Смерть во имя истины

Глава шестая. Дева из Храма

Как только врата закрылись за ними, Саймей моментально выбросил из головы все мысли о преступлениях и своем расследовании. Перед ними лежала пыльная дорога в Шалем. В город Истины. В город, полный соблазнов и приключений. И подумав об этом, Посланник улыбнулся по-мальчишески радостно и свободно.

Ему нравилось в стенах общины. Степенный покой, молитва, праведные дела братьев. Все это наполняло его душу радостью и волшебством близости к Слову Пастуха, Истинного бога нашего. Но древние стены из белого камня давили на него. Слишком суровы правила и каноны, а Саймей все же привык обходить их или же получать от них хотя бы маленькие передышки. Ветер, пусть теплый, не несущий прохлады, но все же вольный, обдувал ему лицо, будто приглашая разделить с ним свободу. И Саймей с удовольствием принял это приглашение. Он быстро шагал по дороге, стремясь в цветной и шумный мир улиц Шалема.

Арам, едва поспевавший за ним, ведя на поводу осла, тоже улыбался, хотя сдержанно и смущенно. Юноша тоже чувствовал это настроение свободы и грядущих приключений. Пусть его душа больше была обращена к строгости служения, чем душа его наставника, но и он не мог устоять перед природой юности. Он все же был еще слишком юн годами, и он пусть и в тайне, но тоже хотел хоть ненадолго покинуть обитель.

Матеус радовался в открытую. Мальчик редко бывал за стенами монастыря. Теперь он ехал на осле, осматриваясь кругом, ловил новые оттенки света, насыщенные краски природы. Он то и дело обращал внимание своих попутчиков на что-либо, что казалось ему диковинным или забавляло его. Мальчик так и сыпал вопросами. Посланник послушно отвечал на них, стараясь подробно рассказать Матеусу обо всем, что его интересовало. И от этих простых разговоров в дороге их общее предвкушение росло.

Но вот уже впереди показались южные врата Шалема. Вместе с толпой путников, кто стремился, как и они, в город Истины, Посланник со своими учениками вошли в пределы Третьей стены. Они тут же окунулись в лабиринт небольших кривых улочек, образованный небольшими домиками из белой глины и камня, что плотно примыкали друг к другу. Это был бедный квартал. Здесь было грязно и пыльно. Палящее солнце просто обжигало, лишь иногда дышать становилось легче, когда они проходили мимо небольших деревьев или чувствовалось дыхание незримого озера, что плескало у самого края Стены. Они спешили, но Матеус все же просил воды. У одного из уличных торговцев Посланник купил глиняный грубый кувшин с соком винограда.

Вскоре они достигли Второй Стены, за которой из встречал Нижний Город. Дорога сразу привела их в квартал, где жили приверженцы истинной Веры, на запад стояли дома фарсов, а на восток — кварталы иноземцев: парисов и арибов. В Нижнем Городе было полно рынков и караван-сараев. Здесь же на каждой площади пестрели лавки купцов, кто желал торговать у собственных домов. Дома в Нижнем городе были выше и красивее. Здесь можно было отдохнуть в тени. Да и деревьев стало больше, то тут, то там блестели теплой водой искусственные водоемы. На одной из площадей они увидели фонтан. Небольшой и не такой роскошный, какие были в Верхнем Городе, но он радостно плескался струями и приглашал отдохнуть. Посланник окликнул продавца сластей и тут же получил от него большие порции кодафы. Они праздно болтали, поедая это лакомство и запивая его соком. Арам и Матеус вытягивали иногда головы, чтобы рассмотреть товар в соседних лавках и лотки проходящих мимо торговцев. Саймей был счастлив. Их поездка быстро превратилась в праздник, которого они все заслуживали. Но все же их ждали дела.

— Пока мы в Нижнем городе, — сказал Саймей, щурясь на солнце. — Нам можно было бы посетить тот Храм Девы, о котором так часто упоминал отец Иоким.

— Это здесь, неподалеку, — тут же откликнулся Арам.

— А что еще нам надо? — немного недовольно спросил Матеус. Мальчику не хотелось никуда идти, тем более по делам взрослых.

— Потом я думаю, мы найдем себе ночлег, — рассудил лениво Посланник. — И купим много новых вещей.

— Какие вещи? — тут же заинтересовался Матеус.

— Тебе нужны холсты и нити, — начал перечислять Саймей. — Нам с Арамом было бы кстати купить новые талифы. Может, мы увидим и еще что-то, что захотим иметь.

— А где ты хотел бы остановиться, учитель? — поинтересовался Арам.

— Мы могли бы провести несколько дней в гостях у моих друзей в Верхнем городе, — рассуждал он. — Но наше дело слишком тайное, чтобы посвящать в него кого-то еще. Так что будем искать приличный гостевой дом здесь. Хотя… прежде я все же хотел бы выполнить обещание, данное брату Эммануилу и навестить дом его жены.

— Может отец этой женщины сможет подсказать нам, где провести ночь? — подсказал ученик.

— Посмотрим, — Саймей чуть нахмурился. Ему совершенно не хотелось возвращаться к делам. Солнце разморило его, как и сласти. Но надо было двигаться.

Арам послушно встал вслед за учителем, тихо уговаривая младшего мальчика, что как только они закончат дела, тот получит все желаемое. Посадив опять Матеуса на осла, они отправились в путь. Храм Девы был всего в нескольких минутах ходьбы. Неброское строение с одним скромным куполом, над входом горел в лучах солнца небольшой знак веры. Посланнику такое скромное убранство пришлось по вкусу. Дом был довольно эклектичной архитектуры и в другом месте мог бы выглядеть уродливо. Каменная коробка бело-серого камня, портик, опирающийся на две массивных колонны без росписей, арочный вход, в алькове которого виднелась простая, но крепкая дверь.

— Смотри, учитель! — шепотом позвал его Арам.

Саймей опустил взгляд на фундамент, куда и указывал юноша. Основа Храма была значительно старше всего строения. Похоже, здесь раньше здесь тоже было строение, но иное. Камень был темнее, его грубая шероховатость контрастировала с ровной гладью обтесанного камня стен.

— Интересно, — согласился Посланник. — Как ты думаешь, что здесь было?

На самом деле это его интересовало мало, он просто решил дать ученику небольшой урок.

— Здесь мог стоять и обычный жилой дом, — пожал плечами юноша и заслужил улыбку наставника. — Или же… Иной храм.

— Более древний? — уточнил Саймей.

— Иной веры, — ответил Арам.

— Скорее всего, это была не рэмская постройка, — высказал предположение Посланник. — Рэмы в своих архитектурных вкусах близки фарсам. Их строения гладкие, как само это здание.

— Значит, то могли строить парисы, — рассудил юноша.

— Когда-то это был их квартал, — подтвердил его догадку Саймей. — Но, пока оставим это, идем внутрь.

Храм дарил желанную прохладу и полумрак. В первом пределе большие арочные окна впускали солнечные лучи внутрь, и под каждым окном теперь красовалась неровная желтоватая лужица света. Предел был невелик, как и в Храме общины. Но тут стояли скамьи, узкие и не длинные, деревянные посреди зала и каменные у самых стен. Тонкая лепка вокруг каждого сидения походила на затейливые украшения спинок кресел.

— Это для детей, — догадался Саймей. и без того хорошее настроение его еще больше улучшилось. В Визасе тоже были Храмы Девы. Еще его дед император Конст, на том же, первом всемирном соборе дал разрешение женам на молитвы. И Саймей видел такие дома Истины в родном городе, но только издали. Еще никогда ему не приходилось переступать их порог. Теперь же, здесь, его ждало маленькое, но приятное открытие.

— Наверное, нам следует ждать тебя здесь, — сказал юноша.

