Смерть во имя истины

Глава третья. Родовое проклятие

Отстояв ночную службу, они вернулись к себе в покои. Арам пребывал в отличном состоянии духа. Как и любой мальчишка, только что переживший приключение. Посланник тоже пребывал бы в приподнятом расположении духа, если бы ни одно маленькое обстоятельство. Его по-прежнему преследовало нехорошее предчувствие как-то связанное с предсмертной запиской настоятеля.

— Послушай, Арам, — обратился он к ученику. — Когда мы были у брата Анатолия сегодня вечером, и брат Беньямин рассказывал о стреле огненной, я заметил, что ты будто был чем недоволен.

— Это не было неудовольствием, — возразил юноша. — Просто…Я помню, что этой легендой интересовался и мой наставник. Не смотря на то, что записка его пугает меня неясностью, я решил, что он писал ее в бреду. А потому и упомянул этот эпизод, который завораживал его.

— Говоришь, это его интересовало, — Посланник задумался. — Что же так привлекало его внимание?

— Говорил ли я тебе, учитель, что и отцу Иокиму я рассказывал о проклятии нашего рода? — переспросил послушник. — Когда я рассказал ему о тех словах первосвященника, что поверившие в стрелу — прокляты, он удивился. А потом я рассказал ему и кое что еще…

Он улыбнулся, заметив с каким интересом слушает его Посланник. Саймей с трудом заставил себя вернуть мальчику улыбку. Сердце его билось так часто, что он даже дышал с трудом.

— Наш дом стоял в бедном ремесленном квартале, — продолжал юноша. — На улице нашей проживали такие же фарсы, как и мы. То есть те, кто разделял веру истинную. Но чуть дальше была и улица обедневших парисских родов. И часто я сопровождал одного из моих братьев с товаром. Мы катили телегу с утварью, надеясь, что кто-то купит ее. И вот как-то я услышал разговор стариков-парисов. Один из них был накануне оскорблен священником и переживал из-за того. Конечно, все помнили о проклятии и говорили о нем. И тогда я услышал, что ….

Он прервался, подбирая слова.

— Ты лучше меня и многих знаешь святые слова о жизни Пастуха, Истинного бога нашего, учитель, — сказал послушник. — И помнишь легенду, как в момент рождения земного Пастуха к колыбели его пришли три мага с Востока?

— Это известно мне, конечно, — подтвердил Саймей.

— Но старики те говорили немного иначе, — чуть понизив голос, рассказывал Арам. — Они говорили, что магов, которые были парисами, привел к жилищу родителей земных Пастуха, шалемский вельможа.

— Вот как! — изумился Посланник. — Но это странно!

— Мне тоже так кажется, — согласился послушник. — Они говорили о нем так, будто он хорошо известен, но не называли его имени. Еще они говорили, что он вошел в дом первым, и увидев, что Пастух родился он выстрелил огненной стрелой вверх, и будто в доме том в крыше была дыра. Стрела ушла в небо, и будто отвечая ей загорелась звезда.

— Странное совпадение, — нахмурился Саймей. — стрела настоящая и стрела небесная.

— Я не думаю, что то было совпадением, — наклонившись к учителю прошептал Арам. — Тот вельможа был магом! Они же наблюдают за небесными светилами и знают… И еще…

Юноше торопливо оглянулся, будто боялся, что их подслушают.

— Так что же еще? — чуть насмешливо спросил Саймей.

— Тот вельможа был из маитан…

Посланник испугался, что его состояние будет заметно ученику. Сам он испытал удивление, что-то сродни шоку и ужас. Слова юноши разом позволили ему разгадать загадку предсмертной записки настоятеля. Но и это не так волновало Саймея. Просто все го опасения и надежды разом сбылись. И именно это приводило в ужас.

— Ты уверен? — резко спросил он ученика, даже не обратив внимания, что его тон напугал мальчика.

— Да, — быстро ответил тот. — Вот так же и мой учитель… Он тоже был потрясен…

— А он не желал говорить с этими старцами? — расспрашивал Посланник дальше.

— Он пробовал, — робко согласился Арам. — Но они не стали отвечать ему.

— Ясно, — коротко сказал Саймей. — На сегодня достаточно.

Он начал готовиться ко сну, хотя в душе понимал, что еще много времени пролежит с открытыми глазами. При таком напряжении и целой палитре чувств, что в данный момент обуревали его, заснуть не представлялось возможным.

Арам посмотрел на свитки, что лежали сейчас на столе, но ничего не сказал. Он очень хотел знать тайны своего бывшего наставника, но понимал, что сейчас чувствует себя слишком усталым для чтения. Ему не понравилось, как Посланник вдруг закончил разговор.

— Не обижайся, — тут же сказал ему Саймей. — Просто мне о многом надо подумать, Арам. А завтра мы посвятим свободное время этим свиткам. И разговорам. А сейчас, давай спрячем свои находки.

Они вместе убрали их в изголовье ложа Посланника, потом Саймей омыл тело, намазал его душистыми маслами и лег. Арам устроился на другом, более скромном ложе, которое стояло тут же, за пологом. Вскоре мальчик уснул, и только после этого Саймей позволил себе полностью отдаться своим мыслям и воспоминаниям.

Теперь догадаться о тайне записки погибшего настоятеля Саймею не составляло труда. Хоть он и не услышал имени того вельможи, который привел магов к дому рождества Пастуха, Истинного бога нашего, и кто пустил в небо ту самую таинственную стрелу, Посланник прекрасно понял о ком идет речь. И тот факт, что это имя стало известно погибшему настоятелю, пугало. Пугало именно потому, что и убийца настоятеля теперь тоже знал это имя. А возможно, и не только убийца.

Эта тайна уходила корнями в глубь веков. Как раз к тому самому времени, когда родился на земле Пастух, истинный бог наш. и эта тайна имела прямое отношение к Саймею. Знание этого, и события минувшего дня возродили в душе Посланника горестные и пугающие воспоминания.

С того первого дня, как ступил Саймей в Храм Пастуха, Истинного бога нашего, впервые, душа его избрала путь служения Дому Истины. Все помыслы и мечты мальчика были посвящены только делам и словам господним. Только они наполняли радостью его душу. Мальчик рано освоил языки, которые легко ему давались. Он читал целыми днями, останавливаясь только ради молитвы и чтобы принять пищу. К восьми годам он знал все о Доме Истины, о жизни земной Пастуха, Истинного бога нашего, о делах и словах его, сотворенных ради спасения грешных. Он бывал в Храме, беседовал со святыми отцами. Отец мальчика гордился им и радовался делам его. Он знал, что когда-то вот так же Пастух, Истинный бог наш, приходил в Храм, будучи еще совсем юным, и вел беседы, как теперь вел их и Саймей. Отец мальчика не был набожным, просто успехи сына радовали его и соответствовали его амбициям.

Имея немалое богатство, власть и могущество, отец Саймея сумел уговорить отцов церкви нарушить неписанный закон, сохранившийся еще со времен фарсской веры, и отдать второго сына своего на служение Дому Истины. Брат Айра убедил святых отцов взять мальчика с собой на мистерии, отец получил разрешение на обряд посвящения Саймея, как только тому исполнится одиннадцать. Семья была счастлива, как счастлив был и сам Саймей. И лишь дед мальчика, патриарх в их дома, не разделял общей радости.

У Саймея всегда были особые отношения с дедом. Старый воин, краткий в словах и убедительный в действиях, относился к мальчику сурово. Похвалы его были редки и скупы, чаще дед требовал от внука больших успехов. Именно по настоянию деда Саймей был приобщен к военным упражнениям, к изучению иных наук, кроме истории церкви и Слов Божьих. Разум Саймея, жадный до знаний легко впитывал все новое, однако не все эти науки были ему так близки и желанны. Но дед приказывал, внук подчинялся.

Саймей помнил, как дед наблюдал за ним. Молча, сурово. Он просто приходил в залу, где занимался внук и сидел там, пока мальчик выполнял свои задания. Особенно часто дед посещал уроки, где старый раб обучал мальчика языкам земли фарсов. Дал дед распоряжение, чтобы внуку больше рассказывали и об обычаях этих земель, как и о традициях и истории парисов. Позже, когда разум юноши уставал, дед просматривал сделанное им, вставал и уходил. Редко когда дед удостаивал работу внука поощрительным кивком головы, что выражало довольство.

