Смерть во имя истины

Глава четвертая. Новая жертва

— Арам, — позвал он юношу.

— Да, учитель, — послушник оторвался от своего свитка.

— Давай отложим это, — сказал Саймей. — У тебя наверняка тоже устали глаза. Да и пора нам к брату Маркусу.

Послушник начал скатывать свиток, но делал он все это нехотя.

— Ты так увлекся чтением? — заметив это, спросил Посланник.

— Нет, — после небольшой паузы сознался юноша. — Просто мне немного не нравится, что ты считаешь брата Маркуса замешанном в этом деле. Он нравится мне, и я не могу поверить, что …

— Мне он тоже нравится, Арам, — улыбнулся Саймей. — И я не считаю его в чем-то виновным. Просто я уверен, что он может нам помочь. Не спеши с выводами. Увидишь, я буду прав.

— Он добрый человек, — заметил послушник, не глядя на учителя.

— Да, — опять подтвердил Саймей. — Как и многие другие из наших братьев общины. Но ты должен быть готов, что в результате убийцей твоего учителя окажется кто-то из них. Но могу тебе точно сказать, что это не брат Маркус.

Юноша кивнул и посмотрел на него вопросительно. Он готов был идти.

— Возьмем эти свитки с собой, — решил Посланник. — Так мне будет спокойнее.

— Я с них глаз не спущу, — пообещал Арам, пряча пергаменты в суму, лямку которой он перекинул через плечо.

Они отправились искать брата Маркуса. Они прошли по аллеям сада по одной из многочисленных дорожек. Потом перед ними открылось поле, где трудились братья. Солнце пекло нещадно, хотя время только приблизилось к десяти утра. Братья трудились. Возделывая грядки, небольшие, но многочисленные. Посланник поискал глазами брата Маркуса. Однако не видел его.

Арам живо прошагал вперед и обратился с вопросом к одному из работающих, то был ариб хмурого вида, занятый работой. Не поднимая головы и не оставляя трудов, тот махнул рукой в сторону восхода святила.

— Он в мастерских, — сообщил Посланнику ученик возвратившись.

Они продолжили путь и вскоре, по неглубокой меже прошли к постройкам, которые виднелись на востоке. В одной из них, залитой светом, который падал сквозь огромные окна, где пол был засыпан опилками, трудился брат Маркус. Посланник залюбовался его работой. Блюститель хозяйства, одетый в ремскую короткую тунику, стоял у верстального стола и вытесывал доску, придавая ей идеальную ровность. Тело его блестело от пота, а на лице была светлая задумчивость и сосредоточенность. Брат Маркус трудился с упоением, получая от работы удовольствие, какое многие бы получили от молитвы.

— Брат, — приветливо окликнул его Посланник.

Тот поднял голову, неторопливо утер пот со лба, потом радостно улыбнулся гостям.

— Привет тебе, брат! — Посланник не удержался и тоже ответил ему улыбкой. — И тебе, послушник Арам. Рад, что вы все же выбрались ко мне.

— Мы же договаривались, — напомнил Саймей и с интересом осмотрелся кругом. По дальней стене выставлены были кресла и столы. Добротно стачанные, богато украшенные аккуратной резьбой. Не хватало только обивки, лака и позолоты. — Неужели эти прекрасные изделия сделал ты?

— Я не закончил, — брат Маркус немного смутился от похвалы, но было видно по лицу, что беседа о ремесле ему приятна. — Видел ли ты, брат, стол и кресло настоятеля нашего Иокима? Вот таков мой труд законченный.

— Я был бы счастлив увезти с собой в Визас один из этих предметов, когда они будут завершены, — совершенно искренне сказал Посланник, живое воображение его дорисовало недостающие детали мебели, и это восхитило его.

— Что ж, — Маркус отошел от верстака. — Я буду счастлив сделать одно из них для тебя.

— Два, — тут же быстро сказал Послушник, не замечая, что стал похож на восхищенного мальчишку в лавке сладостей. — Одно я подарил бы Феликсу….Я имел ввиду Главу Матери-Церкви нашей.

— Могу предложить три, — чуть лукаво улыбаясь, щедро предложил Маркус. — Может, кто из твоих родственников тоже захочет такое.

— Ты щедр, — заметил Саймей. — И я с удовольствием возьму три. Отец будет в восторге! И я заранее благодарен тебе. А ты успеешь?

— Не сомневайся во мне, брат, — брат Маркус был горд своим мастерством и ликовал. Что Посланник так высоко его оценил.

— Но я обязательно заплачу тебе, — решил Саймей. — Такой труд не должен оставаться без оплаты.

Тут брат Маркус смутился. Посланник удивился, как легко по лицу блюстителя хозяйства можно читать его эмоции. Здесь в общине интриги и коварство были наверняка такой же неотъемлемой частью жизни, как и при дворе Феликса. Да и нрав этой страны не располагал к искренности. Но брат Маркус был исключением из правил.

— Я настаиваю, — властно сказал Саймей, понимая, что блюститель сейчас начнет возражать.

— Тогда… — брат Маркус немного запнулся. — Хотя бы кресло для Главы Матери-Церкви нашей отвези подарок от меня … задаром.

Посланник добродушно рассмеялся.

— Он будет тронут и смущен, — предупредил он брата Маркуса. — Но я выполню твою просьбу. Но вот теперь я думаю, не слишком ли я отвлеку тебя, если попрошу провести меня по всему вашему хозяйству с экскурсией?

— Я дал тебе слово, и выполню его, — твердо ответил блюститель.

Он быстро отошел от стола, взялся обеими руками за жбан, что стоял тут же у стены, поднял его над головой и окатил себя водой.

— Ох! Ну и силен же ты, отец Маркус! — восхищенно воскликнул Арам.

Посланник и блюститель дружно рассмеялись. Юноша, так же улыбаясь, подал брату Маркусу тряпицу, специально приготовленную для обтираний. Блюститель сердечно поблагодарил его, накинул талиф и жестом показал Посланнику, куда идти.

Блюститель вел их по мастерским, развлекая беседой. Говорил он с увлечением и гордостью, так как большее из того, что он им показывал, было сделано под его опекой. Увидели они мастерские плотницкие и ткацкие, где трудились старшие братья каждый день по утрам. Помещения эти больше походили на крытые галереи, окна в них были огромны и занимали почти все пространство стен от потолка до пола, скрепленные лишь колоннами и арочными сводами. Здесь пахло опилками, красками, шерстью, но запахи эти казались уютными и теплыми и не раздражали носа.

Далее провел их Брат Маркус в помещение, где старшие послушники занимались резьбой по дереву или же росписью по ткани. В углу, у самого окна заметил Саймей мальчика лет восьми, что сильно его удивило. В общины принимали подростков только после посвящения. То есть после того, как им исполнялось одиннадцать. Мальчик сидел с куском холста и иглой, увлеченный своим трудом.

— Это сын одного известного вельможи, кто в последних числах тевета покинул наш земной мир, — рассказал брат Маркус. — Старшие братья его отказали мальчику в доме, но согласны были платить за содержание его в общине. Он еще мал для посвящения, но безмерно талантлив в столь редком искусстве, как роспись холста. Я выражаю надежду, что как придет час его стать одним из братьев наших, мне будет позволено взять его в ученики.

— Могу ли я говорить с ним? — тихо спросил Посланник.

— Отчего нет? — брат Маркус по привычке своей решительно двинулся к мальчику. — Пойдем со мной.

Они подошли совсем близко и остановились так, чтобы не загораживать юному мастеру свет.

— Матеус, — мягко обратился брат Маркус к мальчику. — Я привел к тебе Посланника Главы земного царства Пастуха, Истинного бога нашего. Он желает говорить с тобой.

Юноша поднял на Саймея глаза, ярко-зеленые, под цвет молодой листвы, и взгляд его был сосредоточен и серьезен. Посланник обратил внимания, что в лике мальчика нет и намека на гордыню, либо же, наоборот, на страх и заискивание.

— Привет тебе, Посланник, — сказал Матеус, будто обращался к равному.

— И тебе привет, — Саймей улыбнулся. — Я из Визаса, где можно встретить много талантливых мастеров, кто расшивает холсты. Я восхищаюсь этим видом мастерства, а потому прошу тебя разрешить мне взглянуть на твои труды.

— Смотри, — мальчик повернул к нему холст столь небрежно, будто бы дело, которым он был увлечен многие часы, вдруг мгновенно перестало интересовать его. — А ты знаком с теми мастерами, о которых говоришь?

— О да, — Саймей изучал сделанный углем рисунок по холсту, который после должен был стать изумительной картиной. — Некоторые из них состоят на службе при дворе Главы Дома Истины. Они расшивают ему лики Пастуха, Истинного бога нашего.

— А разве позволено смертному изображать лик его? — мальчик нахмурился.

— Здесь в твоей стране считают, что нельзя его изображать, — охотно объяснял Саймей. — В Визасе же, да и во многих других местах, это считается приемлемым.

— А где еще ты бывал? — мальчик полностью потерял интерес к своему труду и отложил холст.

— Это долго рассказывать, — Саймей улыбнулся. — Если хочешь, зайди ко мне после обеденной трапезы с готовыми твоими работами, и я расскажу тебе все, что тебе будет интересно.

— Я могу зайти к тебе только после трапезы вечерней, — подумав, с присущей всем детям трогательной серьезностью, ответствовал Матеус. — Днем меня ждут занятия.

— Хорошо, — улыбнулся Саймей. — Я буду ждать тебя вечером.

Кивнув мальчику, он посмотрел на брата Маркуса и Арама, готовы ли они продолжать путь.

— Теперь я поведу тебя через поля, и кладовые наши, — шагая к выходу, объяснял брат Маркус.

— Там ты еще не был, учитель, — сказал Арам. — Если здания, где живут братья, и классы тебе уже знакомы, то в эту сторону я тебя еще не водил.

— Неужели община занимает такие обширные земли? — удивился Саймей. — Ты же говорил, что она не так велика, как другие Дома Веры.

— Не велика, — улыбнулся Арам, и гордости в его взоре было не меньше, чем на лице брата Маркуса. — Однако мы умеем использовать то, что нам дадено, с пользой.

Они опять шли по меже, между гряд, где продолжали трудиться другие братья. Теперь уже хозяйство общины и это поле не казалось Посланнику столь уж большим, как в тот момент, когда он увидел его впервые. Приятно поразил Саймея и небольшой фруктовый сад. Он с любовью огладил ствол гранатового дерева, что росло здесь вместе с еще десятком таких же.

— Учитель любит гранаты, — хитро улыбаясь, сказал Арам брату Маркусу.

— Сегодня же принесут в покои твои спелых плодов! — с радостью пообещал Саймею брат Маркус.

— Мне бы следовало протестовать, — рассмеялся Саймей. — Однако природа моя просто не позволяет отказываться от такого подарка.

Так и продолжали они путь за легкой беседой, пребывая в приподнятом настроении, и Саймей думал, что грустно ему будет менять это, однако, он был обязан спросить Маркуса о том деле, за которым и пришел к нему. Исследовав заполненные кладовые, они свернули на тропу, что вела от строений этих по саду.

— И куда мы выйдем теперь? — с интересом спросил Саймей.

— Если так и идти прямиком, — живо отозвался брат Маркус. — То дорога приведет нас прямо к дому, где расположены покои старейшин.

— Так ты возвращаешься после трудов своих? — опять спросил Посланник.

— Да, — и брат Маркус улыбнулся. — Здесь пролегает путь мой в начале дня и по его окончании.

— И здесь ты встретил в ту печальную ночь настоятеля вашего Иокима?

Посланнику было больно наблюдать, как радость пропадает с лица брата Маркуса, и на смену ей приходит скорбь. Однако, мысль, что не видит он страха во взоре блюстителя, Саймея грела. Это могло означать только одно, за ту встречу брат Маркус не считал себя виноватым, потому что ничего плохого он настоятелю не делал.

— Я почти прошел мимо, — чуть заикаясь, будто воспоминания эти все еще волновали его, ответил после некоторой паузы брат Маркус. — Но тут…Я просто услышал стон. И обернулся. Настоятель был на одной из скамей…

— Подожди, — прервал его мягко Саймей. — Лучше покажи мне это место.

— Хорошо, — удивление мелькнуло на лице брата. — Но…Ты умен, брат, я знаю. Но как ты узнал, что я тогда помог ему?

— Ты часто заканчиваешь труды свои за полночь, — ответил чуть грустно Посланник. — И я предположил, что ты мог встретить его.

— Так и было, — робкая улыбка осветила на миг лицо брата Маркуса. — Вот тут шагал я, и услышал его.

Они остановились посреди аллеи. Маркус указал налево, откуда в ту ночь услышалон голос отца Иокима.

— Я спросил: «Кто здесь?», однако мне не ответили, — продолжал он рассказ. — И я вернулся.

Все вместе они прошли назад несколько шагов, где вновь остановились на небольшой площадке со всех сторон затененной кустами.

— И тут я его увидел, — брат Маркус указал на ствол дерева. — Он стоял, привалившись всем телом к стволу дерева. Вот тут у самой скамьи. И я понял, что с ним что-то случилось, и поспешил на помощь, — тон его был крайне печален. — Я хотел отстранить его от дерева, чтобы, поддерживая, вести в его покои, рука моя легла на бок его….Отец так вздрогнул…

— Ты, не желая того, причинил ему боль? — тихо спросил Саймей.

Брат Маркус спрятал лицо в ладонях, будто собирался заплакать. Арам осторожно положил руку свою на плечо брата, успокаивая и поддерживая.

— Ему было больно, — такая мука была в глазах Маркуса, когда отнял он руки от лица, что Саймей хотел уж было запретить ему рассказывать дальше, но сдержался. — И еще бок его был в крови. Я решил, что отец обо что-то поранился, распахнул талиф его…

— А был ли настоятель наш Иоким в сознании на момент тот? — спросил вдруг юноша взволновано.

— О да, — горестно ответил Маркус, повернувшись к Араму. — Он…он запретил мне вести его к брату Веспасу, и все уговаривал, что рана не так страшна, как мне кажется. А я поверил…я же не знал…

— Ты не виновен, — твердо сказал ему Саймей. — Не пристало тебе так корить себя. Ты перевязал рану его, ты помог ему дойти до…Это он велел тебе вести его в кабинет?

— Это поражает меня и по сей день, — уже спокойнее сказал брат Маркус. — Он так настаивал.

— Спасибо тебе, — мягко, с искренним чувством, обратился к нему Арам. — Ты помог наставнику моему, ты выполнил…

— Его последнюю волю, — и брат Маркус тяжело вздохнул. — Я отвел его, куда он и просил, и так же по просьбе его, оставил там, никого не призывая на помощь.

— А что он говорил тебе? — спросил Посланник.

