого меня обменяли… Я забрал его, хотя эта скотина, мой отец, не хотел его отпускать. Сейчас я, кажется, понимаю, почему. На этом бедном мальчике, ты знаешь, сколько он поставил магических барьеров?.. Мой брат вынужден подчиняться всем фейри, он не может… — Эш не справился с голосом и замолчал. Снова повисла тишина — и налетевший ветер разогнал танцоров-фей.

— Я узнаю у отца, как снять эти барьеры и покажу тебе, — неожиданно предложила девушка. — Хочешь?

Эш открыл глаза и недоверчиво посмотрел на неё.

— Зачем тебе?

А танцовщица улыбнулась.

— Мой отец — Лесной король. Ему ведомы, наверное, все тайны магии. Он поможет тебе, я уверена.

— Лесной король, — повторил Эш и огляделся. — Тогда понятно, почему я торчу на этой поляне каждую ночь.

Девушка тихо рассмеялась — и ветер утих, а ночь снова заиграла свою музыку.

— Кто же виноват, что слово «нет» ты не понимаешь. Я же просила: оставь меня в покое. Ты не захотел. Что мне было делать? Ты фейри и сильнее меня.

— Но почему? — вырвалось у Эша. — Нам ведь было хорошо вместе — если бы ты сказала своё имя, я забрал бы тебя, и нам было бы хорошо всегда!

— Всегда, — усмехнулась девушка. — Это так долго. Я слышала, мужчины говорят девушкам «всегда», а потом бросают. Ты бы не бросил меня?

Эш промолчал, и девушка снова улыбнулась.

— Не принуждай меня, фейри. Я ценю свободу, как и ты. Человеческая кровь не делает меня твоей игрушкой.

Эш вздохнул. И снова совершенно неожиданно (это всё Дикон, он всегда делал Эша мягким) произнёс:

— Извини.

Девушка рассмеялась, и её смех вплёлся в гармонию ночи. Эш подумал, что может слушать его вечно. И любоваться ею, облитой лунным светом, в платье из листьев и цветов — тоже вечно.

— Я, кажется, очень люблю смотреть, как танцуешь, — признался он.

— Тогда тебе достаточно просто попросить, — улыбнулась девушка.

Эш потянулся к ней — она не отстранилась — только глаза сквозь прорези маски глянули серьёзно… и грустно. У Эша само собой вырвалось:

— А у тебя? Что случилось у тебя?

Девушка вздохнула и улеглась на живот рядом с Эшем, вся окутанная своими длинными волосами, точно в блестящим чёрным плащом. На её голове мерцал золотыми серцевинками венок из кувшинок.

— Меня выдают замуж. Насильно. — И уже тише добавила: — Жених… Он мерзавец.

— Хочешь, я его убью? — любуясь ею, предложил Эш.

Девушка рассмеялась — но смех оборвался, когда она встретилась с Эшем взглядом. И совершенно серьёзно ответила:

— Не нужно, я сама справлюсь.

— Ты сильная, — улыбнулся Эш. — Наверное, мне уже жаль твоего жениха. — Потом, помолчав, добавил: — Ты говорила, что достаточно просто попросить?

Девушка игриво улыбнулась. А потом вдруг наклонилась и прильнула к его губам. Эш ответил — и неожиданно это оказалось приятнее, слаще, чем брать самому. Силой.

— Конечно, — оторвавшись от его губ, выдохнула девушка. — Но сначала ты заплатишь мне поцелуем.

— Давай я заплачу тебе ещё? — шепнул Эш и потянулся к ней сам, но девушка уклонилась, легко всклочила и поманила его тоже подняться.

— Что ж, фейри. Смотри свой танец.

Ночь играла ей музыку, и Эш слушал и смотрел.

Её танец грел так же, как и тепло Дикона. А Эш впервые понял, что брать, когда предлагают, намного приятнее, чем забирать насильно. И это тоже было силой, но оставляло после себя приятное ощущение, чувство причастности, необходимости, странное удовольствие. Эш ещё не знал, что это называется «благодарностью». Так уж получилось, что он столкнулся с ней впервые.