Суккуб для наследника

Глава 8 Зависимость

Николь проснулась ближе к полудню, полная сил. Комната была заполнена солнцем и умиротворением. Какое счастье быть дома! Какое счастье быть самой собой. Делать, что хочешь и идти, куда нравится, не перед кем не держа ответа.

Она прошла на кухню, где любила с утра пить густой кофе, похожий на съедобную нефть. Засыпав молотые зёрна в турке, залила его холодной водой и поставила на медленный огонь. Перемешивала только в самом начале, до того, как образовалась густая «шапочка» из частиц. Дальше трогать кофе не следовало, иначе ароматические масла улетучатся, а с вместе с ними и всё удовольствие.

Когда из-под «шапочки» появилась струйка кипятка, Николь сняла напиток с огня. Ополоснула чашку кипятком, чтобы, разогретая, та усилила аромат и только потом перелила в неё кофе. Специй и подсластителей в этот раз добавлять не стала, чтобы добиться максимального раскрытия природного вкуса.

Обычно она не курила, но сегодня решила побаловать себя сигаретой, чтобы почувствовать полный вкус жизни. Да и, к тому же, она не человек и не лошадь — капля никотина её точно не убьёт.

В сложной жизни приятнее всего простые вещи. Тишина. Солнце — тёплое, мягкое, ласкающее, каким оно бывает в первой половине дня, пока не раскалится, устав от жизни. Горький аромат кофе. И — лёгкий запах расходящегося облачком сигаретного дыма.

Но — счастье не бывает долгим. Скоро сигарета истлела, в чашке показалось дно, а тишину уничтожил голосящий мобильник.

Пятнадцать вызовов от милого братца и десять от Джастины! Земля не просто вызывала — она требовала контакта.

Пока Николь раздумывала, кому из этих двоих перезвонить первому, высветилось имя Клода. Шестнадцатый раз!

Прощай, спокойствие. Жизнь, как известно, вечный бой.

— Слушаю.

— Ты не ответила на мои звонки, — обвиняющим тоном припечатал инкуб.

— Я спала. Ночь выдалась трудная. Уверена, Исабель всё тебе рассказала?

— Не только Исабель.

Как удивительно по-человечески раздражённо звучат голос братца! А где ласкающий шёлк? Где мех в густых обертонах?

— У тебя из-за меня неприятности? — удручённо поинтересовалась Николь. — Прости. Кажется, идея отправить меня в адский клуб была «не очень»?

— Не страшно. Сегодня я знаю о мире немного больше, чем знал вчера. Знания стоят дорого. Ты как? В порядке?

— Удивительно, но — да. Думала, что после все случившегося буду дёргаться, нервничать, но заснула, как младенец. А сейчас ощущаю такое спокойствие…

Клод рассмеялся.

— Ты просто, наконец, наелась. Но возвращаться в клуб тебе точно больше нельзя. Следует залечь на дно. И не соваться пока в подобного рода заведения.

— Даже если бы я жаждала вляпаться в новую неприятность, без Исабель мне двери не найти.

— Маленькая сестричка, если ты задашься целью, найдёшь, что хочешь. И отопрёшь.

— Спасибо, что веришь в меня, но, мне кажется, ты меня переоцениваешь?

— Рад удостовериться, что с тобой всё в порядке. Впредь не исчезай так. Отвечай, когда я звоню.

— Договорились. Просто, до сих пор ты никогда мне не звонил, ну, я и не ждала твоего звонка.

— Будь хорошей девочкой.

— Иначе не умею.

— Если заметишь что-то подозрительное… например, знакомую волчью морду в человеческом обличье, или преследующего тебя инквизитора? — сразу звони.

— О, кей.

— Где тебя черти носят? — рявкнула Джастина вместо приветствия, когда Николь, наконец, перезвонила. — Где ты?

— У себя дома.

— Почему ты до сих пор там? Ты же обещала вернуться утром?

— Ну… ночь выдалась трудная. Не получилось.

— Послушай, так дела не делаются.