— Он напутствовал меня, уверяя, что все события той ночи должны остаться в тайне, — вспоминал брат Маркус, и это давалось ему с трудом. — Теперь кажется мне, что он бредил от боли.

— Я думаю, что ты прав, — успокоил его Саймей, хотя знал прекрасно, что это откровенная ложь. Он просто не хотел, чтобы не возникло у блюстителя лишних вопросов. — А откуда же мог настоятель идти, если оказался здесь?

— Я поначалу думал, что настоятель наш отдыхал здесь на одной из скамей, — некоторое беспокойство появилось на лице брата Маркуса. — Но позже я проверил все скамьи рядом с этим местом. Меня мучил вопрос, обо что же мог так пораниться отец Иоким. Но нигде не нашел я следов крови, или же острых вещей, о которые он мог получить свою рану. Не видел я его и на хозяйстве.

— Я знаю, откуда он следовал! — воскликнул вдруг Арам и быстро направился по тропе, куда-то вглубь сада.

— И что же ты собираешься мне показать? — догнав его, спросил Саймей.

— Если идти в ту сторону, то выйдем мы к покоям тех из наших братьев, что выбрали путь служения Пастуху, Истинному богу нашему, в удалении от мира и одиночестве мыслей, — пояснил Арам, торопясь вперед.

— Граксы зовут такие покои схимами, — сказал Посланник, поняв о чем идет речь.

Брат Маркус тихо повторил несколько раз новое слово, чтобы запомнить. Он следовал за ними.

— Прав твой ученик, — сказал он после. — С одним из этих братьев любил в последние дни беседовать наш настоятель. Я несколько раз видел его у дверей брата Дария.

— Дарий? — переспросил Посланник. — Парисское имя.

— Ты прав, учитель, — Арам чуть замедлил шаг. — Брат Дарий парис, чей древний род многие века жил в Шалеме. Вон его покои.

Покои больше напоминали хижины, из грубых камней. Они стояли в ряд, загороженные кустами, и от того имели вид неухоженный и заброшенный. Маленькие окна на хижине брата Дария были глухо закрыты деревянными щитами. Дверь не поддалась, когда Саймей пытался открыть ее.

— Брат Дарий, — громко позвал Маркус, стуча в щит окна. — Открой, мы пришли к тебе с вестью печальною.

Однако никто не отвечал им.

— Он когда-нибудь выходят из этих могил? — раздраженно спросил Посланник, продолжая попытки открыть дверь.

— Все зависит от их обета, — пожал плечами блюститель. — Брату Дарию это было запрещено.

— Он выходил, — тихо возразил Арам. — На одном из окон щит поддавался…Ну…его можно сдвинуть…

Брат Маркус, бормоча под нос что-то нелицеприятное про брата Дария, принялся отодвигать щит. Но тот не поддавался. Послушник так же пытался открыть другое окно.

— На этом, — сообщил Саймей, осматривая гвозди, что держали щиты. — Один из гвоздей новый. Хотя дыра под ним выглядит так, будто кто-то раньше неумело вытаскивал из не гвоздь и повредил щит немного.

— Он точно раньше открывался, — будто оправдываясь, доказывал Арам. — Он выходил…Я сам видел. Он…

— Взялся за старое? — серьезным, даже немного угрожающим тоном спросил брат Маркус. Саймей нахмурился, такого раньше он за блюстителем не замечал.

— Да, — тихо подтвердил юноша и потупился.

Посланник решил позже подробнее расспросить этих двоих о «старых» делах отшельника. Сейчас надо было выяснить другие вопросы.

— Если ему было запрещено выходить, — обратился он к блюстителю и послушнику. — Как же он получал пищу?

— Младшие послушники приносят ему пищу, но оставляют ее у дверей, — ответил Арам. — Потом, когда они удалятся, брат Дарий может открыть дверь и забрать пищу. Так ему было наказано настоятелем и старейшинами.

— О да! — как-то напряженно заметил брат Маркус. — Еду ему приносили регулярно.

Он указал куда-то в траву, которая росла под одним из окон. Там стояли кувшины и пиалы с остатками пищи. Большую часть продуктов растащили птицы.

— Еда не тронута! — заметил Посланник.

— Бывает, что братья устраивают себе пост, — сказал ему блюститель, но теперь в его голосе явно звучала тревога. — И брат Дарий объявил о таком три седмицы назад. Но он согласен был принимать раз в три дня хлеб и воду, чтобы хоть немного поддерживать силы.

— Ломай дверь, брат, — приказал Посланник. — Он уже давно не забирал паёк. Боюсь я, что нас ждет еще одна печальная весть.

Брат Маркус налег плечом на двери, однако они не поддались, сделаны они были добротно. Не раздумывая, Посланник пришел блюстителю на помощь. Но и их совместные усилия ничего не дали. Тогда Саймей отошел чуть в сторону и внимательно оглядел щиты на окнах. Они были сделаны из тонкой древесины, и по мнению Посланника проломить их не составит труда. Он припомнил уроки юности и нанес удар по щиту. Нога прошла в дыру, кожу саднило, но Посланник не стал обращать внимания на ушибы. Стоило ему высвободить ногу, как брат Маркус тут же подоспел, и хотел руками увеличивать пролом. Но стоило ему приблизиться, он тут же отпрянул, сильно побледнев и закрывая лицо руками.

Арам испуганно вскрикнул, уловив запах, что шел из покоев брата Дария. Скорбь легла на лицо Посланника. С того мига, как обнаружили они нетронутой пищу затворника, он ожидал такового исхода. И теперь сожалел, что оказался прав. Едкий тяжелый запах разложения, который Саймей тут же узнал, не оставлял сомнения, что затворник мертв, и похоже, уже давно… Теперь Посланник с раздражением думал, что ответов на вопросы свои он не получит. Это его здорово расстроило. Однако, это не отменяло того факта, что необходимо открыть покои.

Он глубоко вздохнул, и, задержав дыхание, ринулся вперед, чтобы все же увеличить проломв щите. Это ему удалось не в полной мере, запах сильно мешал, вырываясь из дыры и разъедая глаза. Брат Маркус, последовав примеру Посланника, тоже набрал воздуха, и кинулся на помощь. Он был выносливее, и отошел от пролома только после того, как смог полностью открыть окно. Теперь дышал он тяжело и утирал слезы.

— Учитель, — Арам подошел к Саймею, и вид его был решительный. — Я меньше тебя и брата Маркуса ростом и проворнее. Дозволь мне проникнуть внутрь и снять засовы с дверей.

— Ты хоть представляешь, какое это страшное испытание? — спросил его Посланник, явно удивленный инициативой послушника.

— Я могу об этом лишь догадываться. Однако, нет смысла тянуть с этим, — в словах юноши была истина. — Пока весь запах не выйдет, мы не сможем увидеть…

— Хорошо, Арам, — нехотя сказал Саймей. — Это твой выбор. И я восхищаюсь тобой. Хотя. Если честно, боюсь за тебя. Ты еще слишком юн для таких испытаний. Но… ты прав. Тебе это будет сделать легче, чем нам с братом Маркусом. Но ты уверен, что справишься?

Юноша решительно кивнул. Даже слишком поспешно. Саймей прекрасно понимал, что ученик даже не представляет, как тяжело ему там придется.

— Оберни лицо тканью, смочив ее в воде, — распорядился он. — Так легче тебе будет дышать. И после того, как выйдешь ты оттуда, вернешься в наши покои. Я твой учитель, и жизнь твоя под моей ответственностью, а я не хочу рисковать тобой.

Арам опять кивнул, потом обмотал голову мокрой тряпицей, норовя больше закрыть нос и рот. После, чуть помедлив, ринулся он в пролом.

Саймей тут же кинулся к дверям, чтобы вытащить ученика, как только щелкнут засовы. Идея похода Арама в покои брата Дария, не нравилась ему все больше, он не привык перекладывать тяжкую ношу на чужие плечи, да и искренне переживал за юношу. Однако Посланник все-таки понимал, что при его росте, трудно было бы проникнуть в окно. Ожидание казалось более долгим, чем было на самом деле. Но только услышал он щелчок засова, как тут же рванул двери на себя. Арам, пребывая почти без чувств, упал на руки учителя. И Саймей тут же оттащил его от крыльца.

— Зови лекаря, брат, — распорядился он, и брат Маркус бегом направился по аллее.

Посланник тем временем ощупал голову юноши, и когда пальцы его остановились на небольшой впадине, что есть у каждого на виске, Саймей надавил, доставляя юноше резкую, но не сильную боль. Послушник вздрогнул, голова его дернулась в руках Саймея, и тут же открыл юноша глаза.

— Ты слишком смел для послушника, — ласково и чуть лукаво улыбнулся Посланник. — Тебе надо было бы родиться воином.

Юноша слабо улыбнулся в ответ и постарался сесть ровно.

— Не уходи с этого места, — велел ему Саймей. Потом он отошел от послушника, направляясь к открытым дверям. Еще раньше, он заметил у крыльца камень, который мог послужить ему подходящим оружием. Забрав его, Саймей стал выбивать и второй щит, чтобы быстрее проветрить покои ныне усопшего затворника.

— Я не видал его там, учитель, — сказал ему между тем юноша.

— Нет? — удивился Посланник и даже прервал на миг свою работу.

— Пусть и темно в покоях, однако я хорошо вижу в темноте, — объяснил Арам. — Я шел по всей комнате, но не видел брата Дария.

— Но ты не имел времени сходить за ширму… — немного растеряно напомнил ему учитель.

— Там нет ее, учитель, — юноша чуть улыбнулся. — Брат Дарий выбрал бедность и строгость в обете. И топчан его стоит как раз под окном, в которое я смог пролезть. Он пуст.

Посланник нахмурился, новая загадка казалась ему крайне не ясной и тревожной. Наличие запаха говорило о том, что в покоях кто-то скончался, и более того, остается там и на данный момент. Но как же мог послушник не заметить тела?

— Я сам посмотрю, — решил Саймей, забирая у юноши тряпицу, которой тот обматывал лицо. — Пока прибудет брат Веспас, я успею осмотреть все нетронутым.

— Тебе было бы легче, если мог бы ты видеть с закрытыми глазами, — озорно улыбнулся Арам, помогая ему намотать тряпицу.

— Может, я и владею этим даром, — в тон ответил ему Посланник. — Но мне было бы легче, если бы ты отправился в покои наши и приготовил мне воду для омовений и пищу.

— Хорошо, — согласился юноша, и вид его стал не таким уже и радостным, понимал он, что нынче предстоит его новому наставнику. — Могу ли и я принять омовение?

— Обязательно! — Посланник закрепил угол тряпицы и, махнув ученику на прощание, поспешил к дверям.

Внутри царил полумрак, однако, вступив внутрь, Посланник зажмурился, и теперь ему было легче ориентироваться в темноте. Запах был так силен, что проникал сквозь мокрую тряпицу и по-прежнему мешал дышать. Саймей владел техникой дыхания, позволяющей делать мелкие вздохи, чтобы зловоние не проникало в легкие. Но даже это мало помогало. Он сильно прищурил глаза, чтобы резь была не такой сильной. Двигаться было трудно, но он шел, стараясь быстро осматривать все кругом себя, запоминать виденное. В покоях царил хаос. Все вещи ныне покойного затворника были переворошены и раскиданы. Разорванные свитки валялись тут же, создавая шум, когда Саймей ступал по ним. И стало понятно, что некто искал здесь какую-то вещь, или даже скорее рукопись, и возможно, ему все же удалось ее найти.

Однако то, что искал в покоях сам Посланник, пока он не видел. Топчан стоял под окном, как и сказал Саймею ученик. Был он пуст, белье и матрацы валялись рядом на полу. Покрывала были скомканы, матрацы выпотрошены. Однако, за топчаном, где виднелся стол и простое грубое кресло, был относительный порядок. Значит, тайну свою хранил брат Дарий в белье. Повернув ко второму окну, Саймей увидел все тот же беспорядок, и решил, что неизвестный, вел свой поиск отсюда, так как рядом с этим окном висела полка для хранения свитков и письменных принадлежностей. Увидел он и некий след на полу. Там бумаги покойного были более смяты и притоптаны, как если бы что-то тяжелое волочили по ним. Саймей, уже чувствуя, что задыхается, все же заставил себя ступать дальше, следуя по этому следу. В углу покоев был очаг, встроенный в стену и чернел огромной нишей. Этот очаг был забит каким-то скарбом. Склоняясь ниже, уже потеряв всякую способность видеть, Посланник нащупал рукой жесткий край ковра, кто-то свернул и уложил его туда. На большее сил у Саймея не оставалось, и он был вынужден покинуть покои, пока сознание его не помутилось.

Посланник ощупью вернулся к дверям и выступил на свет. Силы окончательно оставили его, и шагнув с крыльца, он тут же опустился на землю, жадно глотая воздух и сдирая тряпицу с лица.

— Вижу, Саймей-Тень, что тебе точно надобна моя помощь, — брат Веспас спешил к дому затворника, опережая брата Маркуса. Последний выглядел бледным, испуг и скорбь застыли на его лице.

— Со мной все в порядке, благодарю, — ответил Посланник, поднимаясь с земли. — Тебя я ждал по другому поводу, и новость моя печальна.

— Я уже сказал ему, брат, — поспешил брат Маркус. Пот градом тек по лицу его, и блюститель постоянно утирал его широкой ладонью. — Однако, я не понимаю, зачем тебе нужен лекарь, если…

— Смерть брата Дария так же не естественна, как и смерь настоятеля вашего, — объяснил им Посланник. — Я только что входил туда, после того, как арам мне сказал, что не видно в покоях тела.

— Однако …судя по запаху… — отец Веспас пребывал в растерянности.

— Ты говоришь, брат, что это второе убийство? — Посланник за событиями нынешними и забыл, что брат Маркус не знает о причинах смерти отца Иокима. Теперь он жалел о своей ошибке. А блюститель выглядел теперь так, будто готов расплакаться. — И я не обратил внимания в ту ночь…я не помог…

— Ничто в ту печальную ночь уже не зависело от тебя, — успокоил его брат Веспас.

— Но я же не сказал вам раньше, что видел настоятеля… — слезы, крупные, как жемчужины и столь же чистые, уже текли по лицу брата Маркуса.

— Никто тогда не в силах был помочь ему, — Посланник положил руку на плечо брата Маркуса и сочувственно сжал его. — И слова твои не могли бы изменить ход событий. Успокойся. Я уверен, что впредь ты будешь мне надежным помощником в поиске убийцы обоих братьев наших.

Брат Маркус мог лишь кивнуть, так как он еще не успокоился.

— Так где же тело? — спросил брат Веспас, показав Посланнику жестом, чтобы тот оставил в покое брата Маркуса.

