Сказки о воображаемых чудесах

Мбо Николас Ройл

Самое главное тут — прийти вовремя. Для этого необязательно, к примеру, появляться каждый вечер в одно и то же время. Надо перебрать в уме самые разные обстоятельства: насколько сейчас жарко, какие в небе облака — кучевые, слоистые или, может, те и другие вместе — вот эти все штуки. Вы хотели появиться как раз в нужный момент, чтобы хватило времени занять место с хорошим видом, но ни минутой раньше. В конце концов, терраса гостиницы «Эфрика Хаус» — это не то место, где хочется проводить больше времени, чем того требует необходимость.

Отчасти потому, что там вас окружали те самые люди, от которых вы и сбежали на Занзибар: белые, европейцы, туристы — мзунгу, как называют их местные, «красные бананы». Белые внутри, но красные снаружи, стоит им побыть пару часов на солнце. Очевидно, на острове растет какая-то порода бананов с красной кожурой.

А отчасти потому, что место и правда было не фонтан. В колониальные дни в гостинице «Эфрика Хаус» располагался английский клуб, но, с тех пор как англичане отчалили в 1963 году, заведение постепенно стало приходить в упадок.

Но вы приходили сюда не поглядеть на побитые молью охотничьи трофеи на стенах, не насладиться посредственным сервисом у барной стойки. Вы приходили, чтобы сесть как можно ближе к краю террасы, заказать пиво, дождаться, пока вам его принесут, и полюбоваться на солнце, погружающееся в Индийский океан. Там, прямо за горизонтом, находилась континентальная Африка. Удивительно, что ее отсюда не видно, думал Крейг. На самом деле было не важно, далеко она или близко отсюда — в двадцати милях или в тридцати, — если смотреть на карту, остров Занзибар казался лишь клещом, прицепившимся к огромному слону по имени Африка.

Официант угодливо скользил между столами и расставленными в беспорядке стульями; Крейг заказал у него светлое пиво «Касл». То был странный усталого вида уроженец Северной Африки, и коричневые штаны у него держались на поясе с пряжкой в форме змейки. Примерно такой был у Крейга, когда он ходил в школу — в тринадцати тысячах километров отсюда, на востоке Лондона.

Ему было неудобно заказывать «Касл», да и не хотелось, чтобы его видели с этим пивом в руках (стаканов в гостинице «Эфрика Хаус» не полагалось). Этот напиток был из Южной Африки, и все знали, что он местного розлива. То есть по сути, ничего плохого в этом не было, но все же если люди видели, что вы пьете такое пиво, то они могли подумать, будто вы и сами из Южной Африки. Покупать южноафриканские товары не возбранялось, но быть самому оттуда — другое дело.

Крейг не был родом из Южной Африки и не хотел, чтобы про него так думали, но не так велик был его страх, как нежелание снова отведать пива «Сафари», которое делали в Танзании, или кенийского «Таскера». В первом было слишком много дрожжей, а второе было таким жиденьким, словно это не пиво, а моча летучей мыши.

Он уже третий вечер подряд проводил в этой гостинице и теперь был готов к тому, что люди думают, что он, возможно, родом из Южной Африки. Конечно, он остановился не в этой гостинице — о Боже, разумеется, нет! Его номер располагался в отеле «Мейзсон», в нескольких минутах пути отсюда. Кондиционер, спутниковое телевидение, ванна и душ, а еще бизнес-центр. Последний пункт и решил дело. А также тот факт, что платила за него газета.

Крейг снял резинку с хвоста и встряхнул светлыми волосами. Зачесал их назад, чтобы ничто не торчало, и снова нацепил резинку. Он снял свои большие темные очки от «Окли» и ущипнул переносицу большим и указательным пальцами. Надел очки. Сощурился на солнце, которое все еще находилось над скоплением слоистых облаков: тем самым скоплением, из-за которого посетители «Эфрика Хаус» вот уже третий день подряд не смогут насладиться закатом.

Крейг осмотрел террасу сквозь темные стекла. Он наблюдал за людьми, причем на этот раз у него была определенная цель. Новости об исчезновениях явно не мешали туристам приезжать на Занзибар. По большей части происходило это потому, что и новостей-то никаких не было. Ни для одной стороны это не составляло особой проблемы, создавать кризис никому не хотелось. Одна семья из Саттон Колфилда, вся в слезах: «Сара просто не могла уйти с кем попало, она хорошая девочка»; заплаканная мать-одиночка из Стратклайда: «От Луизы не было вестей уже три недели». Этого было недостаточно, чтобы заинтересовать таблоиды; крупные газеты не брали такие материалы, если не были уверены, что за всем этим есть какая-то реальная история. Сенсационная история. А раз новостей не было, то и в печать попадать было нечему.

Крейг взялся за историю Сары, прочтя эмоциональное письмо ее матери, которое она написала редактору его газеты. Он сказал выпускающему редактору, что по доброте душевной не может и думать о том, как хорошие люди сидят на краешке своего икеевского дивана в цветочек и ждут, рыдая, когда зазвонит телефон. Нет, это невыносимо, особенно если люди эти живут в Саттон Колфилде. Но МакНилл, вот уже три года принимавший статьи от Крейга, знал, что этот юноша брался за репортаж лишь тогда, когда за ним стояла добротная история. А так как присутствия журналиста на месте в тот момент не требовалось, МакНилл разрешил ему уехать. Ну так, втихую. Ни правительство Танзании, ни полиция Занзибара не признавали наличия проблемы — по иронии, она могла слишком навредить зарождающемуся туризму этих стран, — поэтому Крейгу нужен был какой-то благовидный предлог. Его придумала сестра Крейга, которая фотографировала для разных изданий дикую природу.

Некоторые считали, что занзибарский леопард совсем вымер, другие утверждали, что несколько особей еще сохранилось. Один из путеводителей заявлял, что, если они и остались на островах, их давно одомашнили травники — по-нашему, знахари. Водитель из местных, везший Крейга из аэропорта, от души посмеялся над этой мыслью. Позже Крейг прочел в другом путеводителе, что, по слухам, больше всего знахарей было на острове Пемба, в восьмидесяти пяти километрах к северу от Занзибара (хотя, по сути, они находились на одной территории). Если вы пытались поговорить об этом с местными жителями, они смущались или вежливо переводили разговор на другую тему. Но то была Пемба, а все исчезновения — до сего дня их, по данным Крейга, было 37 — произошли, без всякого сомнения, на Занзибаре.