— Если вас что-то не устраивает, сеньора, может быть, лучше поставить в точку в нашем договоре? Пока вы мне ничего мне не заплатили, а я — ничего для вас не сделала, самое время…

— Нет. Ты нужна мне.

— Ваш сын даже и не взглянул в мою сторону. Нужно признать, что я попросту не в его вкусе.

— Ерунда! Ты просто не пыталась привлечь его внимание. Вместо этого сбежала при первой же возможности.

— Я не сбегала.

— А что же ты сделала?

— Вынужденно уехала. Нужно было срочно решить проблему.

— Решила? Теперь возвращайся. Жду.

Николь, увы, не уволили. Оставалось только сесть за руль старенького, но ещё живого «жучка», и снова отправиться в путь.

Полдороги она проехала счастливо и без приключений, но потом машина, вспомнив прожитые годы, начала дёргаться, а мотор — гневно плеваться, вынуждая Николь заехать на ближайшую заправку, где, по совместительству, ютилась и автомастерская.

— Извините, что беспокою, — с улыбкой обратилась она к пареньку-механику, которого распознала по униформе. — Не посмотрите, что с моей машиной? Она барахлит.

— Конечно. Где она?

Парень завёл мотор, прислушиваясь к неравномерному гулу двигателя.

— Поломка пустяковая, — заверил он. — Через полчаса управлюсь.

Николь, чтобы убить время, зашла в минимаркет. Стоило толкнуть дверь, как затренькал колокольчик и изнутри повеяло кондиционерной прохладой.

Пройдя к полке с газировкой, она выбрала свой любимый спрайт. Потом потянулась к другой стойке за плиткой шоколада, как…

— Какая неожиданная встреча! — насмешливо протянул знакомый голос.

Удивлённо вскинув глаза, Николь увидела того, кого ожидала увидеть меньше всего — наследника- блондина. Выглядел он странно. В такую жару какой нормальный человек наденет свитер? И, в полумраке супермаркета, кто станет напяливать солнцезащитные очки?

— Каким ветром тебя занесло в эту нору, красотка?

— Это не «нора». В минимаркет каждый волен зайти.

— Надо же, какая удача, что мы зашли сюда вместе, — с издёвкой протянул Ди. — Раз ты на заправке, значит, на машине? Случаем, не к мамочке ли моей направляешься? Я поеду с тобой.

Вновь звякнул колокольчик над входом:

— Мэм, ваша машина в порядке.

Заплатив за работу механику, Николь вышла на ярко залитую жарким солнцем, улицу.

— Мне это мерещится? Или мы правда на этом корыте поедем? — фыркнул блондин, окидывая взглядом старенькое авто Николь.

— Если сиятельного лорда что-то не устраивает, он может найти себе тачку покруче.

— Да не. Движется и — ладно. По сути, любая машина это же четыре колеса и двигатель.

Устроившись на сиденье, Ди, наконец, стянул с себя очки, позволив Николь увидеть его зрачки. Они почти полностью закрывали радужку.

Она не удержалась от едкого комментария:

— Бог ты мой, сколько же ты принял?..

— Много, — буркнул он себе под нос. — Поехали уже. И включи кондей. Дышать же нечем.

Николь протянула ему рекламный буклет.

— Что это? — непонимающе взглянул он на протянутый лист бумаги.

— Кондей. Работает на ручном приводе. Двойного назначения. Дополнительно к ветерку позволяет накачивать бицепсы.

— Круто, — скучающе протянул он.

— До вашего особняка ехать примерно час. Надеюсь, ты успеешь протрезветь? — поморщилась Николь, — выруливая с парковки. — Тебе не приходило в голову поберечь мать?

— Как я должен это сделать?

— Ну, не принимать в себя всякую дрянь и дурь, например.

— Ты всегда такая зануда? — нарочито зевнул он.

— Только при дневном свете. Вот скажи, как у тебя получается так ловко забивать на окружающих? Неужели ты не видишь, что причиняешь им боль? Своей матери, брату, сестре?..

— Планируешь стать психологом?

— Вообще-то — интересная профессия.

— Копаться в чужом дерьме? Очень интересно.

