Глава 11. Царица Савская

Странный сон охватил Маргарет — словно она спала и в тоже время ощущала своё состояние как призрачное. Как будто в пещере пересеклись границами два пространства, доселе изолированные друг от друга и даже не подозревающие о существовании друг друга.

Она удивлялась и смотрела, как стены их темницы изменяются, становясь то высокими резными куполами, то чернильно-чёрным небом с мягко сияющими звёздочками. Едва застынув, стена снова принималась переливаться и перетекать в новое состояние. Плескались нежно-лазурные волны, по которым медленно плыли караваны верблюдов. Вместо солнца в бездонном небе пульсировала голубая медуза. Возникал, пропадал, чередовался, перемежался сам в себе сложный и тонкий геометрический узор.


Маргарет услышала голос. Даже не голос — у него не было звука, не было слов. Но, тем не менее, к ней обращались. Она даже определила, что говорящий — женщина. Мысль зажурчала в голове спящей девушки так ненавязчиво, что она почти приняла её за свою.

Она должна выслушать и понять.

Да, Маргарет согласна.

От этого зависит её дальнейшая судьба.

Вот как? Спящая почувствовала лёгкий укол удивления. Ну, хорошо, пусть будет так.

Она должна вникнуть в себя. Спросить себя о самом сокровенном своём желании. Нет, не о спасении из этого места — это всё преходяще. То, что составляет её самую дерзкую мечту. То, что недостижимо никакими средствами, что не купить за всё золото мира. Кем она пожелала бы стать, если бы всё мыслимое могущество было в её власти. Нет, нет, не сделать, а стать. Воплотиться. Самый соблазнительный образ. Нарисуй его, облеки его в видимые черты. Окружи его тем, что достойно. Вдохни в него жизнь. Стань им. Сейчас, только сейчас она имеет возможность, за которую все короли готовы отдать короны. Отпусти себя по волнам своей фантазии. Своей мечты. Своего каприза. Ведь сегодня она отпила из Источника Преображения. Сегодня можно всё. Можно одеть небо в алмазы. Можно встать на горе, и все народы мира соберутся у подножия и крикнут «алилуйя!»…

Решайся, Маргарет. Загляни вглубь своей души. Проживи целую жизнь или краткий миг — как пожелаешь.

Возьми счастье, любовь, поэзию. Возьми карающий меч, огненные стрелы. Возьми крылья и купайся в небе.

Выбери образ. Выбери образ, Маргарет…

— Царица Савская! — ответила Маргарет. Тело её не шевельнулось, и губы её не приоткрылись.


Вспыхнули и угасли звёзды.


Пробуждение походило на медленное всплытие из морских глубин. Упоительная прохлада нежно текущего, сладкого, восхитительно благоухающего дуновения ветра. Струя его, словно нескончаемый шёлковый поток, проплывала над ложем, едва ли достойном той, что почивала на нём.

Царица разомкнула веки, и трепетное сияние нежного утра преклонилось пред нею, словно преданная служанка. Длинный луч раннего светила неторопливо скользил по убранству царской опочивальни, по драгоценным драпировкам, по тончайшей инкрустации причудливой, лёгкой, грациозной мебели, по фантастической мозаике полов.

Безмолвный гость добрался до туалетного столика драгоценного ливанского кедра и принялся неторопливо перебирать солнечными своими пальчиками бесценные сандаловые шкатулочки, сплошь заполненные топазовыми, яхонтовыми, опаловыми коробочками с притираниями, кремами, румянами, сурьмой. Бесчисленные кисточки, медные зеркальца в оправе из золота и драгоценных камней. Отдельно стоял столик, на котором небрежно были брошены редчайшие розовые жемчужины ожерелья, множество тонких браслетов, заколок, гребней, золотых сеток, перстней.

Словно испугавшись блеска, затмевающего его, лучик покинул столик и поплыл к высокому, за тонкой кисеей, ложу. Там, среди множества подушек и прекрасных покрывал, на роскошных, привезённых из невообразимой дали, сотканных только для неё и хранящих её имя, возлежала царица Савская.