— Ты прав, — кивнул ему Посланник. — Я найду кого-нибудь из служительниц и пришлю к вам.

Он посмотрел, как Матеус, положив свой узел на скамью, начал ходить от одного окна к другому, всматриваясь с интересом в игру света и тени на мозаичном полу. Арам сел и тоже принялся наблюдать за мальчиком. Посланник оставил их и шагнул во второй предел. Простор и простота Храма, как и всегда, покорили его. Здесь чувствовалась особая благодать, к которой он всегда так стремился. Храм звал к молитве, Храм нес Истину и Слово. Посланник неспешно двинулся к алтарю, осматриваясь. В зале горели свечи, по краям, награницах альковов. Потому в помещении царил таинственный полумрак, успокаивающий и немного убаюкивающий, но таинственный, он будто усиливал ощущение присутствия святого духа Пастуха, Истинного бога нашего.

Здесь, в отличие от сурового Храма общины, было уютно, по-женски красиво. Арочная галерея, тянущаяся по всему периметру, украшена росписью и лепкой. Колонны, поддерживающие ее своды, тонки и элегантны. В круглом оконце, что под самым потолком над алтарем блестел и переливался в лучах солнца витраж. А в зале, в отпечатках разноцветного света стола женщина. Она молилась так искренне, что за своей беседой с Пастухом даже не слышала, как вошел Саймей. Было что-то удивительное в этой фигуре. Она была тонкой и хрупкой. Неяркий талиф, какого-то удивительного жемчужно-серого цвета, делал фигуру похожей на призрак. Или на дух святой, охраняющей это место. Женщина сложила руки на груди, трогательным и необычайно искренним жестом. Она молилась мелодичным тихим голосом, который напоминал Саймею голос матери, когда она изредка пела ему в детстве перед сном. Посланник был очарован этим видением. Ему захотелось увидеть лицо этой женщины, ее глаза, ее улыбку, обращенную только к нему. Саймей вообще легко очаровывался женщинами. Его привлекала их мягкость, податливость, их лукавство. В каждой из них он видел нечто особенное, маленькие черточки, какие-то изюминки, что-то в лице или в фигуре. Он относился к женщинам, как к предметам искусства, к дорогим украшениям тонкой ювелирной работы. Он любил их и ценил ответную любовь. И сейчас ему была нужна эта женщина. Он рассматривал встречу с ней в Храме, как дар божий. Он желал ее.

Наконец почувствовав его присутствие, а может, просто закончив молитву, она обернулась, плавно, текуче, как в танце. Взгляд Посланник пробежал по ее лицу, остановился на больших, удивительно зеленых глазах. Они замерли, глядя друг на друга. Каждый боялся прервать это волшебство. Наконец, она засмущавшись, опустила голову, прикрыла лицо какой-то воздушной тканью, что была накинута на ее волосы, и быстро пошла к выходу, будто сбегая от Посланника. Он застыл, глядя ей в след. Он желал сейчас только одного, догнать ее, остановить и долго-долго смотреть в ее удивительные глаза. А она уже скрылась за дверью.

— Какие чудесные встречи дарует нам Пастух, Истинный бог наш, — прозвучал из-за спины Саймея другой мелодичный женский голос. Посланник резко обернулся. Он ожидал увидеть другую молодую прихожанку, заинтригованную увиденным. Но перед ним стояла пожилая служительница в коричневом широком талифе. И ничто в ее лице не указывало на то, что она пытается издеваться над ним.

— О чем ты? — все же довольно неприятным тоном спросил Посланник.

— О том, что редко в нашем Доме видим мы мужчин, — спокойно ответила настоятельница. — Какое же чудо привело тебя для молитвы в этот Храм?

— Прости, мать Евдокия, — чуть улыбнулся Саймей, очнувшись от своих переживаний. — Но нынче я здесь не для молитвы, к сожалению, а по делам, что доверил мне Глава Земного мира Пастуха, Истинного бога нашего.

Ничто в доброжелательном лице настоятельницы не изменилось, она по-прежнему чуть улыбалась краешками губ Посланнику. Но глаза ее, прежде светлые и ясные, наполнились печалью и пониманием.

— Кто вы? — после некоторой паузы спросила она.

— Я явился в Шалем Посланником Главы Феликса Второго, — представился Саймей, чуть вытянув вперед правую руку, чтобы был виден перстень.

— И вы не одобряете мою дружбу с отцом Иокимом? — осторожно задала она следующий вопрос. Причем посланник отметил, что она не выказала никаких чувств, узнав, что перед ней высокий сановник.

— Прости меня, — Саймей чувствовал себя мальчишкой перед настоятельницей, такой спокойной, смиренной, но в тоже время величественной. — Известно ли тебе, матушка, что отец Иоким погиб?

— Погиб? — глаза ее расширились от удивления, казалось, она задохнулась от такой вести, как от удара. — Я слышала о его смерти… Но почему ты говоришь так, как будто его…

Она так и не смогла высказать свою страшную догадку.

— Потому что он, и правда, был убит, — подтвердил тихо Посланник, стараясь не смотреть на настоятельницу, чтобы не видеть ее ужаса. — Погиб и еще один брат общины. Потому я и был направлен сюда из Визаса.

Она молчала, стараясь справиться со своими чувствами. Посланник ждал.

— Пойдем со мной, — сказала она, наконец, ровным безэмоциональным тоном. — Пройдем в мои покои, где нас не станут беспокоить.

— Хорошо, — согласился примирительно Саймей. — Но в первых пределах меня ожидают двое юношей…

— О них позаботятся, — кивнула настоятельница, направляясь к алтарю, за которым пряталась в дальней стене небольшая дверь. Походка у нее была легкой, но плечи были ссутулены, голова опущена. Правда о смерти отца Иокима сильно поразила ее.

Саймей шагал за ней, неторопливо, чуть отставая, давая ей время для скорби на этом недолгом пути. Они покинули зал, поднялись по тесной каменной лесенке, миновали недолгий туннель, темный, грубо вытесанный в камне. Перед ними открылась галерея, внезапно яркая от солнца после полумрака Храма. За галереей открылся небольшой холл, из которого вели сразу несколько дверей. Настоятельница рассеянно толкнула одну из них и вошла внутрь, даже не обернувшись на Посланника. Он проследовал за ней в маленькую, уютную светлую комнату, которая, судя по всему, служила настоятельнице кабинетом.

— Садись, Посланник, — пригласила матьЕвдокия, указывая на богато украшенный стул с высокой прямой спинкой.

— Спасибо, — с достоинством поблагодарил Саймей и постарался устроиться на неудобном стуле. — Конечно, я не рад, что именно мне пришлось рассказать тебе об истинных причинах смерти отца Иокима. Я понимаю, что вы были близкими друзьями с ним, и мне грустно доставлять тебе боль, матушка.

— Нечего, — уже более ласково ответила настоятельница. — Ты принес и другую весть, что именно тебя, высокого чиновника из самого Визаса прислали расследовать его дело. Как зовут тебя?

— Саймей, — назвавшись, он тут же осекся, видя, что наставница вдруг отпрянула от него в испуге. — Чем же тебя так пугает мое имя?

— На то есть много причин, — быстро заговорила мать Евдокия. — Прежде всего, я только сейчас поняла, что была невежлива с самим Саймеем-Тенью, кузеном Главы Матери-Церкви нашей….

— Это не страшное преступление, — усмехнулся Посланник.

— Да, — теперь настоятельница смотрела ему в глаза с очень серьезным и каким-то отчаянным видом. — Но дело еще и в том, что здесь в Шалеме твое имя для многих значит нечто большее.

