Старшая школа Йокай 3

Глава 2

Учеба пошла как в тумане.

— Эй, Константин-кун! — окликнул меня Изаму. — Какого хрена ты палочки мимо рта несешь?

— А был бы борщ — ложкой бы не промазал, — пошутила Томоко. — Ты что?

— Офигеваю, — я был краток.

Все понимающе покачали головами. Еще бы. Снова окунуться в учебу, остаться без девушки и привыкать к отвратительному японскому климату. Хуже не придумаешь.

— Таблеточку? — участливо спросил недзуми. Я отказался и пошел прогуливаться кругами по территории, выполняя работу для дисциплинарного комитета.

Я еле дождался нашей следующей встречи. Как и тех, которые были после. Бай постоянно предлагала различные способы провести время. Мы реализовывали, кажется, полный список указаний, как провести романтическое свидание. Ездили за город, устраивали пикники в парках, посещали маленькие милые музеи, ходили на фермерскую ярмарку, где пили свежевыжатые соки и ели вкусные мелкие закуски. Делали сложные оригами, посещали мастер-классы по рисованию, соорудили песочный замок (который радостно потом разломали) и заглянули в театр. Сегодня мы должны были тыкать в карту мира и выяснять, куда бы мы хотели отправиться. Потом Бай бралась купить путеводитель по этой стране, а мне доставалось шерстить интернет.

Наверное, я был счастлив с ней. Но что-то подтачивало. Не отпускало ощущение, что она ведет себя ровно так, как надо мне.

Я отлично проводил время. Однако я всё чаще рефлексировал и… сомневался, что ли?

Наверное, сказывалась свежая рана от расставания с Уэно.

После школы мы собрались в клубе домоводства, где я задумчиво смотрел, как кипит бульон. Нагаки-тян, возглавлявшая клуб домоводства, была не против гостей. За всеми столами лениво болтали. Бульон, с одной стороны, сам себя не сварит. С другой — делать в процессе его подготовки было нечего. Я был рад смыться в эту тихую гавань от неясной мне суеты. В школе было жарко: готовились к старту физкультурного фестиваля.

— Да не физкультурного, а спортивного! — в сотый раз поправила меня Томоко. — Ты уже решил, какой цвет тебе нравится больше, синий или красный?

— А почему нельзя разделить всех волею великого рандомайзера? — я был недоволен подготовкой к мероприятию, смысл которого не понимал.

— Можно, однако это не принято, — прокомментировал Изаму. — У меня к тебе есть деловое предложение.

Недзуми почему-то крупно вздрогнул, что не укрылось от моего взгляда.

— Что ты хочешь мне по-деловому предложить?

— Ты задаешь вопросы по неясным для тебя мероприятиям, а я отвечаю. Если я не могу ответить — тут еще два экземпляра, они как-нибудь справятся на подхвате.

— Царский подгон, — согласился я. — Расскажи мне, пожалуйста, по какой причине третьеклассники друг на друга, извиняюсь, волками смотрят и пытаются распилить друг между другом сферы влияния.

— Всё просто, — быстро среагировал Изаму. — Какие-то из старшеклассников принадлежат к так называемым старым кланам. Это те, кто испокон веков был в том виде, в котором они сейчас есть. А кто-то из так называемых новых кланов. То есть они как вид появились всего ничего — пару-тройку веков назад. Старые топят за минимальную интеграцию с человеческим обществом. Они уверены, что люди эволюционно не дотягивают до йокаев, и неплохо было бы подвинуть их с принадлежащих территорий. А новые, напротив, рассматривают общество людей как огромный буст, толчок для развития, и считают, что интеграция необходима.

— Ага, — произнес я, пытаясь переварить происходящее. — То есть все эти разговоры о передаче власти и о дальнейшем управлении мнениями — это необходимость и микрополитика, а не прихоть тех, кто хочет быть альфа-самцом?

— Верно. Те, кто орудует общественным мнением внутри школы, определяют стратегию развития общества йокаев на долгие годы вперед. Если больше слышно либеральной политики, все будут топить за взаимное проникновение обществ и из школы это принесут домой, где расскажут братьям и сестрам. Если же из каждого утюга будут вещать, что человеки не очень хорошая компания, то по тем же принципам общество молодых йокаев будет капсулироваться и станет «вещью в себе».

— Кажется, ты Канта перечитал на досуге, — попеняла ему Томоко.

— Отличное чтение, между прочим, — обиделся книжный пес. — Константин, что тебе еще рассказать?

