Слава для Бога

Глава 6 А кузнец ли он?

Круг — это вам не ринг, здесь нет доброго рефери, который остановит бой за нарушение правил, или потому, что одному из бойцов разбили в кровь нос, как в общем-то и правил самих нет. Не даст судья время на отдых, от того, что время раунда вышло, потому как нет таких ограничений, проигравший не уйдет разочарованный, его унесут бездыханным, а победитель, в конце, не получит, радостно пританцовывая, пояс чемпиона, здесь его награда его же собственная жизнь.

Велемир вышел в начищенной кольчуге, в остроконечном шлеме к бармице которого был прикреплен рыжий, с белым кончиком, лисий хвост, знак его рода, со щитом — капелькой, и боевым топором в руках. Толпа молвила, что равных ему во владении таковым оружием не было. Так же на поясе два кинжала и меч в кожаных ножнах. Он потопал красным, намазанным жиром, блестящим сапогом, мороженный, перемешанный со снегом песок под ногами, словно проверив его на прочность и ехидно улыбнулся в предчувствии скорой победы.

Радость его понятна. Соперник, Перв, вышел босой, голый по пояс, и в одних только холщовых потрепанных, прожжённых в нескольких местах, серых штанах, в которых работал до этого в кузне, и которые не стал менять.

— Недосуг мне. — Улыбнулся он взволнованным происходящим Богумиру и дочери. — Мне еще косу сегодня сковать надо, тетка Фекла очень просила поспешить. Не пойму, зачем ей коса, когда еще травы нет? Но обещал, а раз слово молвил то и исполнить обязан.

— Ты бы хоть кольчугу одел, батюшка, Велемир воин опытный, десятником у князя служил. — Заволновалась Слава. — Охранись ради меня.

— И правда, Перв, что ты вышел, словно не на сечу смертную, а мимоходом к скоморохам на праздник заскочил. Может железо все же накинешь на плечи, да щит возьмешь. Я быстро до дому сбегаю, принесу. — Нахмурился Богумир, готовый сорваться в любой момент по просьбе кузнеца.

— Пустое. Велемир ваш — пацан супротив меня. Жаль его дурака, и в первую очередь, что сына — подлеца воспитал. Но то его выбор. Хочет помереть, пущай помирает. Не я его убью, а судьба, я всего лишь оружие в ее праведных руках. — Нахмурился Перв. — Не любо мне это, но выбора нет.

— Но ты же не воин отец, ты простой кузнец, убьет тебя тать. — На глазах Славуни выступили слезы.

— Пустое. — Махнул тот рукой, невозмутимо, привычно, крутанул мечем, изобразив восьмерку, и вошел под вздох толпы в смертный круг.

— Голый, вышел. Безумный. Глянь, а страху-то нет. — Загомонили, перешёптываясь люди. — Чего задумал? Да что он с одним мечем, бездоспешный, против Велемира сделает? Тот поединщик опытный, не одну сечу прошел и победил. Можно уже идти, и хворост на погребальный костер собирать. Не жилец кузнец на этом свете. Мара его уже ждет в своих владениях. Надо теперь нового кузнеца искать.

Любомир, подавив ехидную улыбку, вышел вперед, поднял величественно руку, привлекая внимание, и толпа мгновенно стихла, словно подавилась шепотом. Зловещую тишину разорвал голос старосты:

— По заветам предков! По воле богов, и во славу их! Для решения спора неразрешимого, тяжкого. Ради торжества правды единой! Бой смертный дозволяю, и пусть победит истина, а лжа, кровью и жизнью ее защитника в песок уйдет, погребальным дымом в небесах развеется. Поединщики готовы? — Его взгляд скользнул по лицам соперников, и те кивнули в ответ. — Приступайте, он махнул рукой и вышел из круга.

Перв как стоял на месте, опустив расслаблено меч в землю, так и остался. Велемир ударил оружием по щиту и кошачьим, мягким, скользящим шагом, присущим опытному воину, пошел на встречу.

