Суккуб для наследника

Глава 15 Finita la commedia

Мерцающий свет был прекрасен. Его было много. В нём можно было купаться. Воздух, искрясь, переливался радужными бликами, будто превратился в алмазную крошку.

Или, может быть, сама она попала внутрь огромного алмаза?..

— Николь…

Это был мамин голос! Такой родной, такой любимый! Словно тёплый уютный шарф в промозглый день.

— Мама?.. Мама!!!

Тонкая тень двигалась за радужно-переливающимися колоннами:

— Когда я была маленькой, мы с Джастиной ходили в отдел, где продавались люстры. Нас привлекала огромная, хрустальная, модели «каскад». Хрустальные нити создавали эффект алмазного звездопада и чудилось, что должен раздаться лёгкий звон. «Если бы в мире существовали феи, — думала я тогда, — они бы жили в таких домиках, светящихся на волшебных деревьях».

Николь вдруг обнаружила, что мама, молодая и прекрасная (ещё моложе и прекрасней, чем запомнилась) стоит рядом и улыбается. Она не старше самой Николь. Выглядит, точно фея в лёгком белом платье.

Боль пронзила сердце.

— Ты мне снишься, — с горечью выдохнула Николь. — Это всего лишь сон. Когда я проснусь, тебя не будет рядом.

— Я всегда рядом, котёнок, — с нежной, грустной улыбкой проговорила мама. — Теперь я живу в этом домике для фей. И знаешь? Он не такой уж и классный, как мне казалось, — засмеялась она.

— Ты не можешь из него выйти? Что ждёт нас на Той Стороне?

— Дороги. Их много. Они ведут в разные места. По одним можно идти, по другим — нет.

— А ты решила жить в хрустальном домике?

Мама улыбнулась и ласково коснулась гладкой ладонью щеки Николь.

— Ты ничему меня не научила! Ни о чём не рассказала! Как же так?..

— Я пыталась тебя уберечь.

— Отчего?.. От знаний? Но без них я совсем беззащитна.

— Прости, — с горечью прошептал голос. — Я люблю тебя, а любовь ослепляет. Она порождает страх. Страх мешает идти. Мне казалось, что, если я откажусь видеть проблему, она исчезнет. Иногда это работает. Я не учила тебя своему ремеслу, потому, что надеялась — проклятие тебя не коснётся. Я хотела для тебя человеческой жизни. Счастливой и простой.

— Но я же не человек!

— Но — я человек. Прости, котёнок.

Десятки тонких, маленьких колокольчиков пели и пели. Образ матери стал таять среди цветных пятен.

— Подожди! Не уходи! Мама!

Столько нужно было сказать, столько — спросить, но сон развеялся, как дым. Стремительно и бесповоротно.

Николь попыталась удержать ускользающий образ, но ухватилась за чьи-то плечи.

Шелковистый материал рубашки под пальцами сминался, скользя по гладкой коже. Тело под рубашкой было горячим.

Словно колеблющаяся, нестойкая лиана, Николь оплелась вокруг внезапной опоры. Свет, тот самый, из сна — нежный, перламутрово-радужный, — прошивал два тела насквозь, сшивая, как иглой. Николь казалось, будто каждая клеточка её тела превратилась в магнит. Её тянуло и вдавливало голодом в каждую впадинку, в каждую выпуклость. Каждое прикосновение было сладким, как полноценный оргазм.

Николь застонала, не в силах сдерживаться, подставляя губы под поцелуи.

Дыхание как сладкая вода. Вода, полная лёгких бликов, разбрасывающая солнечных зайчиков по сторонам не хуже хрустальной люстры. Только теперь эти блики разлетаются внутри её тела, разрастаясь, ветвясь и ширясь.

Имя им — Жажда. Жажда, способна выжигать песок до стеклянного звона, обращая песок в хрусталь.

Второй сон, в который провалилась Николь, очнувшись от первого, был по-своему сладок. Не менее, чем первый.

Её пальцы вцепляются в чьи-то плечи. Она пытается удержаться, чтобы не утонуть. Николь кажется, что она на грани — вот-вот упадёт. Или — полетит?..

Николь казалось, что она распадается на части, но это было сладко и приятно. Упоительное ощущение полёта…

Но в какой-то момент галлюцинация развеялась и Николь обнаружила, что сидит верхом на Дианджело, оседлав его бёдра. И они — целуются! Горячо и жадно.

Чёрт возьми — это не сон!

Осознав, что происходит, она кубарем скатилась с его тела, а, заодно, и с кровати. Машинально, интуитивно — со всей силы! — она отвесила ему пощёчину, да так, что у самой ладонь заныла.