Но даже при таких отношениях деда и внука все в семье их были поражены, когда патриарх наотрез отказался посвящать внука церкви. Мальчик был опечален и чувствовал обиду, он не мог понять, отчего это дед, который так стремился развить в нем честолюбивые стремления, теперь запрещает ему ступать именно на ту стезю, на которой путь его приведет к вершинам. И это решение патриарха сильно огорчало и отца Саймея.

Однажды мальчик случайно услышал разговор деда с отцом. «Отчего так не любишь ты внука своего Саймея?» — с печалью и возмущением спрашивал отец. «Нет правды в словах твоих, — отвечал дед. — Его я люблю больше всего. Лишь он является истинным наследником рода нашего». После этих слов отец промолчал, и мальчик видел страдание на лице его. Он был зол, был раздражен. А потому тут же отправился в покои деда, где раньше бывал редко. Мальчик не любил суровости деда, его сухости и властности, а потому не желал частых встреч с ним. Но в тот день, он решил позабыть все эти причины. «Я хочу знать!». Он стоял напротив деда, готовый бороться. Дед смотрел на него сурово, по обычаю своему, но и с одобрением. «Хочешь знать?» — он не спросил внука, о чем тот желает говорить, не ронял лишних лицемерных слов. — «А готов ли ты?». Мальчик опешил. Что-то в душе его вдруг напряглось. Будто говорили они не о его грядущем посвящении, не о судьбе его, которую он себе желал, а о чем-то совершенно ином, что мальчик знал, но скрывал знание даже от самого себя. И это пугало. Мальчик вдруг понял, что есть некая тайна, которую он не готов узнать сейчас, а может быть, и вообще никогда.

Но было поздно. Теперь все слова и действия деда приобрели в глазах его иной смысл. И это его интриговало. Впервые тогда он задумался, почему он так особо любим в семье, почему отец испытал такое облегчение и радость, когда Саймей выбрал путь Церкви, понял он и ту печаль, что пролегла на челе отца, после недавних слов деда. Что же ему уготовано? «Я буду готов» — ответил он деду упрямо.

«Я призову тебя», — сухо молвил дед, наблюдая по лицу внука душевные переживания. И патриарх занялся делами, засел за пергамент, делая вид, что нет в комнате Саймея. Мальчик вышел. Он пребывал в смятении. Однако он был упорен и решил, что с того дня будет еще тщательнее и прилежнее учиться. Он не хотел тем самым задобрить деда, просто в нем вдруг проснулось желание знать больше, ответить на некоторые вопросы…А вопросы эти смущали его душу, мешали спать по ночам, казалось мальчику, что они сродни сомнениям его в вере.

Так продолжалось еще больше двух месяцев. Саймей трудился. Он похудел и вытянулся. Каждое утро начинал он с обтираний холодной водой, это помогало ему стряхнуть сон, которому предавался он в те дни слишком мало. Приняв для себя таковой обычай, заметил мальчик, что обтирания эти не только придают бодрости разуму, но и укрепляют тело. После процедур он молился и принимал пищу, а затем шел тренироваться с оружием. Он стал быстр и ловок, тело его крепло и набиралось силы. А после занятий, опять обтеревшись водой, садился мальчик за пергаменты. Теперь его интересовало и то, что случилось до прихода Пастуха на земные просторы, как жили тогда люди, во что верили, какие знания хранили они. И это увлекало мальчика не менее, чем Слова Божьи. Пока не все способен был понять разум его, но мальчик старался, оставляя себе какие-то заметки или напоминания на будущее. Он даже не мог представить, что этот интерес привил ему незаметно дед, когда настаивал на изучении традиций фарсов и парисов.

Теперь дед часто бывал с ним. Их отношения резко переменились. Он разрешил Саймею посещать его библиотеку, сам приносил ему пергаменты. Дед беседовал с внуком, разъясняя то, что, по мнению его, мальчик уже способен был понять. Отец не препятствовал им, однако это общение не вызывало у него радости. Теперь во всем, что касалось младшего сына у отца было связано с некой тайной печалью, которую Саймей чувствовал, но не смел спросить о ней.

Новые знания, между тем, лишь укрепляли желание Саймея пойти дорогой Церкви. Хотя он и не говорил об этом, но и не просил отца отложить свое посвящение. Теперь мальчик торопился. Будто желал напоследок узнать все то, что в стенах церкви будет ему менее доступно. Дед гордился им, дед помогал. Теперь они стали почти неразлучны. Казалось даже, что их теперь связывает нечто похожее на дружбу. И так продолжалось до того дня, как дед слег на смертном одре.

Ту ночь мальчик запомнил на всю жизнь. Его подняли сонного и слабого, велели ему одеться, и, не дав времени на вопросы, повели в покои деда. Саймей знал, что патриарх тяжело болен, может даже при смерти, но не понимал, зачем он мог понадобиться деду сейчас.

Его оставили одного в темноте, у самого порога. В покоях, где дед возлежал на ложе своем, кто-то был. Мальчик узнал голос отца. «Я молю тебя не делать этого, — говорил отец. — Он еще мал. Не смущай его душу. И пока еще у нас есть шанс обмануть судьбу. Не видели мы подтверждений. Не было знамений. Оставь ему этот шанс. И мечту…» «У меня нет выбора, — шептал дед. — Он последний. Ты сам определил его судьбу, когда выбрал ему имя…» Отец тоже начал шептать что-то, да так тихо, что мальчик не разбирал слов, только понимал, что отец спорит с дедом. О нем. Однако и дед, столь же тихо, отвечал отцу, и тон его был уверен и непререкаем. Мальчик видел, как отец стремительно покинул покои, и заметил скорбь на его лице, пока тот проходил мимо. Он желал догнать его, расспросить, но оклик деда, не дал ему возможности сделать это. Мальчик вступил в покой.

Здесь было душно. Полог на окне был задвинут, не пропуская ночь в это наполненное запахами болезни помещение. Чадили свечи. Их было немного, и они с трудом освещали комнату, окрашивая ее в полумрак. Дед лежал неподвижно, глаза его были полузакрыты. Мальчик вдруг понял, что патриарх очень страдает, но скрывает боль. Покрывала на ложе были сбиты, и Саймей понял, что раньше дед метался здесь в бреду. Теперь же он застыл и ждет. Ждет Саймея.

— Ты все еще хочешь знать? — голос деда звучал глуше, чем обычно. С того памятного дня они не разу не возвращались к этой странной теме. Хотя теперь Саймей уже не так боялся этой неизвестной тайны.

— Да, — не задумываясь, ответил Саймей. — И я хочу сам распорядиться своей судьбой.

Как ни странно, дед не рассердился, как ожидал мальчик. Он смеялся, но смех его был натужным.

— Истинный Саймей, — будто самому себе, сказал он. — Ты хочешь знать…мы мало успели, да и возрастом ты мал, но…У меня не остается времени. …

Дед заворочался на покрывалах, пытаясь сесть. Мальчик подскочил, собираясь помочь, но дед решительно отстранил его.

— Вот здесь, — патриарх указывал на комод красного дерева, усыпанный росписью и позолотой. — В задней стене, второе дно. Нажмешь в левом углу, там рычаг…Никто не должен знать. Это только твое…. — лицо его исказилось почти той же мукой, что видел раньше мальчик на лице отца. — Если бы я мог уберечь тебя от этого. Если бы кто-то мог остановить стрелу…

Дед откинулся на подушки, начал что-то бормотать и метаться, видимо боль окончательно завладела разумом его. Чьи-то руки обхватили мальчика за плечи, заставляя повиноваться. Кто-то подталкивал его к двери. Позже мальчик узнал, что это был раб, служивший деду. Раб, имевший особое расположение своего хозяина и верно ему подчинявшийся. Именно этот раб позже стал собственностью Саймея. Его слугой, учителем и хранителем.