Тридцать семь. Двадцать три женщины в возрасте от семнадцати до тридцати, и четырнадцать мужчин, некоторые из них постарше, около сорока. Из Дании, Германии, Австрии, Великобритании, Франции, Италии, Австралии и Штатов. По мнению Крейга, вполне себе проблема. И теперь его, хоть он и стыдился в этом признаться, разрывали на части два желания: он хотел, чтобы мир пробудился и объединил свои усилия (и, если получится, как можно раньше обнаружил Сару — или тело Сары — и тридцать шесть остальных пропавших), но одновременно надеялся, что о случившемся все узнают именно из его уст.

Итак, легенда. Естествоиспытатель, работает в Университете Сассекса. Заданием его было узнать, вымерли дикие леопарды на острове или еще нет. Они даже проинформировали о своем плане профессора зоологии из Сассекса, разумеется, за плату, которую они назвали вознаграждением консультанта. Если кто-нибудь позвонит из Занзибара, чтобы проверить Крейга, то придраться будет не к чему.

Тем днем Крейг сходил в Музей естественной истории, самый странный из всех, что ему приходилось видеть. Стеклянные витрины, доверху заполненные птицами, предположительно, набитыми, но без подставок — они лежали, похожие на свежие трупики, и их крохотные лапки были связаны бечевкой. К ним прилагались ярлычки. Глаза из кусочков угля. В другой грязной витрине располагался одинокий скелет птицы додо: проволока удерживала кости в стоячем положении. Пара набитых летучих мышей — американский крылан и крылан с Пембы — в десять раз больше, чем те похожие на ласточек существа, что порхали над его головой, когда он шел с ужина прошлым вечером. Корзина с неплотно закрытой крышкой. Он открыл ее, и оттуда вылетело облако мух; одна из них забралась к нему в нос. Внутри была дощечка с тремя приколоченными к ней крысами. Мертвыми, конечно, и, возможно, набитыми, но их лапки были скручены в крошечных суставах. Никто и не попытался придать им жизнеподобный вид. Никаких прутиков и листочков. Никаких стеклянных глазок. И витрины тоже не было. Он положил крышку на место.

И самое странное из всего: ряд за рядом выстроились стеклянные банки с мертвыми морскими тварями и искореженными эмбрионами животных; стекло, пушистое от пыли; стекло, на котором окаменели отложения. Чтобы разглядеть бескровные останки камень-рыбы или огромного краба, у которого на панцире были нарисованы два верблюда с погонщиками, приходилось сгибаться вдвое и щуриться. Были там и собранные из кусочков южноафриканские антилопы.

И чучело леопарда. Он не очень-то хорошо у них получился. Таксидермист собирался оставить грядущим векам волшебную картину: живой наклон головы, стеклянное мерцание глаз. Музей естественной истории Занзибара должен был потребовать деньги назад. И все же леопард в этом чудище угадывался. Если бы вам не сказали, кто это, вы бы посмотрели на него и сказали, что это леопард. Крейг исследовал его со всех углов. Вот этого-то зверя ему и надо было найти. Якобы надо. Не помешает знать, как он на самом деле выглядит.

А на террасе зазывалы обрабатывали толпу: не спеша, аккуратно, менее навязчиво, чем обычно делали в Каменном Городе: там эти же самые ребята преследовали бы вас на улице день за днем.

— Джамбо, — сказали бы они.

— Джамбо, — ответили бы вы, потому что промолчать было бы грубо.

— Хотите поехать на Тюремный Остров? Хотите сегодня поехать на восточное побережье? А может, вы хотите поехать на Нунгви? Вы хотите такси?

Вот вы бежите по узенькому переулку, ведущему к Кеньятта-стрит, и нет вам ни минуты покоя, когда вы находитесь рядом с садами Джамьятти. Оттуда уплывают лодки на Тюремный остров с его рифами и гигантскими черепахами. Да, не сомневайтесь, все это он уже прочел в книгах.

— Джамбо, — голос раздался совсем близко.

Крейг тайком огляделся, допивая пиво одним глотком. Молодой занзибарец начал подкатывать к светловолосой англичанке, которая сидела в одиночестве. Девушка улыбнулась, слегка застенчиво, и юноша присел рядом с ней.

— Солнце садится, — заметил он, и девушка посмотрела на океан. Солнце начало понемногу погружаться в пространство за облаками. — Хотите съездить на Тюремный остров завтра? — спросил он, вытаскивая из кармана пачку сигарет.

— Нет, спасибо, — покачала головой девушка. Она все еще улыбалась, но Крейг заметил, что она немного занервничала. Сражаться с собственной застенчивостью — вот была цель ее дерзновенного путешествия в такую даль из какого там поселка на севере она приехала. Ей явно льстило внимание юноши, но из памяти ее не выходили тысячи предостережений, которыми засыпали ее родители перед отъездом.

Зазывала перечислил весь обычный список, но она вежливо отклоняла его предложения. В конце концов он сменил тактику и предложил угостить ее напитком. Крейг услышал, как она согласилась выпить пива. Юноша встретился взглядом с официантом и что-то быстро сказал ему на суахили. Когда официант в следующий раз проходил мимо, на подносе у него была банка «Стеллы» для девушки и кока-кола для зазывалы. Крейг наблюдал за тем, как девушка открыла банку и едва заметно сдвинулась на сиденье так, что оказалась немного меньше развернута в сторону от юноши и немного больше — в сторону океана. Может, ей не следовало соглашаться на пиво, подумал Крейг. Или он был слишком уж старомоден. Может, в эти дни девушка имела право принять от незнакомца напиток и отвернуться от него. Он просто не был уверен, что африканский мальчик воспримет все именно так. Был ли он правоверным мусульманином — а отказ от алкоголя намекал именно на это — или нет.

Тонкое жужжание раздалось у Крейга над ухом. Предплечье словно иголкой укололи. Он сильно шлепнул себя по руке и поднял ладонь, чтобы увидеть, что было под ней.

Крейг вздрогнул: никогда не выносил вида крови, не важно, своей или чужой. Однажды днем он выбежал из кинотеатра, когда там показывали «Сияние». Он упал в обморок, увидев аварию на дороге. Точнее, увидев ногу пострадавшего пешехода: чулок девушки вымок в ее же крови. Она отделалась легкими повреждениями, а у Крейга на виске остался шрам от падения на асфальт.

