Смерть во имя истины

Глава десятая. Замысел Мага

Небо стало чернильно-синим, огромным и необыкновенно высоким. Под его шатром земля тоже окрасилась в фиолетовые густые тени. Они ползли по белым надгробьям, создавая ауру таинственности и нереальности. Высокая трава кладбища теперь казалась совсем черной, как и несколько кустов, что скрывали вход в Храм. Внезапно Саймею вспомнились его детские страхи, каких много было сейчас у Арама. Он с улыбкой думал о том, как, затаив дыхание, слушал детские сказки о духах и неупокоенных мертвецах, выползающих вот в такие ночи из своих склепов, взглянуть на луну. Саймей тоже поднял взгляд к небу. Лик ночи, огромный, неровный, скошенный вправо мерцал высоко над его головой, окруженный миллионами крупных равнодушных звезд. Маитане верили, что звезды это глаза их Непобежденного бога, что даже в часы тьмы не оставляет людей без внимания и следит неустанно за соблюдением договора, за тем, как шагают смертные дорогой Света. Саймей поймал себя на глупой мысли, что в этот момент Светлейшему известно, куда он направляется и каковы его цели. Но что за дело древнему богу до грешника, кто стремится к истине и смерти?

Посланник опустил взгляд как раз во время, чтобы увидеть заросшую могилу, о камень которой он чуть не споткнулся. Это был древний саркофаг из серого гранита, каких здесь встречалось очень мало. В стране мрамора этот камень считался редкостью и роскошью. Кого же могли хоронить здесь с почестями? Какой вельможа согласился бы быть упокоенным вдали от Некрополя с его роскошными памятниками и стелами? И тут же сердце Саймея подсказало, чья это могила. Он невольно остановился у саркофага, бережно стер пыль с его крышки и замер пораженный. В лунном свете, на холодной поверхности выступило изображение, вырезанное в камне искусно и тонко. Воин, уверенно натянувший тетиву, на которой красовалась нацеленная вверх огненная стрела. Ключ в руках Саймея. … Посланник вынул из чехла и свой ключ. Еще раз погладил он серый камень, будто приветствуя того, кто давно уже спал под ним мертвым сном, будто отдавая последнюю почесть Магу, и пошел, уже больше не медля, по узкой тропе туда, где за кустами уже виднелись колонны храма.

Пустынный зал освещал лунный свет, падающий неровной лужей на пол сквозь рукотворное отверстие в потолке. Саймей замер на самом краю этой лунной лужи и постоял, прислушиваясь. Ничего не нарушало тишины. Звуки умирали здесь, склоняясь перед древним божеством в его доме. Посланник собрался было направиться к правой стене, но, подумав, пошел влево. Он чуть не забыл то, что сказал ему Лукреций. Не то чтобы Саймей собирался открыть ловушку, нет. Он просто хотел удостовериться, что обратного пути у него точно не будет, чтобы не было искушений. Он желал знать, что если у него не хватит сил вскрыть себе вены, то храм сам убьет его. Свет падает вниз, как и озаряет небо. Посланник хотел рассмотреть крепления под факелы, понимая, что скрыто в словах маитанина. В мистериях Главу сопровождали близнецы, которые носили за ним факелы. Один всегда держал светильник обращенным вверх, другой опускал его вниз. Как понял Саймей, крепления для факелов и приводили в действие ловушку. Если повернуть их в одном направлении, заставляя свет литься только вверх. Здесь у стены было совсем темно, но глаза Посланника привыкли к темноте, а потому он смог увидеть, что хотел. Выход ему был перекрыт. Оба похожих на вазы крепления смотрели вверх.

Теперь он мог спускаться вниз. Решительно пересекая зал, Саймей с трудом удержался от того, чтобы не замедлить шаг и не оставить себе еще немного времени. Но он понимал, что тянуть больше нельзя. Сейчас уже, наверное, кто-то из братьев мог стоять у двери его покоев, осторожно стуча в дверь. Его маленькие хитрости вряд ли надолго задержат старейшин. Испуганные смертями, они начнут волноваться, когда никто не ответит им. И тогда они начнут поиски. Кто-то из них, присланный в обитель Лукрецием, отправится в храм. Нет, он не мог больше задерживаться.

Посланник решительно шагнул к правой стене, проверил держатели света. Они располагались правильно, позволяя открыть проход без препятствий. Саймей вставил так долго сжимаемую в руке стрелу в отверстие. Он ожидал услышать щелчок, ожидал скрипа петель, когда каменная дверь начнет открываться, но механизм сработал бесшумно. И вот уже перед его глазами провал вниз, наполненный мраком, где уже ничего не возможно рассмотреть. Только у самой двери, где еще можно было увидеть хоть какие-то нечеткие очертания, Посланник заметил нечто, напоминающее факел. Он решительно протянул руку, невольно делая первый шаг к лестнице вниз.

Что-то сжалось у него в груди, так как он по-прежнему опасался ловушек, о которых забыл, или которые так и не смог разгадать. Но ничего не произошло. Он стоял на верхней ступеньке, правой рукой касаясь факела. Больше не раздумывая Посланник достал кресало.

