Скорость. Назад в СССР

Глава 6

— Не виноват? Как так не виноват? — другой мужской голос гневно возмущался, было такое ощущение, что он сейчас перейдет на крик, — ну уж нет, вы меня простите, но перед самым началом соревнований разбить мне машину. Это как, бляха? И какую машину! Я ему в любом случае хлебало разобью…

— Да перестань ты Коль, тебе вон копейку оформили.

— Не, ну надо же облагодетельствовали. Спасибо, гран мерси, а то что я вбухал в Москвич время и денег в два раза больше чем Жигуль стоит, не считается.

Было неприятно осознавать, что посетители пришли по мою душу.

Через секунду на пороге палаты появились несколько человек. Я узнал Трубецкого, Артура, Славу и Николая Соменко, главного и единственного гонщика команды Академии Наук.

Моя кровь — это бензин. Я менеджер Шумахера. Без

него не было бы меня, впрочем, как и без

меня не было бы Михаэля Шумахера.

Гоночная команда — это

единый организм.

Мы с Михаэлем первые в Формуле 1. Полжизни

я шел в грязном болоте по горло. Я обожал,

боготворил гоночные автомобили.

Но никогда не забывал о намеченной цели — стать

первым и добиться признания. Все перечисленное

привело меня к успеху. Однако и сделало

жестким, о чем я крайне сожалею.

Вилли Вебер менеджер семикратного чемпиона Формулы-1 Михаэля Шумахера, его брата Ральфа Шумахера.

Я сразу испытал Николая Соменко сильную неприязнь. Так вот кому досталось наша копейка.

С одной стороны он, конечно, прав. Я действительно разбил его машину, но с другой, никогда и никому я не позволял угрожать себе и обращаться со мной в менторском тоне.

Исключение составляли мои родители и некоторые учителя в школе, с которыми, впрочем, у меня были хорошие отношения.

И к учителям, и к родителям я всегда относился с большим уважением, хотя отец не всегда относился к нам, к своим детям, по справедливости.

Я был очень благодарен ему за то, что он читал нотации крайне редко. Но если начинал — то туши свет.

С мамой же, мы были скорее большими друзьями и ей я мог простить всё что угодно. Любые нотации и замечания.

Что касается педагогов, то так случилось, что я был у них на хорошем счету, и последний раз мне выговаривали лет пять назад, когда я был учеником четвёртого или пятого класса.

Нет-нет отличником и прилежным учеником я не был, но всегда умел находить язык в школе со сверстниками и учителями.

— Успокойся, Коля!- Трубецкой сказал это тихо и с достоинством, — в машины вкладывались все мы. И только ты один закатываешь истерику. Как будто бы ты забыл, что сам не раз разбивал авто во время гонок.

Николай Соменко гневно бросил взгляд в мою сторону, сажал зубы и промолчал. Его желваки двигались туда сюда от злости.

Но было заметно, что он относится к седовласому посетителю уважением и не смеет ему перечить.

Всё внимание пациентов было приковано к этой четвёрке, пришедший то ли проведать меня, то ли пропесочить.

— Здравствуйте Александр Сергеевич, — обратился ко мне на «вы» Трубецкой, чего я не очень ожидал,— как себя чувствуете?

Он слегка улыбался и смотрел на меня отеческой заботой в глазах. Я поздоровался в ответ:

— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Спасибо, чувствую себя хорошо.

Его правая бровь чуть заползла наверх оттого от того, что я тоже назвал его по имени. Ведь в прошлый раз мы с ним не познакомились или как там у них, у дворян говорят, не были представлены друг другу.

— Ну, что же. Это прекрасно. Я искренне рад, что все обошлось без трагических последствий.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Я предложил жестом руки сесть на стул, который стоял рядом с моей кроватью.

— Спасибо, — он отказался, — мы вас, не сильно потревожили?

— Нет, нет, что вы. Наоборот. Я хотел бы извиниться…

Но Трубецкой жестом ладони, как бы попросил меня умолкнуть, не дав договорить. В его осанке и внешнем облике было что-то особенное, неизъяснимое. То чего я раньше никогда не видел в живую, только в кино. От его фигуры буквально веяло вежливостью, благородством, чувством собственного достоинства и любви к людям.

— Получается, Александр Сергеевич, что вы со всеми нами знакомы, или как минимум уже встречались ранее?

— Не совсем, — ответил я разглядывая моего собеседника. Это был высокий красивый седовласый мужчина, загорелый и мускулистый, лет шестидесяти пяти. В его движениях и тембре голоса читалась искренняя доброжелательность и уверенность в себе.