Москит уже изрядно напился крови, и Крейг не был его единственной жертвой. Его едва не стошнило, пока он быстро осмотрел завтрак насекомого, запачкавший ему руку. Красное пятно в форме Мадагаскара длиной в добрых три сантиметра. Крейг задумался о том, чья же была эта кровь, ведь у комара едва хватило времени погрузить хоботок под кожу. Это кто-то из тех, кто пьет сейчас на веранде? Крейг оглянулся. Только не этот итальянец в тесных шортах. И желательно не вот эти двое южноафриканских регбистов, которые сидят, растопырив ноги, у самой ограды.

Он плюнул на бумажную салфетку и, не глядя, принялся энергично тереть руку, пока не решил, что следа уже не осталось. От силы удара пузырь с кровью лопнул: пустое тельце насекомого, разорванное, но формы не потерявшее, прилипло к руке Крейга, точно обертка от леденца.

Это беспокоило его меньше, чем крохотная капелька крови, застрявшая в прозрачной коже насекомого.

Когда он поднял глаза, то увидел, что блондинка присоединилась к группе европейцев — на вид скандинавов или немцев — и изо всех сил старалась вставить пару слов в их рассказы о путешествиях. Юный зазывала кидал злобные взгляды на гряду облаков, что заслоняли солнце. Левая нога у него дрожала, как провод под напряжением. Крейг надеялся, что он недостаточно сердит, чтобы сделать какую-нибудь гадость. Но это было маловероятно; в конце концов, здесь такое наверняка случается сплошь и рядом. Вряд ли парнишка ожидал, что ему всегда будет сопутствовать удача.

Крейг подождал минут пять, а потом подошел к юноше и сел рядом. Тот повернулся, и Крейг заговорил.

Через десять минут они вместе покинули веранду, но дальше их пути разошлись. Крейг направлялся в отель «Мейзсон» (и в кровать), а паренек, определившись с планами на завтра после разговора с Крейгом, тоже пошел домой. Домом ему служила полуразрушенная квартира в Каменном Городе, в которой, среди крыс, мусора и вод протекающей канализации, жила вся его семья. Ради справедливости стоит сказать, что власти уже занялись канализационной системой, но до квартала, где жил парнишка, еще не добрались.

К компании, к которой присоединилась Элисон (та блондинка), подошел еще один зазывала, постарше и повыше. В нем было больше уверенности, и он меньше поддавался не относящимся к делу порывам, меньше отвлекался от своего главного дела. Обзаведясь спутниками, Элисон уже не так боялась отправляться на экскурсию. Она хотела поехать на Тюремный остров — да что там, все этого хотели; все посмотрели на нее, пока зазывала дожидался ответа. И она кивнула с облегченной улыбкой. Оказалось, что среди них были две немки, но, естественно, они превосходно говорили по-английски; третья девушка и молодой человек (они были парой) приехали из Дании, хотя по ним этого не скажешь: оба отменно говорили по-английски, с легким американским акцентом.

— Мы только что с Гоа, — сказала Кристин, одна из немок. — Отличное место. Ты бывала там?

— Нет. — Элисон покачала головой. — Но мне бы хотелось. Я слышала про Гоа.

Ну естественно, она слышала. О тусовках и пляжных вечеринках, о наркотиках и мальчиках из Австралии, Америки, Европы. Сложно было уговорить родителей отпустить ее на Занзибар, особенно в одиночестве, но они уважали ее право на независимость.

— Оу! — воскликнула Анна, вторая немецкая девочка, безуспешно размахивая голыми руками в попытке схватить москита. — Шайзе!

— Элисон, а где ты остановилась? — спросил датчанин Лиф, приобнимая за плечо свою девушку.

Элисон назвала дешевый отель на краю Каменного города.

— Тебе надо переехать в Дом Эмерсона, — посоветовала Карин, подружка Лифа. — Мы все там остановились. Очень клевое место. Прекрасные шоколадные пирожные… — Она взглянула на Лифа, и они почему-то захихикали. Кристин и Анна присоединились, и вскоре смеялась вся компания, включая Элис, и хохотали они так громко, что больше ничего не смогли бы расслышать.

На них начали оборачиваться, но они слышали только собственный смех.

Попо — тот паренек — на следующее утро подъехал к «Мейзсон» на помятом, но исправном джипе марки «судзуки».

— Джамбо, — сказал он, пока Крейг забирался на соседнее сиденье. — Лес Джозани.

— Джамбо. Лес Джозани, — подтвердил Крейг пункт назначения.

Они прогромыхали из города (чем дальше они отъезжали от центра, тем запущенней дома им попадались). Попо каждые несколько секунд жал на клаксон, разгоняя велосипедистов: их тут были целые сотни. Крейг заметил, что тут, в отличие от его родины, никто не возмущался из-за того, что им приказывали расступиться. Попо ловко объезжал ямы, а те, которые объехать было невозможно, преодолевал осторожно и медленно. Почти все мужчины, что встречались им по пути, были одеты в легкие белые наряды и тюбетейки, но, чем дальше отъезжали они от города, тем слабее становилось арабское влияние. На женщинах были ярко окрашенные кикои, и на головах они носили непомерно огромные тюки и сумки. Школьницы в белых головных уборах и темно-синих туниках организованными толпами устремлялись в школы (последние скорее походили на скопление каких-то хозяйственных построек).

Между поселками до самой дороги простирались банановые плантации. Огромные связки зеленых фруктов нацеливались в небо, а под колесами джипа потрескивали коричневые листья, похожие на волокно рафии.

— Вы ищете обезьянку красный колобус? — спросил Попо, не отрывая взгляда от дороги.

— Я сказал тебе вчера вечером, — напомнил Крейг. — Занзибарский леопард. Я ищу леопарда.

— Нет леопарда тут. — Попо потряс головой.

— Я слышал, что их приручили знахари.

— Нет леопарда.

— А знахари, значит, есть?

Попо ничего не ответил. Они проезжали мимо очередной крошечной деревушки, и толпы детишек, слишком маленьких, чтобы ходить в школу, подбегали к джипу и махали Крейгу. Старики сидели под навесом, сделанным из высушенных пальмовых листьев. Дети кричали им вслед: «Джамбо, джамбо!» Крейг махал в ответ.

— В лесу Джозани… — медленно проговорил Попо, — обезьяна красный колобус. Только тут, на Занзибаре.

— Я знаю, — сказал Крейг, вытирая рукой потный лоб. — А леопарды? А знахари? Мне надо их найти.

— Нет леопардов тут.

Из Попо много не вытянешь, это было ясно. Когда он свернул с дороги, Крейг быстро схватил его за руку, но они всего лишь направлялись на парковку у леса. Он отпустил руку парня.