— Оно завернуто в ковер и уложено в очаге, — сообщил Саймей. — Понятно, почему я не считаю эту смерть естественной? А сильно ли стар был брат Дарий?

— Ему было около шестидесяти, — задумчиво ответил лекарь. — Новость твоя пугает меня.

— На этот раз тебе здорово не повезло, — продолжил Саймей. — Брат Дарий умер, как я понимаю, больше двух седмиц назад.

— О, Пастух, Истинный бог наш! — потрясенно восклицал парис. — Насколько же мы легкомысленны и жестоки к братьям своим!

— Не стоит думать плохо о себе и остальных братьях, — советовал ему Посланник. — Этот затворник выбрал одиночество. И вы лишь покорялись воле его. Я слышал о многих случаях, подобных этому.

— Я говорю о злом умысле, с которым мы сталкиваемся вот уже второй раз, — возразил ему лекарь.

— На это мне возразить нечего, — согласился Посланник. — Однако, не пора ли нам выполнить тяжкую нашу задачу?

— Чего ты хочешь, брат? — утерев слезы, брат Маркус поднял на него глаза.

— Нам надо вытащить тело из его страшного ложа, — печально сообщил ему Саймей. — Мне необходимо знать, как пал брат Дарий.

— Идем, — решительно сказал брат Маркус. — Я желаю сделать хоть что-то в память о нем, он ведь все-таки был моим учителем, пока не удалился от мира.

— Идем, — согласился Саймей. — Мы с тобой сильнее брата Веспаса, а ему еще предстоит нелегкий труд впереди.

Они разделили тряпицу, что давеча служила Араму, а после Саймею, смочили ее водой и направились к дверям. Внутри по-прежнему царил мрак, а запах, хоть и не такой сильный у дверей, все возрастал по мере того, как они приближались к очагу. Обладая решимостью и выносливостью, каким не было равных в общине, брат Маркус не желал медлить. Нагнувшись, сгреб он свернутый ковер, и рванул его на себя. Посланник видел, как гнилостная жидкость опрыскала одежды блюстителя, и почувствовал приступ тошноты. Но времени на слабость не было, а потому, отогнав брезгливость, он так же нагнулся и ухватил второй конец ковра.

Назад идти было тяжело. Ковер весил немало, да и источник вони теперь двигался вместе с ними. Уже у самого выхода подумал Посланник, что ему невмоготу сдерживать тошноту, но терпел, как мог, отворачиваясь от свертка. Брат Маркус спешил по тем же причинам, и чуть спустившись с крыльца, тут же склонился, укладывая куль наземь. Саймей подивился, что даже в этот трудный момент блюститель хозяйства общины был добр и почтителен с тем, кто в прошлые годы был дорог ему. Сам же Саймей с такой силой удерживал порыв бросить куль, что его руки, занятые ношей, заболели от напряжения. Как только ковер был уложен на землю, Посланник и брат Маркус рванулись в стороны, сдирая тряпицы. Брат Веспас спешил ближе, протягивая им, приготовленные флаконы с зельем, которое должно было помочь и избавить от тошноты и слабости.

— Ступайте прочь! — между тем в волнении командовал он. — Вы сделали больше, чем должно. Трупный яд опасен. И не желаю я спасать ваше здоровье…

— Это не доказано, — выдавил из себя Посланник, морщась от аромата зелья. — Насчет трупного яда. Однако же я соглашусь….

— Можем ли мы оставить его здесь, не вызвав волнения у наших братьев? — спросил брат Маркус.

Посланник улыбнулся ему благосклонно, он уже понял, что брат не так простодушен, как хочет показать.

— Пока я здесь, я буду следить за ним, — успокоил его парис. — Но помните, братья, не следует нам говорить о причине кончины брата Дария. Пусть считают, что это мы с вами обернули его тело ковром.

— Я понял тебя, — брат Маркус поднялся с земли и протянул руку Посланнику. — Идем, брат. Близится время молитвы, а нам еще следует сменить одежды.

— Идем ко мне, — предложил Саймей. — Арам уже приготовил омовение и пищу для нас.

— Ступайте, — закрывая лицо тряпицей, велел им парис. — После обедни я навещу тебя, Саймей-Тень.

Посланник кивнул в ответ и поспешил вслед за братом Маркусом к своим покоям той тропой, по которой братья общины ходили не часто. Ни у одного их них не было желания с кем-либо встречаться.

Арам встретил их на пороге. Он выглядел озабоченным и испуганным. Он ожидал новостей, однако, по обычаю, который был принят в его стране, не смел сам навязываться к учителю с вопросами.

— К сожалению, новости у меня печальные, Арам, — только войдя в комнату, сказал ему Посланник. — Затворник Дарий найден и судя по всему, он был убит.

— Грустно, — прокомментировал скорбно брат Маркус, снимая одежды вслед за Саймеем. — Не мог бы ты, брат, отправить послушника своего в мои покои за талифом, чтобы я мог переодеться?

— Сбегай, Арам, — попросил Саймей. — Позже же я все расскажу тебе.

Юноша кивнул и, не медля, поспешил в покои брата Маркуса.

— А теперь брат Саймей, — сказал блюститель, как только юноша вышел. — Я хотел бы поговорить с тобой, пока Арама нет. Я не хочу его пугать. Да и считаю, что не стоит ему знать еще всех отвратительных подробностей. Так лучше для его безопасности.

— Согласен, — Посланник смотрел на брата Маркуса очень пристально. — А ты хитер, брат. Даже я не догадался бы, что твой постоянный простодушный вид лишь умелая маскировка.

Брат Маркус задорно рассмеялся.

— Правда твоя, брат, — он плеснул воды на лицо. — Но теперь, когда я скинул ее в обществе твоем, уж сохрани мою тайну.

— Будь уверен, — Саймей улыбнулся в ответ, но голос его был тверд, чтобы не усомнился блюститель в его словах. — Но за это потребую я плату. Сам ты знаешь, что я должен услышать от тебя все, что на самом деле произошло в ту ночь.

— Отчего и нет? — брат Маркус стал серьезен. Утерев тело свое, сел он за стол, где приготовил Арам пищу для них. — До молитвы еще более часа. Успеем и вкусить трапезу, и побеседовать.

— Ладно, но все же не тяни с рассказом, — посоветовал Посланник.

— Как ты правильно догадался, — начал блюститель. — Я возвращался к себе той ночью. Но я не слышал никакого стона. Отец Иоким просто окликнул меня. Он и правда шел ко мне со стороны дома брата Дария. Его шатало. Он держался за раненый бок. А то, что он ранен, понять было не сложно. Вся его одежда была в крови, да и рука, которой он прижимал рану.

— Но если ты сразу это понял, — чуть холодновато заметил Саймей. — То почему не повел его к лекарю, не слушая никаких возражений?

— Пойми, — тяжело вздохнув, принялся объяснять брат Маркус. — Настоятель наш был в полном сознании. И у меня не было никаких причин считать, что разум его помутился. Он сразу же велел мне молчать. Резкими такими словами, какие были ему не свойственны. Он объяснил, что его рана отравлена и уже неизлечима. Он говорил, что никто не должен ничего знать. Эта тайна, как он уверял, грозит гибелью всей общине. И я… да я просто растерялся.

— И ты ему поверил? — немного удивился Посланник. — Ты же знал, наверняка знал, что он искал истоки вашей общины. Всего лишь! И как его поиски могли привести к таким страшным результатам?

— Он начал искать истоки общины, — возразил блюститель. — Но после… В общем, все дело в том, что искали у брата Дария. Но об этом позже. Твой ученик вот-вот вернется, а я не хочу, чтобы он знал тайну той ночи.

— Ты можешь не стесняться его — напомнил Саймей, приглашая блюстителя жестом к столу.

— О том мне известно, — брат Маркус взялся за инжир. — Но все же, не дожидаясь его, я продолжу. … Наставник наш велел мне вести его в кабинет. Он что-то хотел оставить там…. Хотя я и не видел никакой вещи в его руках. Тут я подумал, что он все же начал бредить от боли. И сказал, что он не ступит ни шага, пока я хотя бы не перевяжу его рану. Понимаешь, я хотел удостовериться, что … ну, что он на самом деле близок к смерти, что ему это не кажется от боли.

— Ты сведущ в медицине? — Саймей смотрел на брата Маркуса пристально и отнюдь не дружелюбно.

— Брат, — с некоторой горькой насмешкой усмехнулся блюститель. — Если бы ты жил там, где я провел годы своей юности, ты тоже знал бы многое не по пергаментам. Конечно, я не мог бы сменить брата Веспаса на его посту, но уж понять, почему так чернеют края раны настоятеля, я мог.

— Он и правда умирал, — не столько вопросительно, а больше утвердительно сказал Посланник.

— Да! — тут вид у брата Маркуса стал печален. И трудно было сомневаться в его искренности. — Я перевязал рану. Хотя бы для того, чтобы отец Иоким смог исполнить задуманное. И …. Пойми, по той же причине, я согласился дать ему слово, что все это останется тайной. Это была его последняя воля!

— Ладно, — успокаивающе согласился Саймей. — Я могу тебя понять. И верю, что ты поступил верно. Но скажи, а что-то еще о своей страшной тайне говорил тебе настоятель?

— В ту ночь он только сказал, чтобы я был осторожен, — воспоминания для блюстителя были тягостными. — Конечно, я удивился этому предостережению. Тогда он пояснил, что это связано с его поездками в Шалем и Лехем, куда я иногда сопровождал его. Он сказал, что хоть мне и неизвестны результаты его поиска, но убийца может добраться до меня, зная, что тогда я был с ним.

— Вот как… — задумчиво сказал Саймей. — Ладно. Давай пока оставим эту тему. А что ты знаешь о смерти брата Дария? Почему отец Иоким питал к этому человеку такой интерес, что даже спешил к нему, зная, что умирает?

— Все дело в свитке, который обещал брат Дарий настоятелю, — чуть поджав губы в неудовольствии, ответил блюститель. — Который брат Дарий обещал настоятелю, и которого на самом деле у него не было.

— Потому что он у тебя? — пристально глядя в глаза монаха, вопросил Посланник.

— Нет, Саймей-тень, — Маркус чуть улыбнулся. — Просто об этом свитке он только слышал, но даже в руках его никогда не держал.

— Что за странная тайна? — удивился Саймей.

Брат Маркус не торопился с ответом, собирался с мыслями, деля хлеб.

— Тайна эта интересовала и настоятеля нашего, — начал он рассказ. — С нею и ходил он к брату Дарию.

— Это как-то связано с поисками отца Иокима? — спросил встревожено Саймей. — С теми, которые уже не касались истоков вашей общины?

— Не знаю, — честно сказал блюститель, разведя руками. — Послушай, брат… Почему так задерживается твой ученик?

— Хм… — Посланник нахмурился. — Ты прав, его нет слишком долго.

Он встал из-за стола.

Маркус тоже поспешно поднялся. Он выглядел встревоженным.

— Неужели ты думаешь, что с ним могло что-то случиться? — спросил его Саймей.

— Не то, что думаешь ты, — несколько загадочно ответил ему блюститель, направляясь к двери.

Они вышли на улицу, осматриваясь по сторонам, в поисках юноши. Брат Маркус решительно направился вдоль здания, по дороге коротко сообщив Саймею, что это самый короткий путь к его покоям. Когда они миновали уже большую часть пути по аллеям сада, то наконец-то увидели Арама. Юноша спешил к ним, с талифом блюстителя в руках.

— Простите, — сразу вступил он в разговор, чуть запыхавшись. — Я замешкался.

Саймей увидел, что глаза юноши покраснели, и сам он выглядел как-то не так. Будто весь съежился, движения более скованы, неуверенны.

— Идем обратно, — хмуро распорядился он.

Пока они торопливо шагали обратно, Посланник так и продолжал хмуриться. Конечно, юноша, выбранный им в ученики просто идеален. Он умен, скромен и мужествен. К сожалению. Посланник уже понял опасения брата Маркуса. И теперь обменивался с ним довольно гневными взглядами. Не трудно было догадаться, из-за чего Арам мог плакать и почему теперь он держится так неуверенно.

— Снимай талиф, послушник, — сурово распорядился Саймей, как только они вошли в комнату.

Юноша вздрогнул, втянул голову в плечи.

— Не будь глупым! — раздраженно велел Посланник. — Я не собираюсь тебя бить.

Арам неохотно распустил пояс, стал стаскивать рукава.

— Повернись спиной, — снова скомандовал Саймей.

Юноша понурился еще больше, но повиновался. Вся его спина представляла собой сплошной синяк. Еще пока не ярко-черный, а неприятно синеватый. Брат Маркус увидев это, пробормотал нечто совершенно неприличное и богохульное.

— Возможно, — начал Посланник злым и холодным голосом. — Возможно, я не могу знать всех традиций страны фарсов. Возможно, в вашей обители есть и свои, неизвестные мне правила. Но я никогда не поверю, что хоть кто-то обязан принимать такие побои как должное! Арам, — обратился он к юноше уже мягче. — Сейчас я вымою твои ушибы и приложу к ним мазь. Тебе надо будет потерпеть.

Юноша повернулся к нему и кивнул, чуть улыбнувшись. Посланник с трудом удержался, чтобы не заорать что-то столь же непристойное, что бубнил брат Маркус. Он прекрасно уловил заметное облегчение, которое испытал юноша, когда понял, что он, Саймей, не станет его наказывать за задержку при выполнении поручения.

— Я не знал вашего настоятеля, отца Иокима, — обратился Саймей к блюстителю хозяйства, который старался помочь ему, разводя воду в чаше для омовений. — Но я уверен, что он был человеком мягким и ни разу не поднял бы руки на своего ученика.

— Ты прав, — хмуро проговорил блюститель. — Но тут люди разные. Хотя нет смысла скрывать от тебя, чьих это рук дело.

Он кивнул в сторону Арама.

— Брат Исса, — Посланник проговорил это с такой угрозой, что юноша вздрогнул и опять весь сжался.

— Конечно, не сам, — продолжал между тем, брат Маркус. Он тоже был разгневан.

— Мы и так уже все поняли, юноша, — мягко обратился к послушнику Саймей, обмывая осторожно его спину. — Может, ты все же расскажешь, что с тобой случилось.

— Я шел в покои брата Маркуса, — начал неуверенно Арам. — И в саду меня встретил … Зосим… С друзьями. Он хотел знать, о том, что ты, учитель, успел разгадать…

— А ты, конечно, отказался рассказывать, — печально закончил за него Посланник. — За это я тебе благодарен. Но не думай, что твои побои останутся без ответа. Мне все равно насколько его род знатнее твоего! Не интересует меня и род брата Иссы со своей древностью!

— Я с тобой, — решил брат Маркус. — Я начинаю думать, что из брата Иссы не выйдет хорошего настоятеля.

Посланник усмехнулся. Они привязали к спине послушника тряпицу, пропитанную мазью.