— Как и корни моего рода, что идут из этих мест, — в тон ей ответил Саймей. Почему-то он решил быть совершенно откровенен с этой женщиной. Возможно, сказались условия их встречи, а может, просто в ее лице и осанке было нечто такое, что заставляло доверять ей, как в мгновения евхаристии. Или же Саймей почувствовал, что настоятельнице и так известно все то, что он мог бы от нее скрыть.

— Итак, это правда, — подтвердила мать Евдокия. — Ты последний из рода и ты здесь. Что ж… Тогда, наверное, такова судьба. Но зачем тогда ты говорил со мной об отце Иокиме?

— Потому что именно из-за него, прежде всего, я здесь, — объяснил Посланник. — Он часто бывал в твоем Доме. Так же, как мне известно, вы часто беседовали с ним откровенно. Отец Иоким посвятил тебя, матушка, в свои поиски. И ты, как я предполагаю, и в чем я все больше убеждаюсь, раскрыла ему некие тайны. Например, о том, в чем была причина ненависти фарсов к тому месту, где была заложена община. Почему они так мешали ее постройке.

— Да, теперь это очевидно, — согласилась настоятельница. — Мне было известно о храме маитан. Дело в том, что при постройке нашего Дома Истины, строители нашли в руинах бывшего здесь ранее неизвестного храма свитки…

— Прости, мать, — перебил ее Саймей. — Как давно был построен ваш Храм?

— Чуть менее ста лет назад, — тон ее стал более легким, как у хорошего учителя, читавшего лекции послушникам. — Прежде была выстроена женская обитель в Лехеме. Это происходило еще при жизни императрицы Елены, твоей прабабки. Она сама выбирала для обители место, в те дни, что жила она здесь, пока шли поиски столба, на котором принял смерть Пастух, Истинный бог наш. Искала императрица так же и гроб его. О чем тебе известно.

Посланник кивнул, слушая ее очень внимательно.

— И вот, — продолжала мать Евдокия. — После отъезда императрицы Елены, когда обитель уже была возведена, Высочайший решил выстроить Храм Девы и в Городе Истинном. И как рассказывал он после, место ему это было указано самой императрицей.

— Как осмелюсь я предположить, — рассудил Саймей. — Храм ваш стоит на развалинах другого. И посвящено это место ранее было богине Анахите?

— Ты прав, — чуть улыбнулась настоятельница. — Хотя в годы правления Рэмов после поражения фарсов, здесь был и храм Весты.

— Но откуда тебе известно все это? — спросил Посланник. — Ты слишком молода годами, чтобы помнить эти события по личному опыту.

Мать Евдокия рассмеялась, веселым и молодым смехом.

— О да! — согласилась она. — Мне недавно минуло пятьдесят. Но я уже говорила тебе о найденных при строительстве свитках. Тогда их утаила ото всех первая из настоятельниц, а прочитав, ужаснулась. Она прятала их, как и свои записи о первых днях Храма. Перед смертью, исповедуясь перед своей наперсницей, она раскрыла тайну и передала их. После, при таких же обстоятельствах. документы попали ко мне.

— И что в них? — нетерпеливо выспрашивал Посланник.

— Ты даже не станешь просить их читать? — удивилась настоятельница.

— Пока нет, — тон Саймея был немного неприятен, его раздражало промедление. — Я должен знать, что в них.

— Документы повествовали о том, что императрица Елена выбирала места для постройки Храмов очень тщательно. И обитель, и наш Дом построены на месте бывших святилищ, посвященных богиням. В свитках, вытащенных из руин, хранились летописи храма Анахиты, который существовал здесь во времена земной жизни Пастуха. Истинного бога нашего. Их вела главная жрица Храма, носящая тоже имя, что и императрица…

Настоятельница посмотрела на Посланника со значением.

— Я об этом догадывался, — кивнул тот. — И как я понимаю, в этих документах было упоминание и о том храме маитан, где Главою диаспоры всего Шалема был ее муж…

— Саймей-Маг, — продолжала за него мать Евдокия. — Елена мало писала о муже, ибо ей запрещено было ведать секреты маитан. Она лишь упоминала, что она дала Магу слово хранить тайну его замысла. Тайну его огненной стрелы….

Последние слова настоятельница произносила шепотом.

— Что ж, — спокойно ответил Посланник после недолгой паузы, стараясь не выдать своих чувств. — Я ожидал этого. А обитель в Лехеме?

— Как я знаю, — ровным будничным тоном ответила мать Евдокия. — Она стоит на месте одного из домов диаспоры маитан.

Саймей понимающе кивнул. Он знал, что поклонники бога Непобежденного имели такие же обычаи, как и первые последователи бога Истинного. Все имущество верующих принадлежало всей диаспоре.

— Есть ли в этих документах что-либо об интересах императрицы к древним культам? — спросил настороженно Саймей.

— Я не очень понимаю это, — чуть смутилась настоятельница. — Было понятно, что она приезжала сюда только с целью поисков гроба Пастуха, Истинного бога нашего и его столба смертного. Но при этом, как вспоминает служительница этого Дома, императрица часто повторяла, что это долг ее рода. Ты, Саймей-Тень, понимаешь, что скрывалось за этими ее словами.

— Это я понимаю, — согласился Посланник. — Но вот что мне остается неясным, как ты можешь знать о последнем в роду и его предназначении.

Настоятельница долго молчала и смотрела на него. Потом, будто приняв для себя некое решение, кивнула и поднялась с кресла.

— Хорошо, ты сейчас все поймешь сам, — сказала мать Евдокия. — Я покажу тебе.

Вскрыть тайник не представляло для нее труда. Бюст императрицы Елены, что украшал кабинет, сдвигался так же с постамента своего, как и бюст императора Конста в Визасском доме Саймея.

Настоятельница вынула оттуда два свитка. Древних, чуть обтрепанных по краям. Она бережно передала их Посланнику, и он стал изучать пергаменты. Один из них был ему хорошо знаком. В его руках оказалась копия письма Айры, которую писал он в день смерти своего отца. Посланник даже не стал пробегать его глазами, ибо текст этот он знал наизусть, и слова до сих пор причиняли ему боль. Второй свиток был на обороте помечен римской цифрой «два» и вызвал у Саймея дрожь. Со времени своего приезда в страну фарсов, за эти несколько дней, он приблизился к тайне своего рода больше, чем за всю свою жизнь до этого. Это волновало и пугало. Айра, записавший пророчество, сулил ему либо смерть, либо презрение рода, и до сих пор Саймей не смирился с этим.

Бросив на настоятельницу полный страдания взгляд, он начал читать свиток:

«Более седмицы ходил Маг, погруженный в свои раздумья. То лицо его темнело будто от тяжких мыслей, то вдруг озарялось радостью. Часто посещал он Храм, уходил в самые сокровенные его глубины, и там испрашивал воли Светлейшего и Всевидящего. Но вот снизошло на него успокоение и радость. И в тот же вечер отправился Маг в дорогу. Он шел туда, где на краю пустыни жил отшельником давний друг его и преданный брат в вере Лукреций, который имел великий дар общения со звездами и чтения их посланий.

— Рад видеть тебя, Глава! — радостно приветствовал Мага астролог. — Ныне я встречаю тебя счастливой вестью, ибо звезды открыли мне, что жена твоя опять тяжела.

— О да! Это поистине счастливая весть! — отозвался Маг, искренне радуясь сему известию. — Надеюсь я горячо, что на этот раз Непобедимый дарует нам с женой моей дочь. Елена есть Верховная жрица храма Анахиты, и она нуждается в преемнице.

— Но тут я буду вынужден тебя разочаровать, — возразил ему астролог. — Ибо ты опять получишь сына. Но я найду там, где потеряет твоя Прекрасная Елена.

— О чем ты? — чуть нахмурился Маг.