Путь вниз был не таким долгим, как предполагал Саймей. Он миновал всего два лестничных пролета, и вот перед ним арочный проход, открывающий еще один зал. Внутренние помещения храма были заметно меньше верхних, поражала размерами лишь лестница, широкая, с пологими удобными ступенями. По ней в древности старшие братья, носившие степень посвящения с благородным названием Львы, торжественно вносили в нижний зал еще живого быка. Что бы здесь, под взглядами нескольких изображений бога, Глава мог перерезать ему горло и наполнить кровью чашу. Саймей в свете факела увидел и каменный стол-алтарь, где происходило жертвоприношение. Увидел он и фрески, не тронутые временем и не стертые руками людей. За алтарным камнем во всю стену изображен был Маитан в красных широких брюках, странно перетянутых ремнями, в свободной тунике, подпоясанной почти на самых бедрах, в красной шапочке, похожей на колпак. Плечи его скрывал темный плащ, который раздувался сзади. Будто развернутый ветром парус. И созвездия плыли вокруг Маитана, подчиненные его воле, достойные лишь того, чтобы украшать его плащ. Непобежденный древний бог упирался коленом в холку огромного снежно-белого быка, в другой руке Маитана был нож, уже погруженный в разверзшуюся по толстой шее животного рану. Кровь священного зверя текла в чашу. Сбоку от бога стоял пес, в верхнем углу фрески притаился ворон, у самого копыта быка ползла змея.

Посланник стоя, как завороженный, с гулко стучащим сердцем и осматривал эту священную сцену, стараясь навсегда запечатлеть ее в своей памяти, чтобы позже, она встала перед его взором, когда придет время умирать. Потом он повернулся, желая знать, что ожидает его с другой стороны. Здесь в стене чернели еще два арочных прохода, которые видимо, вели в помещения, где хранились священная утварь и одежды. А между этими проходами была выписана еще одна фреска. Она была необычной и тревожащей. На Посланника опять смотрел Маитан. Он был изображен по пояс, одетый в красную тунику, с еле угадывающимися складками плаща за спиной. Одна его рука, тонкая кисть с длинными пальцами, была поднята вверх, на уровень головы, в другой бог держал мерцающую сферу. Посланник подступил ближе, вглядываясь в лицо божества. Чуть вьющиеся темно-каштановые волосы, спадающие на плечи, разделенные ровным пробором четко надо лбом. Карие теплые, но строгие глаза. Тонкий прямой нос, чуть полноватые губы, будто дрогнувшие в улыбке. Над головой Маитана блестел золотой ореол-нимб, подчеркивающий его божественную природу. Из центра его, образуя корону, расходились семь лучей. Число тайны и истины. Взглянув последний раз на фреску, Посланник стал осматривать помещения. В одном, как он и предполагал, хранились давно истлевшие одежды и утварь. Другая была закрыта. Саймей нашел отверстие и опять вставил в него стрелу. Дверь отъехала с легким шумом. Посланника пробил озноб. Свет факела выхватывал из темноты стол и полку, заваленных пергаментами. Каменная скамья, неширокая, с квадратным сиденьем, была чуть повернута приглашающе к двери. Собравшись с силами и с трудом сдерживая дрожь в коленях, Посланник шагнул в комнату.

Да, не оставалось сомнений, что здесь собраны все свитки Айры, какие Саймею не удавалось найти в Шалеме. Посланник закрепил факел и протянул к пергаментам руки. Он брал каждый из них, чуть развертывал, чтобы был виден номер, проставленный на обороте ремской цифрой. Потом он стал складывать их по порядку. Эта простая работа успокоила его. Он вдруг растерял все свое волнение. Ушли все страхи и сомнения. Его охватило полное и теплое спокойствие. Вернулась уверенность в своих силах, даже радость исследователя, дошедшего до цели. Он улыбнулся своим ощущениям и даже на миг остановился, стараясь, пусть на немного, но продлить это сладостное состояние. Он сидел и смотрел на свитки, осознавая, что перед ним. Пергаментов, написанных рукою Айры, было восемь. Еще один, помеченный цифрой тринадцать, явно принадлежал другому автору. Он интриговал Саймея, как и последний, менее древний на вид, скрепленный печатью императора Конста…

Посланнику очень хотелось распечатать весть от деда первой. Но он сдерживал себя. Вдохнув побольше спертого душного воздуха, который проходил в легкие, будто с трудом, царапая горло, Посланник развернул пергамент, помеченный цифрой три…

«Замысел свой обсудил Маг среди Львов, дабы могли братья его оказать ему помощь в осуществлении. Посвятил он в дела свои и жену свою Елену, коей доверял и любил ее искренне, оставаясь верным ей, как и своему богу. Жена эта пользовалась уважением и почтением в диаспоре, ибо была верховной жрицей богини Анахиты, кою с давних времен почитали как мать Светлейшего.

