Танец масок (СИ)

Глава 1. Ночная роза

— Прекрасная госпожа подарит мне танец?

Фрида фыркнула — прекрасная она или нет, этот кавалер увидеть сквозь маску никак не мог, да и платье её фигуру не подчёркивало. Но, как говорят, в сумерках и коза — красавица.

Оборачиваться Фрида, конечно, не стала, но уже мгновение спустя ей в руки опустилась блестящая тёплым солнечным светом чёрная, как ночь, роза. Фрида поморщилась и уже хотела отбросить цветок — красноречивый получился бы отказ, — но роза неожиданно взлетела и оказалась приколота к её декольте. Шарик, яркий, как свернутый в клубок солнечный луч, засиял точно в ложбинке меж грудей.

— Что вы себе поз?.. — начала Фрида, всё-таки оборачиваясь. И обомлела — было от чего, такое… чудовище она видела впервые.

Больше всего в незнакомце впечатляли рога, им бы любой олень позавидовал: длинные, ветвистые, для пущего эффекта украшенные серебряными бубенчиками, а на кончиках ещё и позолоченные, они сияли в лунном свете ярче короны. Фрида отдала им должное, опустила голову — да, незнакомец оказался сильно выше её, — и уткнулась взглядом в его грудь. Там тоже было на что посмотреть: положа руку на сердце, раньше Фрида видела такое совершенство лишь у мраморных статуй человеческих богов и их сыновей-героев. Но то мрамор, а скульптору простительно некоторое… желание приукрасить, добиться невозможного в жизни совершенства. Здесь же совершенство было живым, настоящим и между тем оставалось совершенным. Фрида против воли прошлась взглядом по рельефу мышц, оценила и неожиданно для себя покраснела.

Потом опустила взгляд ещё ниже. Зря: это рогатое чудовище-полубог был гол. И если ноги его покрывала вполне милая, как у барашка, кудрявая шерсть, то своего возбуждения наглец ничем скрывать не собирался. Фрида оценила и это, покраснела ещё сильнее — от гнева — и решительно отвернулась.

— Нет.

Конечно, во владениях Лесного короля гости имели право ходить в чём вздумается, хоть голышом. Но явиться в таком виде на бал и ещё набраться смелости требовать танца? Фрида против воли вспыхнула ещё сильнее — ей даже казалось, что засветилась. Что он себе позволяет?

— Моя роза всё ещё у прекрасной госпожи, — усмехнулся незнакомец.

Фрида удивлённо приложила руку к груди, сжала несчастный цветок — и отбросила его. Он упал на траву, и к нему тут же полетели малютки-фейри, привлечённые солнечным сиянием. Их звон на мгновение выбился из музыки ночи, — но лишь на мгновение. Фрида успокоилась.

— Но почему же, красавица? — не унимался рогатый наглец.

Фрида снова обернулась, на этот раз старательно глядя в прорези маски незнакомца.

— Вы отдавите мне ноги своими копытами. — Не говорить же ему: «Прикройся!» Свой вид наглец, очевидно, находил пристойным.

— Не бойся, красавица, я буду аккуратен, — и сейчас не смутился он.

Прозвучало это с намёком, относящимся не только к танцу. Фрида намёк отметила, а также фривольное «ты». Отметила и отступила на шаг.

— Господин, найдите себе другую розу. Для вас я, — она усмехнулась, подражая его высокомерному тону, — слишком хороша.

В ответ рогатый наглец только расхохотался. Тоже звонко, как и всё вокруг, впрочем, этот звон из общей гармонии странным образом выбился. Оскорблённая Фрида уже хотела уйти, но не успела.

— Пари, маленькая красавица? — предложил незнакомец, заглядывая ей в декольте.

«Хам!» — подумала Фрида. Но никто, в чьих жилах течёт кровь фейри, никогда не откажется от пари. Даже полукровка.

— Пари? — изогнула бровь Фрида, что под маской было, конечно, не видно.

Незнакомец улыбнулся — и, надо сказать, его улыбка ослепляла. Почти как его грудь и… то, что ниже.