Солнечный зайчик скользнул по множеству бесценных покрывал и подкрался к её лицу. И восхищённо замер, очарованный изумрудным сиянием длинных глаз царицы, окружённых, словно два лесных озера, сумрачной теменью ресниц.


Утренний ветерок потрепал невидимыми руками кроны пальм и листья роз в саду. Тронул и покачал головки прекраснейших цветов. И сад, проснувшись, запел множеством нежных голосов, сложной полифонией птичьих трелей, журчания фонтанов, ветряных рулад и синих-синих, упоительно бездонных, ликующих небес!

«Придите, придите и взгляните! Придите и возрадуйтесь!

Удивитесь и воздайте хвалу и почести, благословение и восхищение,

любовь и преданность прекраснейшей из всех земных владык!

Невозможной, немеркнущей, блистательной красе царицы Савской!»


Она отвела рукою невесомую кисею полога и встала прекрасной, тонкою ступнёю на самоцветные мозаичные полы своей опочивальни. Сквозь высокие арочные окна, ликуя и веселясь, пробивался яркий свет утра. Колыхалась, вздувалась, опадала, как живая, золотая плёнка занавесей.


Царица смотрела вдаль, на юг. Туда, где до линии разграничения земли и неба простиралась её земля, благословенная Сабея. Прекрасная, как сон счастливца. Роскошная, как райские холмы, богата плодородием своим. Тучные стада пасутся на сочных пастбищах. Колосятся, зреют и плодоносят трижды в год пшеницы лучшие сорта, что славу и богатство несут Сабее.

Сады диковинных деревьев с плодами невиданными привлекают в этот край купцов из всех далёких стран. Произрастают лучшие плоды в земле, осиянной лучами благодати и милости с небес.

Рудники, в которых добывают золото и серебро, копи изумрудов, самоцветы в горах. Богатое купечество, искусные ремёсла приносят несметные богатства, летящую быстрее ветра славу земле Сабейской.

Здесь нет несчастных, нет бедных, нет недовольных и больных. Все счастливы, и век короткий человека здесь протекает, как три жизни, как поток глубокий спокойной, величавой и щедрой реки. Здесь даже старость благородна и прекрасна.

Такой дивной негой и чувственностью наполнен до избытка каждый день. И кажется, что от рассвета до заката проходит год, каждый миг в котором — радость, наслаждение, покой.

Кто бы не польстился, не пожелал овладеть сим благодатным краем, в котором властвует не муж, мечом и войском хранящий мир, а женщина? Прекрасная, но слабая. И сама царица, словно венец, венчает эту дивную страну. Словно солнце днём, словно ночью — круглая луна. Кто из владык не пожелает украсить ею свой дворец?

Разогреты сплетнями и байками в пути, своей фантазией и невоздержанностью плоти, думают увидеть одалиску, которой лишь ленивый не говорит слов лукавых, льстивых и неверных.

И вот при виде ослепительной красы немеют и теряются. Пугаются, стыдясь, своих нечистых мыслей. Но, более, чем лик небесный, покоряет их проникновенный ум в сочетании с великолепием достоинства и простоты. Приветливости и недоступности. Света и глубины.

И отъезжают, с благоговением храня прекрасный образ, воспевая в песнях и стихах ум и красоту царицы Савской.


«… воспойте и прославьте, восхититесь и удивитесь уму, заботе,

милости, защите своего счастливого народа, мирно живущих сабейцев — великой и могущественной царице Савской!»


Царица улыбнулась и отошла вглубь опочивальни. Рукою в драгоценных перстнях она коснулась тонкой тарелки гонга. На мелодичный звон к ней поспешила любимая служанка, старая Сатора. Только ей могла доверить царица свои ночного цвета кудри. С ней вместе вошла толпа служанок, и тихая дотоле спальня огласилась весёлым щебетом и смехом. Царица любила видеть вокруг себя довольство, радость, приветливость.