Пока раб выводил Саймея из покоев деда, там собирались какие-то люди. Судя по виду, священники. Это изумило мальчика. Он точно знал, что дед никогда не был верующим. Хотя именно патриарх их семьи, известный теперь всему миру император Конст собрал первый мировой собор. Откуда пошла церковь. Это было давно. Но и по сей день, дед не принял истинной веры.

Саймея отвели обратно, в его собственные покои, однако спать он уже не мог. Его захватило предвкушение обещанного узнавания, какое нападает на человека, когда суждено ему открыть тайную истину. Прошло пять дней. Дед умер. И только тогда привел раб Саймея в покои деда. Мальчик вскрыл тайник. …

С той ночи для Саймея путь служения Церкви был закрыт. Рукопись, найденную в тайнике деда мальчик перечитывал позже по нескольку раз и теперь знал ее наизусть. Хотя был уверен, что в сердце его слова эти отпечатались навечно еще в ту памятную ночь.

«Небо сегодня пасмурно, и дорога трудна. Море неспокойно. И мне неспокойно вместе с ним. Я всегда боялся воды. Ибо глубины ее так темны, что опуститься в них может без тревоги только бессмертный. Как и всегда желудок мой неприятно сжимается, стоит мне обратить взор на серую и сумрачную рябь за бортом. Обычно в плавании сеем, это лишь отвлекает меня от сердечных мук моих. Но не в сей день, ибо сегодня стало мне понятно, что отец мой умер. Я не обладаю даром его могучим, но эту печальную весть мне понять было нетрудно, и даже не стоило мне прибегать к чтению звезд. Отец мертв, как и было предсказано. А я стал изгнанником и проклятым в стране моей, и лишь по настоянию его не лишился я жизни, выбрав путь бегства.

И вот долог и труден сей путь мой. Как бывает трудна дорога, ежели сердце свое ты оставил там, откуда и держишь путь. Душа моя плачет, а боль теснит грудь. Я, Айра, богатый наследник племени фарсов, жена моя, Клавдия, что из ремов, и сыны мои Авдий и Фалий, плывем на судне сеём в края неведомые, унося в сердцах своих великую тайну, что завещал мне отец мой. Эта тайная истина совершена отцом моим, но слава о ней пойдет по всем землям, как и предсказывал мой родитель. Пока же все мы дали обет молчания, ибо вера наша, имена Истинного бога нашего должны быть забыты и спрятаны там, где никто не смог бы найти их. В могилах наших. Как унес в могилу свою тайну и мой отец.

Мой отец — великий маг и учитель. За наставлениями его приходили к нему многие и бедные, и богатые, и мудрые, и простые. Всех принимал он, как велит обычай религии нашей. Всем дарил он слово или деяние чудное. Мало существует вещей на свете, кои неизвестны и неподвластны ему, Великому жрецу бога нашего истинного. Я сын его, и хотя не обладаю всеми дарами его, но многое все же получил по наследству. И горько мне, что ныне все, чем возвеличен был отец мой, станет страшным грехом в том мире, который и построил отец.

Верится мне только, что Судия оценит путь его так, как отец достоин того, ибо же сам Бог дал ему власть содеять то, что отец смог сотворить. Теперь я верю, что путь его лежит на небеса, туда, где нужен он Господу, где свет, который нес отец на земле, возгорится ярче в войске господнем.

Мой же жизненный черед продолжается. Я намерен выполнить волю отца. Он, стоя здесь у борта, завещал мне хранить тайну. Должен я продлить и род наш, ибо потомки отца моего должны продолжить дело его, дабы победа, что одержал отец для Господа нашего, пока хрупка. Отец молвил мне, что один из рода нашего вознесется высоко. Так величав будет полет его, что подвластны ему станут не только судьбы смертных, но и судьбы богов. И ежели верен будет он тайне нашей, кою следует передавать мне далее из колена в колено, то слава о деянии отца засияет заново еще ярче и яростнее.

Молвил отец, что род наш могуч будет и не сломлен. Что примут нас на чужбине и возвысимся мы даром его, переданным мне в крови рода нашего, и будем процветать и править. Однако же опасения отца сулили нам и провал, ежели только именем его, что запрещено мне произносить вовеки, не будет назван ни один сын в роду до седьмого колена. Иначе же падет род. И последний, кто будет наречен именем сим, раскроет тайну, развеяв по ветру все, что содеяно отцом. Или же примет смерть.

И сие есть истина, как истинен был и огонь стрелы, что зажег отец мой».

И вот когда впервые мальчик прочел эти строки, то обуял его ужас. Тот ужас, что возвращался и поныне, стоило ему подойти к краю тайны, что завещана была ему неизвестным предком. «Ты сам определил судьбу его, когда выбрал имя ему…» Так сказал дед. И теперь мальчик понимал смысл этих слов. Имя ему было Саймей. Проклятие, предвиденное отцом рода его, свершилось. И мальчик должен был стать последним.

Рук его дрожали, озноб пробегал по телу, перед глазами плыло, а воздух будто бы перестал наполнять легкие. Желанный путь в лоно Церкви был закрыт для него навеки, но что ждало его теперь впереди, мальчик не желал даже предполагать. Нынче занимали его иные мысли. Какую тайну скрывал его предок? Почему его имя должно было сохраняться в тайне? Пока мальчик понимал одно: если его предок был магом и учителем, как пишет Айра, то он точно не принадлежал к истинной вере. Эти порочные знания были отвергнуты Пастухом, истинным богом нашим. Имен по этому дед и протестовал против ухода Саймея в лоно Церкви. Еще мальчика тревожила мысль, что знание и тайна способны разрушить дело предков, если будут раскрыты. Любовь к семье перевесила любовь к Богу. Вера осталась, но теперь уже Саймей сам отказался от посвящения. Ему нужно было время, чтобы раскрыть замысел неизвестного предка. И понять, на что он способен: уничтожить его дело или умереть самому.

Теперь он все дни и ночи проводил в библиотеке деда, которую тот завещал Саймею. Мальчик, как и прежде, вставал рано, омывался, шел во двор, где участвовал в обучении воинов. После он забирал еду и уходил в библиотеку. Он стал нелюдим, немногословен. Он предположил, что истоки этой тайны кроются в истории земли фарсов, в их традициях. Как-то они были связаны. Библиотека деда давала достаточно материала. Почти все пергаменты в ней были посвящены фарсам и парисам. Многое об обычаях этих стран узнал Саймей. Как и об их религии.

Эти два народа долгие века, живущие рядом, были совершенно не схожи. Фарсы, привыкшие к тому, что их земли постоянно завоевывают, имели замкнутую и строгую религию, в которой и искали убежища от захватчиков. Их бог был един. Он правил небом и землею, он давал закон. Зло, как таковое, или темная сторона бытия давалась людям от демона, что пал на заре времен и был низвергнут богом в преисподнюю. Об этом в основных текстах не сообщалось. Пять исконных рукописей фарсов рассказывали о сотворении мира, о деяниях великих царей прошлого, об исходе фарсов из плена. О законе, заповеди которого позже подтвердил и Пастух, Истинный бог наш. Терпя постоянное унижение от различных захватчиков, фарсы рано перешли к верованиям мессианским. Однако из-за суровых законов своей веры, из-за долгого ожидания фарсы так и не уверовали, когда мессия в лице Пастуха, бога нашего истинного пришел на их земли.

Совсем другая история была у религии парисов, хотя имела она не менее древние корни. Их верховное божество, чье имя, как и у фарсов, произносить запрещалось, создав мир, правил лишь вселенной. Мир людей он передал своему светлому сыну. Однако бог темный так же жаждал власти. На заре времен была долгая война, в которой победа досталась богу света. Но тьма не дремала, покоряя сердца людей исподволь. И битва продолжалась. Наследники этой религии были народом гордым, богатым и воинственным, как и их боги. Они покоряли новые земли, и вера их распространялась повсеместно, вбирая в себя новые традиции покоренных народов. Она была более открытой, а потому имела больше поклонников. Раньше, чем фарсы, парисы начали ждать своего мессию. И он пришел к ним. Один из богов низшего пантеона возвысился, став посредником между светом и тьмой, судьей загробного мира, полководцем света. Имя ему было Маитан. Несколько династий царей различных земель, испытавших гнет парисов, поклонялись ему и справляли его мистерии.