— Ты не умеешь танцевать, крошка. Ставлю на это желание.

— Любое? — опешила Фрида.

— Любое, — бубенцы на его рогах зазвенели, когда незнакомец кивнул.

— Да вы отчаянный наглец, господин, — выдохнула Фрида, глядя на него во все глаза. — Поберегитесь, я ведь могу пожелать узнать ваше настоящее имя.

Узнать имя фейри или даже полукровки — истинное имя — означало подчинить его себе навеки. Самое страшное, что могло произойти в жизни фейри — потерять свободу. Тогда их длинный и полный магии век превратился бы в пытку — ни один фейри никогда бы не согласился сам открыть своё имя, тем более незнакомцу. Даже под заклятьем.

Всё это рогатого насмешника словно не волновало.

— Отчаянный? — повторил он, хохотнув. — Я ещё и бесподобен. Ну что, крошка, идём в круг?

Фрида фыркнула. Чего только не случится под луной…

— Идём.

Эшу было скучно.

Опостылели лунные серебристые нити, пронзающие поляну для танцев. Надоело бренчанье скрипачей, танец теней наскучил и опротивел смех маленьких фейри, так же, как и звон ручья, и шёпот деревьев, и волшебная неподвижность воздуха. Разболелась голова, как на скучном императорском приёме захотелось на воздух. Прочь от бала, прочь от полого холма, прочь от границы владений Лесного короля.

Дальше никаких «прочь» не было. Эш попал бы прямо в сети душного, затхлого мира людей, а там становилось ещё хуже, чем здесь. Там было нечем дышать, там голова болела постоянно, и спасения не было. Там повсюду было железо.

Эш простодушно надеялся, что дома, среди таких же, как он, ему станет легче. Наивный! Не стало — да и не было это место его домом. Никакое место в этом мире или другом Эш не мог назвать домом.

Говорили, что для подменышей это нормально. Человек ты или фейри — вечно будешь скитаться между мирами, чужой для всех.

Эш скитался уже тридцать лет — а всё спасибо фейрийской мамаше, отделавшейся от ребёнка. Эш до сих пор думал об этом со злостью, а сейчас от неё ещё и голова разболелась вдвое сильнее. Эш смочил руку в ледяной воде ручья, стряхнул капли и положил мокрую ладонь на лоб. Лучше не стало.

Эш уже подумывал пойти поискать озеро — судя по запаху кувшинок и лилий, оно было где-то рядом. И залезть бы в воду целиком, может быть, купанье поможет? Он оглянулся, потянул носом, ища нужное направление, когда — совершенно случайно — увидел её.

Она стояла, небрежно облокотившись о ствол ясеня, и её зелёные одежды струились по телу, перехваченные двумя золотыми брошами и поясом. А ещё она светилась. Не тем обычным, противным, надоедливым светом, как всё вокруг — золото вперемешку с серебром, искры которого мерцали и на теле Эша… Как и всюду. Нет, она была подобна костру, человеческому костру, — потому что только люди зажигают огонь, обожествляют его, фейри нет до пламени дела. И она была этим огоньком, факелом в ночи. Живым, настоящим.

Полукровка.

Где-то в чёрной вышине с неба сорвалась и упала звезда. Серебристая звёздная пыль осыпалась Эшу прямо в руки, и это что-то значило, что-то важное, но из-за проклятой головной боли Эш совершенно всё забыл.

Да, девочка-полукровка светилась и уютно пахла свежим хлебом. И немного — дымом костра, как и положено факелу.

Эш, как дурак, замер на берегу ручья, разглядывая её. Как школяр, как мальчишка, как… человек.