— Готовься встретится с предками, кузнец. — Плюнул он словами, и ехидно улыбнулся. — Тебя, на том пути, скоро будет сопровождать щенок, которого ты вызвался защищать.

Перв не ответил, только вздохнул с сожалением и остался безучастно стоять на месте.

Топор взметнулся, словно собираясь расколоть полено, а не голову человека, и со свистом рухнул вниз. Что произошло никто не понял. Только Богумир догадался, что сделал Перв, тот не единожды оттачивал со своим учеником такой прием на тренировках. Но на сколько это произошло быстро, удивился даже он.

Качнувшись в сторону, с линии атаки, кузнец вскинул меч, одновременно отводя удар и перерубая рукоять оружия. Для остальных он все так же остался стоять безучастно на месте опустив клинок в землю, словно скучая, а топор соперника, оставив обрубок древка в руке, улетел далеко в сторону.

— Колдун! — Выдохнула вздрогнувшая толпа.

Глаза Велимира выкатились непониманием, и со страхом рассматривая руки. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать морок, отбросил бесполезную палку и потянул из ножен меч.

— Тебе не поможет ворожба, грязный колдун. Ты не напугаешь своими фокусами истинного воина. — Слегка дрожащий голос портил впечатление от пытающегося создать вид решительности, прикрывшегося щитом ратника.

Перв не ответил, и даже не посмотрел на него, все так же продолжая безучастно стоять на месте.

— Ну что же ты. Давай. Покажи на что способен. — Попытался завести себя выкриком, грохнув мечем о щит Велимир. — Нападай! Или трусишь?!

— Ты так много говоришь, что я уже начал сомневаться: «На ристалище я, или у колодца сплетни баб слушаю?». — Наконец усмехнулся Перв подняв глаза. — Ты вызвал меня на «Божий суд», а пытаешься заболтать до смерти. Я даю тебе маленький шанс пожить подольше, а ты, дурак недоволен. Радоваться должен, дурашка. Зачем вообще все это затеял? Знал же, что твой сын виновен. Признай свою кривду, и обнимемся по-братски. Я не хочу тебя убивать. Люди поймут и не осудят.

— Плевать я хотел на всех. Я хочу увидеть, как прах убийцы моего сына развеют по ветру. — Сжал губы упрямством Велимир.

— Мне жаль, но ты этого не увидишь. Последний раз предлагаю, признай свою неправоту, и останешься жив. — Нахмурился кузнец.

— Нет. Не бывать тому. — Мотнул головой упрямый противник.

— Это твой выбор, но видят боги, я не хотел такого исхода. — Вздохнул кузнец.

Для зрителей ничего практически не произошло. Перв только слегка качнулся вправо. Богумир все понял и словно увидел, как тот сделал шаг нырнув под поднятый для атаки меч Велимира, мазанул плавным движением моргнувшего в лучах солнца, сталью жала клинка, по горлу, и кошачьим движением хищника вернулся обратно, приняв все туже расслабленную позу, кровь даже не успела испачкать лезвие оружия.

Велемир, с занесенным для атаки оружием, даже не понял, что уже умер. Он попытался что-то выкрикнуть, но вместо крика из открытого рта, из распоротого горла вырвался фонтан темной крови. Воин с удивлением посмотрел на испачканную в красный цвет кольчугу, глаза его затуманились, закатились и он рухнул к ногам кузнеца забившись в конвульсиях смерти, в жиже из песка, снега и собственной крови.

Толпа выдохнула. Кого-то вырвало. Завизжали бабы закрывая детям глаза.

— Суд свершился. — Угрюмый Перв пристально, словно прожигая посмотрел на Любомира. — Все довольны, или есть еще кто-нибудь, кто хочет оспорить волю богов? — Его взгляд скользнул по толпе в ожидании несогласных, но сталкивался только с опущенными или убегающими в сторону глазами. — Раз нет, то парень не виновен. Мне жаль, что пришлось ради правды убить Велимира, но это был его выбор, и кто я такой, чтобы ему противиться. — Он закинул меч на плечо, как обычную палку, и пошел сквозь расступающуюся толпу, но немного отойдя остановился и обернулся. Нашел взглядом того, кого искал, и кивнул. — Зайди вечерком, Фекла, коса будет готова. — И уже не оборачиваясь ушел в кузню.