— Звезды ждут твоего сына, ибо ему язык их будет еще более понятен, чем мне, — взволнованно объяснил Лукреций, и быстро улыбнувшись, продолжил уже более спокойно. — Но ныне ты здесь не для того, чтобы говорить нам о детях?

— Как знать, — загадочно отметил Глава. — Идем в твои покои.

И там, в комнатах башни, рассказал Маг другу своему замысел, который вынашивал все эти дни и просил у астролога он помощи. После ухода Главы долго еще пребывал Лукреций в тревоге и раздумьях, а после же, обратился он к звездам. И когда дали они ему ответ, вновь прибыл к нему Маг.

— Я сразу скажу тебе. — начал астролог свой рассказ. — Что замысел твой дерзкий угоден Светлейшему и Всевидящему. А потому ты исполнишь его. Но…

Лукреций чуть запнулся, думая, как лучше было бы передать другу о том, что еще успели ему раскрыть звезды.

— Этот год долго еще будет памятен фарсам, — продолжил он с кривою усмешкой. — ибо среди первосвященников есть один, кому единый бог их, не дал дитя за все долгие годы молитв и служения. И вот ныне свершилось чудо, и жена его, уже преклонная годами, понесла. Сей чудесный ребенок придет на свет в летний праздник Солнца, что отмечаем мы во славу Непобедимого.

— Но он не тот! — воскликнул Маг негодующе.

— Не спеши, брат, — успокоил его Лукреций. — Этот мальчик, как показали звезды, твое препятствие. Ибо он есть истинный миссия Единого. Но не занять ему места предназначенного. Звезды говорят, что не приняв любовь земную. Мессия фарсов примет смерть прежде. чем будет признан. Он же и знак для тебя.

— Вот как! — обрадовался Глава. — Это мне интересно, ибо вижу я, что замысел божий более хитер, чем я, наивный, полагал вначале. Но се же, как сей младенец будет мне знаком?

— Вижу, что даже раны твои не учат тебя терпению, — усмехнулся астролог. — А знак сей прост. Он и род его укажет тебе на то, другое дитя, которое определил ты в жертву своему замыслу и желаниям Светлейшего и Всевидящего.

— Он сам и род его… — в задумчивости повторил Глава и вдруг усмехнулся. — Твои звезды так и не научили тебя конкретности!

— Песня звезд длится вечность, — ответил ему Лукреций. — Твой мальчик, коего ты так ждешь, придет на свет в праздник зимнего солнца. В день, когда мы отмечаем и момент рождения самого Непобедимого.

— Как же ты прав, друг мой! — восхищенно воскликнул Маг. — Теперь я вижу, что и впрямь угоден мой замысел Светлейшему! Как связал он желанное чадо с собою!

— Желанное чадо, — грустно повторил слова его астролог. — Знай же, Маг! Ты будешь любить мальчика сего. Как сына родного. Ты вложишь в него собственную душу. И ты будешь болеть и страдать так же, как пророчишь ему.

— У всего есть цена, — тихо ответил ему Глава, а глаза его смотрели на астролога с болью. — И я готов платить свою.

— Боюсь только, — отозвался Лукреций. — Что цена твоя будет выше. Чем ты сам предполагаешь. Указывают звезды и на третье рождение. На появление на свет того ребенка, от чьей руки ты погибнешь, как только дело твое свершится.

— Так тому и быть, — смиренно решил Маг. — Я благодарен тебе, брат. И ныне надо мне спешить, ибо меня уже ждут, чтобы начать поиски.

— Всех ли младенцев станешь ты искать? — спросил его астролог, провожая к дверям.

— Нет, — улыбнулся Глава. — Только тех, кто нужен делу моему.

— А третий? — с тревогою опять выспрашивал Лукреций.

— Смерть найдет меня сама, — ответил Маг и шагнул за двери…»

Саймей откинулся на стуле, устало потирая переносицу, забыв о неудобстве предложенного ему стула. Замысел Мага казался ему все более зловещим. Саймей все больше убеждался в своих подозрениях, что Маг воспитал мальчика, которого хотел направить к фарсам. Под видом ожидаемого миссии. И как рассуждал он и ранее, этот лжепророк был наверняка изобличен Пастухом, Истинным богом нашим. Но почему же тогда звезды пророчили Магу удачу? Почему и Айра пишет, что его замысел удался? Саймей не мог этого понять и это страшило.

Не меньший ужас вызывало и другое. Уже дважды читал он о пророке Ионе, что предшествовал Пастуху и мостил его путь. И в обоих случаях видел он намеки, что именно Иона был истинным мессией. Неужто вера их светлая и чистая строится на страшной ошибке. Неужто тайна Мага не в неизвестном младенце, а в том, что он подстроил страшную гибель Ионы. Тогда, вдруг озарило Саймея, может младенец, о котором хлопотал Маг, был нужен ему с целью предательства. Вдруг воспитанник маитан сыграл при ионе туже роль, что презренный Еута при Пастухе, Истинном боге нашем? А Валия Глата Маг мог и обмануть, не желая посвящать его во все свои хитрости. Негоже было Наместнику знать об истинном предназначении молодого жреца. Такую тайну следовало бы хранить в веках, а разоблачение ее было равносильно клейму проклятия на всем роде Саймея. Придя к этим неутешительным выводам и передрав все устрашающие догадки, Посланник с огромным трудом заставил себя вернуться мыслями к расследованию смерти отца Иокима.

— Что ж, — сказал он, вставая и возвращая прочитанный список матери Евдокии. — Храни его в тайне, как берегла до этого.

— Ты не заберешь его? — искренне удивилась она.

— Нет, — грустно покачал головой Саймей. — Более того, я склонен доверить тебе и еще один из свитков, что вожу с собой. Он написан тем же автором и так же имеет цифру на обороте. Береги их, матушка. И если….Если вдруг возникнет опасность их обнаружения, или ты не найдешь достойной наперсницы, способной беречь тайну, уничтожь их!

— Нет! — настоятельница отшатнулась, глядя на него в ужасе. — Я не смогу предать их огню!

— Тогда перепрячь так, чтобы никто не знал о месте тайника, — настаивал Посланник.

Она смотрела на него с испугом и грустью. Потом взяла себя в руки и кивнула, протянув руку за вторым свитком.

— Я клянусь, — ровно и четко произнесла она.

— Спасибо, — тихо и почти ласково благодарил ее Саймей. — Когда же мы покончили с этим страшным делом, позволь задать тебе и еще один вопрос.

— Какой? — через силу спросила мать Евдокия.

— Остальные документы отец Иоким видел?

— Да, — она кивнула. — Не сразу. Я показывала их ему по частям. Я убрала с его глаз все, что касалось императрицы. Только о храме маитан. Другое его и не интересовало.

— А никто больше не спрашивал тебя об этом храме? — вновь спросил Посланник.

— Нет, — немного удивилась она.

— А заезжали ли к тебе другие братья из общины отца Иокима?

— Они бывали у меня, — вспомнила настоятельница. — Однажды блюститель хозяйства их общины был здесь с отцом Иокимом. Но он не задавал вопросов. Приезжал сюда и брат Беньямин, что является моим дальним родственником по матери. И брат Лукас. Последний просто заехал за отцом Иокимом, когда что-то случилось в общине.

— Что-то случилось? — тут же насторожился Посланник.

— Да, — рассеяно повторила мать Евдокия, чуть хмурясь и вспоминая. — Что-то касалось какого-то затворника…

— Может, брата Дария? — осторожно подсказал Саймей.

— Нет, — тут же отозвалась она. — Имя было длиннее. О! Конечно, как могла я забыть! Брат Эммануил! Ведь тоже имя получил Пастух, Истинный бог наш при наречении в восьмой день с рождения своего.