Саймей узнал, что ремы, захватившие Эрец, землю фарсов, так же исповедовали культ Маитана. Многие парисы, что так и не оставили Эрец, который раньше был ими завоеван, тоже посещали эти мистерии. Культ Маитана был велик и славен. Но в дни земной жизни Пастуха, бога нашего истинного, он вдруг исчез. И все ранние свидетельства о Маитана испарились. Вначале Саймей считал, что вера истинная просто вытеснила маитан. Но после, изучая свитки библиотеки деда, он узнал, что очаги веры этой появлялись и на севере ремской империи. И даже в городе Визасе, где правил его дед — великий император Конст. Это насторожило юношу.

Закрывшись в библиотеке, он практически не виделся с родными. Иногда Саймей отрывался от пергаментов, чтобы поговорить с матерью. Реже — с отцом. Он был обижен на отца, что тот не раскрыл ему тайну раньше, что до сих пор отец не желает ему помогать в поисках. Но когда Саймея посетила странная мысль, что исчезновение культа маитан может быть как-то связано с тайной их рода, Саймей решил все же составить откровенный разговор с отцом.

Он вошел к нему решительно, посмотрел прямо в глаза. Сначала на лице отца мелькнула робкая улыбка. Но когда Саймей не улыбнулся в ответ, отец нахмурился. Он жестом отпустил охрану.

— Что ты знаешь о маитанах? — спросил сын.

На лице отца появилась некоторая беспомощность.

— Это древний и уже исчезнувший культ… — начал он, пряча глаза.

— Отец, — резко остановил его Саймей. — Это мне известно. Но что ты знаешь о них такого, чего нет в свитках. Я знаю, отец, что тебе что-то известно. Ты же тоже нашего рода!

Отец поднялся из-за стола. Плечи его как-то сразу ссутулились. Он будто постарел.

— Да, — твердо сказал он. — Я виноват перед тобой. И я это признаю. Но я хотел спасти тебя. Я был глуп и молод, когда решил дать тебе это имя. И я не видел доказательств, что именно ты являешься последним в роду. Мне известно, что наш род, к которому и я принадлежу, — он недобро улыбнулся. — Всегда исповедовал это религию. В тайне! И я стыжусь этого! Сам я вообще не разделяю каких-либо верований. Как бы того не хотел твой дед. И…

Он тяжело вздохнул.

— Все дело именно в твоем деде.

— Я знаю, что он и является тем, кто поднимется так высоко, что будет управлять не только судьбами людей, но и богов, — сказал Саймей.

— Значит, старик все же передал тебе рукопись, — горько ответил отец. — Что ж… Твой дед, великий император Конст, Объединитель всех истинно верующих, сам никогда не был приверженцем этой же истинной веры. Он хранил тайны рода и нашу религию. Как и было завещано. А я хранил его тайну и его жизнь. Даже от тебя!

— Но … — Саймей был растерян. — Как же так! Я был уверен, что это исчезнувший культ!

— Для всего мира это так, — согласился отец. — Но не для твоего деда. … Ты знаешь, что он убил свою жену, когда она случайно узнала его тайну?… Она была моей матерью!

Юноша был потрясен.

— И ты думаешь, что он мог бы убить и меня? — заикаясь, спросил он.

— Тебя нет, — опять горько улыбнулся отец. — Наоборот! Он чуть ли не с рождения посвятил бы тебя в тайны культа, если бы я не противился ему. Представь. Как я был счастлив, когда ты выбрал путь служения Церкви! У тебя было бы все. А со смертью деда никто бы и не смог узнать нашу тайну…

— Но отец, — возмутился мальчик. — Почему ты так противился этому?

— Потому что ты упрям, порывист, иногда слишком прямолинеен, — теперь улыбка отца была ласковой, но немного грустной. — Долго бы ты прожил, проповедуя веру отцов?

Саймей промолчал. Да, теперь он раскаивался, понимая, как любил его отец. На какие жертвы он готов был пойти ради него. Какую жизнь прожил этот так быстро постаревший мужчина, столько лет скрывающий тайны рода и ведущий бесконечную борьбу с ними.

— И что будет теперь? — задал он немного детский вопрос.

— Я проиграл, — сказал отец устало. — Ты… Что ты выбрал?

— Знаешь, — немного подумав. уже совсем другим тоном продолжил Саймей. — Чем больше я узнаю. Тем крепче моя вера в Пастуха, истинного бога нашего.

Он улыбнулся, увидев надежду в глазах отца.

— Но, прости, отец, — возразил он. — Я должен узнать эту тайну. И сохранить ее. От всех.

— Значит, твоя судьба будет не лучше моей, — обреченно вздохнул отец. — Будь осторожен, сынок.

Он крепко обнял Саймея.

— Там, в библиотеке где-то есть тайник, — сухим тоном, отстраняясь, продолжал он. — Там ты найдешь генеологическое древо нашего рода. Если захочешь проверить… И историю жизни твоего деда, которую он написал сам.

— Спасибо, — обрадовано сказал Саймей. — И … прости меня, отец.

— И ты меня, сын, — ответил он. — Больше не отдаляйся от меня. Мне больно это видеть.

Юноша кивнул. Он последний раз улыбнулся отцу и поспешил назад в библиотеку.

Он упорно вел поиски тайника. Но это оказалось не так просто. У юноши не было никаких навыков в подобных поисках и никакого представления, где бы этот тайник мог быть. Он осматривал библиотеку до поздней ночи, но так ничего и не нашел.

Библиотека была роскошной, богато украшенной комнатой. Здесь стояли ремские ложа, чтобы было удобно читать, фарсские табуреты и низкие столики. Были сделаны богатые стеллажи для письменных принадлежностей. И конечно, стеллажи со свитками. Картины и скульптуры пребывали здесь в огромном количестве. Саймей передвигал мебель, искал на стеллажах и за картинами. Но удача так ему и не улыбнулась. Наконец, он растянулся тут же на ложе и заснул.

На следующий день он собирался возобновить поиски. Позавтракав и обтершись водой, он по традиции своей отправился на ристалище на тренировки. А вернувшись в библиотеку, встретил здесь неожиданного гостя. Его дожидался высокий худой юноша, одетый в коричневую рясу послушника, которые ремы носили вместо фарсских талифов. Юноша с благоговением рассматривал свитки, картины на стенах, фрески. Он даже не сразу заметил появление Саймея, но когда тот окликнул его, резко вскочил на ноги и смущенно улыбнулся.

— Привет тебе, — поздоровался юноша. — Ты мой кузен Саймей?

— Да, я Саймей, — осторожно ответил хозяин библиотеки. — Но вот кузен ли?

— Можешь не сомневаться, — чуть иронично произнес юноша. — Я, так же, как и ты веду свой род от нашего великого деда Императора Конст.

Саймей чуть нахмурился. Как-то странно ему было слышать сейчас упоминания о деде. Слишком кстати явился сюда этот кузен. Но при этом Саймей отметил, что в голосе юноши звучала неприкрытая гордость своим родством с императором.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Феликс.

Саймей вспомнил, что у него и правда есть кузен с таким именем. Старший сын императора Конста был не менее богат и могуществен, чем отец Саймея. И у Валериана было трое детей. Старший сын его Клавдий погиб, младшей дочери исполнилось недавно пять. Феликс был его вторым сыном.

— Ты восхищаешься великим императором? — поинтересовался Саймей чуть холодно.

— Конечно, — взирая с восторгом на мраморный бюст деда. — Он же объединил весь мир истинно верующих под дланью Матери-Церкви!

— Да, — сухо подтвердил Саймей. — Ты хочешь служить Пастуху, Истинному богу нашему.

— Нет, — вдруг улыбнулся юноша. — Я возглавлю Церковь.

Саймей не знал, смеяться ему или сердиться. Феликс сказал это с удивительной уверенностью. Ни «если», ни «хотел бы». Он просто был уверен, что его мечта осуществится.

— Ладно, — произнес Саймей. — Пусть так. Но чем же я могу тебе помочь в этом? Зачем ты ко мне пришел?

— Я прошу тебя дать мне разрешение заниматься здесь, в библиотеке нашего деда, — объяснил юноша, чуть властно.

