Сказки о воображаемых чудесах

Каждый ангел ужасен Джон Кэссел

Железнодорожник смотрел, как Бобби Ли схватил тело бабушки под мышки и поволок ее на ту сторону канавы.

— Чё б тебе не помочь ему, Хирам, — сказал он.

Хирам скинул куртку, пробежался до дна канавы и схватил пожилую даму за ноги, и вместе с Бобби Ли они потащили ее через поле к лесу. Ее изломанная голубая шляпка все еще держалась, прикрепленная булавкой, а голова склонилась Бобби Ли на плечо. По дороге в тенистый лес лицо женщины криво улыбалось.

Железнодорожник отнес кошку к «студебекеру». Он внезапно подумал, что не знал ее имени, и теперь, когда вся семья мертва, и не узнает. Это была трехцветная кошка, полосатая, с широкой белой мордочкой и рыжим носом.

— Как звать тебя, кис-кис? — прошептал он, почесывая ей за ушком.

Кошка замурлыкала. Железнодорожник обошел машину и поднял стекла всех окон. Лобовое стекло пересекала кривая трещина, а форточка со стороны пассажира на переднем сиденье разбилась вдребезги. Он заткнул дыру курткой Хирама. Потом он посадил кошку в машину и захлопнул дверь. Та оперлась передними лапами на приборную панель и, глядя на него, беззвучно замяукала.

Железнодорожник нацепил очки и вгляделся в полосу леса, куда Бобби Ли с Хирамом отнесли тела. Было жарко и тихо; безмолвие нарушало лишь пение птицы где-то на насыпи за его спиной. Он сощурился на безоблачное небо. Осталась всего пара часов до заката. Он потер место на плече, где к нему прикоснулась бабушка. Похоже, он вывихнул его, когда отшатнулся.

Последнее, что сказала старушка, задело его за живое: «Ты один из моих собственных детей». Она выглядела знакомой, но вовсе не была похожа на мать. Может, в былые дни его отец сеял там, где не пожинал — Железнодорожник знал наверняка, что так оно и было, — так что ж, а вдруг эта бабушка и была его настоящей мамой? Это объяснило бы, почему женщина, что вырастила его, добрейшая из женщин, заполучила такого ужасного сына, как он.

Эта мысль засела у него в мозгу. Жаль, что у него не хватило ума задать старушке пару вопросов. Может, она бы и рассказала ему правду. Когда Хирам и Бобби Ли вернулись, Железнодорожник раскорячился под капотом машины.

— Что теперь делать, босс? — спросил Бобби Ли.

— Полиция может приехать в любой момент, — сказал Хирам. Штанина его брюк-хаки была заляпана кровью. — Может, кто-то слышал выстрелы.

Железнодорожник выбрался из-под капота.

— Щас волноваться стоит только о том, Хирам, как остановить течь в радиаторе. Найди монтажную лопатку и выпрями вентилятор вот здесь. Бобби Ли, сними с другой машины ремень.

Хирам думал, что «студебекер» этих ребят снова будет на ходу через полчаса, но починка заняла больше времени. Когда они закончили, уже смеркалось, и на дорогу из красно-бурой грязи пала тень от сосен. Они дотолкали украденный «хадсон», на котором сбежали, до деревьев и забрались в «студебекер».

Железнодорожник взялся за руль, и по колдобинам грунтовой дороги они поехали в сторону шоссе. Сдвинув шапку на затылок, Хирам исследовал бумажник мертвеца, а Бобби Ли на заднем сиденье посадил кошку на колени и чесал ее под подбородком, бормоча «кис-кис-кис-кис».

— Шестьдесят восемь долларов, — объявил Хирам. — Плюс еще двадцать два из кошелька его жены. Итого девяносто баксов. Он развернулся и протянул Бобби Ли пачку купюр. — Избавься от этой чертовой кошки, — сказал он и обратился к Железнодорожнику: — Хочешь, подержу твои?