— Кто твой отец? — Богумир со Славуней возвращались с вече домой, и парень решился задать девушке волновавший его вопрос.

— Я всегда думала, что он просто деревенский кузнец, а теперь и не знаю, что думать. — Ответила она, не поднимая глаз, и замолчала. — Ты не переживай. — Удивила она неожиданно спутника странными словами, произнесенными тихим, но взволнованным тоном. — То, что сказал отец, это не взаправду. Он заберет слова назад через время, когда все успокоится.

— Какие слова? — Не понял Богумир.

— Про свадьбу. Ведь не было никакой договоренности, вы же с тятькой по рукам не били. То лжа. — Она подняла глаза, в которых застыли капельки слез.

— А если взаправду? — На губах изгнанного бога мелькнула добротой улыбка.

— Не глупи. — Девушка стала необычайно серьезной и отвернулась. — Зачем я тебе. Кому нужна кривая уродина, с порванным лицом?

— Дура ты, Слава. Мне нужна. — Он коснулся ее плеча. — Для меня нет никого красивее...

— Не ври! Мне не нужна жалость, особенно от тебя! И жертвы не нужны! — Слезы вырвались криком боли залив лицо, она скинула с плеча руку и бросилась бежать прочь, прямо по сугробам не разбирая дороги.

Он поначалу опешил, но мгновенно пришел в себя и бросился вдогонку.

— Стой, глупая! Нет в моих словах ни толики лжи. И жалости никакой нет. Ты и в правду нужна мне. Я жизни без тебя не представляю. — Он догнал ее, схватил за плечо, и развернул к себе. — На все готов ради тебя. Жизнь отдам.

— Почему? — Она остановилась и подняла мокрое лицо, и посмотрела в глаза.

Красавица. Какой взгляд... В нем живет сама доброта. В нем можно утонуть, и забыть все, забыть даже как дышать. Грудь девушки вздымалась сбитым от бега дыханьем и волнением. Губы... Они манят желанием нежности. Они просят поцелуя.

— Дурочка моя. Люблю я тебя, вот почему. — Он прижал ее хрупкое тело к себе, и сделал то, о чем мечтал, все это время. Поцеловал наконец эти пухлые, упрямые губы, и они, поверили, сдались наконец его настойчивости, и ответили нежностью. Слова больше стали не нужны, отныне разговаривали влюбленные души, они слились, став одним целым. Такова вот она, настоящая любовь, без притворства. Одна и на всю жизнь, до гробовой доски, рука в руке.

Домой вернулись с мечтательными улыбками на губах, и держа друг друга за руки. Перв сидел, нахмурившись за столом и задумчиво строгал из липовой чурки ложку, кровь капала с порезанного ножом пальца, но кузнец этого не замечал.

— Садитесь. — Не поднимая головы произнёс он. — Разговор есть.

— Ты порезался, отец. — Слава схватила его руку и вытерла платком кровь.

— Пустое, оставь. — Остановил он суету дочери. — Не помру от царапины. Садись за стол, поговорим. — Перво-наперво о своей лжи про свадьбу... Нет никаких с твоей стороны обязательств, парень. — Он поднял тяжелый взгляд. — То мой грех, и мне отвечать перед богами.

— Нет лжи. — Перебил Богумир. — Свадьба будет.

— Что?.. — Не понял кузнец.

— Прошу у тебя руки дочери. Не откажи. — Богумир встал и склонил голову.

— Сватовство без сватов? — Усмехнулся Перв. — Ты не перестаешь меня удивлять, но в нашем случае это наверно и правильно. — А с чего ты решил, что она согласится? — Он кивнул в сторону дочери.

— Я согласна, отец. — Покраснела девушка.