— Расскажи мне, кто сейчас чем рулит, а то я в этих третьеклассниках запутался вконец, — попросил я.

— Со стороны либералов всем предсказуемо рулят Кицуки, — начал объяснять Изаму. — Если где-то совру, то поправьте меня. Третий класс — Кицуки Казуя, конечно. Очень сильный шинигами, харизматичен в меру, серьезен без меры. К его мнению прислушиваются. В качестве противовеса старые кланы, если я правильно понимаю, подсуетились и отправили Акаги Ёсиро.

— Это кто? — решил уточнить я, поскольку знаком не был.

— Это карасу тэнгу, — наплевав на все школьные правила, внезапно сказал Кавагути. — Клан Акаги — один из хэдлайнеров пропаганды «люди шлак, йокаи рулят», однако более топорной работы еще поискать.

— Да, спасибо, — Изаму, кажется, не заметил маневра недзуми… или предпочел не заметить. — Эти ребята сами по себе друг друга вполне уравновешивали, однако Казуя куда общительнее и делает для школы — и, кстати, для общества — немало. На фоне рыцаря печального образа, который сидит и мрачно каркает, что мы все вымрем такими темпами, выглядит намного выгоднее. Однако у каждого есть своя аудитория.

— Можно я добавлю, Изаму-кун? — спросила Томоко. — Вы у нас смотрите со стороны мужского влияния. А мне знакомы и разговоры между девочками.

— Да, конечно, — Изаму продолжил медитировать перед кастрюлей с бульоном.

— Кхм, что касается хэдлайнеров — тут всё понятно, — продолжила речь великанша. — Но любого короля делает свита. У каждого из них есть свои ребята, которые служат этакими проводниками общественного мнения. Если первоклассник и первоклассница смотрят на крутого парня или великолепную девушку, то они захотят и одеваться так же, и слушать их мнение, чтобы выработать свое — разумеется, максимально похожее. То есть каждому нужно завербовать себе группу поддержки — и уже тогда влиять на настроения в школе.

Я начал утомляться, к тому же бульон был почти готов.

— Я так понимаю, вкратце всё?

— Есть еще кое-что, — продолжила Томоко. — Не умирай, это я расскажу быстро. Долгая кропотливая работа по влиянию на умы учеников — это задача представителя каждого клана, грызущего другим глотки во имя нужного эффекта. Поэтому каждый третий класс будет предсказуемо собачиться — прости, Изаму-кун, — пытаясь понять, что и как будет, когда они покинут школу. Кого оставят, на кого будут надеяться, чтобы работа длиной в три года не была сделана напрасно. У Кицуки есть Ичика-тян. У Акаги нет никого. Вот теперь всё.

— Да это же хрень какая-то, — не выдержал я. — Да, понимаю стратегические цели такого действия от начала до конца. Но почему бы не заниматься просто учебой, а на все эти детские игры возложить, вроде тут все взрослые ребята?

— Всё это потому, что никуда не девается разброд фракций йокаев на взгляды, как же надо взаимодействовать с людьми и из каких позиций исходить, — терпеливо пояснил Изаму. — Столько лет бьются, а к единому мнению прийти не могут. Очень волнуются, а вдруг сосед что не так подумает. Поэтому всё происходит как происходит.

В кипящей кастрюльке на плите я видел не стебельки от базилика, танцующие какой-то активный танец в кипящей жидкости. Я видел тот день, в который я умер.

«Моя семья — одна из самых старых вообще на архипелаге…»

«Потом людям потребовалось больше места. Весь наш лес вырубили…»

«По неизвестной причине люди плодились в жутком темпе, и вокруг спокойных мест вырастали города…»

«Чтобы всем стало лучше, нужно настроить процессы и отрегулировать потоки…»

«Ты вообще не думал бросить всё это домоводство и присоединиться ко мне?»

И самое главное.

«Мы обучим тебя балансировать энергию, и ты встанешь рядом с нами, чтобы в обозримом будущем совершать поступки, судьбоносные для всего общества, как йокаев, так и людей».

Я видел это так, будто снова стоял перед божественно красивой и невозможно далекой Уэно. Тогда для нее я был способом влиять на общественное мнение.

Я не получил объяснений ни по поводу ее тогдашнего поведения, ни по поводу моей смерти, ни уж тем более по поводу моей… вербовки, наверное. Я предпочел сделать вид, что ничего не случилось. И мы ни разу не заговаривали о произошедшем.

Им нужна была кровь и новые мысли. Как еще можно перетаскивать йокаев на свою сторону. Кого бы еще поставить в свои ряды.