И в первых числах нисана принесла Елена мужу своему весть о странном обете, что дал первосвященник восьмой чреды главного храма Шалема, что посвящен богу Единому фарсов. Служитель сей вдруг отказался от дара речи, выполняя, как считал он повеление их бога, за жену свою. Вскоре донесли Магу и о том, что жена сего служителя, в годах немалых, не имевшая до сего времени возможности к родам, вдруг отяжелела. Известно было, что семьи фарсов. Кто не способен был к продолжению рода, подвергались осмеянию и позору. Потому первосвященник и принес обет, дабы бог его сжалился над ним, позволив жене служителя перенести срок до родов в здравии и дабы могла она произвести на свет сына. Срок же родов, как стало известно Магу, прийтись должен был на Летний праздник Солнца. И так понял глава, что сей младенец будет первым из тех, что искал он.

Братья долго следили за семьей первосвященника и проверяли колена рода его, и принесли они Магу весть следующую — самую долгожданную. Стало известно ему о девице Мириам, что при рождении посвящена была родителями ее Храму, при коем и прибывала она до той поры, как вошла в возраст женщины и стала способна к рождению. Тогда ее отправили в дом родни, где быстро был найден ей и муж. Девица та происходила из рода царя Дава, из одного из многих колен его. Из того же высокого рода нашли ей и жениха. Плотник богатый из Лехема, что почитали как город Дава, перешедший уже порог мужества, ныне вдовствующий и бездетный. Звали его Исса, был он нравом суров, но, как помнили родичи его, с женами все же ласков. Сей брак не очень радовал его, но, не предвидя другой возможности к браку за годами своими, да получив за жену богатый прикуп, плотник тот согласился.

Церемония помолвки была проведена по всем канонам, и, дав необходимые обеты, Исса возлег с девицей Мириам, дабы указать на новую ее принадлежность ему. Какой же радости исполнился Маг, когда стало понятно по признакам простым, какие проявились уже через пять седмиц, что Мириам отяжелела. И сей младенец был вторым, коего ожидал Глава более всего.

Плотник Исса не был рад сему раскладу, но вынужден был смириться, ибо залог за женою уже был им получен. Ведя торговлю по Десятиградью и в Шалеме, бывал он дома редко, оставляя все хозяйство свое на жену. Мириам была хрупкой и хилой, в доме чужом страдала от одиночества, да и приближающиеся роды пугали ее, ибо ничего не было ей ведомо о рождении детей и вынашивании их. По распоряжению Мага вскоре была та жена окружена братьями общины и девицами из Храма Анахиты, что помогали ей и оберегали ее…

Рождение Солнца был самым почитаемым праздником маитан. И в тот год Маг отмечал его особо, ибо в самую короткую ночь года рожден должен был быть и младенец, на которого возлагал Глава надежды по осуществлению своего замысла. С вечера доставили братья девицу Мириам в Храм, где поместили ее прямо на столе в верхней зале, дабы лучшие лекари Эреца могли помочь ей при рождении младенца. Жена была напугана неизвестными мужами и обрядами, что велись тут же, в чуждом ей Храме. Между схваток кричала она проклятия и рыдала, но Маг был спокоен и не желал над нею сжалиться. По решению его, чудесное сие дитя должно было испустить первый крик свой под сводами Дома Маитана.

В священную ночь собирались братья вкруг Храма, ожидая чуда рождения бога Светлейшего и младенца, за коего так радовал Маг. И когда плотник Исса добрался до места. Дабы забрать жену свою, то, увидев маитан в праздничных уборах, многим числом. Поумерил гнев свой, хотя пришлось братьям держать его, пока Мириам сносила схватки. Глава был возбужден и счастлив. И ранее приходилось ему видеть рождение, так как Елена успела к тому году подарить ему двух сыновей, но и сейчас пребывал Глава беспокойстве. Ибо сей младенец был для него столь же дорог, как собственные дети.

— Запомни сею ночь священную, о Исса! — воззвал он к отцу младенца, который, приняв вина из рук братьев, теперь лишь хмурился молча у входа в Дом Маитана. — ибо в эту ночь рожденный от семени твоего ребенок станет величайшим пророком, коего так долго ждет народ твой!

— Как можешь ты, неверный, говорить о сеем! — в гневе вскричал тогда Исса. — Сие есть святотатство! Как дитя, от коего буду я отрекаться, рожденное в нечистом месте, может вести Словом?

— Он увлечет весь Эрец вслед за собою, — увещевал его Маг. — Я могу видеть скрытое, и я говорю тебе о величии будущем сына твоего! Не отрекайся от него, ибо отречешься ты и от рода своего и от спасения народа твоего. Ежели я, Глава Храма Светлейшего, готов поклониться ему, как не поклонишься ты? Смотри, сколько пастухов рода человеческого ждут при Храме рождения! И все они восхваляют его в молитвах своих, а ты отрекаешься от него?

Сии слова заставили Иссу призадуматься. Но слишком был он напуган ночью той. Сидел он в молчании, заворожено глядя на приготовления маитан к ритуалу. Его сомнения были велики, и братья смилостивились нам ним, стараясь его успокоить. Исса знал, кто есть Маг. Он принял на веру слова его, но не мог постичь, отчего маитане, проклятые Единым, поют хвалы младенцу, что ныне рожает жена его.

Маг же вернулся под своды Дома, желая знать, скоро ли появится младенец на свет. Мириам была измучена родами, но упорно не сдавалась, выкрикивая ругательства и молясь громко богу своему, прося защитить ее от скверны в сеем нечистом месте.