У Дианджело голова мотнулась, как у тряпичной куклы:

— Эй! Ты чего? — схватился он за щёку.

В огромных глазах отразилась обида.

Николь поспешно завернулась в халат. Она была смущена, испуганна и, как следствие, разгневанна. Поэтому зашипела разъярённой коброй:

— Немедленно вылезай из моей кровати!

— И не подумаю. Мне и тут вполне удобно, — демонстративно вытягивается он на её подушках.

— Как ты посмел забраться ко мне в постель⁈ У меня просто нет слов. Неужели в этом доме нигде нельзя чувствовать себя в безопасности?

— Сколько драмы! Тебе ничего не угрожало кроме хорошего секса. Знал бы, что ты такая горячая штучка — забрался бы в твою постель раньше, — вызывающе ухмыльнулся он.

— Я спала.

— Что сказать? Когда ты спишь, ты более отзывчивая и добрая. В следующий раз постараюсь не будить тебя подольше.

— Я не стану больше тебя терпеть. Убирайся. Немедленно.

— Ладно-ладно, не кипятись, — поднял он руки в примиряющем жесте. — Но, во-первых, это мой дом.

— Дом твой, — согласилась Николь, — а постель — моя. Забравшись в неё, ты пересёк все возможные красный линии.

— Не смеши. Нет тут никаких красных линий.

— Я могу счесть это попыткой изнасилования.

— Ой, ну вот прям… Хорошо. Сочти. Но, вообще-то, я зашёл поговорить.

— Поговорить?.. — с сарказмом протянула Николь.

— Поговорить. Но ты спала. Казалось, без одеяла тебе холодно, и я всего лишь хотел поправить одеяло…

— Поправить одеяло? — ещё насмешливее и недоверчивее протянула Николь.

— Именно! А ты вцепилась в меня, как клещ! Не оторвёшь, даже если захочешь.

Краска ударила Николь в лицо:

— Я же спала!

— Да, помню, помню. Мне кажется, мы это уже обсуждали?

— Значит, я клещ⁈

— Нет! Я не это имел ввиду. Хотя… я, признаться, ничего не имел против. Даже — за. Всегда рад повторить.

— Убирайся из моей постели! — налетела на него Николь фурией, колошматя, куда попадёт.

— Всё! Всё! Уже ушёл, — скатился он с другой стороны и теперь кровать разделяла их. — Вот! Довольна?

— Буду довольна, когда ты и из комнаты уйдёшь!

— Чего ты разошлась-то? Не понимаю. Хотя, вру — понимаю, конечно. Неудовлетворённые женщины — они злые. Как и мужчин, кстати.

— Ты — злой?

— Я несчастный. Тебе следовало проснуться попозже. Нам обоим от этого было бы только лучше.

Схватив подушку, Николь запустила ею в Дианджело. Ловко перехватив ту за уголок, блондин отправил оружие в обратный полёт.

— Ах, ты мерзавец! — зарычала Николь.

— Это почему же?

— Потому! — пыталась она огреть его по непутёвой, хоть и красивой голове, целясь всё тем же орудием.

— Хотелось бы конкретики.

— Сейчас! Будет тебе конкретика! Как ты смеешь вваливаться в мою комнату? Целовать меня!

— Клянусь, ты первая начала.

Он с кошачьим проворством увёртывался от её размашистых, увесистых, пушисто-мягких ударов.

— Ты самонадеянный, самоуверенно-наглый, невыносимый тип!..

— Ты плохо меня знаешь. На самом деле я застенчив, закомплексован и нерешителен.

— Ты трахаешь девчонок!

— А ты хотела бы, чтобы я трахал мальчишек?

— Ты не женишься на них!

— Тебя это огорчает? Или это твой ультиматум?

— Ты нарываешься на неприятности где только можно!

— Я стараюсь — это правда.

— Как ты смеешь после всех твоих шлюх тянуть ко мне грязные лапы⁈

— Наверное, я всё-таки не так застенчив, как мне бы того хотелось. И ты права — я, всё-таки, наглый.

Она загнала его в угол и Дианджело, видимо, надоело уклоняться от ударов. Он схватился за второй угол подушки.

— Пусти!

— Нет.

— Думаешь, это смешно⁈ Ты вчера устроил просто чудовищный вечер. Поднял всех с ног на уши.

— Люблю быть в центре внимания.

— Тебя чуть не пристрелили!

— Есть свои минусы и в популярности. Темпераментные девочки — они такие темпераментные! Издержки красивой жизни.

В этот момент наволочка, не выдержав, треснула, выпуская наружу светлый лебяжий пух, на несколько мгновений взвившихся в воздух.