Освежась в своей купальне, что выложена яхонтовой мозаикой и целиком полна пахучей розовой воды, царица села к зеркалам и отдала себя в заботы чутких рук Саторы.

Девицы, расположившись на коврах и подушках с цитарами и лютнями в руках, нежно пели песни, стараясь усладить слух своей царицы.

— Послы из аравийской, персидской и египетской земель собрались сегодня в залах твоего дворца, чтобы приветствовать тебя, прекраснейшая из цариц, — сказала ей Сатора.

— Я прибуду скоро, — велела передать через прислугу царица. — Пусть подадут гостям из лучших фруктов земли Сабейской, напоят вином из виноградников моих. Пусть песни их услаждают слух, а взоры — искусный танец множества танцовщиц эфиопских.

* * *

Давно толпились у тронного подножия послы далёких стран, сверкая драгоценными одеждами и украшениями. Молчаливо стояли рабы с тяжёлым грузом даров богатых. Сновали слуги, разнося причудливые яства. А в центре залы бил фонтан холодной и ароматной воды, притекшей прямо с гор, из ледников, по каменному ходу, пробитому в массиве камня искусными каменотёсами Сабеи. Диковина, которую немногие владыки стран полуденных могли себе позволить.

Приезжие все озирали в изумлении превосходящее рассудок убранство залы драгоценной, от пола и до потолка отделанной самоцветным камнем и миниатюрой выложенный пол. И беспокоились: не беден ли их дар, не скромно ли их подношенье?


Из-за тонкой занавеси, невидимая в зале, царица смотрит на приезжих.

— Что медлишь ты, прекраснейшая, что не идёшь к гостям? Что не наполнишь божественным присутствием своим взоры, томящиеся жаждой красоты? Её лишь ради и прибыли послы, оставив свои страны, приняв лишения пути.

— Не знаю, няня, что томит меня. Что тревожит душу, что приводит меня в смущение, доселе неведомое мне.

— Скажи, дитя. Скажи всё своей старой няне. Может, знает Сатора, чем утешить свою прекраснейшую госпожу. Как озарить улыбкой, словно солнечным лучом, твой чудный лик. Как веселье вызвать в изумруднейших глазах, по которым плачут во дворцах своих владыки, презревшие все радости гаремов, утратившие сон в погоне за мечтой — небесной красотой царицы Савской.

— Нет, няня, слов твоих соблазн искусный не затмит во мне моей печали. Ты права — владыки грезят обо мне. Но, я о них не вижу снов. И ни один из тех, что присылали послов и прибывали сами, оставив меня ради свои страны, никто не вызвал во мне ни трепета сердечного, ни слабейшего волнения в крови. Румяные ланиты прекрасных юношей, орлиный взор царей-завоевателей, достойные почтенья мудрые седины — всё это проходило предо мной. Никто не тронул моей души, ни по кому не вздохнуло моё сердце. Неужели гордая царица Савская унизит себя союзом с нелюбимым мужем?!

— Что сказать тебе, дитя? Останется лишь ждать и надеяться. Неужто небеса не расщедрятся на чудо, если отпустили в мир жемчужину из сокровищниц Всевышнего, звезду с хрустальных куполов своих?

— Я иду, — молвила царица.

И встали с нею девушки, из которых каждая достойна стать украшением царского гарема.

Раскрылись, разлетелись ветром занавеси драгоценных тканей, чтобы солнце со звёздами впустить в мерцающее всеми красками собрание царей, послов и множество придворной знати земли Сабейской.

Смолкли шёпоты, утихли разговоры, склонились головы, хоры запели славу владычице. Полетели взоры восхищения, послания любви и преданности, пожелания всех благ, какие лишь доступны на земле. Взволнованные взгляды, прерывистые вздохи, мечты, увидевшие наяву свой сон — царицу Савскую!