— В прошлый раз Николая Соменко в гараже не было, я просто раньше видел его на гонках в Химках.

Четверо посетителей начали переглядываться между собой.

— Вот как. Вы интересуетесь гонками? — продолжал улыбаться Трубецкой.

Тут не выдержал и подал голос «азербайджанский пациент» из противоположного угла палаты:

— Да какой там «интересуется»! Слушай, отец! Он всех чемпионов гран при Монако по именам знает, все «ралли-малли» знает, кто-когда выиграл. Клянусь, честное слово, я таких пацанов в жизни не видел. Он только про машины и говорит, рот не закрывается у него.

Все обернулись в сторону больного, рядом с которым стояла женщина и санитарка, пришедшая заменить судно.

— Прекрасно, — Трубецкой снова обратился ко мне потом посмотрел на одного из спутников — Артур, что стоишь?

Тот качнулся будто что-то вспомнил, он держал в руках авоську в которой лежали яблоки и апельсины.

— Примите гостинцы, прошу прощения, кроме апельсинов в магазине ничего не нашлось, а яблоки из моего сада. Шампанское, так сорт называется.

Что за стиль разговора у него? Я не ослышался? Гостинцы? Правда как в кино. Каналья, как же я себя неудобно чувствовал. Мне было ужасно стыдно.

Казалось, что мои щеки полыхают, словно Москва с приходом французов в отечественной войне двенадцатого года.

Я им расколошматил гоночную машину в дрободан, а они принесли яблок и апельсинов, ещё и извиняются передо мной. Лучше бы уж обругали. Это было сродни пытке.

— Да, что вы, вам совсем не нужно извиняться, тут уж я должен просить прощения, — выдавил я из себя, — я прошу извинить меня и обещаю, что отработаю весь причиненный вам ущерб. Я понимаю, что создал вам перед соревнованиями большие проблемы и из-за меня вы пропустите гонку.

На этих словах Соменко нисколько не смягчился в лице, а просто перестал двигать скулами. Артур подошел, достал принесенное из авоськи и положил на тумбочку рядом со мной.

Слава полез в нагрудный карман рубашки и достал оттуда запечатанную мягкую пачку сигарет Салют.

— Куришь? — спросил он меня с серьезным выражением лица, по которому было видно, что ему тоже хочется проявить заботу. Думаю, что где-то в глубине души он понимал, что не стоило тогда надо мной смеяться.

— Нет, — я отрицательно покачал головой.

Слава положил сигареты рядом на тумбочку

— Ну, ничего страшного, вон мужиков угостишь или докторов.

— Вячеслав… — укоризненно покачал головой Трубецкой.

— А что такого? Игорь Николаевич. Сейчас все врачи курят, хотя и говорят, что это вредно. Подарит кому-нибудь.

— Александр, мы вот по какому делу к вам пришли, — начал объяснять Трубецкой, — во-первых, вы обязаны знать, что зла на вас мы не держим, и в том, что произошло есть и моя вина. Мне нужно было тогда на месте поговорить с вами.

Я всё ещё краснел и молча слушал его.

— Во-вторых, к нам приходили из милиции. Мы сказали им, что претензий к вам и вашей семье у команды нет. Совсем закрыть дело уже не получиться, но у нас всех есть шанс свести потери к возможному минимуму.

Соменко так и стоял, сложив руки на груди, Артур ему подражал, а Слава держался за металлическую дужку в ногах моей кровати.

— Если, вы Александр, не возражаете, то я готов взять вас на поруки. То есть, другими словами я поручаюсь за вас, беру на себя ответственность за, то что подобных приключений с вами в будущем происходить не будет.

Мои глаза полезли на лоб от удивления, я чуть не поперхнулся, когда понял о чем он говорит.

— Вы предлагаете мне место в команде?

Пока это был самый величайший подарок судьбы в моей жизни! В грудной клетке прокатилась волна восторга. Охренеть, каналья! Я все таки попаду в команду!

— Не совсем так, но ход вашей мысли верен. Я могу взять вас на поруки при одном условии. Вы приходите в гараж учеником слесаря. Насколько я знаю, вы поступили на дневное отделение в Московский автодорожный институт?

— Да, все верно.

— Поздравляю. В первое время вам придется изучать технику безопасности, драить помещение до блеска, словно моряку на боевом корабле в первый год службы, выполнять мелкие поручения членов команды.

— Я на всё согласен! — выпалил я и тут же спохватился, — только бегать за пивом или водкой в магазин я не буду.