— Клянусь тебе. Глава неверных! — кричала она Магу. — Что не будет ребенку этому любви от меня и добра материнского. Клянусь я, что очищусь в купели Единого от скверны этого младенца.

— Делай, как велит тебе твоя вера, — спокойно ответствовал ей Глава. — Только отдашь мне сего сына, дабы я мог растить и воспитывать его, как истинного царя Эреца. Ибо он и станет царем над всеми смертными, Пастухом душ наших.

И в тот миг она зашлась в крике длинном, и дитя вышло на свет. И совершил Маг чудо, коими славился и прежде. В прорезь в потолке Дома, пустил он стрелу огненную. Когда же взвилась она в воздух, прямо над местом тем вспыхнула в небе комета, свет которой озарил все окрест. А братья все возвестили ее свет криками радости.

Исса был потрясен сим чудом и смирился.

— Я возьму его, — сказал он Главе, войдя к жене своей, куда прежде не допущен был ни один несведущий. — Но знай, никогда не будет во мне веры в него и поклонения.

— Возьми его, — согласился Маг. — Как время придет, на восьмой день дашь ему ты имя Эммануила перед первосвященниками. В миру же будут знать его Иезой, как я сказал. Но не долго тебе быть при сыне твоем великом. Ибо не оставлю я его, сохраняя и взращивая. Жену же свою не вини. Она клянется отдать второго сына своего твоему богу, и впредь будет жить она при тебе благочестиво и праведно. Теперь же ступай. Далее не должно тебе видеть, что будет здесь, иначе не быть тебе более отцом никому.

Братья проводили Иссу, дав ему денег и золота. После же Маг надел парадные одежды и вышел в поле, где уже кружил жертвенный зверь. В ночь ту кровь священная обагрила землю, неся благоденствие людям и миру. Тою же кровь оставил на челе младенца Маг и знак священный, что изображал крест в круге. Так в святую ночь посвящен был младенец Маитану и замыслу Мага….»

Вот и получил Посланник последнее подтверждение. И удивился, потому что теперь уже страшная весть не пугала его, не волновала, как прежде. Не испытывал он отчаяния или боли. Так всегда бывает, когда долго ждешь подтверждения, а, получив его, сразу остываешь. Саймей думал, что больше его поразила жестокость Мага. Он жалел Мириам и мужа ее. Люди правоверные были подвергнуты страшному надругательству. Жалел он и младенца, который был рожден лишь для того, чтобы умереть по замыслу Главы. И это сострадание поразило Посланника. Когда следовало думать о божественном. Им завладели чисто человеческие чувства.

Увидев в этом свою греховность и слабость, Саймей постарался отогнать такие мысли и принялся тут же за следующий свиток. Далее читал он о волхвах, которые получили пророчество от Мага, и пришли по его зову. Саймей был возмущен тем, как легко играл чужими жизнями Глава. Читал он, как Маг направил волхвов, братьев своих по вере, к царю Ириду, где они рассказали о младенце, который «встанет царем над всеми коленами родов фарсов, над всей их землею». Читал, как Ирид, спровоцированный Магом, послал убийц во все дома Лехема, где были младенцы подходящего возраста. И лишь тогда гнев его стал пропадать, когда Айра повествовал известную всем верующим в Пастуха, историю, как посещали волхвы дом плотника. «И тогда сказал Балтасар, что пришел с земли Гипта.

— Теперь в беде ты, о муж. Как и жена твоя и младенец, коему шли мы на поклон. Потому дарую я тебе сундук золота, передаю в руки твои караван свой, чтобы могли вы в эту же ночь бежать в земли мои и скрываться там, пока Маг не призовет младенца, дав знак возвращаться и тебе с женою.

И принял Исса сундук. И Гаспар даровал ему ладана, а Мельхиор — смирны. Сии подарки ценны были, ибо стоили немало, коли надобно было выставлять их на продажу.»

Читал Саймей и о том, что Глава собрал семью плотника в дорогу, дал им провожатых и нянек для младенца и еще золота, чтобы они могли там «жить многие годы, не зная нужды». «Долго держал Глава на руках своего чудесного младенца, и больно ему было расставаться с ним, даже ведая, что грядет и радостная с ним встреча». Посланник отложил свиток. История Айры так увлекла его, что он забыл о том страшном смысле, которую она приобретала для Матери-Церкви и для всех истинно верующих. Мир Саймея сузился до пределов этого помещения с его душным и полным пыли воздухом. До свитков, ждущих на столе. Ему казалось, что он сам сейчас находится там, в далеком прошлом. Он чувствовал то, что чувствовал и его дальний предок, держащий в руках этого младенца, он испытывал его боль и страхи. Да, это была тайна его рода, хранимая из поколения в поколение, и память его крови. Это было похоже на те чудеса, что когда-то творил Маг. Саймею казалось, что строки с пергамента рождают видения, которые он переживает так, будто видит события тех дней своими глазами, и он даже не старался скинуть с себя эти чары.