* * *

Заканчивалось утро. Пропеты все хвалы, подарены дары, утомились все вельможи, хоры замолкли. Полуденный лишь зной себя сам распалял.

Царица зовёт гостей своих и знать сабейскую к столам и кушаньям. Накрыты золотой парчой столы тяжёлые под сенью вековых деревьев в саду дворцовом. Меж изобилия невиданных цветов, благоухания медвяных трав, пенья птиц, фонтанов, звучанья арф и танцев. Все очарованы, во всём довольство. Всех удивляет причудливость, изысканность, невероятность дворцовой кухни.

Тысячи неведомых приправ и пряностей. Изумительные вина из виноградников сабейских, от самых сладких виноградных лоз, что дремали на вершинах холмов, вынашивая в себе свой волшебный сок — нектар, богов достойный.

Преизобилие, богатство фруктов, ягод, прохладного щербета и невиданных, невероятных диковин — мороженого ягодного сока!


Шло пиршество к концу. Устали танцовщицы, сменяя друг друга. Утихли шутки, сказки, смех весёлый, застольные слова. Пирующие жаждут места для послеполуденного сна.

Улыбаясь всем, поднялась царица, чтобы отдать распоряжение прислуге позаботиться об именитых гостях своих. Но, не успела слов сказать. Не опустила руку, как застыла.

Влетели в собрание пирующих, расслабленных гостей три горных ветра, три грозы, три всадника на лошадях храпящих и косящих бешеными взорами на мирно сидящих за столами.

— Кто эти люди? — нахмурилась царица. — Как посмели ворваться в моё собрание без зова, без приглашения, с дерзостью неслыханной, с грубой непочтительностью?

Поднялись гости, ища вокруг своё оружие. Но, за столами мирными без мечей и сабель, и булав сидели все они.

Бешено гарцуя, веретеном вертясь в кругу столов парчовых, сбивая конскими копытам цветы, пугая слуг, крикнул всадник:

— Тебе, прекрасная царица, шлёт послание своё великий из великих всех владык земных, осиянный бессмертной славой повелитель птиц небесных, тварей земли, рыб морских, всех пресмыкающихся и бесов преисподней, и оборотней, и дьяволиц, и ветров и дождей, и гроз! Рукою останавливающий воды, преграждающий пескам пустынь, величайший из великих, премудрый израильский царь Соломон, Давидов сын — звезда престола, гордость неба, соль земли! И повелевает он тебе, царица, оставить свой престольный Китор-град, что в земле сабейской, и явиться пред очи мудрейшего владыки в пресветлый град Йерушалайм!

Знай же, о царица, что все цари со всех сторон земли, с востока, с запада, из южный стран, и с тёмных северных земель с почтением приходят, чтобы поклониться и припасть к стопам мудрейшего из мудрых, помазанника неба, избранника Господня, всесветлого владыки Соломона, Давида сына! Придёшь с поклоном ты — и будешь принята с почтеньем. С почётом, милостью, благоволеньем. Нет же — войдут с войною в твой предел легионы тебе неведомых царей. На бешено летящих колесницах с мечами, стрелами, огнём. Пойдут полымем по земле Сабейской и навеки сгинет в преисподней довольство, слава и почёт прекраснейшей царицы Савской!


Взмахнул посол плащом, ударил плетью резвого коня и, взвив его на задние копыта, скрылся с глаз долой вместе со своею свитой молчаливой.

— Что за дерзость?! — цари вскричали. — Как нечестивец смел своей безумной речью смущать покой и негу сладостных чертогов и омрачать столь неучтивой речью прекрасное чело царицы Савской?!


На день другой собрала царедворцев встревоженная владычица Сабеи. Пригласила мудрецов, советников, всех книгочиев, собирателей сказаний и легенд.

— Кто скажет мне, о многомудрое собрание, сколь страшен Соломон, Давидов сын? Сколь истины в послании, что дерзко прозвучало перед царственными гостями? Где расположен на лике земном великий священный град Йерушалайм?