— Спасибо, — благожелательно поблагодарил ее Посланник. — Ты во многом помогла мне. И прости, что вынужден я свалить на твои плечи этот тяжелый груз. Я оставлю тебя теперь, чтобы дать возможность скорбеть об отце Иокиме и молиться за него.

Она отвернулась от него и плечи ее опять поникли.

— Вы считаете это грехом? — услышал Саймей ее еле слышный шепот.

— Пастух, Истинный бог наш, учил любви, — искренне ответил он. — Как я могу осуждать то, что дадено им, как великий дар.

— Дай и вам бог такого же счастья, — пожелала настоятельница, чуть обернувшись и беззастенчиво утирая слезы. — Но без рамок и запретов, что могут омрачать счастье и давать страдания. Ты же не принял сан? Ты вправе иметь жену. Я буду молиться Пастуху, Истинному богу нашему, чтобы ты нашел ту. что будет сиять в твоем сердце и согревать тебя вечно.

Смущенный и благодарный, Посланник шагнул к ней, почтительно поцеловал ее руку, а после, резко развернувшись, поспешил покинуть эти покои и не слушать ее плача.

Он шел, не оглядываясь по галерее, по тоннелю, бегом спустился по лестнице, и только в основном зале Храма замедлил шаги. Он завидовал отцу Иокиму и этой честной и сильной женщине. Он страдал от сознания, что, не желая того сам, причинил ей боль. Он был благодарен ей. И он боялся того, что узнал от нее. Теперь все эти чувства гнали его прочь от Храма Девы. От приобретенного здесь и потерянного. От воспоминания о молодой прекрасной незнакомке, которая стояла вот здесь в разноцветных лучах. Саймей сосредоточился сейчас только на досаде, что отпустил ее, что не смог удержать. Так как после прощального пожелания настоятельницы, ни о чем другом он думать не хотел. Все тайны, печали и тревоги не стоили счастья любви и горя ее потери.

Наконец, он открыл двери второго предела, шагнул к скамьям, где оставил своих мальчиков и замер в недоумении. Здесь никого не было.

Несколько мгновений он стоял неподвижно, слушая, как гулко колотится сердце у него в груди, потом заметался по пределу, ища следы присутствия мальчиков. Он заглянул обратно в молитвенный зал, ожидая увидеть там хоть кого-то из служительниц, чтобы спросить, где они. Но в зале было пусто. Как и в пределе. Наконец, Саймей выскочил на улицу, предположив, что они устали сидеть здесь и вышли смотреть город.

Сначала он ничего не увидел, так как солнце слепило глаза. Потом он начал осматриваться по сторонам. Перед Храмом Девы росли высокие кусты магнолий, с пыльной блекло зеленой листвой. В их тени стояла скамья, вырезанная из камня и украшенная каким-то цветочным орнаментом. На ней он увидел Матеуса, весело что-то рассказывающего и размахивающего руками. У самого ствола стоял и Арам, с улыбкой слушающий мальчика. С другой же стороны от них, на самом краю каменного сиденья была видна и еще одна фигура, тонкая и стройная, затянутая в талиф удивительного серо-жемчужного цвета.

Посланник замер, не в силах поверить своим глазам. Женщина, о которой он так много думал всего несколько минут назад, женщина, из-за потери которой он испытал настоящую душевную боль, была здесь с его учениками. Она повернула к ним голову и теперь что-то говорила, чуть нагнувшись к Матеусу. Саймей с трудом сдерживал себя, чтобы не побежать к ним, он заставил себя шагать размеренно, чувствуя дрожь нетерпения в руках. Когда он подошел совсем близко, она казалось, почувствовала его присутствие и резко обернулась. Он улыбнулся, глядя опять в ее странные яркие глаза.

Женщина вскочила, пряча лицо за тканью, как тогда в Храме.

— Здравствуй, — сказал он и чуть выставил руку вперед, будто хотел удержать ее, не дать ей исчезнуть снова.

— Ты! — изумленно и испугано воскликнула она. И тут же спохватилась, поклонилась слегка и произнесла уже совсем иначе. — Прости, господин, ты, наверное, разгневан моей несдержанностью. Мне нет прощения за мое недостойное поведение.

— Нет, — чуть улыбаясь, ответил Посланник. — Я лишь рад снова тебя видеть. — Как тебе мои ученики?

Она опять засмущалась и, кажется, немного рассердилась на себя.

— Я даже не подумала, что эти мальчики с тобой! — сказала она. — Я просто увидела их в первом пределе и … Наверное, им было скучно. …

— Спасибо, что нашла время развлечь их, — быстро остановил он ее. — А что вам рассказывала эта благородная жена?

Матеус улыбнулся ему радостно и тут же принялся говорить. Арам только успел кивнуть, так как мальчик не дал ему вставить и слова.

— Она говорила нам о Верхнем городе! — захлебываясь от восторга и жажды нового хвастался малыш. — Я там родился! … но не помню его совсем. Там есть много лестниц и дворцов, а улицы скрыты под колоннадами! Это правда?

— Конечно, — подтвердил Саймей, садясь с ним рядом. — Если хочешь, мы можем сходить туда и посмотреть. А ты был когда-нибудь в Верхнем городе, Арам?

— Всего два раза, — ответил юноша. — Но недолго. Отец Иоким брал меня туда с собой. Там красиво.

Робко добавил юноша, чуть смутившись. Посланник понимал, что возможность посетить кварталы богатых шалемских вельмож волнует Арама, но тот в силу своего характера боится в этом признаться.

— Туда мы сейчас и отправимся, — тут же решил Посланник. — Все равно мне надо посетить Анания, что из рода Иосиного. Заодно мы проводим нашу даму до ее дома, ибо не пристало оставлять ее одну в городе.

Он обернулся к ней и увидел, что теперь она встревожена и испугана.

— Я не считаю, что ты воспитана недостойно и бродишь одна, — стал оправдываться Саймей, удивляясь себе. — Просто я хотел отблагодарить тебя за то, что присмотрела за мальчиками.

— Да! — Матеус подергал его за рукав, стараясь поделиться новостями. — Она купила нам курицу, что жарят на железных прутьях со специями и сока. А еще она рассказала про царя, который построил лестницу и дворец, и башню. А еще он построил стену и теперь фарсы приходят к ней плакать! А почему они плачут?

Саймей не слушал мальчика, он продолжал смотреть на женщину. Его слова ее не успокоили. Арам тоже заметил ее испуг. Юноша не знал, чем он может быть вызван, а потому просто решил отвлечь мальчика, чтобы учитель мог поговорить с женщиной, которая была к ним так добра. Он принялся объяснять ему историю стены. А Посланник, поднявшись со скамьи, взял женщину за руку и, отведя чуть в строну, тихо спросил:

— Чем я так напугал тебя? Что я сказал не так?

— Ничего, — отозвалась она, но испуг ее не прошел. — Просто ты свободно сказал при мне, куда направляешься. … И… Дело в том, что Ананий из рода Иосина умер.

— Как? — изумился Посланник. — Когда это произошло!

— Более пяти лет назад, — и он увидел печаль в ее глазах.

— Откуда же ты знаешь об этом? — Саймей сам не заметил, что все еще держит ее за руку, чуть сжимая ее ладонь.

— Он был моим отцом, — сказала она совсем тихо.

Посланник изумился еще больше.

— Прости, — торопливо заговорил он. — Я, кажется, попал в одну странную историю…. Наверное, было бы правильно рассказать тебе все… Где мы могли бы поговорить?

— Я не знаю, — чуть взяв себя в руки и оправившись от испуга, сказала она. — Но… если хочешь, я могла бы пригласить тебя, господин, и твоих учеников в наш дом. Или же мне прийти к тебе, где бы ты не остановился?