— Доволен?.. — гневно взглянула на него Николь.

— Это даже красиво.

— Ты — идиот.

Он стоял в нескольких шагах и смотрел. Просто стоял и смотрел, но Николь ощущала это так, будто металлический провод между ними был натянут до предела. Под высоким напряжением.

Как хочется поверить, что все другие девчонки для него были лишь эпизодом, а ей — именно ей! — удастся, словно заноза, проникнуть в его сердце, пустить там корни и прорасти, чтобы никакой силой не вытянуть. Но ведь это иллюзия?

Ди медленно сократил разделяющее их расстояние. Его пальцы осторожно сняли с её волос белые пушинки.

Их взгляды встретились.

— Тебе же нравятся идиоты? — улыбнулся он.

— С чего ты взял?

— С того, что тебе нравлюсь я.

— Смелое заявление.

— С тем, кто безразличен, с такой страстью не целуются.

— Я спала!

— Но ты видела во сне — меня.

— Да с чего ты взял⁈

— Ты называла меня по имени, когда обнимала.

Руки Дианджело сомкнулись вокруг её тонкой талии:

— Станешь отрицать?

Дыхание его было горячим, обжигающим:

— Во сне или наяву, ты меня хочешь. Я тебе нравлюсь. Признай это, — улыбнулся он.

— А если признаю, то что? — вскинула она голову, словно бросая вызов. — Как скоро я услышу от тебя: «Свали!»? «Между нами ничего не было, и даже то, что было — закончилось?». Ты же со всеми спишь, кто не отказывается! Вот признаю я сейчас — ты мне не безразличен. Дальше — что? Развлечёмся какое-то время? Будет прикольно? Н уже завтра найдёшь другое развлечение, так? На мои чувства тебе будет плевать. Так же, как плевать ты хотел на ту девушку, что в тебя стреляла? Напомни, кстати, как ей звали?

— Стэйси, кажется. Или — Сара? — поморщился он, как от головной боли.

— Её зовут Сьюзен. Запомни это уже наконец.

— Зачем? Зачем ты говоришь о ней? Твоё то имя я помню.

— Точно? — ехидно протянула Николь. — А как насчёт той рыжей красотки, с которой развлекался вчера? Её имя уже успел забыть?

— Я его не знал. Ты — что⁈ Следила за мной?

Улыбка стекла с его лица и оно сделалось почти жёстким. Неужели Николь удалось его разозлить? Забавно, но он, похоже, действительно считает себя влюблённым в её 'плохую версию?

— А если и так?

Они стояли рядом и руки Ди по-прежнему обнимали Николь за талию, а её — лежали у него на плечах. Их губы раздело несколько дюймов. И все же близости между ними не было.

— Странный ты, — вздохнула Николь.

— Странный, — соглашается он.

Николь резко высвободилась из кольца оплетающих её рук. Это оказалось сделать до обидного легко. Дианджело в любовных играх никогда не проявлял агрессии. Его типаж — это «соблазнитель», а не «насильник».

— Ты советовал мне обратить внимание на твоего брата. Забыл?

— И что? Ты решила последовать моему совету?

— Тебя бы это удивляет?

— Нет.

— Правильно. Твой брат, в отличие от тебя, не разыгрывает из себя шута. Он ответственный. Заботится о твоей матери и сестре. И даже о тебе!

Николь вздрогнула от неожиданности, ощутив, как Ди обнимает её со спины. Его дыхание защекотало чувствительную кожу на шее, заставляя её кожу покрываться мурашками:

— Я, в отличии от моего правильного брата, неправильный. Я не о ком не забочусь. И никого не люблю.

— Кроме себя?

— Себя я тоже не люблю. Ещё меньше, чем других. Хочешь, чтобы я полюбил тебя?

— Хочу. Но ты не умеешь.

— Верно, не умею. Но иногда хотелось бы научиться.

— Всё ты врёшь.

— Нет.

Она повернула голову, подставляя губы под поцелуй. Изогнув длинную шею, в полуоборот, Николь отвечала на прикосновение его губ, чувствуя, как его пальцы норовят забраться ей под халат, пробираясь к груди.

Нужно было остановиться. Не следовало рисковать. Она могла ранить его, раскрыть свою сущность.

Но нега была такой сладкой, что Николь стояла, не шевелясь, позволяя трогать и ласкать себя. Его руки касались тело Николь с осторожностью, будто она была стеклянной. С её рыжей версией он проявлял себя куда менее сдержанным.

— Отпусти.

Он проводит пальцами по её чуть вспухшим губам:

— Не хочу.