— Садись с нами, ученик, — пригласил Саймей юношу. — Нынче обещает брат Маркус нам историю, на которую будем мы дивиться.

Арам улыбнулся и, присев рядом с ним на скамью, принял у него хлеб.

— А ты приятен в обычаях, брат, — одобрительно заметил блюститель, стараясь перевести тему разговора и дать всем успокоиться. — Мало кто подаст хлеб своему ученику.

— Это в стране фарсов, — пожал Саймей плечами. — В Визасе же принято обращаться с учениками, как со своими детьми.

— Не у всех, поверь мне, брат, — Посланник уловил горечь и старую обиду в голосе брата Маркуса.

— Так ты из Визаса? — удивился Арам с непосредственностью, что свойственна его возрасту.

— Да, — угрюмо согласился брат Маркус. — Но это было давно, и я не хочу вспоминать о том. Там, на родине твоей, брат, был я продан, бывал бит. И всегда голодал.

— Прости, мне стыдно за обычаи нашего города, но так было всегда, еще до земных дней Пастуха, Истинного бога нашего, — с достоинством отвечал Посланник.

— Никого в бедах своих я не виню, — тон брата Маркуса стал легок и даже почти весел. — Не мы выбираем путь наш. Однако же, я своим доволен, так как в результате, оказался здесь. Но забудем о том. Нынче же, как ты напомнил, брат, стоит вернуться к скорбным будням нашим.

— О да, — живо согласился Посланник. — Мы знаем, что ваш настоятель хотел узнать, как была основана ваша община. И вопросы свои задавал он в Лехеме и Шалеме в Домах Истины. Однако Высочайший отказал ему, а в общине Лехема…

— О том я не ведаю, — прервал его брат Маркус. — Однако, сужу я так, что и там получил он отказ. И тут вспомнилось отцу Иокиму, что брат Дарий из древнего рода, что жили всегда в этих местах.

— Скажу тебе, учитель, если позволишь…. — и дождавшись кивка, Арам продолжал. — В стране нашей долго помнят о предках своих, перебирая отцов рода до дальних колен. Многие даже ведут летописи, как и мы в общине.

— Это мне известно, — сказал Саймей. — Я уже говорил, что изучал обычаи страны фарсов. И понятно мне, как важно было слово брата Дария в том деле, что начал отец Иоким.

Арам склонил голову в знак извинения, что нарушил разговор старших. Однако Посланник жестом дал понять ему, что не сердит.

— Теперь же, Саймей-Тень, — продолжал брат Маркус. — Время рассказать тебе о нраве брата Дария. А он был человеком не простым. И к старости, что часто бывает, стал он жесток, упрям и злобен.

Арам опять кротко кивнул, из чего понял Саймей, что гнев старика приходился и на долю этого послушника.

— Скажу тебе, что и в былые годы не был брат Дарий мягок душой и не обладал добрым нравом, — продолжал брат Маркус. — Мне это известно больше многих, так как я был у его в учениках.

— Это ты уже сообщал мне, — вспомнил Посланник. — Теперь хочешь ты сказать, что на просьбу отца Иокима брат Дарий не откликнулся?

— Не то чтобы так, — возразил брат Маркус. — Он обещал ответ, сулил рукопись…

— Которую не имел? — опять вспомнил слова блюстителя Посланник.

— Он… — Арам виновато взглянул на брата Маркуса и на учителя своего. — Брат Дарий был жесток с наставником моим. Он просил много взамен, однако всего ему было мало.

— В мирской жизни, дела брата Дария сочли бы преступными, — подтвердил блюститель. — Арам прав, Саймей-Тень. Однако думается мне, что какие-то сведения давал он настоятелю, тот был человеком умным, и не стал бы впустую выполнять капризы старика. Наставник был справедлив и не терпел подлости.

— Это я могу проверить, — подумав, решил Посланник. — Скоро будет мне ясно, что же мог рассказать ему брат Дарий такого, что стал бы и далее терпеть отец Иоким его кабалу.

— Он терпел не только из-за увлеченности своим делом, — вступился Арам за наставника, стараясь оправдать наивность ныне покойного святого отца. — Как-то молвил он мне, будто ему жаль этого немощного старца, который так запутался в грехах своих, что не видит этого сам.

— Отец Иоким был мудр, — кивнул в подтверждение слов послушника брат Маркус. — И мне жаль было брата Дария. Хоть жалость эта и унизительна для старика. Много стерпел я от него побоев и насмешек, однако давно простил его, повинуясь жалости своей. Нынче я даже чувствую скорбь от его кончины. Хотя странно мне, что брат Дарий предвидел ее в страхах своих.

— Ты говоришь так, будто бы знал, что грозит затворнику, — нахмурился Посланник.

— Эта история весьма запутана, — брат Маркус досадливо поморщился. — И истоками своими уходит в годы прошлые. Как давно уже известно мне, в нашу общину брат Дарий сослан был в юношестве своей семьей, чтобы спасти его от пороков. Он имел талант к хозяйствованию, который и вбил в меня, как и в других послушников своих. С годами он занял место старейшины, и многие братья верили, что молитвы и строгие посты отучили его от пороков давешних. Однако однажды выяснилось, что это не так.

— А что же за пороки мучили брата Дария? — спросил Посланник, пробуя гранат с видимым удовольствием.

Брат Маркус вдруг замялся, и взгляд его стал суров.

— Он имел тягу к мальчикам, — тихо ответил Арам.

И оба взрослых тут же обернулись к нему в тревоге.

— О нет, — быстро возразил юноша. — Мне посчастливилось, и я был защищен от его страсти. Однако, он часто приходил смотреть, как купаются младшие послушники, что было нам неприятно и тягостно. Он пролезал в свой лаз через окно покоев. Я как-то проследил за ним и узнал это. Именно тогда я пошел и рассказал обо всем этом нашему настоятелю. Отец Иоким был встревожен и принял меры. Больше брат Дарий нас не беспокоил. Или он просто стал осторожнее.

— А ты, брат? — стараясь говорить мягче и с тактом, спросил Саймей, повернувшись теперь к блюстителю.

— Мне везло, — улыбаясь, чуть натужно, ответил брат Маркус. — Брат Дарий был труслив и не тронул бы послушников своих. Тем более, что я был росл и отличался немалой силой, что страшило его. Потому отец Дарий предпочитал вымещать на мне зло побоями.

— Как же много подлости скрыто под покровами святости, — с болью в голосе молвил Посланник. — Уже не первый раз приходится мне в общинах закрытых, где не бывает жен, распутывать загадки, связанные со страшнейшими пороками и жестокостью братьев моих по вере.

— Отречение от мира всегда бывает тяжким, — заметил брат Маркус. — И это в большой мере касалось и брата Дария. Уже больше пятнадцати лет минуло, как случилась та история. Тогда уже брат этот был в старейшинах, но однажды общину нашу потрясло известие о смерти одного из старших послушников. Как стало вскоре понятно, тот сам наложил на себя руки, впав в великий грех. Оставленное бедным юношей послание гласило, что тяга к смерти возобладала над ним, как только узнал он о том, что любимый им человек предпочел иного.

— И речь шла о брате Дарии? — немедленно понял Посланник. Разговор был ему неприятен. Он не признавал таких страстей, хотя в родном его Визасе были распространены дома удовольствий для подобных мужей, кому юноши были дороже жен. Саймей же считал это нечистым пороком.

— Ты понял все верно, брат, — продолжал между тем блюститель. — Брата Дария предали наказанию, что длилось несколько лет. Но и это не исправило его. И вот лет пять назад произошел еще один подобный случай. Теперь подробности мне не ведомы. Это может рассказать тебе только брат Веспас. Однако дело окончилось тем, что брат Дарий и еще один молодой брат были вынуждены принять обеты одиночества и затворничества.

— А второй брат жив ли? — тут же спросил Послушник, следуя логике в размышлениях, где же могла храниться неведомая рукопись, что обещал брат Дарий настоятелю.

— Брат Эммануил жив, — подтвердил Арам, правильно поняв рассуждения учителя. — Его покои удалены от покоев брата Дария. Но недавно я шел мимо, и точно могу сказать, что он принимает пищу. Я увидел его на крыльце.

— Что и славно, — рассудил Саймей. — И дальше, как теперь понятно мне, заточенный в одиноких покоях своих, брат Дарий затаил обиду. Когда же представился случай отомстить, он начал преступно лгать настоятелю ради своей выгоды.

— Однако, как известно мне, была в словах его и доля истины, — молвил брат Маркус. — Что и пугало его. Три седмицы назад, брат Дарий вдруг затворился в покоях своих и объявил о посте. И никого не пускал он к себе.

— Дело было в том, что потребовал брат Дарий у отца Иокима, наставника моего, чтобы пищу ему приносил тот юный послушник, с которым ты беседовал сегодня утром в мастерских, учитель. И настоятель был так встревожен, что отказал брату Дарию. Тогда наставник мой и обвинил затворника во лжи. Мне не ведомо, о чем еще шел разговор между ними, но видел я, что отец Иоким был больше расстроен, чем разгневан. И после объявления брата Дария о строгом посте и одиночестве, настоятель наш часто ходил к нему и увещевал перед запертыми дверями, но так и не был пущен в покои.

— А кто-то еще навещал в те седмицы брата Дария? — спросил Саймей.

— По просьбе настоятеля нашего бывал у него и брат Закари, с которым находился брат Дарий в дальнем родстве, бывал и брат Исса, — рассказывал брат Маркус. — Но никого из них не пустил брат Дарий к себе. Кроме меня.

— Как же тебе это удалось? — с искренним удивлением воскликнул Посланник.

— Он желал моей защиты, — пояснил брат Маркус. — Так бывает часто, старые люди просят защиты тех, кого сами обижали ранее. Он же бил меня и осыпал насмешками из страха передо мною. Потому, думается мне, он и желал встречи со мной в тот раз. Это было за два дня до смерти отца Иокима. Я шел по делам своим, и встретил настоятеля у порога покоев брата Дария. Настоятель был печален. Его заботило состояние затворника. Тогда я и обещал, что постараюсь поговорить с братом Дарием. С тем настоятель и ушел. И тут же двери покоев распахнулись, и брат Дарий сам начал звать меня. Он был в возбуждении и сильно напуган. Он твердил, что отец Иоким наведет на него опасность смертельную, потому что требует с него рукопись, которую брат Дарий ему обещал.

— Не говорил ли он тебе, брат, что это за рукопись? — спросил Саймей, увлеченный рассказом.

— Он твердил лишь, что никогда и не видел ее, и уж тем более не имел, — вспоминал блюститель. — Что будто бы лишь слышал об этом свитке. Он не раскаивался во лжи, но верил, будто навлек на себя беду, словами своими. Более того, из разговора памятного с настоятелем, о котором поведал тебе Арам, понятно стало брату Дарию, что настоятель о той рукописи знает больше него. И будто сам отец Иоким грозил ему, что беседы их о том свитке несут угрозу.

— Стало мне ясно, что ты был последним, кто видел брата Дария живым, — сообщил блюстителю Посланник после некоторых раздумий. — И лишь злоумышленник, затеявший убиение, был там после. А не мог ли кто слышать вас?

— Это мне не ведомо, — пожал плечами брат Маркус, и на лице его было недоумение. — Говорил брат Дарий громко. Однако двери были закрыты. И я не думал тогда о таких вещах, потому что был встревожен его мольбами о помощи и его состоянием. Но больше волновало меня, что странная угроза, о которой он так твердил, могла грозить и отцу Иокиму. Эта тайна стала зловещей…. — он вдруг опустил лицо в ладони и голос его наполнился скорбью. — Именно из-за этой тайны я и поклялся отцу Иокиму в ночь его смерти, что промолчу о своей помощи. Тем более, меня тогда так потряс вид раны. А отец Иоким все настаивал, что он успел уклониться…

— Успел уклониться? — Посланник даже подался вперед, услыхав таковые слова. — Вот уж поистине, как многим смог ты мне помочь! А не говорил ли тогда отец Иоким, отчего ему довелось уклониться?

— О нет, — печально вздохнул брат Маркус, подняв лицо. Саймей увидел слезы в его глазах. — Я же говорил, он настаивал, что это страшная и губительная тайна, что она ведет всех нас к гибели. Почему я все же послушался его и не пошел к брату Веспасу?! Ведь я же видел эту рану?

— Потому что знал слишком многое, — отвечал ему Посланник довольно сухо.

— Если так … — немного робко сказал послушник, что внимал словам их с волнением. — Тогда понятно, что наставник мой все же обнаружил тайник с той странной рукописью. И там же нашел он и смерть свою. И место это рядом!

Последнее пугало юношу более всего.

— Успокойся, Арам, — ласково просил его Саймей. — Не думаю я, что это место столь легко найти. Однако, — и тут голос его тоже окрасился тревогой. — И меня пугает эта рукопись, если ее содержание ведет к смерти и проклятию.

— Тогда и я думал так, слушая его, — признался брат Маркус. — Но все равно, нет мне прощения за мое необдуманное молчание. Ведь погиб и второй человек. Вот что пугает меня теперь. И заставляет мучиться.

— Я думаю, ты искупишь свою вину, — обратился к нему Посланник.

— Надеюсь, ты прав, — немного успокоившись, сказал блюститель. — Вспомни, Арам, как много ездил наставник твой в последнее время.

— О да! — тут же живо откликнулся послушник. — И помню я, что сопровождал его во многие места. Но бывало, что вместо меня брал тебя он с собою.

— И если мы вместе повторим весь путь его, — задумчиво молвил Посланник. — То найдем тоже, что найдено было отцом Иокимом.

— Однако, думаю я, брат, что стоит оставить нам Арама вне наших дел, — озабочено глядя на послушника, сказал брат Маркус. — Это опасно, как я уже тебе говорил, и на что указывают скорбные вести дней последних.

— Нет! — тихо, но твердо ответил юноша. — Не брошу я дело наставника своего из-за страхов. Не оставляйте меня в неведении, молю вас!

— Я понимаю порыв его, — сказал Посланник брату Маркусу. — Более того, мне думается, что ныне с нами он будет в большей безопасности, чем один. Ему уже известно многое, и как мы поняли сегодня, для кое-кого он становится легкой добычей.

— Тогда следует нам держать все в секрете, — предложил блюститель. — Нынче буду я держаться дальше от вас. И лишь когда соберешься ты со мной в Шалем, будто бы передать письма или же за покупками, тогда и встретимся с тобою, брат.

— Сначала я посещу Лехем с Арамом, — решил Саймей. — Это не вызовет подозрений. Я возвещу, что имею намерение поклониться Дому Пастуха.

— Разумное решение, брат, — и только теперь улыбнулся брат Маркус искренне и с облегчением. — Пора мне, брат. Спасибо, за хлеб и фрукты. За беседу. И тебе, послушник. За уют и заботу. Увидимся на молитве.