— Мы еще не нашли место для ночлега, — признался он. — Но тут рядом есть караван-сарай… Ты могла бы дойти с нами туда… Хотя это противоречит приличиям…

— Не стоит! — она вдруг решительно вскинула голову. — Если так, и ты, господин. Еще не нашел ночлега, то позволь мне все же пригласить тебя к нам. Еще мой отец открыл наш дом для богатых пилигримов, чтобы они могли отдыхать в удобных комнатах перед посещением Дома Истины. Могу я предложить тебе комнаты?

— Да! — воскликнул Посланник, не скрывая своей радости, что он может быть с ней дольше и даже провести ночь в ее доме, так близко от ее покоев… — Но прежде, могу я просить тебя?

— О чем пожелаешь, господин, — она опять склонила голову в легком поклоне.

— Я прошу тебе, не называй меня так, — улыбнулся ей Посланник. — Мое имя Саймей.

— Хорошо, — женщина тут же смутилась. — Меня же зовут Эстер.

— Звезда! — воскликнул Посланник. — Тебе очень идет это имя.

— Я вижу, ты знаком с языками и умеешь читать имена, — улыбнулась она чуть кокетливо.

— Да, — согласился обрадованный Саймей. — Это парисское имя.

— Хотя мой отец и был Рэмом, — вздохнула она. — Младшей сестре дали имя по желанию матери. Ее звали Леа.

Посланник промолчал. Тот факт, что у этой женщины была сестра, заинтересовал его. Эстер говорила о ней в прошедшем времени. И это могло означать, что именно Леа была избранницей Эммануила.

— Но что же мы стоим, — решительно сказал он, обращаясь больше к мальчикам. — Нам пора. Верхний город не так далеко, но лестницы хороши только с виду.

Арам усмехнулся его словам. Он еще в общине заметил, что его учитель не очень любит ходить по ступеням. Юноша подсадил нетерпеливого Матеуса на осла и повел животное в поводу.

С небольшой площади, что была у Храма Девы, они свернули на одну из узких улочек, где было меньше солнца, и пошли, не торопливо, мимо домов и лавок. Матеус опять вертел головой, стараясь рассмотреть все товары. У одной из лавок он заставил их остановиться, громко крича. На большом лотке лежали разнообразные деревянные болванки с нитками. Конечно, мальчику тут же захотелось рассмотреть их поближе. Саймей не долго думая, купил ему множество моточков самых разных цветов, а заодно и новые иглы. Потом, уже у уличного торговца, он приобрел для мальчика резную шкатулку, куда можно было положить все богатство Матеуса. Но дольше всего они задержались у лавки, где Посланник выбирал себе и Араму талифы. Юноша был сильно смущен, и пробовал возражать, но Саймей видел, как нравятся ученику новые вещи. Он купил себе ярко синий талиф и еще один серый, на смену испорченному. Араму он выбрал темно-бордовый, но не по-царски яркий, а цвета спелой черешни. По совету Матеуса. Купили они юноше и коричневый талиф, так как мальчик рассудил, что тот понадобится его другу в общине. Напоследок они приобрели всем сандалии. Эстер смотрела на них с улыбкой, иногда позволяла себе тихие, но веселые комментарии, когда она спорили из-за цвета нарядов. Посланнику очень хотелось подарить что-нибудь ей, но он не осмеливался, не зная, как воспримет она этот жест.

Наконец, измученные жарой и спорами, они подошли к ступеням огромной лестницы, что вела в Верхний город. Матеус соскочил со спины осла, доверчиво взял Эстер за руку и побежал вперед, громко считая ступени. Араму и Саймею пришлось возиться с ослом, который упрямо не желал ступать на лестницу. Когда же они закончили подъем, Матеус устал и выглядел сонным, Арам и Саймей взмокли, понукая животное. Эстер смотрела на них лукаво и чуть улыбалась. Посланник рассудил, что все красоты города, они увидят позже, и они торопливо пошли к дому Эстер. Он оказался рядом. Отделенный роскошным садом, с аккуратными дорожками, что вели к незаметной двери, скрытой портиком. Прохлада комнат показалась Саймею великим чудом Пастуха, Истинного бога нашего.

— Я тут же распоряжусь о воде для омовения и о трапезе, — сказала ему Эстер, немного встревожено глядя на Матеуса, который уже засыпал прямо на ходу.

— Она красивая и добрая, — поделился искренне Арам, без сил опускаясь в отведенных им покоях на свое ложе.

— Согласен, — чуть усмехнувшись, ответил Посланник.

Вскоре слуги принесли им воды, и сполоснув тела, оба облачились в новые талифы, оставшись весьма довольными своими приобретениями. Мальчик тоже принял омовение, но от трапезы капризно отказался, и Саймей устроил его спать. Он невольно улыбался первый раз в жизни, поправляя покрывало на спящем малыше.

Здесь в этом богатом, но удивительно скромном и изящном по обстановке доме он вдруг почувствовал себя очень юным и счастливым. Будто бы время повернулось вспять, и Посланник вернулся в то беззаботное время, когда тайник деда был еще запечатан, в семье царила любовь и понимание, когда судьба прочила ему светлую карьеру в лоне Матери-Церкви. Но в отличие от тех памятных дней, теперь Саймей видел счастье в другом. Он разрешил себе на миг предаться мечтам, будто Арам и Матеус являются его сыновьями, он любит их и гордится ими, и их маленькая семья живет с ним одной обыкновенной счастливой жизнью.

Посланник, спускаясь по ступеням в гостиный зал, где Эстер ждала из с Арамом за трапезой, ощутил внезапное чувство горечи и обиды. Он понял, что ему не хватает семьи. Его семьи. Детей и жены. Там, дома, в Визасе, у него было несколько наложниц, которых он посещал реже, чем ему хотелось бы, так как дела Феликса часто отрывали его от дома. По этой ли причине, или по какой другой, ни одна из его женщин не принесла еще ему сына. Как он знал, не нажил он детей и от других жен, с которыми судьба устраивала ему свидания вдали от дома. Не раз выпадал ему случай завести короткие, но жаркие связи с вдовами богатых домов в разных городах империи. Но пока род его не имел продолжения.

И сейчас в этом счастливом и тихом месте он сожалел об этом как никогда. Хоть и противны во многом были ему нравы суровых фарсов, но он готов был согласиться с ними в том, что муж, не наживший детей к тридцатилетию, должен быть предан позору. А Саймею было уже тридцать семь….

Эстер ждала их, покорно сидя у стола, сложив аккуратно на коленях руки. Когда же Посланник с учеником вошли в залу, она подняла взгляд к его лицу и одарила Саймея своей потрясающей ласковой, но и лукавой улыбкой. И на сердце у него тут же чуть полегчало.

— Как поняла я из бесед ваших, — тихо сказала женщина. — Ты, Саймей, прибыл из Визаса. И тогда, как хотела бы я верить, обычаи в еде и пристрастия дома нашего будут тебе особенно приятны. Ибо мы сочетаем за трапезой яства фарсские и рэмские.

— Отлично, — коротко согласился Саймей. — Арам, пробовал ли ты визасские кушанья?

— Мне не приходилось, — немного смутился юноша. — Это еда знати.

— Прости, — тут же спохватился Посланник. — Я не хотел напоминать тебе о твоем происхождении. Я просто хотел сделать тебе подарок…

— Мне было бы приятно попробовать эту пищу, — признался ученик с достоинством. — Но если эти блюда предполагают мясо… Я собираюсь до конца блюсти пост по смерти моего бывшего наставника.

— Это очень благородно с твой стороны, — обратилась к нему Эстер. — Я выполню твою просьбу. Но… я думаю, пост предполагает употребление даров моря?