Саймею стало тревожно. Он прекрасно знал, какие свитки собирал дед. И зачем они могли понадобиться этому странному кузену?

— Что ты хочешь здесь найти?

— Знания, конечно, — с жадностью сказал Феликс. — История Матери-Церкви известна мне так, что хоть ночью разбуди, расскажу. Но…Видишь ли, я почти ничего не знаю о народе фарсов. О том, как жили они в лоне Бога единого до прихода в мир его посланца и нашего Спасителя Пастуха.

Он говорил быстро, уверенно и искренне.

— И почему я должен помогать тебе? — чуть усмехнулся Саймей. — Мой брат Айра заслуживает трона больше, чем ты.

— Это пока, — самоуверенно усмехнулся Феликс. — Помоги мне и увидишь, скоро я буду стоять выше его.

— Ты мечтатель, — чуть снисходительно сказал ему Саймей. — Но мне это даже забавно. … Хорошо. Читай. Но учти, если Айра будет против тебя, я прогоню тебя, кузен.

— Посмотрим, — отмахнулся Феликс.

Саймей рассмеялся и повел его вдоль стеллажей, показывая, где он может найти те свитки, что были нужны кузену.

Позже он сходил к Айре и был удивлен, когда брат, которого Саймей очень любил, вдруг стал просить его помочь Феликсу. Айра хорошо знал кузена и уважал его, пророчил юноше большое будущее. Саймей смирился с тем, что кузен стал посещать его библиотеку. Позже он заметил, что Феликс трудится над свитками так же упорно, как и он сам. Кузен, порой, даже забывал о еде.

— Ты слишком худой и слабый, — притворно недовольно заявил он как-то утром Феликсу. — Надеешься, что когда станешь Главой, твою жизнь будут защищать другие?

— Может быть, — весело улыбнулся кузен.

— Но до этого еще надо дожить, — наставительно сказал Саймей.

Феликс перестал улыбаться и посмотрел на брата очень серьезно.

— Научи меня, Сай, — попросил он.

Тот обреченно кивнул и жестом позвал кузена за собой. По дороге он старался идти все время впереди Феликса, чтобы тот не видел его победную улыбку. Феликс учился быстро. И так же быстро они становились друзьями. У них было всего два года разницы. Феликсу уже исполнилось четырнадцать, а Саймею было немного больше двенадцати.

Работа в библиотеке, совместные тренировки, все это сделало их почти неразлучными. Саймей стал верить, что со своим упорством и трудолюбием, и с глубокой непоколебимой верой, Феликс станет Главой. Иногда они даже вместе мечтали об этом. Но именно из-за стремлений кузена, Саймей боялся сказать ему о тайне их рода. Пока однажды случилось непредвиденное.

В тот день Саймей был у матери. Он давно не заходил к ней, и потому они долго разговаривали. Потом Сай зашел к отцу и к брату. Вернулся в библиотеку он только к обеду, надеясь разделить трапезу с кузеном. Феликс последнее время плохо выглядел, усталым и бледным. Шел пост, и он практически не ел, если только Саймей не заставлял его. В тот день Феликс был бледен как никогда.

— Ты не заболел? — с тревогой спросил его Саймей, разделяя хлеб.

— Нет, Сай, — немного печально ответил кузен. — Дело в другом.

— Что-то случилось? — еще больше забеспокоился его брат.

— Да, — юноша немного помолчал, а потом, отложив хлеб, начал рассказывать. — Три дня назад, когда ты остался на тренировке, поговорить с наставником, я пришел сюда один. Мне надо было доделать одну работу… В общем, я так спешил, что зацепился ногой за край стеллажа и стал падать. Я ухватился за дедов бюст и…Под ним тайник. Ты знал об этом?

Саймей сразу все понял. Ему стало страшно.

— Тебе не следовало об этом знать, — предупредил он кузена.

— Почему, Сай, — спокойно возразил Феликс. — Я же из того же рода. И то, что наш Великий дед был из маитан, касается и меня.

— Эта тайна может стоить тебе жизни, — предупредил его брат и только тут сообразил, что Феликс знает далеко не все. — По крайней мере, трона.

— Это так, — опять согласился кузен. — Но именно поэтому я и хочу знать больше. Ты читал эти рукописи?

— Нет, — признался нехотя Саймей. — Я не смог их найти.

— Но ты их искал, — заметил юноша более живо. — Значит, ты знал, что в них должно быть. А еще это значит, что тебе известно больше.

Саймей тихо поднялся со своего места.

— Идем, — велел он кузену.

Феликс в его покоях прочитал старинную рукопись Айры.

— А ведь это ты, — глядя на брата, заметил тот, чуть подумав. — Последний в роду. Что ты будешь делать с этим, Сай?

— Жить, — усмехнулся тот нервно. — И искать.

— Теперь я знаю, почему ты отказался вступить на путь Церкви, — сказал Феликс. — Но ты пройдешь всю дорогу до трона со мной. Мы поднимемся выше их вместе. И мы оба будем искать и хранить эту тайну. Я клянусь тебе в этом, брат.

Он говорил так серьезно и искренне, что Саймей как-то сразу поверил ему и дал клятву в ответ. Они вместе стали продолжать поиск. Прежде всего, Саймей просмотрел древо своего рода. Имя прародителя осталось неизвестным, упоминался только титул «Маг», но нетрудно было выяснить, что уже четвертого в роду назвали Саймеем. И так продолжалось далее. Дед своею рукой подчеркнул эти имена. Теперь сомнений не оставалось. Мальчики прочли и желанную летопись деда. Для непосвященных в тайну рода, это было довольно скучное чтение о благодеяниях раскаявшегося грешника перед Церковью. Но для мальчиков смысл дедовых слов раскрывался совсем иначе. Несомненным авторитетом для отца была его мать, женщина, носившая малознакомое в те времена для Визаса, гракское имя — Елена. Она слыла заступницей Церкви, неутомимой искательницей истины слов и деяний Пастуха, Истинного бога нашего. Однако же, дед видел ее другой. Всемирно известно, что именно императрица Елена нашла место земной смерти Пастуха и его склеп в пределах Шалема. Но никто и помыслить не мог, что цель ее была другой. Дед объяснял многозначительными намеками, что Маитане не давали женам права на исповедание их религии. Но параллельно с верой в Маитана, жила и вера в Анахиту, богиню- прародительницу древних парисов. Елена так же придерживалась этой веры, для вида вступив в лоно Церкви веры истинной. Императрица была верна и тайне рода. Дед не объяснял, как связаны были ее деяния с этой тайной, но придавал ей огромное значение. Читая дальше, как сам император Конст освободил Шалем, как вернул фарсам возможность поклоняться своему богу, как насаждал он новые Дома Истины, мальчики начали подозревать, в чем же была заслуга Елены. Дед ставил храмы на местах, где ранее поклонялись своим богам ремы или парисы. Возможно, могила Пастуха соседствовала с одним из таких мест, связанных, скорее всего с Анахитой. Потому императрица и следила столь пристально за возвращением могилы в мир, это служило бы неплохим прикрытием для обновления и иного священного для нее места. О главном же своем деянии — первом всемирном соборе истинно верующих. Дед писал крайне скупо. Он упомянул лишь, что это было его предназначением и долгом перед родом. Эти слова привели мальчиков в ужас, но и по прошествии лет не смогли они вникнуть в суть этой загадки. А вот такой маленькой детали, как строительство базилики святого Патрика в Реме дед придал большее значение. Он долго описывал это строительство и выбор места. Пока же мальчикам это ничего не объясняло.

Вскоре они были вынуждены отложить поиски. Пришло время второго посвящения Феликса. Перед ними открылся путь. Они шли наверх через интриги и заговоры, через угрозы и попытки их умертвить. Вот Феликс стал Главой Церкви и всего земного царства Пастуха, Истинного бога нашего. А Саймей стал его Хранителем и верным помощником. Теперь у них было больше возможностей для поиска, ведь одна из заветных целей была преодолена. Феликс, пользуясь своей властью, получал сведения, где могли еще прятаться Маитане, или где обнаруживали их след. Саймей тут же ехал туда под видом поиска Слов Пастуха. «Чем больше мы знаем, — часто повторял Феликс. — Тем лучше мы защищены». Они собирали историю по крупицам. Они все дальше продвигались в поисках. Однажды Феликс велел Саймею собираться в Рэм. Это было крайне опасно. На столицу Империи постоянно совершались набеги варваров. Но все же они тайно выехали туда. И там, под базиликой святого Патрика они нашли руины маитанского храма. Теперь одна из загадок деда была раскрыта.