Со словами сими покинул он покои Посланника. Саймей и Арам переглянулись. Близилась обедня, но оба они были так измотаны, что двигаться просто не было сил.

— Кажется, я вправе не соблюдать все устои общины? — чуть смутившись, спросил Посланник ученика.

— Да, — юноша лукаво усмехнулся. — Кстати, и я тоже могу быть от них освобожден. Пока являюсь твоим учеником.

Посланник рассмеялся. Они оставили пищу не убранной, и только добравшись до постелей, оба крепко заснули.

— Служба Дому Истины сурова, — пояснил Арам, когда Посланник пытался помочь ему убрать со стола. — Ты же, учитель, готов изнежить меня заботой. После мне будет трудно исполнять свой долг.

— А ты не думал об ином пути? — с интересом спросил его тогда Посланник.

— Нет, — быстро, но твердо, сказал Арам. — Это в моем характере. И иного я не могу представить. Для путей вне общины нашей нужно мыслить иначе. Я же, живя в роду своем, чувствовал себя несчастным, хотя имел и любовь и заботу. И только придя сюда, обрел я свое место. Теперь после смерти настоятеля, который был мне верным защитником и учителем, мне придется трудно, но по-прежнему только под крышей дома общины нашей я счастлив.

— Что ж, ты более серьезен, чем думал я, — помолчав, решил Саймей. — И кажешься мне нынче более взрослым. Однако горько мне, что принял ты зрелость так рано.

— Ты опять стал говорить со мной, как с равным, учитель, — улыбнулся юноша. — Но я знаю, как многого еще не хватает мне, чего я желал бы.

— И это похвально, — благожелательно отметил учитель его. — Кто не желает и не стремится, совершает грех большой. Я расскажу тебе кое-что. Наш Глава Матери-церкви Феликс Второй, как, возможно, тебе известно, является моим кузеном. Так вот, когда мне было меньше, чем тебе сейчас, он пришел ко мне и сразу заявил, что хочет быть Главой. Он им стал. Так что, Арам, я принимаю твое решение. Однако, если ты передумаешь, буду счастлив твоему согласию покинуть эту общину и ехать со мной в Визас.

Юноша крепко задумался, и Посланник наблюдал, как сменяются мысли на лице его. Он поймал себя на мысли, что ему важен ответ. Что он хотел бы видеть юношу при себе в столице.

— Я бы хотел ехать, — наконец сказал Арам. — Но…ты же дозволишь мне и в Визасе служить Дому Истины?

— Я думаю, что кузен мой Феликс будет счастлив такому стечению обстоятельств, — хитро улыбнулся Саймей. — Когда-то он мечтал видеть меня в Доме, и печалился, что этот путь закрыт для меня. Ты будешь для него великой наградой.

— Для меня это подобно чуду! — и лицо юноши посветлело от радости.

Саймей мог бы сказать, что в данный миг юноша более похож на себя самого, чем когда желает выглядеть серьезным и взрослым. Однако он промолчал, потому что понимал, Арам и вправду по характеру своему несвободен душой, замкнут и серьезен. Саймей чуть улыбнулся, наблюдая за действиями послушника. Слишком привык юноша к труду и тяжким будням. Не было у юноши праздников в жизни. А потому Посланник решил, что полезно будет для Арама исправить это. К тому же и сам он, управляя судьбой своей самолично, имел привычку перемежать дела и удовольствия, понимая, что сделанное всегда заслуживает награду. И быстро сложился в голове его план будущей поездки в Лехем.

— Я предполагаю отправиться завтра, — сообщил он послушнику самым серьезным тоном.

— Нет причин медлить, — рассудил юноша. — Этим же вечером я быстро уложу наши вещи.

— Но талиф тот, что нынче снял я, выкини, — распорядился Посланник. — Будет возможность приобрести новый. И, не вздумай спорить со мною, новый талиф я куплю и для тебя. Не пристало ученику моему ходить в старых одеждах, которые ему уже просто коротки.

Юноша промолчал, но Саймей успел заметить быструю улыбку на его лице. И это радовало Посланника, понятно было, что юноша и сам желал бы иметь новые вещи. Амбиции, свойственные послушнику, могли послужить целям Саймея по его воспитанию.

— Не желаешь ли ты взять с собой и мальчика Матеуса, которого пригласил сегодня вечером к нам в покои? — спросил вдруг Арам, и Саймей был удивлен, так как на лице юноши читалась сильная заинтересованность.

— Отчего бы и нет? — ответил он. — Тебе ли не будет это обидно?

— Нет! — возразил живо послушник. — Я восхищен его талантом. И…он так не похож на нас…

— На вас? — это удивило Саймея еще более.

— На послушников, на тех, кто посвятил себя Дому Истины, — объяснял ученик. — Он более трудолюбив, чем многие здесь, однако же он…он не приемлет правил, но при этом, кажется мне, что душа его ближе к Богу, чем наши.

— Интересно, — заметил Посланник. — Я думаю, ты можешь многому научиться у него, как и я. Но и мы можем дать ему что-то от себя.

— Когда я имею время, то часто хожу смотреть, как трудится Матеус, — рассказал Арам. — И говорю с ним.

— Тем лучше, — Посланник поднялся с кресла. — Возьмем его с собою.

Посланник задумался. Он старался быть честным с собой. В чем-то такой шаг, принять к себе двух мальчиков, при обстоятельствах его жизни, выглядел, как авантюра или каприз. Но… Саймей не был награжден сыновьями. Раньше он редко думал об этом. Но в последние годы, особенно после того, как они с Феликсом побывали в Реме, Посланник стал тяготиться одиночеством. Ему хотелось передать кому-то свои знания, разделить с кем-то свои интересы. У него был Айра, был и Феликс. Но они оба были слишком преданы Церкви, и Саймей всегда оставался для них на втором месте. Он ничего не имел против, но… Просто к тридцати шести годам он понял, что ему нужна настоящая семья, а не такая, в которой он прожил жизнь. Где все скрывали свои тайны и стремились к своим целям. Ему был нужен смех, внимательные глаза, следящие за его рассказами, нужен кто-то, кем можно гордиться, чьи успехи радовали бы его. Ему был нужен сын. Но сейчас не было времени на подобные мысли.

— А теперь, не пора ли нам? — сказал он Араму, поднимаясь из-за стола.

— Куда теперь? — с искренним любопытством спросил Арам. И Посланник ему позавидовал. Молодость не задумывается о старости и смерти. И переживания не так ярки. Сам же Посланник был сильно встревожен. Эта неизвестная рукопись сводила его с ума. Он уже почти догадывался, кто ее написал. Он это чувствовал. И тайна его рода все больше давила на него.

— Я думаю, мы могли бы для начала посетить брата Веспаса, — рассуждал Саймей. — Потом я хотел бы говорить с затворником Эммануилом, а перед самой вечерней службой я думаю навестить брата Закари.

— К вечеру мы будем знать намного больше, — сказал Арам так, будто делился с наставником своими надеждами и желал упрямо верить в их исполнение.

— Но прежде всего, нам с тобой надо отдать должное молитве, — наставительно заметил Саймей, направляясь к Храму.

В Храме в тот час было пусто. Обедня закончилась, и братья общины, уже успевшие вкусить трапезу, разошлись по кельям или по каким-то своим делам. Саймей, вслед за Арамом, прошел к самому алтарю, опустился на колени на холодный каменный пол и приступил к молитве. Он считал это маленьким везением, очень его обрадовавшим. Тишина и пустота Храма действовали на Посланника умиротворяющее. Ощущение чуда, живущее в этих стенах и хранивших Дух Пастуха, истинного бога нашего, поглотили душу Саймея, прогоняя из нее тревоги и боль. Они с Арамом тихим шепотом вознесли молитву о заблудшей душе затворника Дария. Они желали ему силы, которая должна понадобиться ему сейчас, когда закончил дух павшего дела свои, и возносится к Судие, и выражали они надежду, что после вынесения решения, будут чествовать душу его на небесах. Потом Посланник думал о том, что согласие Арама покинуть общину верно, иначе не будет здесь жизнь юноши спокойной. Сожалел он и об остальных братьях, которым не по вкусу придутся перемены, что принесет с собой брат Исса, встав во главе общины. Вознеся краткое прошение к небесам о братьях, он обратился к Пастуху, Истинному богу нашему с мольбою и о деле своем нелегком, однако душа Саймея противилась этому. Он понимал, что нечестен перед Пастухом. Слишком темная тайна лежала на сердце Посланника. В результате, по окончании службы, покинул он Храм Истины в смятении и с сожалением, на сей раз не удалось ему испытать благодати. Но он скрывал свое состояние от Арама, который выглядел счастливым. Его разговор с Судией прошел явно удачнее.

Посланник улыбнулся ему.

— Надеюсь, не слишком оскорблю тебя жалобой, что нет сладостей в трапезе нашей здесь в общине? — посланник смотрел на здание трапезной. — А ведь сладкие блюда весьма полезны.

— Тогда понятно мне, отчего так любил настоятель наш Иоким Шалемские сласти, — ответил им Арам со светлой грустью, какая приходит при воспоминаниях о родных наших, нынче усопших.

— Завтра же наверстаем мы эту нехватку, — решил Саймей. — Скажи мне, Арам, часто ли заходил к брату Закари настоятель ваш Иоким в последние дни свои?

— Настоятель Иоким был человеком благочестивым, — с гордостью сообщил юноша — И четко соблюдал он обычаи. Как и положено, в каждый день заходил он с беседой к каждому из старейшин и даже посещал многих других братьев наших.

— И о чем же были эти беседы? — продолжал спрашивать Саймей.

— О годах прошлых, — пожал плечами Арам со свойственной всем мальчишкам привычкой нелестно относиться к подобным темам.

Посланник усмехнулся криво и продолжал путь к брату Веспасу. Однако как только свернули они с храмовой площади, сразу увидели брата Лукаса, который радостно приветствовал их.

— Прости, брат Саймей, что нарушаю твои планы, — вежливо и с ровной долей почтения, обратился к нему священник. — Я просто хотел поздороваться тобой и немного поговорить.

— Беседа мне не повредит, — учтиво ответил Саймей, испытывая симпатию к этому неглупому человеку. — Тем более, догадываюсь я, о чем пойдет речь.

И тут он криво усмехнулся. Он уже понял, что речь пойдет о брате Иссе.

Более всего не любил Посланник подобных интриг, что плелись священниками в борьбе за власть в лоне Дома Истины. Считал Саймей, что подобные хитрости, ложь и лицемерие бросают тень даже на само имя Пастуха, Истинного бога нашего. Как же верующие могут идти под длань тех, коим положено быть чистыми душой и помыслами, но вместо этого, занятыми коварством и тьмою? С первой встречи в этой общине с братом Иссой, Посланник разглядел в нем именно такого порочного священника. Саймей бросил все силы свои на то, чтобы избавиться от гнева и брезгливости, что вызывал в нем брат Исса. А ведь священник надеялся за счет Посланника повысить свой авторитет среди братьев. Он одновременно считал нужным, и заискивать лицемерно перед ним и диктовать ему свою волю. Ни тому, ни другому Саймей потворствовать не желал. Невольно в душе Посланника зародились подозрения на счет брата Иссы. Не причастен ли он к делу этому печальному? Просто было рассудить, что смерть отца Иокима была надобна брату Иссе, чтобы самому сесть в кресло настоятеля, а та тайная рукопись, что будто бы принадлежала брату Дарию, могла в таковом случае содержать вещи, что пошли бы во вред брату Иссе. История же с тайною образования общины просто могла оказаться выдумкой, чтобы скрыть истинные мотивы преступления. Рассуждая так, однако, понимал Посланник, что нет у него доказательств вины брата Иссы. Мысли о возможной вине священника были продиктованы раздражением и жаждой мести.

— О да, — чуть улыбнувшись, подтвердил брат Лукас, видя насмешливое выражение лица Саймея. — Видишь ли, брат, я пришел просить тебя все же рассказать мне о ходе расследований твоих, чтобы мог я передать это брату Иссе.

— По его ли приказу действуешь ты? — спокойно спросил Посланник, однако тон его стал сух и неприятен.

— Нет, Посланник Саймей, — мягко возразил брат Лукас. — О необходимости переговорить с тобой, приняли решение я и брат Беньямин. Точнее, он посоветовал мне обратиться к тебе. Наш казначей боится, что после твоей отповеди брату Иссе, после того, как он пытался лезть в твои дела через твоего ученика… — Брат Лукас, бросил на Арама сочувственный взгляд. — Станет брат Исса чинить тебе препятствия и мешать еще больше. Уже от себя скажу, что знаю его упрямство. И полностью разделяю точку зрения брата Беньямина. Но! Если сейчас переговорив с тобой, я расскажу брату Иссе хоть что-то, то оставит тебя он в покое. Я в курсе истинных причин смерти нашего настоятеля. Но ни я, ни остальные братья, кто так же знает об этом, не сообщил Иссе, об этом, как и было договорено между нами…

— Теперь же что-то встревожило его? — предположил Саймей, и заинтересованность появилась на лице его.

— Именно так, — довольно подтвердил брат Лукас. — Все дело в том, что брат Исса, как и все мы, старейшины, знал о розысках отца Иокима. Знал он и о рукописи, что обещал настоятелю брат Дарий. Ни для кого из нас не стало тайной. …

— Теперь же брат Исса хочет заполучить рукопись сам, но с моей помощью? — догадался Посланник.

— С твоей помощью, — спокойно подтвердил старейшина.

— Спасибо, за ответы твои честные, — подумав, молвил Саймей. — Что же, теперь моя очередь оказать тебе услугу. Можешь передать брату Иссе, что тайна смерти отца Иокима с той рукописью связана. Видимо, он нашел ее, но при том попал в ловушку, где и получил по неосторожности рану, что привела к смертельному заболеванию, что быстро погубило его. Брат Дарий, кто тоже знал о рукописи, умер по старости. Однако смерть его ускорило голодание и немощь, что вызвана строгим постом его.

— Скорее уж могу предположить я, что умер он от старческих страхов, что были им надуманы, — чуть улыбаясь тонко, заметил брат Лукас. — Я бывал на пороге покоев его в те дни по просьбе настоятеля нашего. И брата Иссы, конечно же. Но кроме стенаний ничего мне брат Дарий не поведал и не впустил к себе.

— И о чем же стенал брат Дарий? — с некоторым холодом и неприязнью спросил Посланник.

— Он твердил, что рукопись, которую и не видел он, приведет его к смерти, — вспомнил старейшина. — Когда же спросил я его, отчего он решил так, он уверял, будто существуют некие темные силы, которые не желают, чтобы эта рукопись попала в мир. И будто бы отец Иоким разбудил те силы. Но чего бы то ни было конкретного о таинственных силах, о том, как мог настоятель наш разбудить их, он не говорил. Это слишком пугало его.