Я невольно перевел взгляд на Артура. Мне почему-то стало неудобно за свою поспешность.

— Этого не потребуется, но мы не просим ответа прямо сейчас и не торопим вас. Сначала вам нужно выздороветь и выписаться из госпиталя, — он смешно назвал больницу госпиталем, — затем посоветоваться со своими родными. Причины же вам ясны, Александр?

— Да, конечно, Игорь Николаевич.

— Вне зависимости получите ли вы одобрение, вам придется посетить милицию, возможно не один раз.

— Мне матушка уже сказала об этом, она приходила чуть раньше вас.

Трубецкой едва кивнул, улыбнулся и продолжил:

— И наконец, наверное, самое неприятное, если вы придете в гараж учеником, то вы должны быть готовы к товарищескому суду и серьезному разговору с руководством автобазы, которое также является руководством нашей гоночной команды.

В груди все горело. Если всё так, как рассказывает Трубецкой и менты действительно меня не станут сажать то, я готов.

Ради того, чтобы попасть в команду я был не прочь спуститься в ад и вернуться обратно. Товарищеский суд для меня не казался помехой.

Я пройду эти несколько часов позора, лишь бы меня приняли. А вообще зачем этот товарищеский суд? Я тут же ответил себе на этот вопрос. Люди хотят быть уверены, что принимают на работу юношу, который все осознал и не будет творить такой дикой чепухи в будущем.

— Спасибо вам большое, Игорь Николаевич. И вам ребят, спасибо большое, — я посмотрел на Артура, Славу и Николая, — простите меня, что так вышло. Я не хотел разбивать машину.

— Ладно уж, чего после драки кулаками махать…

— Проехали…

Почти одновременно ответили посетители. Только Николай Соменко стоял скрестив руки на груди и смотрел на меня волком.

— Ну вот и чудесно, — удовлетворенно резюмировал Трубецкой, — мы пойдем, вы выздоравливайте поскорее, Александр. Кстати, по-моему скромному мнению, вы, Александр, родились в рубашке. И еще вы были абсолютно правы в прошлую нашу встречу насчет четвертого цилиндра на Волге. Удивительно, что я сам этого не услышал.

Он едва кивнул головой в знак уважения, я не мог ответить тем же так как лежал, но тут же спросил его:

— Игорь Николаевич, ваша фамилия… Можно вопрос?

— Слушаю вас, Александр, — он приостановился

— Вы по дворянской классификации, ну или как там, граф?

Мой вопрос вызвал у него тонкую улыбку.

— Александр, я давно отрекся от идеи какого-то особого происхождения, от всех своих титулов, не считаю монархию эффективным устройством общества, так же как и легитимной формой правления. Все люди равны. Я такой же как и вы или, например, ваш отец. Ничем не отличаюсь.

Он закончил, возникала небольшая пауза, которую тут же заполнил Соменко.

— Игорь Николаевич был князем, а не графом, если бы не вернулся из Франции в Советский Союз после Победы.

— Всего доброго, Александр, — Трубецкой еще раз едва поклонился и направился к выходу.

Я все ещё обдумывал сказанное и тут же вспомнил, что среди русских эмигрантов первой волны было много гонщиков. Мне хотелось сделать приятно старику, поэтому я сказал.

— Я много читал про ваших.

Он приостановился и теперь поднял от удивления две брови, потом почти рассмеялся своим приятным старческим смехом

— Про каких наших?

— Про русских гонщиков за границей: Бориса Ивановского, Владимира Нарышкина, Дмитрия Набокова.

— Что же, я приятно удивлен вашей начитанностью, Александр.

— Я и про вас, кажется, тоже читал. Вы выиграли гонку в Италии, на Сицилии. А ездили на Феррари «сто шестьдесят шестом». Под номером «36», вот поэтому у вас на той Волге тот же номер. А еще в повороте, при выходе на набережную, кстати а в 1950-х там вылетал в море Альберто Аскари, ваш соперник Луи Широн отправил вашу Феррари в отбойник. Преднамеренно, из мести за Стеци.

— Это правда, он был другом Стеци, который был весьма разгневан на меня без причины, — Трубецкой наклонил голову в мою сторону.

— Журналисты потом писали, что вы, русский гонщик, сохраняя чувство собственного достоинства, безо всяких эмоций пошли в бар Hotel de Paris запивать горечь неудачи.*

Я попал в точку и по-моему растрогал старика до слез, которые на мгновение блеснули в краешке его глаза.

— Александр Сергеевич, я вас недооценил, ну нельзя же так сходу вытаскивать все мои скелеты из шкафа.