— Наверное, — опять растерялся юноша. — Учитель, ты можешь помочь мне в этом вопросе?

— Время строгого поста минуло, теперь ты можешь позволить себе эту пищу, — благожелательно ответил Посланник. — Ешь то, что ты считаешь для себя приемлемым.

Эстер улыбнулась ученику и хлопнула в ладоши, давая слугам сигнал вносить блюда. Трапеза началась в обычаях Визаса, и первыми подали слуги на стол мезе. Это была целая россыпь закусок из овощей с различными сырами и орехами. После того, как гости испробовали чуть ли не каждую, Эстер распорядилась подать следующее блюдо. Это была фарсская густая и ароматная похлебка лубия с памперникелем, чьи большие ломти испускали приятный аромат, подогревающий аппетит. И новая смена блюд. Теперь это был тунец, приготовленный по рэмскому обычаю с финиками и молодым перцем, плавали в рассоле морские мидии, и к этому украшали стол фарсские салаты с острым вкусом. На десерт же их ждал еще один сюрприз. Специально для гостей Эстер приготовила горячий напиток из зерен какао с молоком. К нему принесли рэмский домашний десерт из фиников, фаршированных орехами и густум из абрикосов.

После принятия пищи Арам выглядел довольным, но его явно клонило в сон. Однако впереди их ждала важная беседа.

— Спасибо за трапезу, — поблагодарил Посланник хозяйку дома. — Ваши повара знают толк в кулинарии. Но как это необычно! У меня много друзей в Верхнем городе, и среди них и рэмские рода, но и там предпочитают кухню фарсов, так как сжились с этим суровым краем.

— Но моему отцу мало традиций одного народа, — чуть улыбнулась она. — Он был удивительным человеком, мой отец. Он часто любил повторять, что империю населяют тысячи народов и нужно успеть взять лучшее у каждого из них. Он изучал обычаи и традиции парисов, фарсов, граксов, рэмов и арибов. И каждый народ очаровывал его.

— Поистине замечательным он был человеком, — согласился с Эстер Посланник.

— Должно быть, его исследования занимали у него много времени и сил, — немного мечтательно заметил юноша.

— О да! Ты прав, мальчик, — отозвалась Эстер. — Благодаря немалому наследству, да состоянию, что сам сколотил отец при жизни. Он мог позволить себе многое. Он часто путешествовал, много читал, он знал всех лавочников Шалема и Лехема, у которых не переставал выискивать древние рукописи.

— Прости, — осторожно спросил Посланник. — Его исследования касались и тем религии?

— Нет, — живо возразила Эстер. — Он не желал касаться этих тем. Он знал многое и о боге Едином, и о Армузе, боге персов, о Маитане и богах арибов. Но это были лишь общие знания. Обряды этих божеств не трогали его.

— Я понимаю, — сказал Посланник и приготовился задать следующий вопрос, который явно опечалил бы женщину. — Прости, что заставлю тебя вспомнить такие скорбные вещи, но я вынужден спросить тебя, как умер твой отец?

Эстер наклонила голову, явно стараясь скрыть от него волнение и печаль. Она сидела некоторое время молча, и Посланник уже думал отказаться от своих вопросов, но тут женщина заговорила.

— Мне трудно говорить об этом, — призналась она ровным голосом, пряча эмоции. — Я все время думаю, что могла бы предотвратить это, если была бы рядом с отцом…Но в тоже время я понимаю, что мне это вряд ли бы удалось. Я же женщина…

— Где же ты была тогда? — решил уточнить Арам, спросив у Посланника молчаливого согласия.

— Мне стоит рассказать вам о моей семье, — слабо улыбнулась Эстер. — Тогда многое станет вам понятно. Отец мой когда-то приехал из Визаса в эту страну и встретил мою мать. Отец был богат и быстро умножил свое состояние здесь. Родители мамы были ему рады. Еще более радовало их то, что отец легко принял традиции нового рода. Многим обычаи фарсов суровы, но отец приходил от них в восторг и следовал им неукоснительно. И все мы были воспитаны по наследию материнского рода. Единственным несоблюдением правил считал он имена, какие дал мне, старшей дочери и сыну. Как ты заметил, Эстер имя парисское. Ананий, имя отца, какое передал он и моему брату, гракского происхождения. Лишь младшую свою дочь, по желанию мамы, назвал он Леа. … — она чуть помолчала, потом тяжело вздохнула и продолжала. — Пять с половиной лет назад, когда мне только исполнилось шестнадцать, отец выдал меня замуж. … Мужем моим стал дальний родственник со стороны матери. Самуил был человеком немолодым, что и следовало ожидать…

— Для фарсов жена входит в брачный возраст в четырнадцать, — рассуждал Посланник. — Ты же ходила в девицах еще два года. Почему?

— Я не могла оставить отца, — пожала Эстер плечами. — Мама умерла от тяжелой лихорадки, а он… Он стал рассеян, плохо следил за делами. Пока брат бывал по его делам в отъездах, я вела хозяйство и смотрела за отцом. После смерти матери его мало что интересовало, он зарывался в свитки и читал, читал, читал….

Она запнулась, полностью погрузившись в свои воспоминания.

— Если бы брат не настоял на моем браке, мне пришлось бы остаться в девицах, — чуть улыбнувшись, закончила она.

— Как я понял тебя, госпожа, — тихо сказал Арам. — В те печальные дни ты пребывала в доме мужа, а брат твой был в отъезде. И что же произошло тогда?

— Тогда Леа влюбилась, — продолжала Эстер ровным тоном, будто отрешившись от горечи воспоминаний. — Выбор ее был хорош, но родственники наши по маме не одобряли его. Отец же вообще не обращал ни на что внимания. Леа была упряма и капризна, как и любая младшая и самая любимая дочь. Я пыталась удерживать ее, пыталась просить и родных о снисхождении к ней, но… Как стало ясно позже, отец мужа, который выбрал Леа, прочил ему в жены другую, что была дальней сестрой и нам. Никто не смел идти против правил… Но Леа ослушалась.

— Позволь я помогу тебе в этом печальном рассказе, — прервал ее Посланник, желая сократить трудный для нее разговор. — Того юношу звали Эммануил. И вместе с твоей сестрой они заключили тайный брак, и жили в нем, как во грехе. И в результате их союза Леа понесла.

— Да, — чуть удивленно согласилась Эстер. — И когда стало в семье известно об этом. Родные требовали кары мужу ее и ей самой. Эммануил же, как уже знали мы, принял постриг и стал недосягаем для мести моих родных. И все горе обрушилось на Леа….

— Но бедняжка умерла в родах, — закончил Посланник.

— Я сожалею о вашем горе, госпожа, — видя слезы в глазах женщины, сказал Арам, чуть кланяясь ей. — Жаль, что мы с учителем заставляем тебя вспоминать об этом…. Но… прости нас… за новые муки, что мы приносим тебе… Как же с этой историей связана смерть твоего отца?

— Просто в тот год, — тихо продолжала Эстер. — Он нашел новую страсть. Теперь волновали его традиции маитан. И вот, когда Леа принесла домой, незадолго до смерти своей одну рукопись…

Она опять запнулась, стараясь подавить рыдания. Посланник с Арамом тревожно переглянулись.

— Вот тогда он был так взволнован, — заставила себя продолжать женщина. — Он читал и перечитывал тот пергамент…

— А что это был за пергамент? — прервал ее Саймей, уже предполагая, что последует дальше.