Интересно, а что было бы, согласись я в тот день?

«— Вы что же, хотите сказать, что создали это крупное дело и накопили состояние в тридцать тысяч фунтов стерлингов, не умея ни читать, ни писать? Господи, боже мой, дружище, кем бы вы были теперь, если бы умели читать и писать?

— Это я могу вам сказать, сэр. Я был бы служителем церкви св. Петра на Невилл-скуэр».

Вечерняя прогулка с Бай была отдушиной в школьных буднях, которые начинали меня тяготить.

— Сегодня не хочешь ли посмотреть на храм шинигами? — она взяла меня под руку. — Там прекрасный парк и небольшая выставка любительской скульптуры.

— Странно, — протянул я. — В парке был, однако скульптур не заметил. С какой они стороны?

— Ты, наверное, был во владениях Кицуки, а я говорю о том храме, который на территории Хаято! Пойдем! — она потянула меня в сторону остановки общественного транспорта. В целом я был не против.

Парк, раскинувшийся вокруг храма, был чуть вычурнее, чем у Кицуки. Кованые опоры у беседок были выполнены тоньше, подстриженные кусты радовали глаз сложными формами, а на другой стороне виднелась какая-то выставка под открытым небом — верно, и правда та самая скульптурная композиция.

На ней было изображено много разного. Меня отдельно привлек угол, на входе в который было написано: «Три грации».

— Аглая, Евфросина, Талия, — произнесла Бай, присоединившаяся к моему изучению скульптур имени римской мифологии. — Встречались разные интерпретации, что в самом деле значат три грации, однако мне больше всех нравятся две. Первая говорит, что это целомудрие, красота и любовь, а вторая, наиболее, кстати, приземленная из всех, родом из Флоренции. Там неудовлетворенные пятнадцативечные философы-гуманисты увидели олицетворение трех фаз любви: красота, возбуждающая желание, которое приводит к удовлетворению.

Я чуть-чуть покраснел. Она сжала мою руку и повела в другой, менее сексуализированный угол.

— Как тебе здесь?

— Не любитель искусства, но что понимаю — то нравится, — ответил я.

— Искусство так и устроено. Тебе будет нравиться ровно то, что тебе близко.

Небо, которое затягивалось мелкими облаками, начало ронять крошечные капли дождя.

— Давай переждем? — предложила она. — В беседке я видела приятнейшую скамью.

Я согласился. Она уселась, а я вытянулся на скамье, положив голову на ее колени. Она задумчиво перебирала мои волосы.

— Утомился я с этим искусством, — признался я. — Давай в следующий раз запланируем что-нибудь более тривиальное?

— Легко, — согласилась она. — А в целом утомился — так вздремни, я никуда не денусь, а пятнадцать минут погоды не сделают, извини за каламбур.

Дождь усиливался. Вероятно, менялось атмосферное давление. Воздух очистился и запах свежестью и водой. Я провалился в дрему.

Передо мной стояли сестры — все, кроме Али. Они смотрели на меня сурово.

— И что, ты даже не соизволишь сломать эту хрень? — с вызовом спросила Прасковея.

— Да, Костян, чего ломаешься? — добавила свое веское слово Вира. — Расфигачь ее уже. Не самим же нам с ней возиться!

Передо мной лежала какая-то каменная плита. Под ней ничего не чувствовалось.

Я понимал, что нахожусь в середине сна. До этого явно что-то были еще какие-то события. Их я не помнил.

— Девушки, а в чем, собственно, цимес?

— Ты что, забыл? — протянула Олена. — Там драгоценностей полный сундук. Нам не поднять.

— А это потому что есть надо, а не на диетах сидеть, — попытался сострить я. — Очень хочется блестяшку?

— Ужас как, — призналась Олена.

— Вся в отца, — засмеялся я. — Что мне сделать-то?

— Разбей, — попросила Вира. — Вот тебе ключ, им нужно стукнуть как следует, и после этого откроется.

Она протянула мне штуку, похожую на большую белую шпильку.

Я послушно размахнулся и со всей дури стукнул — как следует, разумеется. Каменная плита ахнула и раскололась. Под ней обнаружился огромный сундук. Я поднял крышку. Огромные изумруды в кулак размером полыхнули снопом зеленых искр.

— Вааааа! — выдохнула Олена, запуская туда руки по локоть. — Спасибо! Остальное я сама.

— А можно мне тоже? — сестра Лика была скромна. — Там по соседству еще сапфиров насыпано. На них отличные диоды выращиваются, мне бы не помешали в инженерных целях.