— Благодарю тебя за сведения, что могут помочь мне, — сказал Саймей, чуть подумав.

— А я благодарен тебе, что изложил ты некое видение событий, — ответил любезно брат Лукас. — Соблазняет меня мысль узнать у тебя, что же стоит за всеми этими страшными вещами на самом деле, но я не поддамся соблазну.

— Я бы и не ответил тебе, — признался Посланник.

— Я знаю, — смиренно кивнул старейшина. — Могу я только предположить, что смерть брата Дария так же не естественна, как и погибель настоятеля нашего. Так как знаю я, что был он крепок здоровьем и не так стар, как казался. Да и слишком своевременной кажется смерть его в виду событий, связанных с отцом Иокимом.

— Возможно, что так, — уклончиво ответствовал Саймей. — Теперь же позволь поблагодарить тебя еще раз за беседу.

Кивнув на прощание, Саймей в сопровождении Арама пошел дальше.

— Начинаю я понимать, что в скором времени придется составить мне неприятную беседу с будущим вашим настоятелем, — рассудил Саймей вслух, обращаясь к Араму.

— Стоит ли тебе обращать на него внимание, — ответил юноша, но его голос не был так беззаботен, как ему хотелось показать.

— Я помню про твои несчастья, юноша, — серьезно сказал Посланник. — И все равно этого так не оставлю. Заодно, может быть, мне удастся так запугать брата Иссу, что он и меня тоже оставит в покое.

Арам чуть улыбнулся. Они подходили к покоям брата Веспаса.

— Присядем, — предложил лекарь, опускаясь на тот же стул, где сидел в прошлый раз и так же жестом пригласил их устроиться напротив него. — Тебя, брат, интересует, как погиб брат Дарий? И сразу скажу тебе, что подозрения твои верны. Даже состояние тела его не могло скрыть раны, на голове.

— Ему проломлен был череп? — уточнил Посланник.

— Предмет был острым и неровным, — кивнув, продолжил рассказ брат Веспас. — Ты прости меня, но не стал я проверять рану, искать возможные остатки, какие могли быть и говорить о природе оружия.

— Оно и не важно, — согласился Саймей. — Важно то, что самого оружия там не было.

— Именно так, — подтвердил лекарь.

— Это мог быть камень, — предложил Арам свою догадку. Наконец-то он перестал бояться вступать в разговор, доверяя учителю в том, что не станет тот гневаться на замечания его.

— Ты прав, юноша, — ответил ему брат Веспас. — Я тоже склонен думать именно так.

— Но это значит, что кто-то пришел в тот день печальный к затворнику с уже приготовленным оружием, — продолжал послушник.

— Я предполагаю, что так, — согласился с ним и Саймей. — И получаем мы выводы о том, что эти два преступления были связаны, ибо злоумышленник готовился к ним заранее.

— Означает это и то, — заметил весомо лекарь. — Что шел к жертвам своим злоумышленник, точно зная, что не оставит их в живых.

— О да, — грустно отозвался Посланник. — Но пока не имею я уверенности, что та ненайденная рукопись стоила сих двух смертей.

— Либо же, такова была печальная плата за молчание о словах, что запечатлены в ней, — продолжил брат Веспас. — А потому кажется мне, что эти две смерти не последние. Рукопись же мы так и не обнаружили.

— Если она вообще существует, — усомнился Арам. — Да и не могу я постичь, что же за страшная тайна могла содержаться в ней об общине нашей, что вокруг нее развертываются столь страшные события.

— Я же не могу понять, кому выгодно скрывать эту неизвестную тайну, — молвил Саймей.

— Пока вопросов больше, чем ответов, — подытожил лекарь их размышления. — Есть ли еще что-то, что хотел бы ты услышать от меня, брат?

— Да! — оживился Посланник, отбросив задумчивость свою. — Расскажи мне, брат, что за история случилась с братом Дарием пять лет назад, после кторой и вынужден был он принять обет затворника.

— В истории той приятного мало, — досадливо поморщившись, сказал лекарь. — В то время брат Дарий, который отличался некоей грязной страстишкой, начал выражать внимание свое навязчивое одному из братьев наших. Ведомо ли тебе, что за грязная страсть была у затворника?

— Ведомо, — сухо ответствовал Саймей. — А тот, кому выражал брат Дарий симпатию? Это некий брат Эммануил?

— Он самый, — парис живо кивнул, довольный, что не придется ему вдаваться в нежелательные пояснения. — Сам же брат Эммануил не разделял пристрастий брата Дария. Более того, он состоял с ним в родстве и не столь дальнем. Эммануил возрастом будет годами тремя моложе тебя, Саймей. И приходился он брату Дарию племянником по вторичной ветви.

— Полагаю, отец Эммануила приходился брату Дарию двоюродным братом? — уточнил Посланник, каковой не очень разбирался в хитростях связей семейных.

— Верно, — подтвердил лекарь. — Оба брата о родстве ведали, однако затворника это не остановило. И вот в один день, Эммануил объявил, что намерен дать обет одиночества. Был он приятен в общении и имел много собеседников и друзей меж братьями. Потому мы были решением таковым удивлены. Но никто не посмел лишать его этого права. И брат Эммануил затворился. Дарий же пребывал от этого в раздражении и злобе. Как полагаю я, исчезновение с глаз его объекта страсти привело брата нашего в ярость и расстройство, а потому начал он…без разбору и утайки справлять страсти свои в Шалеме с неизвестными мужами, которые были склонны к таковым забавам.

— Как? — изумился Посланник. — Мне говорили, что брат Дарий был в весьма почтенных годах. Неужто он все еще сохранял силу?

— Силу он сохранял, — насмешливо улыбаясь, подтвердил лекарь. — Однако лет ему было и не столь много. Ко времени событий тех не набрал он и шести десятков лет.

— Слышал я, что люди греховные, каков был и брат Дарий, — вступил Арам в разговор. — Стареют телом ранее, чем люди благоверные и праведные.

— Возможно, — подумав, согласился Посланник. — Тем более что и характер затворника был жесток, что тоже портит тело, как говорят люди мудрые. Продолжай же, брат.

— Не прошло и нескольких месяцев, — послушно рассказывал брат Веспас. — Как брата Дария поймали в тот момент, когда навязывал он себя одному из послушников. Юноша был напуган, более того, тело его было в синяках и ссадинах. Виновником их появления назвал послушник брата Дария. Позже, когда привел я послушника того к себе, то выяснил, что та попытка была не первой. И происки брата нашего беспутного увенчались успехом. Самое же неприятное заключалось в том, что юноша не только подвергся грязному насилию, но получил от брата Дария еще и неприятную болезнь…

— Можешь не продолжать, — Посланник поднялся со скамьи начал мерно вышагивать возле нее, явно расстроенный из-за этого разговора. — Надеюсь, что прежде быть заточенным в покоях своих, брат Дарий подвергся строжайшему наказанию.

— Можешь не сомневаться, — успокоил его парис.

— Что и радует, — заметил Саймей. — Что же, благодарен я тебе и за эту историю, хоть она и не приятна мне.

— А что стало с тем юношей? — спросил Арам, потрясенный услышанным.

— Он вернулся к семье своей, — ответил ему брат Веспас. — Позже, как говорил мне наш настоятель, заинтересованный в благополучии послушника и потому сведущий, юношу отдали в другую обитель в Лехеме. Ныне он служит при Храме Истины в самом городе.

Арам, выслушав ответ, повернулся к Саймею, и тот прочитал невысказанный вопрос в глазах ученика. Видимо юноша не стал задавать его при лекаре.

— Ну, что же, — Посланник заставил себя улыбнуться, не смотря на нехорошие мысли и ощущения, что оставались после рассказа Париса. — Вновь помог ты мне, брат. Благодарю тебя.

— Идите, — добродушно напутствовал их парис. — Теперь я должен еще позаботиться о приготовлении тела брата Дария к похоронам.

— А где обычно хороните вы братьев своих? — заинтересовался Саймей.

— Да тут же в общине, — немного удивился вопросу лекарь. — Прости, мне надо спешить.

Посланник сделал прощальный жест, Арам чуть поклонился брату Веспасу, как положено по обычаю.

— На территории общины, в том конце, которым выходит она на пустырь, есть кладбище, — объяснил учителю своему юноша, покинув покои париса. — Оно старое, и как кажется мне, было оно тут еще до образования общины.

— Это важно! — воскликнул Посланник, приходя в волнение. — Уверен я, что в поисках ключа от тайны отец Иоким мог посещать это скорбное место. Так что, Арам, и нам с тобою предстоит посетить его. Но сначала все же навестим мы брата Эммануила.

И они пошли по тропе, что вела к покоям затворников. Однако не доходя до обители брата Дария, Арам указал учителю на другую тропу, на которою и следовало им свернуть к дому брата Эммануила.

— Прежде чем вступим мы с ним в беседу, — на ходу заговорил юноша. — Хочу сказать я тебе, учитель, об одной догадке своей.

— Я помню, что тебе что-то прояснилось, когда говорили мы с братом Веспасом, — благожелательно кивнул ему Посланник. — Что-то, что не понятно мне?

— Просто догадка, — скромно уточнил Арам. — Этот послушник, что нынче служит в городском Храме Истины. А не мог ли он быть тем человеком, к коему обращался отец Иоким с вопросами своими?

— Мне нравится твое рассуждение! — восклицал Саймей. — И тогда…если это тот юноша, если он имел представление о делах брата Дария, то мог ведать он и о той рукописи.

— О да, учитель! — радость Саймея от верных предположений, что укладывались в логичную цепочку, передалась и ученику. — Сможем ли мы говорить с ним?

— Думаю, сможем, — раззудил Посланник. — Завтра. Арам. Нынче же…

И он указал на хижину, которая была очень похожа на покои брата Дария, хоть и стояла далеко от них. Арам проследовал вперед и постучал в дверь.

— Брат Эммануил, — не громко, но четко звал он. — Открой двери. Это я, послушник Арам, что раньше был при настоятеле нашем, отце Иокиме.

— Привет тебе, — раздался голос из покоев. — Один ли ты пожаловал ко мне?

— О нет! — послушник повернул голову и посмотрел на учителя. — Нынче я избран в ученики Высоким Посланником Главы Земного царства, Пастуха, Истинного бога нашего. Учитель Саймей пришел к тебе со мной.

Саймей услышал, как щелкнул засов. На пороге теперь стоял молодой мужчина. По виду и впрямь ровесник Посланника. Глаза брата Эммануила были внимательны, но взгляд дружелюбен. Цвет их в тени казался почти черным, под стать волосам. Брат Эммануил был ниже ростом, но так же строен и гибок, как Саймей. Не было в нем ничего женского, но не хватало ему и осанки воина, что свойственна была Посланнику.

— Брат Исса чуть опередил тебя, Высокий Посланник, — с улыбкой молвил затворник.

— И он приходил к тебе с некими приказаниями? — с такой же улыбкой отвечал ему Саймей.

— Не впускать тебя по возможности, или после беседы пересказать ему все до слова, — губы затворника чуть скривились.

— А как склонен ты поступить? — с той же кривой усмешкой, будто копируя выражение лица собеседника, опять спросил Посланник.

— Говорить с тобою, а потом забыть все сказанное, — задорно смеясь, ответил Эммануил. — Заходи, брат. И ты, Арам, проходи. В покоях будет нам удобно.

Глядя на брата Эммануила, Саймей дивился странностям природы. Если о брате Дарии говорили, что был он резок, жесток и зол, склонен к порывистым поступкам и сильным эмоциям, то родственник его предстал перед гостями совсем иным человеком. Этот молодой мужчина двигался плавно, прост был в беседе и дружелюбен. Глядя на него, не мог засомневаться Саймей в высоком положении рода Эммануила. Была в нем некая царственность, приятная и спокойная, какая присуща патрициям Рема. Предположил Посланник, что отец этого затворника является высоким вельможей. И что дал он сыну воспитание достойное. Недоумевал Саймей, отчего же этот муж мог оказаться в этой общине, а не стал строить себе карьеру в миру.

— Так о чем желал ты говорить со мною? — учтиво спросил брат Эммануил Посланника, убедившись, что гости его удобно устроились в креслах.

— Разговор наш будет, боюсь я, долгим и неприятным для тебя, — предупредил Саймей. — Брат Исса успел ли сообщить тебе о смерти иного затворника, с каким ты был знаком в прошлые годы?

— Если говоришь ты о Дарии, то да, — ответил Эммануил и грустно улыбнулся. — Возможно, если ты знаешь историю мою, тебе покажутся странными слова мои, но я сожалею о покойном.

Это прозвучало так искренне, что Саймей не усомнился в его словах.

— Тогда мне будет еще труднее спрашивать тебя о нем, — сказал Посланник.

— Что хочешь ты знать? — повторил вопрос свой затворник.

— Прежде хотел я понять, каковы были твои чувства к этому человеку, — ответил ему Саймей.

— Не знаю, поймешь ли ты меня, — подумав, начал Эммануил. — Но я был обижен на родича моего. И не из-за пристрастия его ко мне, какое я старался и не замечать вовсе, а из-за природы этого пристрастия.

Посланник посмотрел на него вопросительно, это было ему не понятно.

— Видишь ли, брат Саймей, — попытался объяснить затворник, выбирая слова. — Страсть эта нечистая возникнуть может и по любви. Хотя это не сделает ее менее отвратительной. И если бы Дарий любил меня, возможно, и не решился бы я на свой обет одиночества.

— Ты бы ответил ему? — не в силах скрыть удивления воскликнул Арам.

— О нет, юноша, — чуть улыбнувшись ласково послушнику, как брату младшему, ответил Эммануил. — Такая страсть не по мне. Бывало, что желал я жен и поддавался этим страстям. Но ответить мужу…Это просто мне не понятно. Но…если бы были у Дария чувства ко мне, я мог бы говорить с ним, быть убедительным, принять дружбу его, надеясь, что она успокоит чувства.

— Но, как понимаю я тебя, им двигало нечто иное? — после неких раздумий, спросил Посланник.

— Дарий был черств, — печально сообщил брат Эммануил. — Как тебе и говорили, я полагаю. И эта страсть была … объекты этой страсти были для Дария лишь игрушками, как мне кажется. Просто вещами, через которые получал он удовольствия свои, которым не мог и не желал не уступать.

— Проще сказать, что он заботился лишь о себе? — переспросил Саймей.

— Именно, брат, — живо откликнулся затворник, довольный, что смог довести до него свою мысль. — Потому я и избегал его.

— Это страшно, — сочувственно сказал Арам. — И притязания его были так настойчивы, что ты вынужден был заточить себя здесь?