— О как. — Усмехнулся Перв. — Шустра у меня молодежь, ничего не скажешь, и когда только успели сговориться. Но это и к лучшему. — Он задумался... — Только вот разочарую вас. Уходить нам надо, не даст Любомир жизни. Обидел я его, а он мужик мстительный и подлый, от такого что угодно ждать можно. Завтра с утра уходим. Погрузим на телегу добро и выезжаем. Так что свадьбы пышной не обещаю. Победствовать придется, пока на новом месте обустроимся.

— Мы и без свадьбы у богов милость, да одобрение спросим. — Славуня еще сильнее покраснела. — Свадьба, это гостей развлечь да тщеславие свое потешить, а для семьи любовь да уважение требны.

— Мудра не по годам. — Рассмеялся кузнец. — Согласен я, садись, жених. — Кивнул он Богумиру указав на лавку. — Найдем новое место для жизни, там и свадебку справим. Не совсем нищие. Отыщем чутка золота ради такого дела. Сейчас поднимайтесь, да барахло собирайте. Берите самое необходимое, то, что на телегу поместиться, а я в кузню. Надо Фекле косу справить. Раз обещал надо выполнить.

***

— Хороший ты мужик, Перв. Чего бобылем жизнь прожил? За тебя любая бы пошла только свистни, вон сколько вдов в деревне. — Краснощёкая, кругленькая, как колобок, пышнотелая тетка Фекла сидела рядом с кузнецом на лавочке около дома и вздыхала. — Вон и хозяйство у тебя справное, и сам ты мужик видный да заботливый, один дочку поднял. Да что уж теперь. — Пухлая ручка вытерла пот со лба. — Уходить тебе надо срочно. Недоброе староста задумал. — Она склонилась к самому уху. — Сама слышала, как он Бичку кривому наказывал кузню спалить. Тот сполнит, не сумлявайся. Он Любомиру верный прихвостень и тать еще тот, за хмельное, мамку родную зарежет.

Солнце, опускаясь за вершины деревьев, подожгло их зловещим пожаром, последних красок уходящего дня. Похолодало. Сечень (февраль), перед приходом березола (март), решил напоследок показать свой норов, и пощипать людишек за носы последим морозцем.

Парок вырывался вместе со словами шепчущей тетки, а ее лицо в полутьмах белело как предвестник надвигающихся неприятностей.

— Поберегись в крайнюю ночь. Вижу, что уже сподобился. — Она кивнула в сторону собранных в дорогу саней. — Правильно. Я пойду к старосте, и как бы невзначай шепну, что ты бежать собрался, он не дурак, отступит. Зачем ему руки кривдой пакостить, ежели ты и так отступаешься, добровольно, но все одно, держи ухи востро. Поганый он человечишка, пакостный да злопамятный.

— Спасибо Фекла. Только лишнее это. Хочет деревню без кузни оставить, то его дело, мне она уже без надобности, пусть палит, а на меня дернется, я постоять за себя умею, да деток своих в обиду не дам.

— Видела в круге лихость твою. Удивил. — Хмыкнула она и перевела разговор на другую тему. — Ты и в правду свою Славку за блаженного отдаешь? — Любопытство в теткиных глазах, готово было выпрыгнуть, и вцепиться в горло кузнеца требуя ответа. — Люди бают, что ты нарочно это придумал, чтобы мальца от смертушки оборонить. Правда, аль нет?

— Придумал, не придумал. — Хмыкнул Перв. — А угадал я. По весне, даст Мокошь-матушка, соединю руки, оженю. Да и блаженный он не больше, чем мы с тобой. Хворый был — это да, но уже излечился. Любят его боги. Он теперича и кузнецом неплохим стал, и с мечом лихо управляется, да и дочурку мою любит искренне и уважает. Чего еще отцу пожелать. А то, что добра пока не нажил, да примаком в дом входит, то не беда, я не упрекну и другим не позволю, злато дело наживное, и не главное, да и я пока есть, с голоду молодым помереть не дам. Скопил кое-что на старость, нам хватит.