— Почему — в дерьме?

— А в чём ещё? Обычно за воспоминания о белых единорогах люди не платят. А что касаемо страданий любимой мамочки?.. С чего ты вообще взяла, что она страдает?

— Это заметно.

— Тебе так только кажется. Если maman и волнует что-то во всём этом, то только общественное мнения. Знаешь, сколько раз она орала мне в лицо: «После такого позора иы мне больше не сын!»? Устал со счета сбиваться.

— А ты не пробовал перестать куролесить? Начать, например, с того, чтобы не насиловать горничных?

— Что ты несёшь? Я никогда никого не насиловал.

— А мне другое рассказывали.

— Кто?.. Впрочем, неважно. Я понял, о чём ты говоришь. А та дама?.. Она сама на меня, вообще-то, вешалась. Впрочем, я был не против. Мы классно зажигали, и всё было — тип-топ, пока маменька нас не застукала. Чтобы леди с позором не выгнали и, того хуже, не засудили за совращение несовершеннолетних, пришлось сказать, что это я её изнасиловал. Maman всегда рада поверить про меня самому наихудшему. Вот и всё. Конец истории.

Бросив мимолётный взгляд в его сторону, Николь увидела, что Дианджело раскрыл книгу — её книгу, между прочим! Как раз по психологии, — но он вовсе её не читал! Гадёныш расчертил на странице белые полосы и вынюхивал дорожку через купюру.

Злилась Николь не часто. Теряла самообладание и того реже. Но тут её прорвало:

— Ты что ты что творишь⁈ Совсем из ума выжил⁈

Увидев кровь под его носом, она от отвращения передёрнулась:

— У тебя кровь!

Ди машинально отёр её рукавом свитера, размазывая вместе с остатками порошка по лицу.

— Ты мерзок. Как можно быть таким… таким… — она не смогла подобрать нужного слова. — Да кто разрешал тебе брать мою книгу и засыпать её всяким дерьмом⁈

— Ладно, прости! Прости! — вскинул он руки в примиряющем жесте, видя, что Николь набирает воздух, желая разрешиться очередной гневной тирадой. — Если тебе так важна эта книга — я куплю тебе новую. Хочешь — три таких куплю?

— Хватит притворяться большим идиотом, чем ты есть на самом деле! Дело не в книге! Твои дурные привычки…

— Не твои проблемы, — холодно оборвал он её.

— Ты чёртова проблема всех, кто тебя знает! Знаешь, что⁈ Иди-ка ты дружок, пешком! Шаг за шагом — путь, хотя самурай из тебя хреновый.

— Ты меня не высадишь.

— Думаешь, позволю и дальше пачкать мой салон?

— Я тебя умоляю! Будто твою рухлядь можно испачкать? Хватит уже, — снова шмыгнул он носом.

— Это тебе— хватит! Что ты делаешь?.. Да какого чёрта ты творишь⁈

Дианджело перелез с заднего на переднее сидение и врубил музыку на всю катушку.

— Выключи! — потребовала она. — Немедленно!

— Скука. Вся твоя жизнь — скука. И музыка у тебя дурацкая, — смеялся он ей в лицо

— Это не моя музыка — это радио. И я сказала — «выключи».

— Ты не любишь веселиться?

— Моё веселье — это тишина.

— Зануда.

— Что ты за наказание? Откуда свалился на мою голову⁈

— С одной пати-вечернинки. Было так весело, что я не помню, как оказался на той паршивой заправке, где мы встретились. Хотя я и тебя-то через пару часов вряд ли вспомню.

— Какая жалость! И как мне теперь с этим жить? Слушай, кто разрешал тебе копаться в бардачке моей машины?..

— Я хочу пить.

— И что? Мой бардачок не горшочек каши — воду не варит.

— Но там могла бы заваляться минералка. Было бы очень кстати.

— Не завалялась.

— Вижу. Только не заводись снова.

— О, боже! Вот, возьми спрайт и сиди уже тихо!

Залпом осушив бутылку, довольный, Ди откинулся на сиденье, пристроив голову ей на плечо.