— Я…

— Тс-с, — шепчет он, накрывая губы Николь пальцем. — Ты слишком много думаешь. А иногда, чтобы не упустить момент, нужно просто чувствовать.

— Сьюзен может кое-что рассказать на этот счёт.

— Я выучу её имя, если ты захочешь. Потом. А пока — только Николь.

Скользнувшие под халат ладони легли ей под грудь, ласково сжимая, пробуждая тактильный голод и нарастающее возбуждение. Николь поддалась вперёд. Изголодавшееся тело отзывалось на его прикосновения охотно и радостно. Оно уже знало, что дальше последует ни с чем не сравнимое удовольствие — экстаз.

Кровь застучала в висках, сердце билось о рёбра.

«Остановись! Что ты делаешь?», — кричит в ней инстинкт самосохранения. — Слишком рано. Ни ты, ни он не готовы к этому. Не в твоём истинном обличье!'.

Но его руки на её груди… на её бёдрах… между ними.

В отместку Николь тоже опускает руку, ловко преодолевая все препятствия в виде пряжки и ремня. Стоит погладить его отвердевшую в камень плоть, как дыхание Дианджело сбилось. Он толкнулся ей в ладонь, одновременно беспомощно и требовательно, явно желая большего. Николь, подчиняясь, интуитивно сжимает его член в кулаке, ускоряя темп. Слушая его частые, прерывистые вздохи и выдохи. Упиваясь ими.

На сей раз Николь не хочется «насыщаться» — она хочет его. Просто хочет его.

— Отпусти…

Но он не отпускает. В одно движение оказывается у неё внутри, заставляя медленно выдохнуть. От члена внутри дискомфортно и больно словно в первый раз. Но Дианджело не торопится набирать темп и это быстро проходит.

А потом всё выветрилось у Николь из головы. Остался лишь ритм. Искры удовольствия, перерождающиеся в пламя, поднимающееся вдоль позвоночника.

Волны удовольствия смешивались. Внутренние мышцы пульсировали, сжимаясь и разжимаясь, но — полного погружения в процесс Николь не могла себе позволить.

Весь смысл процесса в потере контроля. Но, если она отпустит поводок, ситуация может набрать масштаб катастрофы. Объясняться с Ди по поводу своей сверхъестественной природы Николь была не готова. Поэтому от «десерта» в качестве глотка энергии, пришлось отказаться.

Это было как раскачать качели и — резко остановить. Максимальное напряжение без стадии расслабления.

Николь успела пожалеть о содеянном ещё до того, как они разомкнули объятия. Она чувствовала себя обнажённой, как никогда раньше. Ей хотелось ускользнуть, но бежать было некуда — всюду беспощадный солнечный свет.

Запахнув на себе халат, она холодно взглянула на Дианджело:

— Нужно отдать тебе должное. Ты всегда получаешь то, чего добиваешься. Можешь поставить галочку напротив моего имени в своём ежедневнике.

Она подошла к окну, невидящим взглядом уставившись на сверкающее в ярких солнечных лучах море. И вздрогнула от неожиданности, почувствовав, как он снова обнимает её за плечи, пристраивая подбородок ей на плечо.

— А если я не хочу ставить галочку? И у меня нет ежедневника?..

От его прикосновения Николь вновь почувствовала себя готовой растечься, растаять, поддаться чувствам. На этот раз не страсти — это бы ещё полбеды. Желанию погреться, вместе пошутить, обсудить проблемы. Нежно провести рукой по его волосам.

Но вся беда в том, что её чувства никому не нужны. И, говоря по чести, она ведь даже обидеться на него не может?

«Вот ведь проблема, — фыркнуло собственное сознание голосом Исабель. — У тебя есть чары, способные любого мужика превратить в покорное животное».

В том и проблема, что гламор ничего не решал. Суккубы способны вызывать похоть — но не любовь. Выше гениталий власть секса не распространяется. А страсть — это не любовь. Она как вино — пьёшь до потери человеческого облика, потом следует жёсткое похмелье.

Любовь — вода. Чистая, животворящая, не имеющая цвета, вкуса, запаха. Но без любви, как без воды, нет жизни.

В облике рыжей бестии Николь хватало страсти. Ей было не обидно, что Ди лишь хотел её. Потому что у «рыжей» даже имени не было.

— Я был настолько плох?

— Что?.. — вздрогнула Николь.

— У тебя такое грустное лицо, что в пору прощение просить. В чем дело, Николь?

— Дело не в тебе, поверь…

— И не подумаю я тебе верить. Ты была такой страстной, а потом — как подменили. Что случилось? Я был груб? Сделал тебе больно? Что не так?