Впрочем, сказать по правде, в Эше было куда больше от человека, чем от фейри. Но что делать — с волками жить… И таких вот девчонок Эш видел не впервые. Презирал их — всегда. В человеческом мире они разгребали золу в каминах, выносили помои и слепли от бесконечного шитья. Зато здесь мнили себя чуть ли не королевами. Красивые, благодаря отцу-фейри, заносчивые, благодаря своей красоте, низкого происхождения, с нищими родителями (ибо какая аристократка отдастся фейри?) и выводком братьев или сестёр, без образования, без способности связать хоть два слова. Свет, аромат, — всё это фейрийские чары. Стоит же к ней подойти…

А почему бы не подойти? Почему нет? Надо именно подойти, а не облизываться, как голодный пёс на кость. Пусть откроет рот и выдаст что-то вроде: «А шо те надо?» — и всё очарование сойдёт на нет в одно мгновение.

Эш выдул из воздуха (и из собственной боли с примесью улыбки) розу цвета ночи, наполнил её ровным светом своего сердца, заставил распуститься и засиять едва ли не ярче самой девчонки. И пошёл в атаку.

Девочка зарделась, рассмотрев его — и что-то внутри зашевелилось в ответ на её взгляд. Что-то хищное, что-то требующее немедленно взять её здесь, у этого вот ясеня. Девочка уже взрослая, а взрослые девочки-полукровки уж конечно не девственницы. Но игра была ещё не окончена.

Пари она приняла со спокойствием, достойным королевы. Да, говорила она правильно: может, была камеристкой при леди? Но, дурочка, с каких это пор служанки научились танцевать, как господа? Или она от простой скромности стояла в стороне, а не кружилась вместе со всеми? Ну-ну.

Она опередила его, сама что-то шепнула Лесному королю. Тогда Эш впервые подумал, что девочка, наверное, не из простых. Быть может, Лесной король даже её отец. В этом не было ничего странного — он был тем ещё похотливым козлом, Лесной король. Эш как-то проезжал деревню, в которой каждый второй был его сыном или дочкой. Хороший тогда случился урожай…

Она шепнула, и по приказу короля поляна опустела. Умолкли на мгновение скрипки, зашептались, как листья на ветру, фейри. Эш хмыкнул: конечно, это же пари. Фейри обожают пари. На мгновение он даже почувствовал укол совести: девчонка опозорится при всех. Но потом боль снова стиснула голову и смыла жалость вместе с благоразумием, оставив лишь хищное удовольствие: давай, ну же!

Девочка отстегнула изумрудную, сверкающую в лунном свете накидку — и её тут же подхватили маленькие фейри. Девочка не оглянулась — она смотрела только на Эша.

— Нет, — угадал он её мысли. — Танец всегда история, не так ли, малышка?

От обращения она поморщилась, но уточнила:

— И ты хочешь, чтобы я рассказала историю?

— Её часть, да. — Кривая усмешка вместо улыбки. — Другая часть будет моей.

Девочка пожала плечами и ослабила пояс на платье. Потом поправила волосы — прядка к прядке, и впрямь, как королева. Один за другим сняла браслеты… «А ты полагала, я стану тебе помогать? — думал Эш, наблюдая за ней. — Вести за собой в парном танце? Нет, и не надейся. У каждого — своя партия, если бы ты ещё знала, что это значит!»

Девочка последний раз посмотрела на него — сверкнули глаза в прорези маски — и отошла. Воздух натянулся, словно струна. Замерли светлячки, стрекотня фейри, бубенцы и колокольчики, даже ручей теперь не было слышно. Наступила так желанная Эшем тишина.

В ней пискнула, тонко, по-детски, скрипка — и в такт ей девочка осела на землю, как смятый цветок, как мёртвая птичка. Опустилась, вытянув руки, точно лебедь в модной постановке королевского балета. И замерла.

Удивлённый Эш тоже замер. И лишь спустя секунду — и требовательный стон скрипки — понял, что следующий шаг его. Девочка ждёт ответа.

Он подошёл к ней, тихой, точно мёртвой. Наклонился — и она скользнула ему в руки, ломким, неестественным движением, как кукла. Повисла в его объятьях, обхватив ногами бёдра, а её волосы, будто сами собой рассыпались ей по спине и ему по плечам. Теперь она пахла мёдом.