— Ты специально мешаешь мне вести машину? — поинтересовалась она, стараясь говорить ровным голосом. — Сядь, пожалуйста, ровно. Не нарушай моего личного пространства. Голова на плече — слишком нежный жест для едва знакомых людей, не пылающих друг к другу симпатией.

— Ты забыла предыдущую встречу? И наши поцелуи? Тогда я не казался тебе мерзким?..

— Тогда ты был в красивом белом костюме и без кровавых соплей под носом.

Дианджело криво улыбнулся и прикрыл глаза ладонью, словно закрываясь от солнца. Когда он так делает, вид у него становится слабый и уязвимый, как у ребёнка. Её становится его жалко, а это паршиво.

Не стоит таких жалеть. Не стоит к таким привязываться. Науке не известны случаи выздоровления наркоманов. Они все обречены на медленное гниение, как физическое, так и духовное. Это его собственный выбор. А ей? Ей и без него проблем хватает.

— Отвези меня лучше на квартиру к брату, — тяжело вздыхает Дианджело. — Отсижусь там, пока не протрезвею.

— А брат тебя ждёт? — жёстко спросила Николь. — Твоя мать тебя родила, так что, в какой-то мере, обязана тебя терпеть, но брат — совсем другая песня. Лучше оставь его в покое.

— И лишить его возможности собственноручно меня придушить?

— Твой девиз «Достану всех»?

— И ты теперь тоже в списке.

Они едут дальше. Какое-то время оба молчат.

— Осуждаешь? — медленно тянет он, не раскрывая глаз. — Презираешь. Ты не оригинально. Почему-то большинство людей считают своим долгом меня презирать.

— Возможно, потому, что ты этого заслушиваешь.

— Ты меня почти не знаешь.

— Но каждый раз, как мы встречались, ты был под кайфом. Ни разу — трезвым.

— А ты что, никогда — не?..

— Никогда «не» — что?

— Никогда не затягивалась «травкой»?

— Ужас, до чего странно, да?

— Даже — эпизодически?.. Ну, типа «праздничный косяк»?

— Мне это не нужно. И я не понимаю, зачем это нужно тебе. Что это даёт?

— Снимает напряжение. Заставляет забыть о дурацкой реальности.

— О чём тебе забыть⁈ О роскоши, в которой живёшь? О возможностях в жизни, о которых другие могут только мечтать? У тебя любящая семья, богатство. Под тобой весь мир!

— Всё, к чему люди стремятся, у меня уже есть, — согласился блондин. — Может быть поэтому это нисколько не радует? Вся эта дурацкая суета…

— Жизнь, по-твоему, тоже дурацкая? Но зачем тогда жить?

— Ты права — незачем, — потом, словно спохватившись, он усмехается, прячась за лукавой маской. — Было бы не зачем, если бы не «косячки» и «порошки».

Показное веселье Николь не обмануло. Ох, ведь недаром алкоголиков и наркоманов церковь приравнивает к самоубийствам!

— Так не должно быть.

— Брось эти душеспасительные беседы! Они не помогут. Я родился дефективным, а вырос, как видишь, ещё хуже. Меня всегда тянуло в трясину. Ко всему такому — к траве, алкоголю, экстазе, кокаину, ЛСД. Все смирились.

— Как ты до сих пор не взорвался от всей этой химии?

Он смеётся в ответ, а ей, почему-то, хочется плакать.

— Зачем?.. — тихо спрашивает она.

Наверное, в тоне Николь было что-то, что заставило Дианджело перестать смеяться.

— Я не знаю, — тихо отвечает он, пожимая плечами. — Меня, вообще-то, правильно ненавидят и презирают. Если честно, я это заслужил. А всё из-за это треклятой пустоты. Её ничем не заполнить. Будто внутри меня большая чёрная дыра. Она сжирает, медленно — тебя и всех, кто не может от тебя убежать. Не знаю, зачем я всё это говорю такому ангелочку, как ты? Вряд ли ты способна это понять.

— За свою душу надо бороться.

Он ей не ответил.

И, слава богу, они приехали — в разговоре можно было поставить точку.