Разделились во мнениях своих советники. Одни твердят, что нет такого города. Что Соломон, Давидов сын лишь выдумка бродячих сказочников, миф, фантазия.

Другие отвечали: всё, что сказал посланник, истинная правда. Что слышали о городе таком. Что видели людей, которые глазами своими созерцали город тот волшебный. Про множество чудес его, про колдуна-царя. Про слуг его, которые отнюдь не люди, а звери полевые, львы пустыни — скимены, лесные хищники. Что повинуется ему всякая пернатая тварь. Что прозревает он в глубинах моря. Что видит укрытое в глубоких пазухах земли скопленье самородков золотых. Что серебром в его стране мостят лишь дороги между городами. Что жемчугами полны реки, что молоком и мёдом сочатся ручьи лесные. Но, труден путь в страну ту — окружена безводными пустынями страна и с юга, и с востока.

— Что делать мне? — спросила собрание царица. — Как спасти Сабею от гибели в огне? Кто пойдёт послами от меня в далёкую, неведомую страну, навстречу опасностям пути, минуя земли диких племён пустынных?

Смолчали все. Потом поднялся один почтенный слепой старец, утративший глаза в походах под слепящим солнцем.

— Много лет назад, когда был строен я, и молодым глазам моим доступно было попасть стрелой в зрачок парящего высоко над землёй орла, дошёл я до солёных вод лежащего в глубокой впадине земной таинственного моря. И встретил там я пастуха по имени Давид. Он мне поведал странные сказания, пророчества о той земле и о её народе. Царём в стране той был тогда жестокий царь Саул. И пастушок укрывался от него в солёной пустоши близ мертвенных вод. Провёл три года я в скитаниях по той стране и видел я падение Саула и возвышение Давида, о красе и мудрости которого слагали песни. Был Давид любим в народе. Не его ли сын премудрый Соломон? И если это так, возьми, царица, сколько можно взять, даров бесценных, юношей и девушек прекрасных и сама с поклоном иди навстречу Соломону и милости проси. Ибо вся Сабея уместится во дворе, что перед храмом, построенном царём на той горе, где некогда по зову Небесного Владыки явился Авраам с пророческою жертвою своей. Я сам пойду с тобою и стану для тебя советчиком в пути, толмачом, проводником и ходатаем перед царём.

— Сколько ж лет пути туда? — спросила царица у Зандара.

— Семь лет по суше, прекрасная царица, — с поклоном отвечал ей старец.

Ужаснулася царица. Семь лет туда, семь лет обратно! Что же будет за это время со страной её, оставленной на милость жадно глядящих на земли, дышащие изобилием, царей соседних стран?! Что будет с нею в пути нелёгком? И если всё пробудет хорошо, то вернётся в Сабею царица Савская старухой!

— Но по морю, владычица, в котором не бушуют в это время штормы, пройдём мы за три месяца на вёслах или парусах до северного края. А далее пустынею на север. И весь наш путь туда-обратно займёт не более двух лет.


Собирались сокровища Сабеи, слагались в сундуки с оковами, грузились на весельные судна запасы пищи, тканей, вин, изделий ремесленных. Прощались с семьями навеки прекрасные девицы и юноши, чтобы остаться в земле чужой у неведомого страшного владыки неведомой земли.

И вот настал тот день, когда отплыли от Китор-града корабли сабейцев и направили свой путь на север, вдоль побережья аравийского, по морю, называемому Красным. Сияющий лик Северной Звезды указывал им ночью путь. А днём — полуденные тени.

— Скажи, чем мудр так царь Соломон? Мало ли на свете много знающих людей! — так вопрошала старого Зандара, слепого мудреца, царица Савская, сидя на подушках шёлковых под парчой полога.

— Много на свете чудес, дитя моё, — ответил ей словами старой няньки сухой старик, чьи глаза видали столько чудес, что не хватило бы всех путешествий, чтобы рассказать о малой доле их. И от обилия всех тайн усохли.