— Прости. Это я от неожиданности.

Попо медленно моргнул.

— Нет леопардов тут, — повторил он.

Гул двигателя лодки перекрывал любые звуки голосов. Вести беседу не стоило и пытаться, но шум не мешал Лифу время от времени жестами передавать короткие фразы о том, как сегодня жарко или как колышется вода за бортом.

Прочие — Карин, Анна, Кристин и Элисон — широко улыбались и кивали, хотя у последней улыбка получалась немного вымученной. Поездка на Тюремный остров уже превратилась для нее в пытку, а ведь плыть-то надо было всего каких-то полчаса. Элисон и по луже не могла пройти, чтобы у нее не началась морская болезнь. Когда деревянное судно в семь с половиной метров длиной подпрыгнуло на очередной волне и устремилось вниз, девушка резко наклонилась вперед и почувствовала, что содержимое ее желудка сделало то же самое, с той только разницей, что останавливаться на этом оно не собиралось. Ее вырвало, и она упала, ожидая, что сейчас ее накроет волной. Но этого не случилось: лодка с трудом взобралась на следующую волну и, недолго продержавшись на гребне, резко пошла вниз. Элисон застонала.

Датчанки оживленно щебетали на своем языке; судя по всему, им было очень весело. Подняв взгляд, Элисон увидела, как они улыбаются ей сверху.

— Все в порядке? — спросила одна из них, и Элисон едва сумела покачать головой.

— До острова уже недалеко, — сказала Анна, вглядываясь вперед, но лодка закачалась, поворачивая налево, и ее сбило с ног. Она приземлилась на колени к Элисон, которую снова стала одолевать тошнота.

— О Боже, — промычала она. — Я больше не могу.

— Теперь недалеко, — попытался успокоить ее Лиф, хотя его самого удивляло, почему они крутятся на месте; теперь нос лодки указывал в открытое море.

— Куда мы плывем? — спросила Анна, поднимаясь на ноги и не обращаясь ни к кому конкретно.

Теперь и Кристин спросила, что происходит, так как нос повернулся еще на несколько градусов левее. Теперь даже с большой натяжкой нельзя было сказать, что они направлялись к Тюремному острову.

— Куда вы везете нас? — прокричала она шкиперу — пареньку не старше восемнадцати, что стоял у руля, положив руку на регулятор двигателя.

Теперь они шли ветру навстречу, и с каждой седьмой или восьмой волной через борт перехлестывали брызги. Элисон начала плакать: слезы тихо текли по ее позеленевшим щекам, уголки рта потянулись вниз, образовав упрямую дугу, лоб решительно нахмурился, и она погрузилась в задумчивость.

Лиф неуверенно поднялся на ноги и спросил у парнишки, что же все-таки происходит. Юный шкипер безмолвно смотрел на горизонт.

— Мы хотим поехать на Тюремный остров. Мы заплатили вам. Куда вы нас везете?

Однако парень даже не смотрел на него. Лиф наклонился вперед, чтобы схватить его за руку, но тут его рывком оттянули назад. Это был другой африканец: до сего момента он сидел на корточках в носу лодки. Он жестами показал Лифу, что тот должен сесть. Пальцы его левой руки сжались вокруг короткой рукояти рыбацкого ножа.

— Сидеть, — приказал он. — Сидеть. — Он посмотрел на девушек: — Сидеть.

Африканец указал на деревянные скамьи. Все послушались. Теперь Анна тоже начала плакать, но не так тихо, как Элисон.

— Руки! — рявкнул юноша. Челюсти его сомкнулись вокруг ржавого разделочного лезвия, и он схватил Лифа за запястья. Куском бечевки он быстро связал ему руки за спиной; у девушек не хватило сообразительности, чтобы сбить его с ног, пока руки его были заняты и он был временно безоружен. До своих последних дней они жалели об этой упущенной возможности.

Анна и Кристин оцепенели от ужаса. Элисон уже была готова броситься в волны, полагая, что в самой воде вряд ли будет хуже, чем в лодке над водой. Судно все продолжало плыть наперерез волнам, и вскоре они все промокли до нитки из-за брызг. Лодка взбиралась на буруны и падала с них, взбиралась и падала. Элисон перегнулась через борт, и ее снова стошнило. Она надеялась, что ей станет лучше. Забавно, что даже страх смерти не отвлек ее от морской болезни.

Оказалось, рвота тоже не помогает. На самом деле ей стало только хуже (если это вообще было возможно), а когда лодка повернулась еще на несколько градусов левее и волны стали бить судну в бок, Элисон совсем стало плохо. Всякий раз, когда их узкий кораблик накренялся набок, ей казалось, что сейчас она окажется в воде — и снова она подумала о том, не сделать ли этого специально. Анна и Кристин плакали уже вдвоем, глядя попеременно то друг на друга, то на смертельно бледного Лифа. Элисон пыталась придумать оправдание своему прыжку за борт. По ее мнению, необщительность спутников сейчас была вызвана тем, что перед лицом невыносимого страха они поддались атавистическому инстинкту вернуться к изначальному делению на социальные группы. Они вряд ли попытаются ее спасти — так же, как они не стали бы спасать своих похитителей. Как давно они знакомы с ней? Двенадцать часов. Какая душевная связь могла возникнуть за столь короткое время? Едва ли очень уж надежная.

Она вспомнила, как однажды мама сказала ей (они тогда переправлялись на пароме в Кале): «Смотри на горизонт. Смотри на берег. Не смотри в воду». Мысли о матери вызвали новый поток слез, и, когда она перевела взгляд на поросший пальмами берег, легче не стало. Она совершенно точно не сможет доплыть до острова, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Наверное, страдать от морской болезни все же лучше, чем утонуть или пойти на корм молотоголовым акулам — она дома исследовала этот вопрос. Эти самые странные в мире рыбы обитали в нескольких заливах у Занзибара.

Она снова наклонилась вперед, чтобы украдкой взглянуть на африканского мальчика. Тот, связав Лифу руки и убедившись, что ни он, ни девушки не смогут атаковать их с капитаном, вернулся на нос. Было похоже, что он ищет что-то на берегу, но время от времени он все равно бросал взгляды на пленников. Элисон, конечно, могла ошибаться, но ей казалось, что парень из-за чего-то беспокоится. Интересно, смогут ли они обернуть это себе на пользу. Может, он лишь недавно начал играть в эти игры, каковы бы они ни были.

— Послушайте, — обратилась она к остальным. — Нам надо что-то делать.