Где-то там, за границей поляны, в другой жизни и другой реальности скрипка надрывалась и стонала, но Эш слышал её только краем уха. Здесь и сейчас это было неважно — ничего не было важно, кроме танца. Как и любой фейри, Эш умел — и хорошо умел — танцевать, но эта девчонка-полукровка не просто танцевала: она как будто играла с ним угадайку. И он позорно проигрывал.

Эш кружил её — а она ускользала. И уже не кукла, а бабочка, а потом сорванный цветок, подхваченный ветром, и, наконец, птица, летящая ему в руки — она снова падает ему в объятия. И опять сломанная марионетка. Эш пытался перевести танец в привычное русло, прижимал девочку к себе — она изворачивалась, обхватывала руками грудь, выгибалась… Он отталкивал её — она падала, перекатывалась, садилась на шпагат и тут же вытягивалась, молитвенно сложив руки…

Они не были равны в этом танце, как Эш и рассчитывал. Но он не думал, что девочка обойдёт его, что станет задавать тон в их «паре». Она что, из королевского балета? Но туда не отбирают девчонок низкого происхождения. Где же она тогда научилась?

Закончили они, кружась в бешеном ритме, вцепившись друг в друга: никто не хотел уступать. «Не отпущу, — думал Эш. — Последняя нота будет моей». А девочка сверкнула улыбкой и вывернулась — всё выглядело так, будто он сам её отпустил. Вывернулась, упала, снова покатилась по земле и замерла в той же позе, с которой начала танец. Певчая птица, свободная, как ветер, притворяющаяся сломанной марионеткой. Эш потянулся к ней — и последний аккорд рассыпался в натянутом струной воздухе.

Девочка откинулась назад, изогнулась, встретилась с ним взглядом. И Эш, глядя на неё, весело подумал: «Я проиграл». Никогда ещё эта мысль не приносила ему столько беспричинного удовольствия.

От рогатого фейри тянуло болью — сладкий запах тлена, Фрида чувствовала его, когда прижималась к партнёру — или скорее уж сопернику — во время танца. Боль объясняла безуминку в его глазах, она же была странным контрастом его внешнему виду. Наглец и хам, рогатый страдал. По коже пробежали мурашки. На мгновение Фрида уловила — не услышала, а почувствовала — его крик.

«Беги от него», — сказала Фрида сама себе. И сама же подалась рогатому навстречу, когда он наклонился к ней, помогая встать. Его рука обжигала.

— Где ты научилась так танцевать?

Фрида рассмеялась.

— Ты не часто здесь бываешь? — После танца обращаться к нему на «вы» было бы неправильно.

— Я не местный.

Фрида кивнула. Конечно, или бы знал о ней. Все знали: Фриду и её танцы любит Лесной король, она завершает каждый бал, но всегда одна. Никто не хочет встать с ней в пару, и неудивительно: никто из фейри не любит быть вторым. Лесной король, видевший досаду на лице дочери, когда кавалеры-фейри обходили её стороной, всегда улыбался и говорил, что однажды она встретит достойного партнёра. Сам же король танцевал с Фридой всего раз — и никогда больше, сколько бы Фрида ни просила. Она до сих пор помнила это ощущение: словно танцевала с самим лесом. Кружилась на поляне, и лес отвечал ей. Тоже не на равных — как могут человек и сама природа быть равны?..

Сейчас танец напомнил бокал крепкого вина. Фрида не чувствовала восторга, хотя давно ждала, что её пригласят. Какой восторг — раз за разом окунаться в чужую боль? Даже прикосновения рука к руке горчили.

Воздух, до этого неподвижный, теперь дохнул ветром в лицо. Ледяным ветром. Фрида поймала ничего не выражающий взгляд Лесного короля и отняла руку, отвернулась. Правда, не успела сделать и шага.

— Куда же ты, танцовщица? — Горячие руки легли ей на плечи, обожгли сквозь ткань платья. — А как же твоё желание?

Фрида обернулась, собираясь сказать, что ей от него ничего не надо. Что может быть нужно от умирающего? А что он умирал, Фрида не сомневалась. Этот сладковатый запах тлена, фейри, отравленного железом… Ей не хотелось лезть в его болото боли, совсем не хотелось.