— Есть тайны, что открыты сынам Адама, и всем принадлежат. А есть такое нечто, что будет вечно уделом избранных. Мне ведомы лишь смертных тайны — не смею в высшее вторгаться. Во время помазания на царство просил, как слышал я, Соломон Всевышнего о мудрости небесной, ибо юн он был и слаб. Не вечной молодости, не богатства — мудрости. И получил сполна — так много, что записал он в свои книги и в притчи, и в премудрость лишь немногие слова. И обо всём составил он сужденье. Нет загадок, на которые не знает он ответа. Но, не только это. Не видел я — глаза мои завяли — но слышал от путешествующих, как занятно земная сущность, простое вещество — металлы, камень, вода и дерево — острой мыслью и чуткими руками соединяется и рождает чудо движения.

Не могу сказать словами — нет их у меня — но слышал о чудесном троне, на котором встречает Соломон гостей. Будто бы всё двигается в нём и кружится. Светильники над ним светлее солнца. Фигуры дивные зверей и птиц, и невиданных существ. Все из золота таинственной страны Офир.

Едва ступает Соломон на первую ступень, расцветает светом утро. И запевают золотые птицы, вздымая крылья.

Ступень вторая — день расправляет полог от востока на запад, с севера — на юг! И оживают золотые львы, пантеры, тигры и кланяются низко Соломону.

На третьей ступени сияет полдень и трубят слоны. На четвёртой — извергаются, как водопады, многоцветные струи огня и света, искр и блеска. И поют наяды.

На пятой — выступают из ступеней виноградные лозы и тут же вьются, выбрасывают цвет и плодоносят. И тут же образуется прекрасное, искристое вино.

На шестой — начинают куриться благовония и запах их таков, что забывает усталый путник тяжесть бытия и отрывается ступнями от пола и парит, как пёрышко.

И вот ступень седьмая. И кажется, что нет чудес на свете, её достойных, что не придумает низменная мысль земная, чем удивить себя ещё! Но нет, садится Соломон, и венчают его главу все звери и все птицы, и наяды, и множество других зверей невещественной короной, сотканной из света звёзд. И выступает тогда из слепящего света Ковчег завета. И золотые серафимы о шести крыльях ангельских достают и подают царю волшебный свиток мудрости, преподанной с небес.


Так и плыли они по морю много дней, пока не прибыли на север в местечко, что называлось Ецион-Гавер.

— Вот южная оконечность того царства, что приобрёл себе Давид, простой пастух, победивший великана Голиафа, — сказал Зандар. — Отсюда и далее на север некогда лежали земли едомлян, потомков праведного Авраама. Наш путь через пустыню Негев, что значит Юг.

И двинулись в дорогу. Шли дни многие по голой местности, покрытой словно коркой соли. Чахлые деревца, асфальтовые озерца, безлюдные, бесплодные, безжизненные земли.

— Неужели это та страна, о которой столько ты рассказывал историй?

— Я не вижу, но знаю, что вон там, — указал на восток мудрец, — были города. Вот о них шла слава, как они богаты. Как изобильны и плодородны земли их. Ты стоишь на них. То, что под копытами верблюдов — золотая пыль Содома и Гоморры. Нет, не в пышности дворцов, не в плодородии земель Всевышний утвердил престол Давида. Наш путь в Хеврон, оттуда торговыми путями, минуя Иудейскую пустыню, мы попадём в Йерушалайм, что значит «священный мир».


Вот прибыли в Хеврон. Как пылен, грязен и шумлив показался царице Савской городок! Насколько ж лучше её Сабея, где нищих нет на улицах, где не слышен плач.

— Мир вам всем! — провозгласил Зандар.

— И вам всем мир! — ответили в Хевроне.

Неловко тут везде царице. Никто не знает о её Сабее. Никто не прославляет её красу. Так, минуя все трудности пути, благополучно прибыл караван к стенам Йерушалайма. Вот тут-то слава и обогнала её.

Загрузка...