Следующий свиток рассказывал о том, как прибыл Иеза с учителями своими из Гипта. «… Как рассудил Глава, смерть Ирида сняла угрозу с жизни мальчика, но все же опасался за него Глава, когда власть в Эреце принял сын того царя, так же Иридом именованный. А посему рассудил Глава, что Иезу следует везти в Назреет, далекий город, что в провинции Ха-Галил. Сие отвечало и замыслам его, ибо он не желал, чтобы взращенный им пророк сразу был принят фарсами только по месту рождества его. Из Ха-Галила многие шли пророками и были казнены унизительной смертью у столба позорного за волнения веры. И желал Маг такую же угрозу навести и на Иезу. Ждал он в провинции Иезу, покуда возили того в Шалем, в центральный храм Единого, дабы прошел он все положенные мальчикам обряды.

В Назреете имела диаспора школу, где теперь устроился Маг, передав титул Главы одному из Отцов временно. Елена сопровождала его с сыном старшим, ибо младший был уже отдан в обучение астрологу, каковой так желал его. И вот во врата школы въехал караван…»

Посланник явно представлял себе солнечный день, дорогу, которая вела через весь маленький город, мимо глиняных хижин, зарослей кустов и цветников, мимо полей и холмов к огромной усадьбе, с богатым домом и многими строениями. Казалось Саймею, что эта школа должна была напоминать и школу Лукреция, в которой был он сегодня. Эта мысль вызвала у него улыбку и какое-то теплое чувство благодарности к слепому старику, свято чтящему традиции. «… И встречали караван сам Маг и женою, сын их и многие ученики, что жили в той школе. И мальчик, что прибыл сюда, был удивлен и растроган, ибо еще негде так не приветствовали его.

— Здесь обретешь ты родных, что любят тебя, — сказал ему Глава, обнимая за плечи, как юного воина в кругу товарищей. — Обретешь и друзей и учеников, когда придет время.

И стал Иеза жить при школе. Маг любил его, как одного из сыновей собственных, обучал его лично тем ритуалам, что должен был знать лишь Глава, передавал ему свои знания, что почитались магией.

Бывал Иеза и на других занятиях, где давали ему навыки лекарей париских, астрологов и математиков. Изучал он историю бога Ормаза, историю Святейшего и все, что могли дать ему об истории бога фарсов. Здесь учился он с товарищами, к каковым привык быстро и привязался. И был у него друг близкий, с коим не желал расставаться он, будто с братом родным. То был смуглый отрок Еута, из семьи, что жила в Кариоте. Еуту выкупил Маг у родичей его, когда те желали предать его в рабство. Глава определил для сего отрока роль отдельную, и долго готовил его к ней, не раскрывая покуда сути. Еута был робок и боязлив, нуждался он в друге верном, каковой будет всегда вести его за собою. Был отрок ласков и нуждался в ком-то, кому мог подарить свою верность.

И Иеза нуждался в нем, лишенный любви родительской и любви своих братьев, что народились у Мириам позже. Потому Маг был рад, когда мальчики завели столь сильную дружбу. Так стало их двое. Но и остальные любили Иезу и прислушивались к словам его, готовые идти за ним. Глава и наставники были довольны, ибо то нарастала новая смена посвященных, кто позже должен был занять свои места в Доме Маитана».

Теперь Посланник видел весь замысел Мага. Он уже предугадывал его мысли. Эти мальчики, обучавшиеся в школе вместе с Иезой, которые позже войдут с ним в Храм, тоже имели свои роли. Их было двенадцать. Их пошлет потом Маг в помощь тому, кого называют теперь Пастухом. Они понесут Слово его в другие земли, когда покинет он мир, приняв мученическую смерть. Саймей восхищался Магом, дерзостью и простотой его замысла. Ало кто из смертных способен был бы на такое. Да и мало кто из смертных имел такие знания и магию, которой обладал Глава. Так же с замиранием сердца понял Саймей, что учили тех юношей тем же наукам, в которые когда-то был посвящен и он. И теперь Посланник понимал, что, не имея этих знаний, что традиционно передавали Маитане своим отпрыскам, он не смог бы подняться так высоко, и при этом остаться свободным от обетов и правил. Он не стал бы самим собой и не смог бы пройти указанный ему путь. И это больше не смущало и не пугало его. Саймей был горд, что является достойным сыном своего рода.

Когда Саймей развернул следующий свиток и стал читать, то был немало удивлен. Здесь говорилось о том, как, достигнув всего двадцати лет, Иеза был уже посвящен в Львы. После долгого сурового поста и множества истязаний плоти, он принял посвящение, которое было представлено как немалое испытание, хотя сам ритуал не описывался. Впервые вместе с Еутой и еще двумя своими товарищами получил он разрешение сопровождать Главу в подземные залы и участвовать в основной церемонии. После, когда братья вкушали праздничную трапезу, он пожелал остаться один и вышел на воздух. «Пусть дух его был достойно закален Магом, тело истощилось от испытаний. Вдохнув ночного воздуха, что нес свежесть после духоты залов, Иеза пошатнулся, чувствуя головокружение. Когда же начал он оседать на землю, чьи-то руки подхватили его. И с удивлением понял Иеза, что помощь оказал ему молодой муж, что одет был в одежды служителей Единого. И тут же узнал он в том муже брата своего единокровного.