Девушки посмотрели на нее, а Лиф еще больше замкнулся в себе. Он выглядел так, словно вот-вот может совсем отключиться. Если бы не он, они могли бы по сигналу прыгнуть за борт и помочь друг другу добраться до берега. Но у него были связаны руки, поэтому доплыть сам он не сможет, а если тащить его почти километр по воде, как делают спасатели, то они скоро выбьются из сил.

Карин с Анной все еще плакали; Кристин уняла слезы и казалась теперь спокойнее.

— Что мы можем сделать? — спросила она.

— Эй! — крикнул им мальчишка на носу, угрожающе размахивая ножом.

— Мы можем все прыгнуть за борт и взять Лифа с собой, — прошептала Элисон. — Может, получится доплыть до берега. Или еще можем наброситься на одного из них, вырубить его, ну, а там уж как пойдет. Но сидеть сложа руки нельзя.

— Даже если мы прыгнем за борт, лодка-то останется у них, они запросто нас догонят.

Внезапно лодка накренилась: парень перемахнул через деревянные сиденья, широко замахнулся и ударил Кристин в челюсть, сбивая с ног. Элисон с ужасом смотрела, как девушка шатнулась у планшира, не подозревая, что с правого борта идет седьмой вал. На ее щеке оказалась алая полоса: это от ножа, который был у мальчишки в руке, когда он наносил удар.

Волна врезалась в борт, и девушка мгновенно исчезла в воде.

— Нет! — завопила Элисон, карабкаясь на ту сторону лодки и перевешиваясь через заграждение. Волны поглотили Кристин. Видимо, оцепенев от шока, первый вдох после падения она сделала уже под водой.

— Убийца хренов! Сучий ты…

Элисон в ярости прыгнула к юноше, но тот схватил ее за тонкие запястья и удерживал на расстоянии от себя, с ухмылкой глядя, как она вырывается. Она попыталась его пнуть, но он бросил ее на дно лодки и угрожающе занес над ней нож. Девушка отползла на безопасное расстояние.

— Хватит, — сказал он.

Подруга Кристин Анна обхватила колени руками и с тихим стоном качалась взад вперед на сиденье. Карин всхлипывала, одновременно пытаясь защитить Анну и помочь замкнувшемуся в себе бойфренду.

Когда молодой человек почувствовал, что никто больше не посягает на его авторитет и на авторитет его подельника, он вернулся на свой пост на носу и сидел там, время от времени выкрикивая какие-то замечания на суахили. Элисон забралась обратно на сиденье. Она была не в силах справиться с охватившей ее дрожью. Она все представляла себе, как волны прибивают Кристин к берегу: поначалу кажется, что она неподвижна, а потом она выкашливает полные легкие морской воды и сплевывает, пытаясь отдышаться. Когда ее видения прервались очередным тошнотворным падением их суденышка с волны, она поняла, что Кристин умерла. Возможно, рано или поздно ее прибьет к берегу где-нибудь у мангровых лесов в юго-западной части Занзибара, но к тому времени ее кости будут начисто обглоданы акулами.

Впередсмотрящий крикнул что-то, и лодка резко повернулась. Теперь они плыли к берегу. Элисон сомневалась, что Лиф вообще сможет встать.

Лес Джозани был последним кусочком джунглей, что когда-то покрывали остров почти целиком. Туристы приезжают сюда посмотреть на красных колобусов, но обезьяны эти по счастливой случайности обитают в маленьком уголке леса совсем рядом с дорогой, неподалеку от одной из плантаций с пряными растениями.

Первая обезьяна, которую увидел Крейг, была цвета, который даже отдаленно не напоминал красный.

— Синяя обезьяна, — сказал гид. — А вон там, — он указал куда-то между деревьями, — вон там красный колобус.

Крейг увидел, как среди деревьев резвятся красновато-бурые мартышки самых разных размеров. Они отпрыгивали друг от друга в разные стороны, и, когда приземлялись на сухие кожистые листья, раздавался изрядный треск.

— Отлично, — отозвался Крейг. — А как насчет леопардов?

Гид посмотрел на него безо всякого выражения:

— Хотите увидеть настоящий лес?

— Да, я хочу увидеть настоящий лес.

Он последовал за гидом обратно к дороге и на парковку. Тур по лесным глубинам, как знал Крейг, на самом деле охватывал только самые окраины Джозани.

— Меня проводит мой водитель, — сказал Крейг, вкладывая пятидолларовую купюру в ладонь гида. — Оставайся здесь. Отдохни. Расслабься. Купи себе пива, что ли.

Казалось, проводник колеблется, но Крейг уже сделал знак Попо. Тот подошел непринужденной походкой, медленно переставляя свои ноги в сандалиях и длинных мешковатых штанах из хлопка.

— Скажи ему, что все в порядке, — сказал ему Крейг. — Ты проводишь меня в лес.

Поразмыслив немного, Попо что-то быстро сказал гиду; тот пожал плечами и удалился ко входу, который был обозначен несколькими креслами и досками с приколотыми к ним фото и информационными листками.

— Пойдем, Попо.

Попо направился в лес.

Они шли по тропе, пока Крейг не почувствовал, что они ходят кругами. Он остановился, сдвинул очки на лоб и закурил сигарету.

— Знаешь, я бы хотел немного отойти от дорожки, — сказал он, протягивая Попо сигарету.

Тот взял ее и прикурил. От его взгляда не укрылась стодолларовая купюра, в которую была завернута пачка.

— Как думаешь, может, возьмешь сразу целую пачку? — спросил Крейг. — Мне нужно будет немного отойти от тропы. Ну, понимаешь, леопарды…

— Нет леопарда тут. — Рука Попо зависла в воздухе.

— Ну, тогда знахари. Так тебе интересно или нет?

Крейг снова предложил ему взятку и кивнул в том направлении, куда собирался пойти. Попо взял упаковку «Мальборо», вынул деньги из-под целлофановой обертки и сунул их в задний карман. И тогда он повел журналиста в настоящий лес. Пройдя несколько метров, он встал на колени у какого-то дерева. Крейг опустился рядом и посмотрел туда, куда показывал парень. Там он увидел десятки крошечных черных лягушек, каждая не больше кончика пальца. Они сидели группками на широких опавших листьях.

— Сюда приходит вода, — сказал Попо. — С моря.

— Затопляет?

— Да. Никто сюда не ходит. Опасно.

— Отлично. В таком случае продолжим путь.