— Только скажи, и я сделаю! — я втянулся в роль сильного брата, который делает всё, чтобы сестричкам приходилось работать поменьше.

Мне предъявили вторую плиту и еще один ключ, мало отличавшийся от предыдущего. Я повторил удар. Плита не поддалась.

— Ну, это посерьезнее, — она сделала жалобное лицо. — Ну Костянчик, ну пожалуйста. У меня будут свои диоды. Это офигенно.

— Сейчас-сейчас, — я натянул на физиономию навью маску, чтобы быть еще сильнее, и где-то в глубине себя нащупал доступ к Источнику. — Хххххха!

Крышка треснула в разных направлениях. Лика со счастливым смехом сгребала пальчиками сапфиры. Много ли нужно для счастья простому инженеру…

Сестрички кинулись мне на шею, радостно целуя. У них было два — целых два! — сундука с дорогущими блестяшками, над которыми можно было чахнуть.

Воистину, дочери своего отца.

— Костя-кун, просыпайся, — Бай тормошила меня за плечо. — Дождь решил, что ему больше неинтересно идти. А у нас путеводитель не куплен!

— Да мне тут всякое снилось, сон будто липкий, еле выбрался из него, — пожаловался я, протирая лицо холодной рукой. — Пойдем за путеводителем, а в следующий раз будем меряться, кто лучше: бумажная брошюрка или великие тревел-блогеры, которых носит по миру.

Мы удалялись от храма, вызвав такси — благо, ехать до ближайшего книжного было недалеко.

Над трещиной в земле появился тонкий дымок. Он свивался в петли, образуя причудливые узоры, и силился выбраться. Вытянув тонкую плеть, он начал стучаться куда-то в газон. Вторая трещина не замедлила появиться.

Храмовый шикигами обходил владения. После того как он остался один, с делами было справляться всё сложнее. Идзанами-сама уже получила запрос, что в этой части Сайтамы не помешал бы еще служитель, однако на быстрое пополнение рядов рассчитывать не стоило.

— Хаято-сама, — позвал он девушку, возившуюся с кустом гвоздики на одной из клумб.

— Что такое? — она подошла через пару минут, отирая руки старым полотенцем. — Ой. Быстро беги за Синдзи. У нас гости.

Хаято Синдзи нарисовался моментально, что делало ему честь. Он что-то увидел еще от дверей дома. Это что-то осталось незамеченным его супругой.

— Хината! — заорал он. — Что стоишь? Доставай оружие!

— Я его не вижу! — пожаловалась Хината. Рукой, всё ещё испачканной в земле, она материализовывала исполинский веер.

— Он под землей! — Синдзи по-хозяйски, подбирая рукава кимоно, доставал из воздуха катану в ножнах.

Перед Хинатой вспучилась земля, разрывая в разные стороны ее любимые клумбы и отлично подстриженный газон. Мерзостного вида червяк открыл бездонную пасть. Пахнуло открытой могилой.

Олгой-хорхой не обращал внимания на пару шинигами. Он снова скрылся под землей и ворочался где-то в глубине. Из-под земли раздавались глухие удары и утробный вой, приглушаемый слоем почвы.

— Что он делает? — Хината держала веер наизготовку.

— Работает, — раздался насмешливый голос откуда-то со стороны ограды.

Супруги Хаято обернулись на звук. На фоне начавшего гореть заката по зеленой траве к ним шла троица весьма странного вида. Посреди шагала девушка, чье тело было почти целиком скрыто распущенными волосами. Черная одежда сидела на ней как влитая. Она откинула свои немыслимые волосы, и закатное солнце подсветило огромный грубый шрам поперек ее шеи.

Слева от нее шло какое-то животное весьма мистического вида. Наверное, когда китайцы называли свои боевые техники частями тела драконов и тигров, они имели в виду именно его. Легкая поступь мягких лап не скрывала первобытную мощь этого зверя. Скругленные уши на полосатой голове, синие искры, падающие с шерсти — ни Хината, ни Синдзи не видели таких.

А справа от онрё-онны плыл огонек. Казалось, это просто кусочек пламени, снятый с костра или газовой горелки. Но у него не было источника. Что-то подсказывало, что он здесь наихудший противник из всех.

Шикигами, обернувшись черной бабочкой, выпорхнул в закатное небо. Он мог помочь только одним: оглаской происходящего.

За ним закрылся барьер. Хаято Синдзи перехватил ножны поудобнее.

— Ты особо не хватайся, — посоветовала ему онрё сладеньким голосом. — Не поможет.