Он заинтересованно посмотрел на меня, потом попрощавшись с остальными пациентами снова направился к дверям

Его спутники моментально уставились на меня. В их взглядах я читал немой вопрос: «да, кто ты такой, черт тебя подери?».

Я остался доволен произведенным эффектом. Слава и Артур отхватили щелчки по носу, причем на их поле. Да. Сатисфакция за смешки получена сполна.

Судя выражению лиц вряд ли у них еще возникнет желание «шутить»

Трубецкой заинтересованно смотрел на меня пару секунд, потом попрощавшись с остальными пациентами, снова направился к дверям.

Когда они ушли, азербайджанец Аждар аж подскочил на своей койке.

— Брательник, ты мне скажи, он правда князь, да?

— Ну вроде правда, я сам только сегодня узнал, но раз он не стал отрицать гонку на Сицилии, то выходит что правда.

— Брательник, я тебе так скажу, сразу видно по тому, как себя человек ведет, что он князь.

— Я извиняюсь, может я один тут такой, а что такое Феррари? — спросил меня адвокат.

— Ну это такая марка итальянская, автомобильная. Очень кондовые машины делают, штучные почти ручной работы.

— А-а-а. Вот не знал, век живи век учись.

— Вот, честное слово, расскажу моим на базаре, что в палату ко мне настоящий князь приходил — не поверят, — не унимался представитель советской торговли, — они быстрее поверят, если скажу, что Брежнев приходил.

— Да что вы всё заладили: князь, князь. Будто на нем свет клином сошелся. Он же сказал, что бывший князь, — подал голос сосед, который молчал все время, кажется он был из Полтавы, — оставьте его в покое. Человек перевоспитался осознал, живет счастливую жизнь…Главное, какой он человек. Главное, что он чемпион, а уж князь, царь или сапожник не важно.

— Брательник, а он только на Сицилии первое место занимал? Здесь в Союзе он в твоих чемпионатах есть?

— Нет, я что-то не помню, но я не все результаты гонок наизусть знаю. Надо проверить. Он не вступает, мне кажется.

— Почему,не выступает? — спросил киргиз, — моему отцу семьдесят шесть, долгих лет ему жизни, а он до сих пор нормально водит.

— Ну возраст уже дает о себе знать. Все таки гоночная машина и обычная легковушка это разные виды транспорта, тут разная ответственность и риски.

Зачем человеку в этом возрасте рисковать? Он уже и так все видел, — многозначительно заключил наш местный юрист в палате.

Моя лечащая врач Татьяна Константиновна, каждое утро, кроме выходных, совершала обход и никогда не забывала мне уделить немного времени.

Она была приятной и внимательной молодой женщиной. Лучше врача я ещё не встречал.

Каждое утро она очень подробно осматривала и опрашивала меня.

Она рассказывала нам в палате про свой врачебный опыт, ещё будучи участковым врачом.

У нее был особый дар, она умела подбирать «ключик» к каждому своему пациенту для лучшего лечения.

Если кто-то из пациентов не понимал её рекомендаций для лечения, она готова была спокойно повторять снова и снова, разными словами, словно забывая о времени.

Очень терпеливая и добрая. Вот бы таких как Татьяна Константиновна во все советские районные поликлиники. Уверен наши пенсионеры в среднем жили до ста лет.

Мы беседовали не только на темы связанные со здоровьем, но просто про жизнь. Конечно, же она знала, что я угнал спортивную машину и разбил ее.

Кстати это от нее я узнал, что наши врачи не давали клятвы Гиппократа, а принимали Присягу советского врача.

Утренние разговоры с ней лечили не только тело, но и душу. Она смогла поселить во мне уверенность, что я смогу возместить нанесенный ущерб и команде, и семье.

Хотя, если честно, я до этого в этом очень сомневался. Трубецкой ни слова не сказал о зарплате. Я не знал, сколько времени мне придется пробыть учеником слесаря.

К тому же я прекрасно знал, что все команды имеют денежные затруднения. Никуда не деться от покупки запчастей, инвентаря, инструмента и снаряжения. А это все влетало, ох в какую, копеечку.

Автоспорт у нас в СССР любительский. Автобаза помогала помещением, иногда запчастями и транспортировкой машины до места проведения гонки. Все остальные расходы висели на команде.

Любишь с горочки кататься, люби и саночки возить.

Выезды на тренировки, бензин, резина, которая «горела» после каждой гонки, билеты членам команды.

Всё это оплачивалось на общественных началах. Клубам и командам при автозаводах было чуть полегче. У них заводское финансирование.