Тенями зашевелились вокруг фейри, снова зазвенели бубенцы и колокольчики, перед глазами качнулся знакомый уже ясень — и Фрида ахнула: рогатый незнакомец, не дожидаясь ответа, поднял её на руки и понёс к краю поляны, прочь от праздника. Фрида почему-то не сопротивлялась, наоборот, прильнула к его красивой — о, духи леса, действительно очень красивой — груди. Закрыла глаза, откинулась, полностью расслабляясь в его руках. Чувствовать мужскую силу и надёжность ей было внове… и очень приятно.

— Так чего же ты хочешь, девочка?

Теперь они сидели на берегу озера, над которым парили светлячки. Стояла ненормальная, чуткая, тишина — Фриде казалось, что всё: и деревья, и трава, и даже луна со звёздами смотрят сейчас на них. Наблюдают. Наверняка так и было: лесному королю тоже любопытно. «Это не твоё дело!» — мысленно возмутилась Фрида, но тут горячие руки рогатого наглеца коснулись её плеч, легли на броши, скрепляющие платье, и Фриде стало не до того.

Она дёрнулась — резко, сильно, но незнакомец рук не убрал. Это было… странно: ощущать его жар на своём теле вне танца. Это было… возбуждающе.

— Что ты себе позволяешь?

— А ты разве не этого хочешь, малышка? — сверкнул он улыбкой и качнул головой — звон бубенцов утонул в ненормальной тишине.

— Я не… — Фрида задохнулась, когда его руки всё-таки расстегнули броши, и ничем не сдерживаемая ткань стекла с её плеч, обнажив грудь.

Они смотрели друг на друга, Фрида и этот наглец. И Фрида сжала руки в кулаки, но не сделала ни движения, чтобы прикрыться.

Он потянул носом, снова звякнули бубенчики.

— Я чувствую страх, — его голос звучал удивлённо. — Чего ты боишься, девочка?

Она молча смотрела ему в глаза, а в голове билось: «Только тронь, и пощады не жди. Только тронь меня!» Он не мог читать её мысли, но не шевелился.

— Чего ты боишься? — повторил он. — Разве я не в твоей власти, маленькая танцовщица?

Фрида чуть расслабилась. Действительно: стоит ей хоть слово сказать, и он прекратит. Она усмехнулась.

— Прекрасно. Тогда скажи мне своё им…

Договорить она не успела: он приник к её губам и буквально выпил её слова вместе с дыханием. Фрида дёрнулась, укусила — их глаза снова встретились. Что-то… не боль и не жалость, а что-то совершенно другое, более древнее даже, чем магия заставило её остановиться и дождаться, когда он её отпустит.

— Я… никогда… — Слова давались нелегко, но не потому, что Фрида стыдилась. Ей просто было тяжело дышать. — Никогда этого не… делала… И…

Он понял, и в прорези маски она увидела, как его глаза изумлённо расширились.

— Как это возможно? — Помедлив, он добавил: — Кто ты?

Она фыркнула. Какое право он имеет спрашивать?!

— А ты? Скажи мне своё…

Он снова не дал ей договорить. И после поцелуя шепнул на ухо:

— Пожелай что-нибудь ещё, красавица. Пожелай, и я сделаю тебе так хорошо, как никогда раньше не было.

«Самоуверенный наглец», — подумала Фрида, а вслух шепнула только:

— Ты и так это сделаешь.

Он шало улыбнулся, и его руки легли ей на грудь. Фрида в ответ распахнула глаза, выгнулась и закинула ноги ему на бёдра.

Оказалось, это тоже танец…

Её губы были сладкими — их вкус напомнил ему ягодную карамель, которую он так любил в детстве. И пахла девочка тоже сладко — больше никакой горечи дыма или уюта свежеиспечённого хлеба. Теперь только мёд, и этот запах почему-то не казался ему приторным или слишком сладким. А ведь раньше женские духи с похожим ароматом его раздражали. Только сейчас это были не духи — это её кожа пахла мёдом, кожа и волосы, когда она откинулась, изогнулась, выставив грудь. Он держал девочку на руках, и её волосы достали до земли, а потом, когда она снова схватилась за его плечи, чёрные блестящие пряди укрыли её всю, точно плащ.