Саймей прекрасно помнил ужас, который охватил его тогда. Рукописи, свитки, случайные слухи. Все это казалось лишь игрой, он, наверное, до того момента, и не верил в реальное существование древней религии. Там в катакомбах Рэма он осознал, что все это истинное и более чем настоящее. Он навсегда сохранил перед мысленным взором вид этого внушительного холодного зала. Фрески на стенах, изображающие Маитана и его сподвижников, странные знаки, маленькую фигурку ворона на колонне, каменный трапезный стол и слова, вырезанные в камне над ним: «Маитану Непобежденному». От вида этого храма их охватил трепет и странное чувство сопричастности. Тогда они совершили невиданное. В какой-то момент, Феликс встретился с ним взглядом, странным, напряженным, возбужденным. Они оба резко повернулись к рабу, что сопровождал их. Юноша испугался их лиц и намеревался бежать, но Феликс ухватил его за плечи, а Саймей одним движением перерезал рабу глотку. Они положили тело на этот трапезный стол, некоторое время молча наблюдали, как кровь стекает по его холодной поверхности. Потом молча отвернулись и вышли в лабиринты катакомб. Никто из них не испытывал чувства вины, только уверенность в правильности своих действий. Им казалось, что они принесли жертву своему прошлому, своей тайне, своему поиску. Храм остался за их спиной ив их памяти.

Это было несколько лет назад. С тех пор им больше ничего не удавалось найти. Саймей без толку мотался по Империи. Феликс тщательно выискивал изюминки знаний. Последнее время прежний страх отступил. Саймей делал вид, что забыл все это. Но тут Феликс вызвал его посреди ночи и отослал его сюда…

Посланник горько улыбнулся, глядя в темный потолок своих покоев. Он был единственным сегодня в комнате, кому следовало бы испытывать ужас, читая предсмертную записку отца Иокима. Конечно, те незнакомые старцы, о которых говорил ему Арам, никогда бы не раскрыли имя таинственного Шалемского вельможи, сопровождавшего магов к колыбели Пастуха, Истинного бога нашего. И не только потому, что он был из маитан. Как писал когда-то дальний предок Саймей Айра, это имя и есть часть тайны их рода. Тайны, которую здесь в стране фарсов хранили многие до сих пор. В каком-то смысле отец Иоким все же назвал в предсмертном письме своего убийцу: «ключ в руках Саймея»…

Посланник представил, как воспринял бы это известие Феликс. После стольких лет найти в этой обители четкую связь с их тайной. Саймей был уверен, что теперь в его руках ниточка, ведущая прямо к их таинственному предку. А заодно и к смерти. Но все же странно, что Саймей-Маг вел своих соплеменников и братьев по вере к колыбели Пастуха, Истинного бога нашего, который явно был чужд их исповеданию. Не в ответе ли на этот вопрос крыта вся тайна? И неужели ответ на этот вопрос так страшен. Что за него придется умереть? …

Утром после долгих ночных размышлений и воспоминаний Саймей вставал с трудом. Он, естественно, не выспался, а это всегда приводило его в унылое расположение духа.

— Арам, — честно сказал он юноше. — Вчера я долго размышлял над всеми нашими загадками и плохо спал. Не пугайся, если сегодня я буду выглядеть хмурым или скажу что-то резкое. Заранее прошу тебя простить меня за это.

— Ты просишь у меня прощения? — изумился юноша.

Саймей досадливо поморщился. Нет, все же нравы фарсов слишком суровы. Местные послушники, похоже, привыкли, что с ними обращаются, больше как с рабами, чем с людьми.

— Ты не слуга мне, — наставительно сказал он Араму. — Ты мой ученик. Я передаю тебе знания и навыки и вправе ждать от тебя стремлений к учебе, желания знать, успехов в умственном труде. Но при этом я не собираюсь использовать тебя, как мальчика для бития, или неугодного мне мальчишку, на котором мне следовало бы по своему желанию вымещать свой гнев. Ты равен мне перед ликом Пастуха, Истинного бога нашего. Я и обращаюсь с тобой как с равным, потому и считаю нужным заранее извиниться перед тобой за возможную несдержанность.

Арам был явно потрясен и смущен его словами, но все же кивнул, в знак того, что принимает точку зрения учителя и его извинения.

— После дневной службы и обеда ты мог бы поспать, — робко улыбнувшись, предложил юноша.

— До этого еще надо дожить, — пробурчал Послушник и тут же улыбнулся, вспомнив, как после такого ворчания Феликс сразу начинал подтрунивать над ним.

Отстояв утреннюю службу, Посланник вышел из Дома Истины уже в более приподнятом настроении. После ночных тревожных мыслей и страхов, Слово Пастуха, Истинного бога нашего, его благодать, таящаяся в залах Храма, успокоили его. Вместе с Арамом, братом Веспасом и братом Маркусом они отправились на завтрак. Разговор был легким и праздным. Посланник удивлялся роскошному саду, который вырастили монахи, высказывал радостное удивление богатству общины. Брат Маркус тут же пригласил Саймея совершить с ним прогулку по всему хозяйству монастыря. Посланник согласился, потому что именно этого он и добивался. Заметив удивленный и чуть обиженный взгляд Арама, Саймей незаметно сделал ему знак, давая понять, что все объяснит позже.

Они вошли в трапезный зал. Ароматные запахи фарсской кухни тут же напомнили Саймею, что он голоден. Сегодня юноша принес ему блюдо с мегадаррой и нарубленные свежие овощи под острой подливой. Принявшись за еду, Саймей вспомнил, что любит посещения Шалема именно за его потрясающую кухню. Именно здесь можно было встретить огромное количество различных хлебов, острых маринадов и приправ, несметное количество овощных блюд. Но насладиться завтраком ему так и не удалось. Брат Исса, только все приступили к трапезе, обратился к Посланнику.

— Мы ждем, Высокий Посланник, когда ты поведаешь нам о результатах своих расследований.

Настроение Саймея опять поползло вниз. Его возмущал властный, но в тоже время и подобострастный тон священника. Его намерение совать свой нос в дела Посланника, могли лишь помешать Саймею.

— Напрасно ты этого ждешь, — сказал он, посмотрев на брата Иссу. — Я не намерен посвящать тебя, брат, в свои дела. Я мог бы еще держать ответ перед настоятелем вашей общины. Но к моему сожалению его нет. Ты же, брат, пока не избран.

— И все же, — взгляд священника стал злым, тон более раздраженным. — Смерть отца Иокима затронула всех нас. И мы вправе ждать от тебя ответа.

— Его ждешь только ты, брат, — возразил холодно Саймей. — А перед тобой я отчитываться не намерен, как и говорил.

— Но разве не для того ты прибыл сюда, Саймей-Тень, — продолжал упорствовать священник. — Открыть нам тайну смерти настоятеля?

— Нет, — легко возразил Посланник. — Я здесь по поручению Главы. А это значит, что и ответ я буду держать перед ним и перед самим Пастухом, Истинным богом нашим.

— А может, тебе просто нечего отвечать! — уже не сдерживая себя, прокричал брат Исса.

— Тебе нечего, — твердо заметил Посланник, и видя, что священник не успокоится, он решился на некоторый жесткий шаг. — Или может быть, все дело в том, что тебя волнует мой ответ по другим причинам, брат Исса?

Над столом повисла тишина. Все поняли намек Посланника. Брат Исса побледнел и выглядел испуганным. Брат Веспас, тихо склонился над едой, стараясь скрыть веселье во взгляде. Как и Брат Лукас. Брат Маркус выглядел растерянным. И только брат Закари и брат Беньямин делали вид, что ничего не произошло. Один вообще не считал нужным вслушиваться в подобные разговоры, если они не касались традиций и обычаев монастырской жизни. А другой был слишком мудр, что бы сохранить спокойствие и своим примером призвать к этому и остальных.