— Что делаешь ты здесь, брат? — в волнении вскричал Иеза. — в священные ночи находится тебе при нашем Храме опасно.

— Я не боюсь гнева твоего бога, — надменно отвечал ему родственник. — Смотри, я подал руку неверному и не брезгую этим, ибо так учит меня мой истинный бог. Поступил бы ты так же со мною?

— Мой бог учит меня, что неверных не существует, — ответил ему Иеза, улыбаясь добро. — Зло в людях, а не меж богов.

Брат его отступил чуть в изумлении от таких речей. Но тут же вздрогнул, отведя от Иезы взгляд. К ним спешил от входа Еута.

— Убери от него руки! — гневно кричал он. — Сие мой брат, и ежели готовишь ты зло ему, когда он немощен, а постою за него.

— Не надо, — резким голосом возразил другу Иеза. — Он мне такой же брат, как и ты Еута. И он предложил мне помощь, помогая, хотя и разнят нас веры.

— Видишь! — воскликнул тем временем родственник его. — Ты говорил, что равны мы, а твой иноверец стремится отринуть меня. Так где же твоя правда?

— Зло в людях, — опять повторил Иеза. — И если бы мог я отдать себя, дабы стереть это зло с сердец их, я бы отдал. И этому учит мой бог. Как учит твой бог тебя добру как к верным, так и к неверным.

И опять отступил от него брат, задумчиво глядя на Иезу. и только в этот момент увидел тот, что за плечом родича стоит женщина. Она была тонка и хрупка, как девица, хотя лицо ее выдавало возраст старший, ибо была она уже матерью не единожды. И замер Иеза, глядя на нее.

— Ты пришла в праздник мой! — ласково обратился он к ней через несколько мгновений, что пугали всех тишиною своею.

— Я пришла за своим сыном, — ответила женщина, и за руку взяла брата Иезина, намереваясь вести его прочь.

Ничего не ответил ей Иеза, лишь, встав с трудом, поклонился ей до земли. Брат же его разгневавшись, увел мать в темноту прочь от Храма.

— Как можешь ты терпеть это? — возмутился тогда Еута, указывая им вслед. — Как позволяешь ты им приносить тебе боль?

— Мне не больно, — ответил ему легко друг. — Они моя семья, и хоть не принят я ими, они пришли сюда в эту ночь.

— Чтобы вновь проклясть тебя!

— Чтобы вернуть меня, — возразил Иеза. — Ибо они любят меня.

— Они любят лишь своего бога, — спорил с ним Еута. — И ради него способны забыть многое в сердцах своих, как бросают они нас ради своих правил, что придуманы жестокостью Единого.

— Они не бросали меня, — удивился тогда Иеза. — Иначе бы не последовали они за мною в Назрет. Как ты можешь говорить так, будто твоя мать бросила тебя!

— Не мать, — сказал тогда тихо Еута. — Она была лишь наложницей, когда у жены отца моего не было детей. Когда же родила ему жена, он продал меня, а мать мою забил до смерти. Ты говоришь, что зло в людях. Но как можем мы стереть это зло, ежели разъедает оно и наши души?

— Тогда отдай им свою, — молвил Иеза. — Увидев чистоту и Свет, они раскаются и придут к Маитану на суд, растеряв печальный груз свой.

— Неужто этому учит тебя Маг? — спросил Еута, опять начав гневаться.

— Нет, — спокойно отвечал ему друг. — Этому учит меня Маитан.

И стоял Маг в темноте, укрывшись за колоннами, и слушал слова ученика своего, и сердце его разрывалось от боли, ибо поистине на мужа этого юного снизошел истинный Свет Непобежденного. Понял тогда Маг, что ежели не хватило бы у него сил духовных пожертвовать этим названным сыном своим, Иеза сам пошел бы по той тропе, что ему предначертана. И испугался этого Маг, ибо была в Иеза сила божья, истинная и несущая Свет.».

И вот это привело Посланника в изумление. Он чувствовал, что Маг не учел чего-то в своем замысле, или может был предок Саймея просто орудием богов и сам не понимал в полной мере суть этого замысла. И вот теперь, поднявшись со скамьи, Посланник мерил шагами тесную комнату, чтобы размять мышцы, и понимал, почему так советовал ему слепой старик Лукреций дочитать все свитки до конца. И вновь все это начало пугать его. Теперь Саймей думал, что в истории, описанной Айрой, заключается совсем другая тайна. Та самая, которую много лет назад раскрыл Еуте Иеза. Зло в людях. Сколько бы жизней пожертвовала Церковь, чтобы скрыть истинное воспитание Пастуха? Сколько убийств совершили бы служителиради высокой цели спасения верующих от настоящего знания? А скольких за эту же тайну могли бы убить маитане? …

Следующий свиток ждал его. В этой части рассказывал Айра о том, как Маг и все его ученики приехали в Шалем. В ту пору начал проповедовать в землях Эреца некий пророк, кто жил в пустыне, кто ходил в нищенских отрепьях и возвещал приход мессии. И уже знал Маг в душе, кто этот проповедник. Ему не надо было указаний звезд, что когда-то дал ему Лукреций, ему не надо было донесений его братьев и слуг. Тот пророк был истинным Помазанником фарсов, которого они так долго ждали. И теперь предстояло Магу противостоять силе Единого в этом поединке. Тогда он решил, что настало время раскрыть свой замысел Иезе. Долго собирался Глава с силами перед этим объяснением. И совпало это с тем годом, когда в Зимний Праздник Солнца Иеза был избран Главою и впервые свершал ритуал.