Как только лодка ударилась о песчаное дно, африканец спрыгнул с носа и стал вытаскивать ее на берег. Паренек, что стоял у руля, толкал лодку с кормы. К ним навстречу по пляжу вышли трое долговязых оборванных юношей. Элисон, Карин, Лифа и Анну заставили выйти из лодки, угрожая ножом, и команда суденышка, обменявшись парой слов с пришедшими, вернулась обратно в море, оттолкнув лодку от берега.

Девушек заставили идти до деревьев со сложенными за головой руками; у Лифа запястья все еще были связаны. На его лице не отражалось ни единой эмоции. Элисон поразило, что он вообще смог встать и пойти. Что касается ее самой, то ноги у нее были ватными, несмотря на то, что на суше ей стало все-таки полегче. Их новые захватчики тоже были вооружены и выглядели угрожающе.

Ветер в вышине дул по верхушкам пальм, словно без остановки мрачно что-то шептал. Но они углублялись все дальше в лес, и пальмы расступились, уступая место более крепкой растительности. Листва была так высоко над головами, что тишина тут стояла, точно в соборе. Элисон слышала лишь шуршание поросли под их вялыми ногами, редкий стук дятлов и крики других неизвестных ей птиц. Время от времени она замечала, что на земле среди дерна поблескивают ракушки. Она чуть не наткнулась на мышь и отпрыгнула — правда, позже оказалось, что это был широкий коричневый лист, что вот-вот готов был сорваться со склоненной ветки. Она ударила по нему, но он все не падал, и тогда она заколотила по листу, словно он был боксерской грушей. Вся компания остановилась, и двое из африканцев пошли к ней с ножами наготове. Она, отбросив на время здравомыслие, подумала о том, что могла бы сбежать. Какое-то время она стояла так, взвешивая преимущества и недостатки вариантов, пытаясь выбрать между самосохранением и верностью команде.

Но прежде, чем она успела додумать эту мысль до конца, ноги уже несли ее прочь. Один из молодых людей, должно быть, кинул в нее нож: лезвие сверкнуло прямо у нее под носом, но наверняка она сказать не могла. Случилось что-то, что побудило ее действовать. И Элисон мгновенно пожалела об этом, в основном потому, что теперь уже нельзя было переиграть ситуацию, а она знала, что ей ни за что не убежать от местных. А еще потому, что она покинула своих спутников. В ее личном кодексе чести такой поступок был непростителен. И все же она не знала, как бы они сами поступили на ее месте. Да и к тому же ее побег явился отвлекающим маневром, которым они воспользуются, если у них осталась хоть капля здравого смысла.

Все эти мысли проносились у нее в голове, пока она с треском неслась по лесу, цепляясь за ветки, кору и огромные зазубренные листья. Боли девушка не чувствовала из-за выброса адреналина. Она не слышала своих преследователей, но знала, что это еще ничего не значит. Возможно, эти ребята умеют летать. Они сделают все возможное, лишь бы ее попытка сбежать не удалась.

Как только они услышали бой барабанов, Попо запаниковал. Крейг подождал минут пять, а потом спросил:

— В чем дело, Попо? Что происходит?

— Мбо, — только и ответил он. Глаза его бегали. — Мбо.

Барабаны били тихо; должно быть, звуки доносились издалека, но спутать их ни с чем было просто невозможно. Это не был шум прибоя, это не был стук падающих кокосов; это чья-то рука выбивала ритм по натянутой коже. Пара тамтамов — а может, и больше… Ну, вот эти штуки, по которым бьешь ладонями, сидя со скрещенными ногами. Как они там называются? Крейг, хоть убей, не знал точного названия. Что до Попо, то он куда-то скрылся. Крейг даже не заметил, как он ушел обратно по пути, которым они пришли. Те сто баксов привели Крейга сюда, а больше он от паренька ничего и не требовал.

Над его ухом зажужжал москит. Он отмахнулся и продолжил путь, медленно и осторожно шагая в направлении звуков.

Он остановился, когда услышал другой шум, идущий справа. Другой, похожий, но более рваный, не такой музыкальный. Такой звук, внезапно понял он, будто кто-то бежит сюда. Мысли Крейга помчались с бешеной скоростью. Он представлял себе человека, спешащего навстречу опасности, и он уже собирался броситься наперерез и остановить бегуна (которого он все еще не мог разглядеть), но тут прямо перед собой увидел целое облако москитов.

Мошки едва заметно шевелились и были похожи на вибрирующие молекулы. В какой-то момент ему показалось, будто они устремились к нему, но их остановила невидимая преграда, и они отпрянули. Из-за шума, который издавал бегущий человек, он не слышал ужасающего писка, но представить себе его он мог отлично.

И вот бегун появился, бешено молотя руками и ногами, натыкаясь на деревья. Это была юная девушка, та самая девушка с террасы «Эфрика Хаус»! И она неслась прямо туда, откуда раздавался барабанный бой.

— Эй! Остановитесь! — крикнул Крейг. Весь рой москитов повернул к девушке тысячеглазую голову. Туча задрожала и изогнулась в ее сторону. Когда они сомкнулись у нее над головой, девушка закричала. Она сделала все возможное, чтобы ее появление заметили. Крейг понятия не имел, кто играл на барабанах (или что вообще вызывало этот звук); не знал он, угрожает ли с той стороны опасность. Но инстинкты у него работали.

Девушка уже сильно его обогнала. Он бежал как мог, но догнать ее не получалось. Слишком часто засиживался он во время обеда в «Орле». Слишком много упаковок от фастфуда скопилось в мусорке под его рабочим столом. Сердце колотило в ребра, словно выбивая татуировку. Он выбросил вперед руки и ухватился за дерево; только так у него получилось остановиться вовремя и не выбежать на поляну, как случилось с девушкой. Москиты все еще следовали за ней.

Барабаны лежали у его ног. Барабанщик встал во весь рост — выше метра восьмидесяти, кожа да кости. Он выглядел, как учебный манекен в натуральную величину, каким пользуются студенты-медики. Он был белым; возраст его определить было невозможно. Его ступни и нижняя часть ног были обнажены, остальные части тела покрывала одежда. Крейг протер глаза: со зрением у него начали происходить какие-то фокусы. Возможно, это все от жары и напряжения. Возможно, и от страха тоже — это он осознал только сейчас, определил по стремительному биению пульса. Одежда мужчины то обрисовывалась четче, то расплывалась, словно на стереоснимке. То ли Крейгу в глаза попало что-то, мешающее ему видеть, то ли кусты между ним и поляной занавешивала пленка, нечто вроде паутины или выделений каких-то еще насекомых. Высокий мужчина передвинулся ближе к Элисон, и она шарахнулась в сторону. Он уставился на нее выпученными глазами (видимо, у него было что-то не так со щитовидной железой). Его одеяния казались естественным продолжением плеч, тощих, точно вешалка. Элисон вскрикнула, и плащ зашевелился. Она выбросила вперед правую руку; та прошла сквозь плотную живую ткань из москитов. Мгновение они покружились над ее головой, смешиваясь с роем, что летел за нею следом, а потом сила притяжения снова привлекла их к хозяину.