Саймей продолжил завтрак, а когда наелся, кивнул Араму и отправился на улицу. У него было много дел.

— Ты желаешь осмотреть обитель? — робко спросил его послушник, выходя из зала вслед за своим учителем.

— Позже осмотрю, — согласился Саймей.

— Но зачем тебе тревожить брата Маркуса? — с обидой опять спросил юноша. — Я с удовольствием покажу тебе все, что ты захочешь.

— Не сомневаюсь, — Посланник ему улыбнулся. — Но … В общем, я думаю, что брат Маркус прояснит нам кое-что. А прогулка лишь подходящий повод для этого.

Юноша понимающе кивнул.

— Тогда мы можем вернуться в наши покои и читать, — предложил он, и глаза его блестели от любопытства и предвкушения.

— Именно так, — усмехнулся Саймей.

В гостевых покоях было уютно и светло. Посланник устроился на ложе, подложив для удобства валик под спину. Арам растянулся на ковре по своей мальчишеской привычке. Саймей рассудил, что разумнее отдать Араму на прочтение ту рукопись, что нашли они в кабинете настоятеля. Он не ожидал особенно страшных находок в том свитке. Но все же там, в летописи, среди записей, сделанных рукой послушника, были и строки, внесенные самим настоятелем. Неизвестно, какие мелкие, но, возможно, значимые детали там можно было отыскать. Конечно, ему следовало самому изучить обе рукописи, но Посланник не хотел обижать своего ученика недоверием, да и не располагал он избытком времени. Юноша довольно умен, он сам подскажет, если найдет что-то значительное. Саймей взялся за свиток из тайника.

Собравшись с силами душевными, Посланник развернул свиток. Не смотря на то, что отец Иоким был слаб галлами, почерк он сохранил мелкий и аккуратный, к счастью еще и весьма разборчивый. Строчки в рукописи были тонкими, но понял Саймей, что рукопись не очень и длинна. Он приступил к чтению.

«Я выражаю надежду радужную, что сей свиток, повествующий о делах и мыслях моих, будет более интересен читателю случайному, чем все то, что писал я прежде». К сожалению, Саймей сразу отметил, что отец Иоким не имел привычки помечать записи датами, а потому давность описанных здесь событий, определить будет трудно. «Ныне я как никогда чувствую приближающуюся свою кончину, — читал Саймей далее. — Слаб я стал глазами, труднее мне двигаться, быстро усталость сковывает тело мое. Однако же радостно мне, ибо брат мой Веспас уверен, будто не имею я каких-либо тягостных заболеваний, что вечно сулит нам старость. Пока же в письме и чтении помогает мне Арам, верный мой ученик. В делах же общины, помощником и советчиком служит мне брат Анатолий. Вскоре, чувствую я, придет час, когда вынужден я буду передать им дела свои полностью. Тогда останутся мне лишь воспоминания.

Пока же не пришел сей печальный час, хочу я совершить дело благое, для себя, для друзей и помощников моих. Коих люблю, как семью, что не пришлось мне нажить на службе Истинному богу нашему, для всех братьев общины моей, с коими связана вся моя жизнь. Архивы наши повествуют о каждом дне благостной жизни нашей. И так велось из века в век. Но ничего не ведомо нам о первых годах общины нашей. О той поре благостной, когда вера истинная лишь расцветала. И есть надежда у меня, что все мои последние дни смогу я посветить изучению сиих времен, что полезно будет для всех. Ибо же вернуть людям прошлое так же важно, как и построить уверенность во дне будущем…»

— Учитель, — робко прервал его чтение послушник. — В летописи, в той ее части, что вел наставник мой, встретил я кое-что, что может быть тебе интересно.

— Я слушаю тебя, — тут же оживился Саймей.

— В летописи сказано, — начал зачитывать юноша. — «Между всеми прочими заботами занят я делами и иными. Однако же здесь постигла меня неудача. Встреча, назначенная мне в Шалеме с Высочайшим, не принесла результатов, ибо доступ к летописям был запретен. Писарь же его, мой давний знакомец, кто разделял интересы мои, сообщил мне, что ради дела моего он сам смотрел архивы. К удивлению моему не нашел отец Валериан там ни малейшего намека на дело мое. Что кажется мне неимоверно странным. Далее обсудили мы с братьями по вере дела казначейские и рост доходов, что сулит нам достаток в урожае и прочих хозяйствах». Далее наставник пишет о делах повседневных.

— И опять я хвалю тебя, ученик, — довольно улыбнулся Саймей. — Это весьма ценно для меня. А скажи-ка, Арам, не проставлены ли в той рукописи даты?

— Как и полагается по обычаю, даты указаны, — изучая рукопись, подтвердил юноша.

— И когда же это было написано?

— В числе последнем сивана, — немного удивленно ответствовал Арам.

— Спасибо, ученик, — Саймей готов был опять погрузиться в чтение свитка. — Выпиши мне на новый пергамент этот отрывок и не забудь проставить дату. Далее будь столь же внимателен. И зачитывай мне все, что сочтешь стоящим внимания.

Арам принялся переписывать слова настоятеля Иокима на отдельный чистый пергамент, а Саймей вернулся к чтению.

«Как известно мне, община сея организована была одной из первых вблизи Лехема. И место сие выбрано было не по слепому жребию. Однако же могу предположить я, что ранние дни Дома нашего покрыты мраком, ибо основание нашего Храма выпадает на те смутные времена, что последовали после смерти земной Пастуха, Истинного бога нашего. Речь веду я о восстании златов, о войне, что разгорелась в стране вслед за этим, о бегстве приверженцев истинной веры и о тайном их возвращении спустя годы.»

Саймей, увлекшийся рукописью, успокоенный на время чтением, предположил, что отсутствие сведений, вызвано еще и тем, что в те далекие годы истинно верующие, подчиняясь законам гонения, выпавшего на их долю, передавали знания свои из уст в уста. И даже после образования общины не было у них причин менять обычаи.

— У меня есть еще одно известие, — юноша прервал размышления Саймея. — Пишет учитель: «После хлопот продовольственных, я осуществил намерение посетить общину в Лехеме, где братья возносят молитвы у дома земного рождения Пастуха, Бога нашего истинного. Там обсудили мы празднования года сего, и совет Высочайшего по поводу сему. А после же я вернулся к делу своему, что начал в день семнадцатый сивана, и тут же испросил у настоятеля тамошнего совета, где искать мне ответы. Был поражен он, но принял дело мое с интересом. Однако же сразу дать ответ не мог. В следующий приезд свой опять испрошу его».

— Как приятны мне такие маленькие открытия, — Саймей довольно потянулся, разминая затекшие после долгого сидения мышцы. — В летописи той, что нашли мы с тобой в тайнике, не проставлены даты, однако благодаря второму свитку мы можем их установить. Тайна отца Иокима давностью всего в два месяца. И в планы его явно не входили страшные открытия.

— Если нет таких сведений в летописях наших, — предположил Арам. — То теперь понятно мне, что искал их отец Иоким в иных общинах. Однако же странно…Если нет документов и в библиотеке у Высочайшего…

— Да, и мне странно, — согласился с ним Саймей. — Но вот пишет отец Иоким, что место, где нынче стоит община, выбрано было не случайно. Известны мне случаи, ученик мой, когда Дома Истины возводили на местах поклонений богам прежним, которых почитали в этой местности. Думается мне, что и здесь соблюден был тот же обычай.

— Не гневайся, учитель, — после недолгого молчания, робко попросил юноша. — Но почему такой обычай кажется мне кощунственным?

— И мне казался он таковым, — немного грустно ответил Саймей. — Но, к сожалению, в таких вопросах чаще главную роль играет не вера, а политика. Завещал нам, Пастух, вечный учитель наш, распространять веру истинную повсеместно, привлекая все новые сердца людей к Свету Его, дабы все имели право спастись после Суда его праведного. А разве же не легче привлечь людей, установив храм бога нового и Истинного в месте, куда по обычаю прежнему ходили люди за молитвой и очищением?

Арам промолчал. Саймей понимал, послушник еще слишком наивен. Такие циничные вещи казались ему чем-то ужасным и неправильным.