— Бедовый ты. — Фекла поднялась. — Пойду я, Пусть Стрибог тебе ветер в спину направит. Еще раз за косу спасибо, уважил. Как мы без тебя тут будем?.. — Вздохнула она. — Ну да ладно, чего уж теперь. — Махнула рукой. — Не поминай лихом. — Она склонилась в поясном поклоне, и Перв ответил ей тем же.

— И тебе добра Фекла. — Прошептал в удаляющуюся спину тетки Перв.

— Что так долго батюшка? Чего она хотела? — На пороге дома появилась Слава. — Шел бы ты домой, отдыхать. Похолодало к ночи, да и в дорогу завтра.

— Петуха нам огненного сегодня подпустить хотят, вот и предупредила тетка, а что домой не иду, так муторно на душе что-то. Чувствую напасть. Скребет внутри что-то.

— Кто-то скачет. — Девушка прислушалась.

— Слышу. — Кивнул Перл. — Воин это. Доспехи позвякивают и у коня топот своеобразный. На такое, лошадка, что под плугом ходит, не способна. В доме скройся, от греха. Я встречу. Может коня подковать надо, может оружие в кузне справить, а может чего недоброе затеял гость незваный. От гостя на ночь глядя чего угодно ожидать можно.

Черный, боевой конь вырвался паром взмыленных боков, и взвесью снежной пыли из мрака, и поднявшись на дыбы остановился напротив вставшего на встречу кузнеца. Из седла на землю, не касаясь стремян слетел воин и откинув в сторону, покатившийся по тропе, сорванный с головы шлем, раскинув руки, словно готов был обнять весь мир, растянул в широкой улыбке губы:

— Ну здравствуй, воевода, брат. Не ожидал меня увидеть?

— Гостомысл? — Удивленно воскликнул Перв. — Какими судьбами тут, и как нашел?

— Ты думал, от князя, в его же княжестве скрыться. Не обижай правителя, он каждый шаг твой отслеживал, все пятнадцать лет, как ты от него ушел да обидел.

— Сам знаешь, не мог я по-другому поступить. — Нахмурился кузнец.

— Конечно знаю, и Рар знает, потому зла и не держит. Думкам ты своим тяжелым тогда поддался, с бедой справиться не смог, от себя сбежать захотел... Дурак, хоть и воевода. Ну да, кто старое помянет, тому глаз вон.

— А кто забудет, тому оба. — Перл обнял старого знакомца, хрустнув тому позвонками.

— Я ведь по делу к тебе. Княже на службу зовет. Беда у нас. — Отстранился Гостомысл, и нахмурился.

— Что за напасть приключилась? — Перв посмотрел в глаза друга.

— С севера, племена рыбоедов под себя, жесткой рукой, Локк взял, и не успокоился на этом, решил и наше княжество подмять. Войной идет. Войско у него великое, и до сечи жадное. Рар собирает всех, кто меч в руках держать умеет, а тебе ведь равных в этом искусстве нет.

— Я-то не против, да у самого беда. — Вздохнул кузнец. — Повздорили мы с местным старостой, ухожу из деревни в никуда, с дочкой и зятем, не могу я их одних оставить, молоды еще, дров наломают.

— Нашел беду. С собой забирай в стольный град, терем твой за тобой так и остался, его убирают да протапливают. Даже барахло твое в сохранности. Служку приставили он за порядком следит. Но ежели хочешь, я с Любомиром поговорю, он после этого на них дышать побоится, не то, что козни строить.

— Сам разберусь. — Махнул рукой Перв. — Ладно. Уговорил. С собой заберу. Кузнецом мне видимо боги не дозволят помереть, вернусь на службу княжескую. В строй встану.

— В строй он встанет... — Усмехнулся гость. Воеводить тебя князь ставит. Помнит доблесть твою, и ум воинский ценит. — Гость протянул ладонь. — Сговорились?

— Сговорились. — Сжал ее Перв. — По утру выдвинемся помолясь.a