— Ты вряд ли захочешь знать.

Линия челюсти у него затвердела, губы сжались в полоску, и он стал очень похож на младшего брата:

— Если бы не хотел, не спрашивал бы. Чёрт! Вот в этом вся проблема! Стоит начать относиться к женщине не как к…

— К чему?

— Да не важно, — взъерошил он пальцами волосы. — Просто, когда женщина на пять минут, ты не чувствуешь себя таким куском дерьма, как я сейчас. Тебе не важно, что она о тебе думает. И что ты не способен даже просто удовлетворить её. Ты ведь уже жалеешь о случившемся, да?

— Не потому, что ты был в чём-то плох, Ди. Совсем по другой причине. На самом деле, дело не в том, что ты плохой любовник — как раз хороший…

— Спасибо. Продолжай.

— Что — продолжать?

— Говорить продолжай.

— Ты прав, я жалею, что поддалась импульсу. И ты прав — я действительно влюбилась в тебя. И со мной такое впервые. Я не похожа на твоих девчонок. Не привыкла ко всему относиться легко. Для меня это утро многое значит. Это не просто эпизод между тем, как почистить зубы и позавтракать, вроде зарядки. У меня ты первый. И… я вообще не понимаю, как подобное могло случиться! Ты же не должен мне нравиться? Ты мне не нравишься. Но меня к тебе тянет вопреки всем доводам рассудка. Ты, словно колючка или заноза, засел у меня в голове и в сердце, никак от тебя не избавиться! Говорят, лучший способ избавиться от искушения это уступить ему?..

— Ты поэтому уступила?

— Я сделала то, что хотела! Думала, станет лучше, легче, но легче не стало. И это мои проблемы. Не твои.

— Опять сейчас скажешь, что мне лучше уйти? А если, после того, как я уйду, не легче, не лучше не станет?

— Я большая девочка. Справлюсь.

— Не уверен, что хочу, чтобы ты с этим справлялась. Приятно, когда тебя любят.

— А как насчёт — любить самому?

— Мы сейчас выясняем отношения, я правильно понимаю? — приподнял он вопросительно бровь.

— Да.

— Вот так прямо сразу?..

— А чего тянуть? Как ты хотел? — усмехнулась Николь. — Давай, расставим точки над i и будем двигаться дальше?

— Дальше — это куда?

— Зависит от того, чем закончатся выяснения отношений.

— И твой идеальный вариант?

— Я хочу повторения. И никаких других женщин. И никаких наркотиков.

Он засмеялся:

— Всегда поражался скромным желаниям скромных девушек! Мы всего лишь переспали, а ты?.. Вот так всё и — сразу?

— Ну, да.

— Как-то не слишком романтично. Будто про контракты говорим и деловую сделку заключаем.

— Романтика — это когда удовольствие без ответственности? Так? Очень часто мужчины видят романтику приблизительно таким образом: я беру, что хочу и ни за что не плачу. Я не стану ходить вокруг да около. Я перед тобой такая, какая есть. Мне не нужен секс без обязательств и удовольствие без отношений. Я готова вместе с тобой бороться с твоей зависимостью при условии, что ты готов.

— Даже не знаю, что сказать? Я ещё даже не уверенл, что хочу купить эту вещь, а мне уже полную инструкцию хранения, проценты и страховую часть вручили.

— Больше ничего говорить ненужно. Ты всё уже сказал. И… я тебя не держу, Ди. Вот бог — а вот порог.

— Это же глупо.

— Что именно?

— Ты слишком торопишься. Слишком категорична.

— Думаешь, стоит снизить темп? А что это даст? Завтра ты влюбишься в меня сильнее, чем сегодня? Вряд ли. Так что — чего тянуть?..

Дианджело прячем руки в карман и выдавливает из себя одно из своих улыбок-трещин:

— Я не люблю, когда на меня давят, Николь.

— Я на тебя не давлю.

Подойдя, он целует её в лоб:

— Ты классная. Очень милая. Но тебе нужно учиться дипломатии. Ты нельзя, понимаешь? Людям нужно давать воздух и пространство, иначе они станут задыхаться в твоем присутствии. Ещё увидимся.

Он ушёл, оставив Николь в одиночестве.

На нечто подобное она и рассчитывала. И совесть, и даже Джастина могут теперь заткнуться. Николь сделала всё, что смогла. Джастина требовала, чтобы её сыночка попытались заинтересовать? Николь откатала программу на максимуме и по полной.

Finita la commedia.

На душе было пусто, как бывает пусто в прибранном доме после того, как жильцы вывезли оттуда все вещи.

Спокойно, пусто и ясно.