«Стоя на краю поля, по которому в тот момент кружили молодой глава и священный зверь, думал Маг о том, что лучше было бы его любимому ученику, принятому Магом, как сын, умереть здесь же и в сей час от рогов и копыт быка. И сие было бы для него более милосердной судьбою, что уготовил для Иезы сам его учитель. Много лет обучал он этого молодого мужа магии и наукам, сделал из него воина и вождя, но лишь затем, чтобы после отдать его в руки толпы на страшную смерть.

Но не свершилось пожелание Мага, ибо Маитан защищал главу. Зверь был повержен, и кровь его в ту ночь опять оросила землю, неся ей плодородие, смывая с душ людских грехи и пороки. Иеза же был счастлив и весел, будто не он сейчас рисковал собою ради братьев и всего мира, танцуя со зверем, как когда-то танцевал с ним сам бог.

— Отец! — обратился он с почтением к Магу. — Исполнил ли я свой долг? Доволен ли ты мною?

— Да, — грустно ответил ему Маг. — И это доставляет мне боль.

— Неужто ты боялся за меня? — удивился Иеза. — Поверь, даже если бы пал я от рогов зверя, то силою мысли моей вернулся бы я из-за грани, дабы свершить эту жертву.

— Я не в первый раз слышу, сын, что ты готов жертвовать собой, — сурово заметил тогда Маг. — Почему ты так настроен на это? Кто учил тебя сему?

— Так говорит мое сердце, — ответил Глава. — я много думаю об этом, отец. Я вижу тебя и нашу госпожу Елену. Вижу вашу любовь ко мне, чужому для рода вашего и даже вашей веры, но принятого вами. Никогда не испытывал я страданий в доме твоем. Как и любой брат мой. Я знаю, ты бываешь жесток. Я знаю, что жестоки бывают другие. Но так создано богами! Маитан, Светлейший бог наш стоит денно и нощно на страже Договора, следит, как каждый из нас борется с собою. И в этом суть жизни. Но многие прекратили бороться, и теперь блуждают во тьме, мучимые грехами. Я чувствую это, как ты учил меня. …

— И ты считаешь, что ты! человек! Можешь изменить это? — возмутился Маг, радуясь в душе словам его.

— Я лишь хотел бы это сделать, — возразил ему Иеза, чуть склонив голову в почтении, как примерный сын. — Я говорил тебе про Маитана, который ждет своих сыновей на Суд свой, ратуя за Свет в их душах. А разве не того же ждет от своих сынов Единый? Не потому ли обещает им мессию? Бог есть Свет.

— Но ты говоришь о разных богах? — внезапно слова ученика начали пугать Мага.

— Иногда я думаю, отец, и прости меня за эти мысли, что бог один… Просто мы даем ему разные имена.

— А если бы маитанин пришел бы к фарсам и учил бы их? — жадно ждал Маг от сына ответа.

— Я знаю, — тихо сказал ему тогда Иеза. — Для того ты и растил меня, ведь так?

И отошел Маг в слезах. Он боялся теперь Иезу и проклинал себя за жертву, которую приготовил он своему богу. Так же в слезах стоял рядом с Главою и Еута.

— Как можешь ты? — спрашивал он. — Ты заставляешь меня сомневаться во всем, что знал я, во что верил. Если бог Единый един с нашим богом Светлейшим, то зачем мы нужны в этом мире? Как можем мы служить ему? Ежели он так же жесток к нам, что требует наших жертв, как и бог фарсов.

— Это наш выбор, Еута, — ответил Иеза. — Мы выбираем свой путь. И я решил для себя.

— Так решил за тебя Маг!

— Нет, — улыбнулся тогда Глава другу. — То мое решение. И Маитана. Ибо я зову бога этим именем и верю в него всем сердцем и понесу от него Свет.

— И ты готов отдать себя на муки? На смерть?

Молчал тогда Иеза, но, через несколько мгновений, он посмотрел на Еуту твердо и сказал.

— Ты прав, сие выше моих сил. Но… Сомневаешься ли ты во мне, друг?

— Нет! — искренне вскричал тогда Еута.

— Тогда помоги мне, брат, — просил Иеза. — Отдай меня им, поддержи, когда я оступлюсь.