Этот человек двигался медленно, словно нехотя и не по собственной воле. У него были слишком впалые щеки и слишком белая кожа, чтобы лицо могло выразить хоть какие-то эмоции. Отступив на шаг от девушки, он наклонился к барабанам и поднял с земли длинный запачканный кровью инструмент цвета кости. Привязал его к голове. Накладной хоботок длиной сантиметров в тридцать омерзительно заколыхался, когда мужчина снова стал приближаться к девушке. Основание этого жала, сделанное из сустава (посмотрим правде в глаза, предмет был сделан из человеческой бедренной кости), было прижато к его рту. Он дунул сквозь хоботок и издал низкий булькающий свист. Москиты заметно успокоились и расположились вокруг него; Элисон потеряла сознание и рухнула на колени, и он обнюхал ее распростертое тело.

Крейг лихорадочно размышлял, что ему предпринять, когда из леса снова раздался треск, и прибыли связанные друзья Элисон из «Эфрика Хаус» в сопровождении мрачных африканских юношей, каждый из которых пробормотал какое-то почтительное приветствие рослому мужчине. Похоже, все они произнесли слово «мбо».

Лиф, датчанин, всю дорогу с пляжа ни на что не реагировал. Его подружка Карин дрожала от страха, а Анна просто кричала, когда кто-нибудь подходил к ней слишком близко. Двое юношей схватили Карин и Анну и уложили их ничком на землю. При помощи сухих пальмовых листьев они несколько раз обмотали девушкам лодыжки, а затем, сделав петлю, повторили то же в противоположном направлении, пока не убедились, что пленницы связаны надежно. Руки им они оставили свободными. Третий африканец быстро перевязал ноги Лифа похожим образом. Крейгу пришлось напрячься, чтобы разглядеть, куда их отнесли: за сарай в дальней части поляны. Но что было за сараем, Крейг не видел.

Высокий бледнокожий мужчина все еще осматривал Элисон, когда один из юношей вернулся и начал обматывать ей лодыжки, как и прочим. Человек снова уселся на землю, и под его дымчатым одеянием ноги казались парой удочек, разведенных в стороны. Он поднял свои барабаны и начал играть.

Крейг воспользовался поднявшимся шумом, чтобы отойти на несколько метров от края поляны. Отступив метров на двадцать, он, неслышно ступая, направился к задней части лагеря. Ему приходилось идти медленно, чтобы ничем не выдать свое присутствие, но в конце концов он добрался. А затем еще какое-то время ему потребовалось, чтобы понять, что же он видит перед собой, даже хотя именно это он и искал. Именно за этим он и приехал в Африку.

Они свисали с ветвей одного-единственного дерева. Как летучие мыши.

Как мыши, они свисали с дерева вверх ногами.

Как летучие мыши, или как те несчастные создания, которых Крейг видел в городском музее. У всех были связаны лодыжки. И было их не меньше трех дюжин.

Большинство были совершенно обескровлены, высушены, словно рыба бомбиль, которую Крейг смеха ради всегда заказывал к карри. Просто мешки с кожей, болтающиеся на ветру. По длинным волосам можно было опознать женщин, в то время как мужские скелеты были покрупнее. Однако точнее что-то сказать по этим несчастным останкам было невозможно.

Ближе к земле висели последние жертвы — Карин, Анна и Лиф. Крейг услышал, как высокий мужчина обошел хижину сбоку, а потом уж увидел его. Теперь ветер дул слабо и не заглушал ноющего концерта москитов, которых высокий мужчина держал возле себя, как толпу приживал. Выпученными глазами он сам напоминал насекомое; он осмотрел новоприбывших. Они висели, вздернутые на дереве, только руку протяни.

Вслед за ним появились двое юношей: они принесли Элисон.

Высокий мужчина с костяной флейтой на носу сделал крошечный шажок в сторону Анны. При его приближении из ее горла вырвался вопль.

Я уже ощущал острый запах меди, которым обычно пахнет кровь. Ощущал его еще до того, как древний эктоморф в плаще из москитов проткнул шею девушки заостренной бедренной костью, которую носил на лице.

Крейгу было стыдно, но вступление к рассказу очевидца уже начало появляться в его мозгу.

Я чувствовал запах уже пролитой им крови. Должно быть, ею пах сам человек… или воздух. Крови сей мужчина не проливал. Этот европеец в изгнании, эта рослая тщедушная тень, едва похожая на человека, пила кровь до последней капли. Именно кровь поддерживала в нем жизнь. Я чувствовал это; я угадал это, глядя на трупы, что свисали с тамаринда, похожие на летучих мышей. В то же время я почувствовал, как на мое сердце пала тень, и я знал, что никогда не смогу от нее избавиться, даже если каким-то образом смогу сбежать сам и спасти юных существ, которые попали в коллекцию этого чудовища.

Вот в этом для Крейга и заключалась сложность. Подписчики газеты не оценят его изысканную прозу, но, когда он думал о происходящем как о новостном сюжете, который он приехал раздобыть, это помогало ему отстраниться и не повредиться рассудком, сохранить здравомыслие. Пусть обстоятельства складывались не в его пользу, на его стороне был элемент неожиданности.

Он все еще думал, напрягал изо всех сил мозг, пытаясь придумать план побега, а высокий человек тем временем рванулся вперед и погрузил кончик костяной флейты в ямку на шее Анны. Вокруг прокола тут же запузырилась кровь, но тут же исчезла в хоботке. Крейг зажмурился, пытаясь справиться со своим страхом перед кровью. Но он услышал первый глоток, это жадное бульканье: видимо, мужчина попытался слишком много проглотить за один раз. Крейг всегда считал себя крепким орешком, настоящим репортером, которого ничем не проймешь и которого невозможно шокировать. Его боязнь крови никогда не вызывала сложностей раньше: он просто избегал сюжетов, которые оставляли кровавый след, — всех этих аварий и перестрелок. Не его конек.