— Ладно, мальчик, — милостиво сказал Посланник. — Похоже, нам с тобой необходимо выяснить, что же было на этом месте до того дня, когда был возведен здесь Дом общины вашей. Возможно, что и отец Иоким размышлял в этом направлении. …

Саймей подозревал, что могло быть здесь в те годы. Если уж в своей предсмертной записке настоятель писал о Саймее — Маге, то значит, где-то здесь стоял раньше храм его веры. И если отец Иоким нашел его… На самом деле Посланник сильно сомневался, что такой факт, как строительство Дома Истины неподалеку от храма маитан, могло привести к смерти настоятеля. Цена такой тайны никак не могла быть слишком высока. Хотя, конечно, в храме древней религии парисов мог быть спрятан некий артефакт, как то бывает и в Домах Веры Пастуха, истинного бога нашего. Вот за это отец Иоким мог и поплатиться жизнью. Если он нашел этот артефакт…

Саймей возвратился к записям отца Иокима, а выписанные из второго свитка данные, что чуть ранее успел передать Арам, теперь были оторваны от большого пергамента. Пока юноша продолжал свою работу, учитель его составлял единую картину розысков, что вел настоятель.

Как успел он разобраться, труды свои начал отец Иоким в семнадцатый день сивана. В последний день того же месяца он посещал Высочайшего и беседовал с его писарем. Однако, упоминает отец Иоким, что по запросу его писарь сам смотрел библиотеку Храма. Значит это, что обращался он туда и раньше негласно. Или же и в прошлый раз Высочайший дал ему отказ. И лишь в последний день месяца получил отец Иоким ответ уже только от писаря. И тоже отрицательный. В пятый день тамуза бывал настоятель в Лехеме, где так же искал в общине ответов. Пока он не получил их. О той общине известно, что воссоздана она была чуть позже обители отца Иокима. Как и городской Дом Истины. Разложив в уме первые шаги настоятеля, Посланник обратился к рукописи.

«В Лехеме дали мне ответы странные. Один из свитков, что хранился у них, повествовал, будто община образована с юго-восточной стороны, чтобы успокоить фарсов, кто мешал построить обитель для братьев на месте исконном. Настоятель Лехемский был удивлен, будто об общине моей говорят так, и сам принялся за поиски в библиотеке, но так и не удалось ему найти чего-либо. Зато хранится в архиве его свиток, написанный одним из правоверных братьев наших, где тот повествует о бунте, что прокатился в округе города в те смутные годы. И позволил мне отец Дмитриас переписать строки с пергамента, их я здесь и привожу. «И видны были тела убиенных последователей бога моего Светлого, что жили по ту сторону города. После бойни сей и тела строителей обители находили в числе многом.». Не трудно мне решить, что речь идти могла о местах, что близки общине моей, и строители ее погибли в годы те. По дате, что указана была в том свитке, вижу я год 5647 от Сотворения мира….»

И тут же Саймей перевел взор в записи Арама, что юноша уже сделал для него. Вторая поездка в городскую обитель помечена была 12 днем тамуза. И в день тот же отец Иоким делил трапезу со знакомцем своим из знати, что проживает в городе. И тот указал ему на некоего старика, из рода первосвященников фарсских. В день пятнадцатый настоятелю удалось найти старика. И опять вернулся Посланник к дневнику отца Иокима.

«…Он стар годами много более меня. И род его исхудал. Долго твердил он мне о стреле огненной и проклятии. Далее же, сколько спрашивал я, он молвил лишь, что в годы падения Бога Единого, как называют они свое божество, что было прародителем Истинного Бога Нашего Пастуха, сие место поганое жгли они не щадя. Однако же так и не смог узнать я, в чем зло места сего, он лишь зло ругался на меня и выгонял вон из коморки, где в нищете проводит последние дни свои. Сей старик из одного из колен фарсской чреды первосвященников, и как узнал я, долгие годы род его был гоним. Потому мне думается, что злоба его более на ход истории, чем на людей и богов. …»

Саймей подумал, что во многом он готов с настоятелем согласиться. Он знал, что после войны с ремами, и гонений фарсы так и не обрели покой. И даже в годы правления его прадеда Великого Императора Конста, кто подчинил себе Эрец, был издан суровый запрет на поклонение божеству фарсов. Всего менее полувека имеют они права жить свободно на своей родине и свободно возносить свои молитвы. Выходцу из высокого рода первосвященников это было более обидно, чем простому фарсу, кто лишь тайком хранил свою веру. Посланник подумал, что ему самому проще проделывать путь, избранный отцом Иокимом, так как Саймей заранее знал о вещах, которые так и остались настоятелю недоступны.

В день двадцать первый тамуза впервые обратился отец Иоким в основной Дом Истины, в Лехеме, и дом Девы, расположенный в Шалеме.

«…Теперь известно мне, что место, где воссоздана наша обитель стоит совсем рядом со святилищем маитан. Соседство пугает меня, однако же нигде не нашел я изображения бога их, что пронзает кинжалом быка. В летописях, что видел я, нет о том упоминания, дабы мог я четко восстановить сей храм старой веры»… Посланник был удивлен. Настоятель не указывал, где удалось ему найти те рукописи. В день, когда мог он обнаружить свитки, настоятель бывал и в Храме городском в Лехеме и в Храме Девы. И сколько бы не смотрел Саймей записи Арама, не мог он ответить на вопрос, где же хранились рукописи. Посланник понял, что придется ему самому искать встреч в обоих Храмах и узнавать то, что никак не удавалось ему нынче найти в дневнике настоятеля. Придется ему осмотреть и окраины обители, чтобы найти следы маитан, как искал их ранее настоятель.

Смирившись с этим, опять углубился Посланник в чтение, надеясь найти хоть какие-то знаки, что смогли бы помочь в поиске. Однако далее в дневнике шли вещи странные, описывал отец Иоким Храм Девы, и историю его. Причин этого он не указывал, но, как рассудил Посланник, если ввел он это в рукопись, значит, имел некое тому логическое объяснение. «Храм возведен около века назад, так как лишь в те годы стали обращать внимание и на близких, кто сопровождал Пастуха, Истинного бога нашего в жизни земной. Как говорила мне настоятельница того дома святого, мать Евдокия, в мире граксов, откуда родом она, давно найдено и жизнеописание Девы, что дала Светлейшему жизнь. История храма сего трудна, ведь известно, что на земле фарсов поклоняться женам зазорно, и традиция вознесения молитв к Деве имеет происхождение ремское, что фарсам претит еще больше. Когда же открыли его, то фарсы выражали недовольство бурно, но как говорит мать святая, до бунта дело не дошло». Задумался Саймей над прочитанным, и после некоторых колебаний обратился к Араму.

— Скажи мне, — попросил он, чуть хмурясь. — Не знаешь ли ты легенд о богинях…

— Только не у фарсов, — чуть улыбнулся юноша.

— Но тут издавна живут и парисы, — напомнил Саймей. — Со времен завоеваний их…

— Я слушал, будто бы у маитан был запрет на то, чтобы пускать жен на службы свои, — начал вспоминать послушник. — И, могу предположить лишь, будто и их жены имели свою религию. Не слышал ли ты о том, учитель?

— Интересно, — чуть потерев переносицу, задумчиво сказал Посланник. — Если вспомнить, что бог Маитан пришел из религии более древней, верующие которой поклонялись Армазу, то можно предположить, что именно тогда существовал и культ женский, что мог дожить до тех же дней, что и культ Маитана.

— Об этом упоминал и настоятель! — воодушевившись вдруг, воскликнул юноша. — Он приехал однажды из Шалема и говорил восторженно о некоей богине древних….имя ей…Прости, учитель, чуть память отказывает мне…

— Если это так воодушевило настоятеля, то о том есть записи, — успокоил его Посланник. — Когда отец Иоким говорил тебе о том божестве?

— За несколько дней до смерти своей, — подумав, ответствовал послушник.

Кивнув ему благодарно, Саймей хотел, было, вернуться к рукописи, но понял, что слишком устал. Мелкий почерк разбирать было трудно. Да и слишком много информации получил он сразу. Ее надо было осмыслить.