— Это была странная рукопись, — уже более живо ответила Эстер, ведь тема слегка отклонилась от событий, приносящих ей такую боль. — Она написана на одном из фарсских наречий. Он использовался только в письменном языке, для храмовой переписки последователей Единого. Но на обороте рукописи стояла почему-то рэмская цифра восемь…Эта загадка сводила отца с ума. … — она опять помолчала. — Он расспрашивал Леа о том, где купили они этот свиток, хотел он видеть и Эммануила… Но брат, вовремя вернувшись, ограничил его поиски. Или пытался это сделать. Он отослал Леа ко мне в Ютту. Он написал Эммануилу, прося его молчать о свитке. Но на отца все это не действовало. Он обошел все книжные лавки Шалема, он спрашивал у уличных торговцев. И однажды узнал, что рукопись продал Леа и Эммануилу один старик из бедного квартала. Отец отправился туда… Старика того он нашел, и тот обещал отцу достать еще несколько свитков со странными цифрами на обороте. Они уговорились встретиться днем позже, но…

— Того старика нашли мертвым, — закончил за нее Саймей. — Ведь так?

— Да, — опять удивилась она. — Как только ты узнаешь это, Саймей?

— Вокруг этой рукописи слишком много смертей, — печально объяснил он.

— А видел ли ваш отец кого-то из семьи того старого человека? — спросил Арам.

— Да, — продолжала Эстер. — Видел. И они гневались на отца, называя его виновником смерти. Они проклинали его из-за того свитка. Старец тот был найден на пороге жалкой лачуги, где он и жил, горло его было перерезано, а рядом, на камне, его же кровью был проставлен знак.

— Какой знак? — насторожился Посланник.

Эстер, чуть поколебавшись, пальчиком вывела по столу крест, заключенный в круг. Саймей задумался. Ранее он видел много изображений крестов, знал, что они близки к сакральной символике различных культов, но что означал именно этот крест в круге, он понять не мог.

— Этот же знак увидел и брат мой, — шепотом сказала Эстер, утирая слезы. — Рядом с отцом. Когда нашел его в тот вечер…

Арам шумно вздохнул. Картина ужасного несчастья стала ему понятна. Как и Посланнику. Саймей был поражен угрозой, что нависла над этой семьей. Не задумываясь, он протянул руки и взял ладони Эстер в свои, стремясь ее успокоить. Она посмотрела на него с благодарностью, но тут же опять опустила голову, пряча слезы. Так сидели они в молчании некоторое время. Наконец женщина подняла голову, справившись со своим горем.

— Такова моя история, — с напускной легкостью сказала она, через силу улыбаясь юноше. — Могу лишь сказать, что я долго искала ту рукопись, надеясь спрятать ее, чтобы она больше не вызывала угрозы. Но она исчезла.

Арам посмотрел на учителя. Тот кивнул, давая понять, что все понял. Леа все же успела передать свиток своему возлюбленному. Но знал ли Эммануил о несчастье, что поразило семью его жены. Посланник предполагал, что нет. Иначе не отдал бы ему затворник рукопись так просто. Но должен был знать о тайне свитка Ананий, с кем и вел переписку все эти годы Эммануил.

— Как скоро вернется твой брат? — спросил он Эстер.

— В конце следующей седмицы, — ответила она. — Но ты не встретишь его в этом доме. Он живет во дворце отца. Здесь же лишь я и моя престарелая тетка, что была двоюродной сестрой мамы.

— Почему же ты, как и прежде не ведешь хозяйства у него? — удивился Посланник.

— Мой муж умер чуть менее года назад, — пожала женщина плечами. — Его хозяйство в руках его детей от первого брака. Я же вдова…

И опять Посланник переглянулся с Арамом, поняв недосказанное. По обычаям фарсов, бездетные вдовы возвращались к своей семье на год, пока глава рода не находил ей нового мужа среди родственников. Иначе их ожидала неприятная судьба приживалок. Многих родные отдавали в общины или продавали в храмы. Сердце Саймея болезненно сжалось, при мысли, что эта прекрасная женщина, которой он был так очарован, может быть продана или же отдана неизвестному старику на развлечение. Но он тут же отогнал страшные видения.

— Ну что ж, — отпуская ее ладони, сказал он. — Спасибо тебе, Эстер, за трапезу, за ночлег, за доброту твою и силу. Я сожалею еще раз, что мы обрекли тебя заново пережить твое горе.

— Ты слишком добр, — смущенно ответила она. — Но мне приятны твои слова.

— Арам, — обратился Посланник к ученику. — Я вижу ты устал, не пойти ли нам в покои наши? Пусть Эстер отдохнет от нас, да успокоится. А позже… — и он улыбнулся. — Нас ждет Верхний город!

Эстер улыбнулась в ответ, почти радостно и благодарно. Арам негромко рассмеялся, в предвкушении приключений.

Когда на город стали спускаться сумерки и палящие лучи солнца сменились синей дымкой, когда ветер с моря принес прохладу, они собрались на прогулку. Матеус пребывал в крайнем волнении. Он набрал сластей в дорогу, Арам же положил в свою сумку запечатанный кувшин с соком и питу. Они прошли по узкой улочке, выложенной плиткой, к началу лестницы, которая вела в Нижний город. Потом их маленькая кампания свернула, стараясь коротким путем пройти к Стене Плача, там они долго стояли, пока Посланник рассказывал историю стены заново и вспоминал остальные деяния царя. На фоне темнеющего неба видна была башня Антония. И они направились ближе к ней, желая посмотреть дворец и прогуляться по крытым улицам, что остались в городе еще со времен земной жизни Пастуха, Истинного бога нашего. Когда на небо выкатилась ярко-желтая огромная луна, чуть ущербная с правого бока, они сели у одного из огромных фонтанов, прямо на ступени лестницы, что вела на улицу от одного из дворцов, разделили хлеб и сласти, какие еще остались нетронутыми у Матеуса. Они долго и размеренно говорили о городе Истины, о жизни здесь, о богатствах земли фарсов и ее славной истории. Посланник по желанию Матеуса рассказал немного об обычаях Визаса. С его разрешения Эстер дополняла его рассказы, зная многое по рассказам отца. Когда в Храмах загудели гонги, призывающие на ночную службу, они поднялись и поспешили в ближайший из них.

Саймей, стоя рядом в Арамом, молился так горячо, как никогда в жизни. Он просил Пастуха, Истинного бога нашего, дать Эстер счастливую судьбу, дать ей детей и мужа, кто любил бы ее и был ей приятен. Он молился за своего ученика, чтобы и того не обошла милость божья, так как Саймей предчувствовал высокий взлет юноши в лоне Матери-Церкви. Следующая его мысль была и Матеусе, он желал забрать мальчика с собой в Визас и дать ему возможность развивать свой чудесный дар. Только за себя не просил он, так как глубоко в душе его поселились сомнения. Чем больше узнавал Саймей о рукописях своего далекого предка, тем яснее ему становилось, что именно они привели к смерти и отца Иокима, и брата Дария, и многих других в Шалеме. Тайна его рода несла смерть, возможно, и ему самому. Но он не боялся смерти, он боялся знания, что открывали эти рукописи, потому что Маг, великий Глава маитан шалемских покусился не на судьбу людей, а на судьбу богов. Посланник мог бы сколько угодно говорить иное вслух, но в глубине души он знал, что это истина. И эта истина подрывала самые основы Церкви Пастуха, бога истинного, и основы веры самого Саймея.

Покинув Храм, на ступенях которого ждали Посланника и его ученика Эстер и Матеус, они все вместе отправились обратно. На одной из темных улиц, желая поддержки и тепла, Саймей взял Эстер за руку, и так они дошли до дома, молча храня маленькую запретную тайну этого прикосновения. И войдя в залу, Саймей не выпустил ее руки. Они стояли и смотрели, как Арам уводит Матеуса в их покои. А когда их шаги стихли, они, не сговариваясь, свернули в покои Эстер.