— Но мой обет не имеет к Дарию никакого отношения! — удивленно воскликнул Эммануил.

— Прости, брат, но нам говорили иначе, — молвил Посланник. — Потому и Арам, и я, рассудили так.

— О нет, — чуть успокоив эмоции, возразил затворник. — Дело было в страсти моей собственной. Теперь уже могу я раскрыть секрет. Хотя до сих пор сердце мое болит. В те годы воспылал я любовью запретной к жене одной, что жила в Лехеме. И каждый раз, пользуясь случаем, покидал я общину и стремился на ее ложе. Однако, как раз в те дни, о которых ведем мы ныне речь, пришла мне весть, что жена моя тайная умерла, по причине, что в чреве ее было дитя мое и роды начались прежде времени. Никто не смог спасти их. Горе мое было велико, а потому я и решил дать обет одиночества, чтобы до конца дней моих молить Пастуха, Истинного бога нашего о душах жены моей и дитя нашего.

— Печальна история твоя, — заметил Саймей. — И хоть обязан я возмутиться твоим нарушением правил и клятв, что давал ты при посвящении в этой общине, но не могу, так как печаль твоя мне понятна.

— Спасибо, за слова твои добрые, брат, — ответил Эммануил. — Но теперь ты знаешь, как обстояли дела в те дни. Что еще интересно тебе?

— Рукопись, — с молчаливого разрешения учителя, вымолвил Арам. — Верится учителю моему, да и я сам, склонен думать так же, что смерть брата Дария связана с некоей рукописью.

Брат Эммануил продолжал взирать на юношу в немом изумлении и с не пониманием.

— Позволь я дополню слова ученика моего, — начал объяснения Саймей. — Стало известно нам, что брат Дарий обещал настоятелю общины вашей отцу Иокиму некую рукопись, которой на самом деле не имел. Предполагаем мы, как предполагал и отец Иоким, будто в том свитке скрыта тайна о первых годах общины. Как была она образована. В некоторых записях, что оставил после себя настоятель есть догадки, что ранее на месте этой общины было некое святое место. Но чье оно и кому поклонялись здесь, мы не ведаем. Видимо в той рукописи и были ответы. Не говорил ли тебе в прошлые годы брат Дарий об искомом нами свитке? Это важно брат. Предполагаем мы, что некто не желает видеть этой рукописи в руках наших. Как не желал он видеть ее и в руках отца Иокима или же брата Дария.

— Как странны слова твои, — после недолгого молчания, молвил брат Эммануил. — Не было никогда у родича моего Дария никакой рукописи. Более того, скажу тебе, прежде чем ты сам спросишь, и в роду нашем ничего не хранилось подобного. Однако же… — и тут некая догадка неожиданно посетила затворника, и лицо его в миг окрасилось печалью и обидой. — Но это неправда!

— Что неправда, брат Эммануил? — спросил Арам, столь заинтересованный словами его, что даже наклонился послушник вперед.

— Есть одно… — и будто бы разбирался в этом деле про себя, брат Эммануил помолчал, но продолжил уже в манере более спокойной и отстраненной. — Помню я, что откуда-то прознал Дарий о жене моей и о смерти ее. Это взбесило его, решил он, что я глух к притязаниям его по этой причине. Видел он у меня и свиток в день, когда пришел ко мне с жалобами и злобой своей. А свиток этот достался мне от той жены. Как память. Не было в нем и слова об общине нашей, что Дарий знал, так как упросил меня читать ту рукопись. Обман его, что сочинил он для доброго нашего настоятеля, жесток. И горестно мне, что так использовал он дорогую мне вещь в своих неблагочестивых целях.

— Так, значит, рукопись все же существует! — воскликнул юноша в нетерпении и радости.

— Да, — отозвался затворник. — Но как и сказал я, нет в ней тайн общины.

— О чем же повествует этот свиток? — спросил Посланник и лицо его, как и лицо Арама, выражало волнение.

— Если ты так заинтересован в нем, могу тебе показать его, — спокойно предложил брат Эммануил. — Мне он уже не так дорог. Недавно получил я весть о том, что жена моя тайная оставила мне вещи свои драгоценные. И такая память мне ближе, так я могу представлять, как надевала она те драгоценности, и мои воспоминания будут светлы.

— Значит, ты можешь отдать мне свиток? — казалось, что Посланник не может поверить в это чудо. В нем проснулась страсть к древним рукописям, которой и был знаменит Саймей.

— Вот она, — и протянув руку, достал с полки брат Эммануил свиток, и по его виду можно было судить, что он весьма древен.

— Я не знаю, как мне выразить благодарность свою тебе, брат, — вертя в руках сокровище, молвил восторженно Саймей. — Если желаешь, напиши послание отцу жены твоей, и я доставлю его, взамен привезу тебе драгоценности, что так нынче тебе дороги.

— Щедр ты, Саймей, — радостно улыбнулся Эммануил. — Я с воодушевлением и надеждою слышу слова твои. Если в силах ты обождать, тут же напишу я послание!

И он принялся за работу. Арам же поднявшись с места, осматривал рукопись, что по-прежнему была в руках учителя его. Повинуясь молчаливой просьбе юноши, да и не в силах самому ждать, Саймей чуть развернул свиток. И тут рука его дрогнула.

Дыхание перехватило у Посланника от ужаса. Слова, написанные на желтом от времени пергаменте, многие годы назад выводила та же рука, что писала рукопись, найденную когда-то Саймеем в тайнике деда. Одного взгляда было Посланнику достаточно, чтобы узнать почерк давнего своего предка Айры и задохнуться от ужаса и самых зловещих, но однако же сбывающихся, предчувствий. Возможно, он побледнел сильно, так как брат Эммануил спросил с тревогой.

— Что тебя потрясло так, Посланник?

— Древность свитка, — с трудом выдавил из себя Саймей ложный ответ. — Он весьма ценен.

— Смотри, учитель! — с волнением воскликнул Арам, указывая ему на оборотную сторону пергамента — Тут имеется номер.

— Девять, — изумленно прочел Посланник. — И что удивляет меня еще более, что цифра исчисления ремов. Текст же этот написан на одном из наречий фарсских.

— Текст читать легко и интересно, — доброжелательно поделился брат Эммануил. — Однако мало кто знаком с этим наречием.

— Мне он доступен, — все еще не в состоянии избавиться от страхов, подтвердил Саймей. — Но номер …

— Им тоже бывал я заинтересован, — сообщил затворник. — Но не смог отыскать ответ на эту загадку.

— Прости за вопросы праздные, — мягко обратился к нему Саймей. — Но не мог бы ты открыть мне, из какового рода была жена твоя?

— Отец ее и весь род его из ремов, что жили в стране фарсов еще со времен, когда Пастух, Истинный бог наш присутствовал на земле. Мать же ее из фарсского рода, что приняли веру истинную, — рассказывал затворник. — Нынче род отца ее почитаем в Шалеме.

— Этого мне достаточно, что бы найти семью эту, — остановил его Посланник. — Нынче е я хочу предупредить тебя, что этот свиток несет в себе опасность. И пусть тайна его не связана с общиной, но из-за рукописи уже погибло двое братьев. Будь осторожен, по мере сил своих. И не говори ни с кем о свитке, будто никогда и не было его у тебя.

— Я прислушаюсь к словам твоим, Посланник, — подумав, серьезно молвил брат Эммануил. — Но и ты будь осторожен, береги и послушника своего. Я же могу еще сообщить тебе, что ранее никому и не рассказывал я об этой рукописи и не признавался во владении ей. Дарий, как теперь понятно мне, так же не стал раскрывать тайны нахождения ее, потому что, видимо, не имел в том выгоды.

— Спасибо тебе за беседу и за заботу, — поднявшись с кресла, Посланник приветливо кивнул затворнику. — С этими добрыми чувствами позволь нынче оставить тебя.

— Прощай, брат, — Эммануил так же поднялся на ноги, чтобы проводить гостей. — Прощай и ты, посланник Арам. Но позвольте надеяться на встречу повторную. И после возвращения вашего из Шалема буду всегда рад беседовать с вами.

— Спасибо, брат Эммануил, — искренне сказал юноша. — Я рад буду беседовать с тобою и впредь, как и учитель мой. И благодарю от себя и от него за помощь.

Обменявшись словами прощания, они расстались. Посланник с учеником своим поспешили в свои покои.

— Пока есть время, — шагая быстро вперед, тихо сказал Саймей Араму. — Прочтем то, что уже имеем. Но прежде, как предполагаю я, необходимо нам сверить все то, что мы уже узнали.

— Нет у меня и мыслей, спорить с тобой, учитель, — ответил Арам. — Тем более, что имею несколько вопросов к тебе, что тревожат меня.

— Вопросы твои со временем становятся все сложнее и интереснее, друг мой, — чуть улыбаясь, заметил Саймей. — И боюсь я, что вскоре начну затрудняться с ответами на них.

— Только тогда мне не понятно, учитель, — лукаво ответил ученик. — Плохо ли то, или хорошо характеризует меня?

— Посмотрим, — загадочно молвил Посланник.

И вот разместились они в покоях. Саймей прилег на ложе поверх покрывал, и тут же развернул свиток, что так притягивал и страшил его. Арам занял кресло у стола, вооружился пергаментом, на котором ранее начал записывать интересные моменты из летописи бывшего своего наставника, стилом, чернилами и принялся за чтение, которое не закончил давеча.

— Если будем иметь времядо встречи с братом Закари, — предупредил Посланник. — И ты закончишь труд свой раньше моего, то по выбору своему можешь либо почитать в удовольствие свитки, что привез я с собой, либо взять вторую рукопись отца Иокима, что читал я давеча.

— Спасибо, учитель, — обрадовался Арам. — Но не лучше ли было бы нам обсудить дела наши по окончании чтения? Иначе придется нам ждать случая до поздней ночи, так как вечером придет Матеус.

— О да! — к стыду своему Посланник забыл о мальчике, которого они ждали. — Но, прости, Арам, нынче этот свиток мне важнее. А потому не сердись и по окончании труда своего, как будет подходить время, сходи на кухню и пополни наши запасы пищи. Как бы не хотелось мне ныне принимать трапезу в общей трапезной!

— Отчего же ты будешь делать это? — возразил ему послушник. — По обычаю ты сам волен выбирать, где принимать пищу. А потому я позабочусь, чтобы иметь нам вечернюю трапезу здесь.

— Ты лучший ученик, какого мог я желать, — воодушевленно молвил Саймей. — Спасибо, что ты со мной.

И не желая больше смущать юношу похвалами, да и сгорая от нетерпения, занялся Посланник свитком.

«В ту зиму истекал девятый год служения Валия Глата на посту Наместника Великого императора Рема, и ежели в начале сея должность казалась ему почетной, то ныне же дорого отдал бы он за то, чтобы покинуть ее, либо же вообще не принимать на себя сиих обязательств. Валий Глат был солдатом, а по сему более всего сердцу его дорога была дисциплина и порядок. Сих же двух качеств найти в стране фарсов, не было ему суждено. Был Глат человеком умным и образованным и обладал редким даром находить общий язык и усмирять смуты путем мира с любым, кому было суждено встретиться с Наместником на его пути жизненном. Здесь же ему приходилось привлекать все свои силы душевные, все терпение, коим был одарен он, дабы сохранять на сих землях мир. И это угнетало его. Валий Глат, четвертый Наместник Великого Императора Рема в Эреце, устал.

Уже не первый год землю фарсов сотрясали волнения. И природа их была настолько странна, что казалась Глату немыслимой и лишенной малейшей логики. Более четверти века назад Шалем, как и весь Эрец был захвачен царем Иридом при помощи ремов. Фарсы получили своего правителя, совет старейшин, что возглавляли фарсские первосвященники, и их религию, каковую оставили в неприкосновенности. В Шалеме, как и в других городах Эреца стояли легионы Рема, были посажены Наместники. Но никто не запрещал фарсам стравлять их службы. Никто не запечатывал их храмы. Ремское присутствие было мало заметно.

За годы сего номинального правления, ремы не позволяли себе зверств. Более того, будучи народом образованным, они по-своему заботились о стране фарсов. Ведь ныне сии странные замкнутые и суровые люди являлись подданными императора, а по сему и на них должен был падать свет его милости.

Прибыв на пост свой девять годов назад, Глат, впервые столкнувшийся здесь со смутой, был удивлен, но рассудив, что возможно сие есть постоянная война внутри страны, углубился в историю нового своего народа. Во времена не столь давние, когда парисы, как и многие иные до них, захватили Эрец, фарсы жили хуже рабов, оплакивая запреты на свои молитвы и службы. И никто из сих суровых людей в те годы и не помышлял о бунте.

Ныне ремская провинция Эрец кипела. По размышлению Глата, ремы стали своего рода безвины виноватыми, ежели взирать на них с фарсской точки зрения. Исповедуя религию граксов, что досталась ремам в наследство, сей народ-завоеватель был противен суровым фарсам своею любовью к свободе духа и нравами. Но и не только это приводило фарсов в ярость, ежели взгляд их оборачивался на ремов. Большая часть легионеров, что квартировали на земле Эреца, были маитанами. И лишь это делало чужестранцев заклятыми врагами древнего и вечно угнетаемого народа фарсов.

Когда-то, Глат, и сам исповедующий религию парисов, обратился с мыслями своими печальными к Магу, и тот, в мудрости своей, молвил, что народ, каковой навечно заковал себя в кандалы ожидания мессии, никогда не простит тех, кто освободился под дланью Помазанника, что пришел к врагам их. Ежели Глата сие угнетало, то Маг находил в трагедии фарсов и их ожидании нечто, что вызывало на лице его постоянную улыбку. Глата же серьезно беспокоили смутьяны, что приходили в Шалем из провинции Ха-Галил. Златы, как называли они себя, приравнивали подчинение фарсов ремскому господству к смертному греху, тем самым, возводя вопросы политические в статус религиозных.

Обидно Глату было знать, что руководит златами первосвященник, что возглавляет Дрион Шалемский. Человек, каковой обязан поддерживать порядок в городе сам же, одной рукой руководит знатью Шалема и решает вопросы мира, другой — направляет бунтовщиков и направляет их на войны. Не видел Глат в том логики, но только злой умысел, с коим и устал он бороться.

Лишь в редкие дни ощущал он себя счастливым. То были праздники Маитана, что отмечались во времена ид и по дням святым, что приходились на особые события в истории деяний бога. Ныне собирался Глат на главную мистерию. Ибо в сию ночь все братья его по вере отмечали рождение Маитана. По календарю ремов, коему привык Глат придерживаться, это был двадцать четвертый день зимнего месяца декабря, в ночь грядущую наблюдалось извечно и солнцестояние, кое еще при Армазе, Великом Духе Света, считали днем рождения нового солнца.