Его вырвало, и он, спотыкаясь, поспешил укрыться в лесу. Он уже знал, что под этой историей в газете не появится его имени: во-первых, он не выберется отсюда живым, а во-вторых, даже если это и случится, из-за психической травмы он просто не сможет пережить эти моменты заново.

Двое юнцов рванули к нему, взволнованно тараторя что-то на суахили. Третий убежал в лес искать сообщников Крейга.

Пока ему связывали лодыжки, Крейг наблюдал, как высокий жадно глотает кровь немецкой девушки. Он пил так торопливо и с таким живым наслаждением, что можно было всерьез поверить, будто он выкачал из нее все три литра. Щеки его зарумянились, и Крейгу показалось, что и в его теле произошли изменения. Оно раздалось вширь, и москиты теперь не покрывали почти всю его серо-белую наготу.

Интересно, когда настанет его собственный черед? Будет ли этот монстр выпивать их по одному, день за днем, или устроит гулянку? Тот уже повернулся к Элисон, а она, свисая на своих путах, отчаянно пыталась освободиться. Вот это боевой дух! Висящая рядом Карин плакала навзрыд, а Лиф пребывал в том неведомом мире, куда он удалился еще на лодке. Когда Крейга разместили вниз головой и привязали к ветке, он подумал про себя, что предпочел бы оказаться следующим. Будто услышав его молчаливую мольбу, высокий мужчина резко повернулся, чтобы посмотреть, а вдруг он подойдет больше, чем девушка.

Попо примчался быстро и незаметно. Первым, что заметили присутствующие, был внезапный хаос звуков: треск тел, пробиравшихся через сухие ветви, гортанное рычание голодных зверей, дружные визги и вопли спасателей. Зрение уловило какое-то черно-золотое мелькание, сверкающие зубы цвета слоновой кости и нити слюны, что качались на тяжелых челюстях леопардов во время прыжка.

В тот самый миг Попо спас мне жизнь. И именно тогда умер старый Крейг. Если я собирался выжить, это было необходимо. Упертый журналист был мертв: так же, как и трупы, что качались под ветром на верхних ветвях. Не он напишет о произошедшем; это сделаю я — но еще не скоро, и в газеты моя статья не попадет. Теперь это история, это легенда, миф — именно так всегда было для Попо и для людей из Джозани.

Выжившие — а их осталось мало — редко говорят о случившемся. Лиф ведет одинокую размеренную жизнь в своем домике на берегу моря в родной Дании. Карин, его бывшая подружка, вернулась в Африку гуманитарным работником. В последнее время она работает в восточном Заире: я видел ее по телевизору, она давала интервью по поводу кризиса с беженцами. Ни с Лифом, ни с Карин я не общаюсь. Мы с Элисон попытались остаться на связи: обменялись парой писем да встретились разок в одном из баров Вест-Энда, но нам обоим стало нехорошо от шума и света, и мы быстро расстались. Понятия не имею, где она сейчас и чем занимается.

По совету врачей я оставил работу репортера и какое-то время гулял по вересковым пустошам в Южном Уэльсе. Наконец я почувствовал себя лучше и смог вернуться к работе, но на сей раз в типографии: мне не нужно читать статьи или разглядывать иллюстрации. Моя задача — следить, чтобы слова оказались на странице и цвета не перепутались.

Время от времени я хожу в Лондонский зоопарк посмотреть на леопардов. Когда я вижу, как они рыщут по клеткам, я вспоминаю секунду своей жизни, когда чувствовал себя полностью, совершенно живым. Это случилось, когда я увидел, с почти фотографической четкостью, как один из леопардов Попо взмахнул лапой и ударил упыря в живот. Тот лопнул, и наружу хлынул кровавый дождь. Дождь из крови Анны. Кожа, сдувшись, захлюпала — прозрачная, точно у москита, которого я раздавил ладонью на террасе отеля «Эфрика Хаус».

Попо с товарищами — знахарями, а может, гидами по лесу Джозани, этого я так и не узнал — развязали нас и осторожно спустили на землю. Позже тем вечером, когда вызвали полицию и началась операция по зачистке, Попо сам отвез меня обратно в город Занзибар на своем «судзуки». На окраине города он внезапно выключил мотор и хлопнул себя по лбу, словно пытаясь отогнать невидимого врага.

— Что случилось? — спросил я, наклоняясь к нему.

— Мбо, — пробормотал он.

Я услышал тоненький писк над ухом и тоже яростно взмахнул рукой.

— Москит? — спросил я.

— Мбо, — кивнул он.

Оказалось, я все-таки попал по мелкому мерзавцу, хотя и совершенно бестолково молотил руками по воздуху. Может, его просто оглушило. Он лежал у меня на ладони. Я с облегчением увидел, что крови он еще не пил.

— Мы называем их москитами, — сказал я и поежился. Интересно, не из леса ли мы его принесли на одежде?

Потом несколько месяцев я находил москитов (общим числом не больше шести) среди вещей, которые привез из Занзибара. И все они были мертвы.

Николас Ройл родился в Манчестере в 1963 году. Он написал пять романов, включая «Двойники» («Counterparts»), «Режиссерская версия» («The Director’s Cut») и «Антверпен» («Antwerp»), а также две новеллы — «Аппетит» («Appetite») и «Загадка отъезда» («The Enigma of Departure»). Он издал около 120 рассказов, двадцать из которых вошли в сборник «Смертность» («Mortality»), много публикуется в качестве журналиста; его статьи регулярно появляются в Time Out и Independent; также он выступил в качестве редактора двенадцати антологий, среди которых два тома Darklands и The Tiger Garden: A Book of Writer’s Dreams. Трижды лауреат Британской премии фэнтези, он преподает литературное творчество в университете Манчестер Метрополитен. У него живет черный кот по имени Макс.

«Мбо» — одно из самых беспощадных и жестоких произведений в данном сборнике. Оно хорошо демонстрирует яркий талант Ройла-рассказчика и сводит воедино две легенды.

Говорит автор:

«Острова интересны именно в силу своей изолированности. Эволюция здесь может пойти по иному пути. Ямайский тигр (вымерший), тасманский тигр (обычно считается, что он тоже вымер; на самом деле это даже не кошка, а сумчатое животное), занзибарский леопард (возможно, вымер, но мало ли…). Занзибарский леопард был мельче своего континентального сородича, и пятна у него выглядели иначе. Поиски следов его пребывания на острове в девяностых успехом не увенчались, но, стоя на краю леса Джозани и всматриваясь в глубь деревьев, несложно представить, что где-то там, внутри, рыщет леопард».