«Маленькая ведьма», — мысленно позвал он. Её светлая кожа, облитая лунным светом, врезалась ему в память. Кожа и её яркие, чёрные в сумраке глаза, и её губы, полные и тоже яркие — она кусала их. И дышала часто-часто, снова и снова откидываясь на траву.

Она действительно была невинна. Эш успел удивиться этому и ещё раз подумать: «Да кто же ты?» А потом девчонка — от боли или от возбуждения, или от того и другого — вцепилась зубами ему в плечо, а ветер распушил её волосы, снова окутав Эша медовым ароматом. Дальше думать стало уже совершенно невозможно.

— Будь со мной, — сказал он уже после, когда ночь перевалила за середину, и девочка лежала рядом, расслабленная, нагая и очаровательно красивая — настоящая ведьма. — Кем бы ты ни была в человеческой жизни, будь со мной. Я сделаю тебя счастливой.

Она повернулась, по-кошачьи изогнулась и подперла щёку кулачком. Эш залюбовался тем, как лунный луч вырисовал в тёмно-синем сумраке её округлое бедро.

— Нет, не сделаешь.

Он усмехнулся. Она, конечно, не могла его узнать или бросилась бы ему в объятия сама. Но одно это предположение смешило — он и не сделает!..

— Ты даже не знаешь, кто я.

Она улыбнулась, потянулась к нему и шепнула в губы:

— Не знаю. И не хочу.

Потом она выпила отголосок, само воспоминание о его боли, а Эш даже не успел удивиться. Небо с землёй поменялись местами и исчезли в тумане. Яркими и чёткими остались только её глаза, её губы и маска, которую ему никак не удавалось снять.

А на рассвете она ушла.

В первых, робких ещё солнечных лучах, когда сумрак вокруг серел и тускнел, его рога и забавные, ёжиком торчащие волосы потекли и исчезли. Исчезли и копыта, и шерсть, точно у барашка, исчезла тоже. Фрида, приподнявшись, смотрела на своего любовника, уже больше прохожего на человека.

От него всё ещё пахло деревом и луговыми травами, приторно и немного терпко. Сладковатый запах тлена исчез — Фрида с трудом, но вспомнила, что сама забрала его, выпила вместе с очередным поцелуем. Что ж, это временно — боль вернётся. Но ещё не сейчас, не сегодня и не завтра. Пожалуй, это хороший подарок за действительно красивую, сладкую ночь.

Фрида смотрела: как сверкают на солнце его золотистые, почти такие же длинные, как у неё, волосы. Как он улыбается во сне, тихо и спокойно. Какой он красивый, гибкий и стройный — притягательный фейри. «Кто же ты?» — против воли подумала Фрида и тряхнула головой. Какая разница? Праздник кончился, кончилась ночь. Пора просыпаться.

Но ей всё равно нестерпимо хотелось снять с него, спящего, маску. Снять и посмотреть, увидеть, какой он настоящий. А ещё — остаться и притвориться, что это не жаворонок поёт в ветвях ясеня, а соловей.

Фрида посмеялась над собой, встала, наскоро оделась, собрала волосы. Стряхнула с себя пыль — ещё ночью она была золотистой и светилась, а теперь погасла и посерела.

Закрыла глаза, глубоко вдохнула ароматный весенний воздух с ноткой приближающейся грозы. И неслышно пошла прочь.

Один раз она всё-таки оглянулась: на залитого солнечным светом спящего юношу в жемчужной маске. Покрытые росой ромашки и колокольчики вокруг него казались на удивление уместными.

Фрида вздохнула снова, отвернулась и исчезла за деревьями.

Ночная, погасшая роза рассыпалась пеплом под её босой ногой.