Когда зимнее святило начало клониться к закату, он принял ванну, в каковую засыпали соли и лепестки роз, умастил тело медом, и долго облачался в парадную багряную тунику и украшения.

А за окном шелестел своей изумрудной листвой Шалем. Глат слышал, будто во времена нынешние город сей считался самым крупным на Востоке. Население его приближалось к ста тысячам. Жили здесь и ремы и парисы, попадались и арибы среди купцов и в кварталах за Третьей стеной. Но все же это был город фарсов. По словам первосвященника, с коим недавно делил Глат трапезу, народ сей суровый придавал Шалему особое значение. В глазах фарсов, Шалем сохранил статус столицы фарсского народа и был символом единства всего Эреца и диаспоры, центром притяжения истых фарсов и прозелитов всего мира обетованного.

Шалем был велик и прекрасен. И пусть Глат ненавидел сей город, не мог он не восхищаться им. Царь Ирид по приходе сюда отстроил Шалем заново, придав суровости стен его, некую ремскую красу. Возведен был по приказу его дворец, в одном из крыльев которого ныне и располагались покои Глата, поднял из руин Ирид и башню, каковую превратил в ремскую крепость и назвал Атонией в честь бывшего императора. Ныне возвышалась она над северо-западным углом Храмовой горы, где в восстановленной красе стоял и сам Храм. Сие сооружение, более всего напоминавшее каменный куб с золотою крышей, вызывало в Глате чувство неприятия, как будто фарсы, посещавшие Храм, выставляли свои религиозные устремления напоказ.

Глату были ближе скромные и четкие линии святилищ Маитана, каковых было много в округе Шалема. Небольшие строения с классическим портиком и колоннадой, не возводились на возвышениях. Они были прижаты к земле, просторны и как-то по-воински просты и по-особому торжественны.

Закончив одевание, прикрепив к бедру ремский меч, накинув на плечи плащ, дабы скрыть парадное одеяние, Валий Глат поспешил прочь из дворца. Войска стояли в пригороде Шалема, в Касарии. Но сам Наместник вынужден был прибывать постоянно в столице, дабы Дрион и царь могли всегда найти его рядом при необходимости, и затем, чтобы сам он мог держать их под постоянным присмотром.

Сбежав со ступеней дворца, миновав скоро крытую галерею, пересек Наместник сад, что окружал дворец. Быстрым пружинистым шагом прошел он по улице, где высились особняки знати. Многим встречным кивал он, приветственно. Ибо то были братья его, каковые тоже спешили на мистерию в иные храмы, а некоторые держали путь туда же. где ждали высшие посвященные Шалемской диаспоры. Миновав улицу, пустился Глат в путешествие по множеству ступеней лестницы, что соединяла Верхний городс Нижним. Он уверено пробирался по лабиринту узких улиц, спеша покинуть город.

За последней стеной к югу и востоку располагался Шалемский некрополь. И спеша мимо гробниц, по широкой дороге, что через несколько верст упиралась в стены Лехема, Глат начал бояться, что опоздает. До мистерии времени еще было достаточно, но Наместник жаждал до начала ее вести беседу с Магом. Сей старший жрец, к кому приходили за советом со всех концов Эреца, давно уже привечал Глата и никогда не отказывал ему в совете. Ныне же в слове Мага Глат нуждался как никогда.

Наконец, он свернул на нужную тропу и миновав небольшую рощу, оказался на краю поля, где уже стояли братья его по вере, одетые в наряды, приготовленные специально для мистерии. Сам Глат имел высокий уровень посвящения и несколько лет назад взошел в ступень Участника и получил титул Льва. Ныне он был призван готовить ритуальную трапезу, сопровождать Главу в глубины Храма. Однако он не принимал участия в основном деянии, чему в глубинах души своей был рад, ибо кровавое зрелище всегда пугало его.

Теперь же Глат быстро стянул тунику и, ежась, от дуновений холодного воздуха натягивал на себя ритуальные одежды. Он спешил, и нацепив на голову колпак, тут же торопливо направился к Магу.

Главный жрец их общины, временно передавший титул Главы своему воспитаннику, теперь исполнял роль одного из близнецов — факельщиков. Он стоял на краю поля в своих желто-красных одеждах, рядом с двумя молодыми мужами, собственными воспитанниками. Глава был тут же и улыбался, внимая словам Мага. Третий из них, ровесник Главы, коего звали в миру Еутой, был по обычаю своему молчалив и смущен. Наместник направился к ним, издали делая приветственные жесты. Глава приветливо помахал ему и чуть подвинулся от Мага, тем самым приглашая Глата в высший круг посвященных.

— Что-то ты хмур и тревожен сегодня, Валий, — заметил Маг в обычной своей чуть насмешливой манере. — Неужели дела государственные даже в сею ночь великую не отпускают тебя?

— О сеем я и желал говорить с тобою, Маг, — согласился Валий, чуть склоняя голову в почтении. — Найдешь ли ты время выслушать меня?

— Покуда сидеть нам за трапезой, отчего же и не беседовать, — миролюбиво молвил маг. — Ныне же, не омрачай ритуала своими переживаниями, Валий.

— Когда я ныне увидел тебя, мне сразу стало свободнее, — с чуть кривоватой улыбкой ответил Глат.

Маг рассмеялся и отошел. Дабы проследить, как идут приготовления.

— Он счастлив сегодня, — заметил вслед Магу Глава. — Его замыслы идут удачно…

— И в том, что касается тебя, — тихо заметил Еута.

Глат посмотрел на них понимающе.

— Ныне твоя последняя мистерия, Глава? — обратился он к молодому своему брату.

— О да! — усмехнулся тот. — С наступлением моего тридцатилетия по наказу Мага отправлюсь я проповедовать. Как и друг мой Еута, что станет спутником моим. Так что в следующем годе тут встретишь ты лишь Мага в сеем колпаке.

И Глава указал на головной убор свой. Глат кивнул ему и отошел, дабы не мешать дальнейшей беседе этих двух мужей. От услышанного стало ему еще тревожнее. Ибо проповедование Главы, коего в душе ждал Глат с радостным предвкушением, теперь было овеяно угрозой. Ведь уже пришел из земель Ха — Галилских некий проповедник, в коем были склонны видеть фарсы мессию. Таковой муж, имя которому было Иона, мог сильно вредить планам Мага. К Ионе-пророку прислушивались. И он вечно собирал множество народа вокруг себя. Его слово могло встать супротив слова Главы, что пугало Глата.

Он еще долго мог размышлять о сей угрозе, однако же тут началось действие ритуальное и Львы уже выводили быка. Как и бывало прежде, душа Глата тут же наполнилась священным ужасом. Белый огромный зверь, что кружил в сей час ночной по полю, имел вид страшный и злой. Ярость его разогревали Львы, исполняя рисковый танец у самой морды быка. Он храпел и бил копытом. Провожая танцоров в ритуальных одеждах взором, полным ненависти. Даже отсюда, с самой кромки поля, Глат, как казалось то ему, мог видеть, как глаза зверя наливаются кровью. И вот он наклонил низко голову и уверенно побежал вперед, питая надежду насадить на рога свои танцоров. Те ловко избежали удара, тут же рассыпавшись в стороны, зная, что маневр сей, еще более раздразнит быка. Когда же он издал рык яростный и заметался по полю в погоне за танцорами. Они отступили за грань поля, а на середину, ступая твердо и смело, вышел Глава. В одной руке его была веревка с узлом на конце, что свисал свободно, в другой же руке держал глава небольшой кинжал. Сиим оружием, как знал Глат, убить зверя было невозможно. Но Глава покуда и не собирался делать это. Он лишь должен был ранить быка, дабы кровь его, святая в ночь сию. Оросила землю, давая ей новую жизнь и плодородие. После того, как раны истощат зверя, глава обязан был пленить его.

Ритуал был крайне опасен, и Глат наблюдал за ним с напряжением. Вот зверь пронесся вблизи главы, чудом не задев его. При таковой скорости, лишь одно касание могучего тела могло сшибить главу на землю. Но тот увернулся и нанес зверю удар в бок. Бык взревел, и тяжело повернувшись, ринулся на человека. Глава отступил в последний момент, уже поселив в животном веру в победе. Бык опять взревел и пошел на новый поворот. И на этот раз глава смог увернуться, задев кинжалом шкуру быка, что неестественно белой казалась в свете луны, оставив на сей белизне яркий кровавый след. Сей смертельный танец все продолжался. Ныне был Глава в настроении, а потому затягивал ритуал, наслаждаясь сей опасной игрой. Но вот движения зверя стали медленнее и не столь уверенными. Теперь отбросил Глава кинжал и перехватил веревку обеими руками, дабы удобнее было бросить удавку. Он плавно раскручивал ее, обходя зверя. И вот миг, когда бык поднял голову, дабы издать очередной рык, более уже похожий на стон, и веревка, пущенная рукою натренированной, обхватывает шею его.

Гул облегчения и ликования пронесся среди братьев. Глат, вместе с другими Львами, шагнул вперед, дабы сопровождать Главу и Близнецов в Храм. Еута и Маг при помощи еще двух братьев, тащили за Главою тело быка. Животное теперь было напугано и тихо мычало, жалобно и горько. Жалость невольно встрепенулась в душе Глата. И он знал, что таковые же чувства испытывают ныне и другие братья. Он шел вперед, стараясь не оборачиваться, в Храм, где зал уже был украшен ветвями кипариса. Далее путь их лежал вниз, в самые глубины пещеры, где стоял алтарь, и таинственно мерцало на стене красочное изображение Маитана, убивающего быка. Сея часть ритуала была самой большой тайной, до которой были допущены лишь самые посвященные из братьев. О том, что свершится на алтаре, никто из них не говорил, ибо раскрытие тайны сей могло стоить Участнику изгнания и наказания.

Лишь по совершении всех таинств, поднимались братья опять в залу Храма, где уже стояли накрытыми столы. Глат поспешил занять место свое, рядом с Магом, уже предвкушая беседу. Он с нетерпением ждал, покуда Глава обнесет всех Участников хлебом и Чашей, куда собрана была кровь быка. Когда же обряд был окончен, и все приступили к празднованию, Глат быстро изложил Магу все тревоги свои.

— Не тревожься, друг, — молвил ему Верховный жрец. — Все это было предсказано звездами. И тот муж, коего назвал ты Ионою, имел предназначение явиться ныне. Но…Сея угроза не должна волновать тебя. Ты знаком с замыслом моим, а потому поведаю тебе, что как только взойдет солнце нового дня, Иона будет схвачен людьми царя и брошен в темницу. Глава же наш найдет слова, дабы убедить людей, что именно ему и готовил Иона путь. Однако же, я благодарен тебе за тревогу о планах моих.

— Я желал бы помочь тебе и после… — сказал Глат. Со значением. В его силах было судить главу, когда придет время. А о том, что придет Глава на суд, уже давно знал Глат со слов Мага и помощников его, кто читал для Мага звезды.

— Спасибо, друг, — искренне обратился к нему Маг. — Однако же… Тебе не стоит тревожиться о сеём.

С теми словами Верховный жрец оборотился к Главе и более не беседовал с Глатом, занятый другими делами. …»

Саймей отложил рукопись и шумно выдохнул, даже не заметив что раньше затаил дыхание, пока читал. Арам все еще был погружен в переписывание слов настоятеля Иокима. Тайный дневник настоятеля лежал нетронутым. Саймей бросил взгляд за окно, и понял, что до встречи с братом Закари имеет он еще немного времени на размышления.

Послание далекого предка Саймея, неизвестного Айры, наполнило Посланника огромным волнением. Впервые в руки его попало описание обрядов Маитана. Это было драгоценной находкой. Более того, летопись хранила упоминания о людях, которые были известны Саймею из истории. И повествовала рукопись о делах их. Что тоже представляло огромный интерес. Но к волнениям радостным примешивалось и знакомое уже Саймею чувство ужаса. Если раньше боялся Саймей прошлого, что пережил род его, из-за неясных намеков и непонятной связи основателя рода с маитанами, то теперь же история обретала очертания точные, что пугало еще более. Теперь Саймей не сомневался, что Маг был не просто обращен в древнюю веру парисов, но оказался еще и Верховным жрецом и имел некий замысел. И вот этот замысел пугал Саймея более всего. Теперь, прочтя рукопись, Посланник мог строить четкие предположения насчет тайны Саймея-мага. Из святых книг о деяниях Пастуха, Истинного бога нашего, знал Посланник о некоем Ионе, кто пришел пророком вперед Пастуха и извещал фарсов о грядущей встрече с Помазанником. И вот предок дальний Айра сообщает, что тревожит Глата приход Ионы. Маг же уверен, будто Глава сможет обратить слова пророка так, будто ему мостил Иона путь… Неужто слова пророка Маг имел намерение толковать иначе? Уж не повествуют ли истории Айры о некоем ином человеке, который из маитанской общины шел за Ионой с проповедями? Тогда мог легко предположить Посланник, как отвечать ныне на давешний вопрос, что мучил его. Потому вера маитанская и сгинула в те времена, что не смог их мессия неправедный склонить мир в свою веру. Если решились маитане на этот шаг, и стремились опередить Пастуха, то гонения на них могли быть страшны. И тогда народу бога Маитана ничего больше не оставалось, как бежать и скрываться.

Такая версия успокаивала Саймея. Он понимал, чего мог опасаться Айра, но теперь по прошествии трех с половиной веков с тех дней, все это виделось иначе и не хранило в себе особой угрозы. Однако заметил в словах свитка Посланник и другое, что было ему дико и странно. Обычаи маитан, описанные Айрой слишком походили на обычаи истинно верующих сынов земных Пастуха, бога Истинного. Этого пока понять Саймей не мог. Однако он рассудил, что если удастся ему найти и иные части этого труда Айры, то узнает он ответ и на свой вопрос.

Далее он занялся тем, что нарисовал себе в уме некую карту, где отмечал в воображении своем путь Глата. Это было трудно, так как в настоящий момент облик Шалема сильно изменился. Но кое-что Посланник смог сопоставить. Он решил для себя, что когда придет время ехать в Шалем, следует повторить путь Глата, чтобы иметь полную картину. Пока же получалось, что шел Глат от Шалема к Лехему, мимо Шалемского некрополя, что еще сохранился и нынче. И поле то было где-то рядом с владениями общины, где сейчас и пребывал Посланник. Выходило, что брат Эммануил и Дарий были неправы, когда говорили, будто рукопись не открывает тайны, какую разгадывал брат Иоким. Но все эти выводы и догадки не давали понимания главного — кто видел угрозу для себя в том, что рукопись будет отцом Иокимом найдена? Или же искал он что-то иное, а свиток являлся лишь одним из кусков той тайной мозаики?

Пока Посланник понимал, что не может больше ничего пояснить, а потому отодвинул мысли в сторону. Пора было навестить брата Закари.