На том же ралли кубка мира Лондон-Мехико команде Москвича сказали тратьте сколько надо, но денег дали мало.

Поговаривают тысяч двадцать зеленых, то есть американских долларов, на всех. В то время как Порш выделил чуть ли не сорок на одну машину.

А вся команда Роллс-Ройса потратила под миллион на ту гонку. Миллион! Фантастические деньги.

Нам бы такие, наши машины наверно оснастили бы вертикальным взлетом.

Мне наша компания нравилась, несмотря на невеселый повод, который привел меня сюда, дни в больнице пролетали незаметно и проходили весело.

Первым выписали азербайджанца. Он взял с меня обещание пригласить на банкет по случаю празднования моего первого места в ралли-Монако.

Оставил мне на всякий случай телефон, вдруг Князю что-то понадобиться купить на рынке и пожелал всем скорейшего выздоровления.

Я так и не увидел его любовницу, то ли она приходила в то время, когда я спал, то ли жена ловеласа шуганула ее так, что она сочла не появляться до самой выписки.

Вместе с Аждаром исчезли толпы шумных родственником бесконечно таскающих всякую разную еду и напитки, которые мы под конец отдавали медсестрам и санитаркам. Потому что дефицита или нужды в пище мы не ощущали.

Кстати о пище — еда была очень даже приличная. Я почему-то думал, что будет значительно хуже. Видимо ориентировался на рассказы тех, кто раньше лежал в простых советских больницах.

Я думал будет безвкусно и пресно. Ошибался. Кормили нас классно. Особо мне понравилась творожная запеканка. Вспомнил свои пионерские лагеря и каникулы.

Однажды так расхвалил её, что санитарка, разносящая завтраки, не спрашивая притаранила мне добавку.

Мои соседи по палате, тоже были довольны.

Видимо все же качество и вкус еды зависит коллектива поваров в каждой отдельно взятой больнице.

После отъезда азербайджанца все, кроме Киргиза, немного вздохнули. Тот очень переживал, что попал в больницу во время командировки и к нему никто не ходит.

Но убеждал, что у них в Киргизии «все точно так же, как у азербайджанцев». Каждый родственник, что нибудь, да принесет. А родственников, ой как много.

Логика такая: чем больше людей приходит, тем более уважаемый человек лечится в больнице. А чем более уважаемый человек, тем больше внимания ему уделяют доктора и медсестры. Одним словом, лежат люди в Киргизии не так, как в Москве.

Я не стал уточнять госпитализируются ли любовницы вместе с пациентами в Душанбе. Не хотел портить картину благостную больничного гостеприимства в Средней Азии и давать Закавказью фору в этом отношении.

Не для кого не было секретом, что запрещенное многоженство все-таки тайно практиковалось в некоторых республиках. Возможно, пальма первенства принадлежала солнечному Азербайджану.

Все эти мама приходила ко мне ежедневно, несмотря на мои протесты.

Я чувствовал себя уже хорошо. И лечащий врач разрешила мне прогулки. Еще через пару дней.

Следующим палату покинул прибалт, с которым мы много болтали. Ну как болтали. Он часто был не многословен и медлителен и паузы в разговоре заполнял я. Его это вполне устраивало.

В Литве на недалеко от Каунаса на трассе под названием Неманское Кольцо раньше регулярно проводили соревнования по кольцевым автогонкам, но после реконструкции передали ее мотоциклистам.

Он подкупил меня своим обещанием съездить в Латвию на соревнования на Рижское кольцо Бикерниеки и прислать фотографии оттуда. Мы обменялись почтовыми адресами.

Мы с ним нашли язык не только по теме литовских гонщиков, но и осуждали полу запрещенный, полулегальный хард-рок. расставались, как добрые приятели, несмотря на разницу в возрасте почти в десять лет.

Он подкупил меня своим обещанием съездить в Латвию на соревнования на Рижское кольцо Бикерниеки и прислать фотографии оттуда. Мы обменялись почтовыми адресами.

Немногословного пациента из Полтавы перевели в другое отделение. У него начала скапливаться жидкость в животе. Мы пожелали ему скорейшего выздоровления.

В этот же день вечером мой лечащий врач сообщила, что меня завтра выписывают.

Это известие сильно взволновало меня. Ведь я знал, что мне предстоит визит в милицию, а самое главное первая встреча с отцом, после всего произошедшего.

* на вкладке «Доп.Материалы» есть минутное видео той самой гонки 1948 года, Гран При Монако, где на 0–36 князь Игорь Николаевич Трубецкой проезжает на машине под номером «36»