Отшатнулся от него Еута и побежал в темноту, горько рыдая…»

Восьмой свиток о Валии Глате отсутствовал, но Посланник хорошо его помнил. Итак, после Маг вступил в чисто политическую борьбу и заставил царя арестовать пророка. Это Саймей знал и из истории, сохраненной церковью. Девятый свиток навевал грусть. Здесь пути Мага, Иезы его товарищей расходились. Будущий Пастух отправился в пустыню, где постился сорок дней, Саймей читал об искушениях Иезы, понимая, зачем Айта включил это в свою историю. Уж слишком идеальным выглядел ученик Мага, здесь же, в своем уединении он был слабым человеком. Он голодал, страдал от страха и боли. Он мысленно говорил со своим учителем, изливая на него свои муки и жалобы, он плакал о Елене, которая внезапно умерла в то время, он звал Еуту, который покинул его и до сих пор мучался своими сомнениями. Иеза выдержал испытание, когда все печали переполнили его и он отрешился от них, переживая горе Мага, страдания лучшего друга, страхи своих братьев. Это было истинным очищением и сильно изменило Пастуха. Исчезла его мягкость и радужное восприятие мира. Священный зверь был теперь только животным. Иезу теперь тревожили люди, и путь, который вел его к ним. Он стал сильнее и растерял свою наивность. Теперь он не просто знал, что надо сделать и трезво планировал свои будущие действия. Он знал, что является просто игрушкой в руках Мага, и смирился с этим, потому что его воспитали таким, его создали идеальной жертвой. И он принимал это, потому что и сам желал… возвыситься, стать царем над всеми смертными и умереть на пике славы. И это было его самым сильным искушением, потому что в душе Пастух остался тем же ласковым мальчиком, любившим людей. Он желал возвыситься, но видел это своей благой целью, так как верил, что он способен кого-то спасти.

Еута пребывал в тревоге, он не знал, может ли он совершить то, о чем просил его друг. Он был беззаветно предан ему, и с одной стороны не смел отказать в помощи, а с другой именно эта любовь к Иезе не давала ему даже думать о таком поступке. Вера его тоже подвергалась испытаниям. Он перестал считать Маитана богом Света и сровнял его с Единым, которого ненавидел. И теперь Еута не знал, что делать, так как все его братья были преданы Непобежденному, он перестал чувствовать их родство, хотя нуждался в нем больше прежнего.

Маг же оплакивал жену. Он страдал без нее, страдал от отсутствия своих учеников и братьев, которые теперь были разбросаны по всей стране, мостя дорогу Пастуху. Он оставался в бездействии, лишь ожидая новостей. И только внуки радовали его. Старший сын Айра подарил ему двоих. Младший же Аврелий только нашел себе жену, но та еще не отяжелела. Аврелий был при отце постоянно. Он был практически фанатично предан их делу. Он вдохновлял отца, он читал для него звезды, ища даже самые малейшие намеки на их победу, он старался устранить все препятствия, хотя в этом отец сдерживал его, так как многие преграды он установил сам, чтобы смелый его замысел выглядел более натуральным. Маг продумывал, как поступить дальше в истинным пророком фарсов. Темница не могла долго удерживать его, да и верующие стекались под окна камеры и внимали пророчествам узника.

Когда же Иеза вернулся из пустыни, то решил крестить людей по примеру истинного пророка, вкладывая в обряд иной смысл. Ибо сей ритуал изначально был посвящен Маитану, и пророк фарсов лишь заимствовал его в своих целях, найдя привлекательным. Теперь Иеза восстанавливал истинную суть обряда.

Близился Зимний праздник Солнца, когда Иезе исполнялось тридцать лет — возраст мужества и проповедования, а после он должен был отправиться по стране. И в канун праздника пришла весть, которая обнадежила Мага и заставила его радоваться впервые со дня смерти жены. Узнал он, что дочь царя, воспылавшая любовью к фарсскому пророку, была отвергнута им, в отместку девица упросила отца казнить узника. Так исполнилось еще одно пророчество звезд. Маг снова поверил в свой успех и правильность своего замысла. Он благословил Иезу на проповедование и простился с ним, зная, что теперь встретиться им предстоит только день смерти Пастуха.

Хорошо помнил Саймей содержание и десятого свитка, который теперь хранился в библиотеке Высочайшего в Шалеме. Он знал, что путь свой прошел Пастух до самого города Истины, а потому тут же взялся за одиннадцатый свиток.

Он читал, как Маг через Моиса заставил Дрион арестовать Иезу. Читал он и о последней трапезе Пастуха, где завещал он своим товарищам хранить обряды Маитана и передавать их всем, кто пошел за ними. Тут же узнал Саймей, как прощался Иеза со своею женой Магдалой, которая так же шла за ним, хотя и не была посвящена богу, потому что женщины не допускались в общины Маитана. Магдала была беременна, и Иеза видел в своей любви к этой женщине и будущему ребенку единственную вескую причину отказаться от своего служения. Но он уже не мог ничего изменить, и она благословила его.

Когда Саймей дошел до описания последнего разговора Пастуха с его лучшим другом, то на лестнице, о существовании которой к тому моменту Посланник уже просто забыл, раздались шаги. Саймей резко вернулся к действительности. Его сердце бешено заколотилось, будто от испуга. Он на миг представил, что убийца, а он не сомневался, что слышит его шаги, не даст ему возможности дочитать рукописи до конца. Нет, такого он не мог допустить. Вспомнил тут же Посланник и свое обещание, что никто не остановит его, когда он поднимет руку на того, кто пытался убить его мальчиков. И сразу все встало на свои места. Так долго желаемая семейная тайна была уже забыта, теперь Посланник стоял посреди комнаты, сжимая в руке клинок. Он был готов завершить то дело, которое почитал главным.