Тот протянул руку, взял банкноты и запихал их в карман желтой рубахи с ярко-синими попугаями, которая раньше принадлежала мужчине, который вел машину. Бейли Бой, так его называла бабушка. У Железнодорожника прострелило плечо.

Машина сотрясалась: во время езды разболтались колеса. Если бы он попробовал разогнать ее больше пятидесяти миль в час, от тряски они бы просто слетели с дороги. Железнодорожник чувствовал теплое давление пистолета с внутренней стороны пояса; оружие упиралось ему в живот. Бобби Ли фальшиво напевал что-то на заднем сиденье. Хирам сидел тихо, беспокойно елозил в кресле и поглядывал на темные деревья. Он вытащил свою потрепанную куртку из бокового окна и попытался встряхнуть ее, чтобы расправить складки.

— Лучше не брать чужих курток без спроса, — проворчал он.

— Он не хотел, чтобы кошка сбежала, — заговорил Бобби Ли.

Хирам фыркнул:

— Может, ты вышвырнешь эту долбаную кошку из долбаного окна?

— Она тебе ничего плохого не сделала, — ответил Бобби Ли.

Железнодорожник промолчал. Он всю жизнь представлял себе, будто мир немного нереален, что он должен был жить в каком-то другом месте. Его разум был коробкой. Снаружи этой коробки находился мир, который отвлекал его, мир, полный развлечений и неприятностей. Внутри коробки продолжалась его настоящая жизнь: борьба между тем, что он знал, и тем, чего не знал. Он вел себя вежливо и отстраненно, чтобы его не отвлекали. Если его отвлекали, он выходил из себя. Когда он выходил из себя, происходили всякие гадости.

Потом он глубоко раскаивался, но теперь чувство было острее, чем в детстве. Он был слишком невнимателен. Он посчитал пожилую женщину лицемеркой и удалился обратно в свою коробку. Ему казалось, что она — лишь очередная дурочка в этом мире марионеток. Но та секунда, когда она коснулась его… Она хотела его утешить. А он ее пристрелил.

Что там сказала старушка? «Ты мог бы жить честно, если бы просто попытался… Подумай, как прекрасно было бы жить в покое и не думать, что за тобой постоянно кто-то гонится».

Он знал: она говорила это лишь для того, чтобы спасти свою шкуру. Но это ведь не исключало того, что в ее словах был смысл.

Снаружи коробки Хирам спросил:

— А что это за трепотня у вас с бабулей была про Иисуса? Мы, понимаешь, людей тут убиваем, а он треплется.

— Но старушку-то он пристрелил, — сказал Бобби Ли.

— И заставил нас нести ее к лесу, хотя можно было подождать, и она сама дотопала бы туда, как и остальные. А у нас теперь вся одежда в крови.

Железнодорожник тихо спросил:

— Сынок, тебе что-то не нравится?

Хирам дернулся на сиденье, словно у него зачесалось между лопатками:

— Ничего я такого не говорю. Мне просто хочется, чтоб мы побыстрее уехали из этого штата.

— Мы едем в Атланту. Там можно затеряться.

— Найду там себе девчонку, — сказал Бобби Ли.

— В Атланте больше копов, чем во всем остальном штате, — сказал Хирам. — Во Флориде…

Не отрывая взгляда от трассы, Железнодорожник щелкнул Хирама по переносице. Хирам дернулся, больше ошарашенный, чем напуганный, и шапка его скатилась на заднее сиденье.

Бобби Ли рассмеялся и протянул Хираму его головной убор.

К окраинам Атланты они подъехали, когда уже стукнуло одиннадцать. Железнодорожник въехал на территорию закусочной под названием «Сладкое местечко»: красный кирпич, крыша, обшитая асбестом, в воздухе запах сигарет и барбекю из свинины. Хирам втер немного грязи в пятно на штанине. Железнодорожник открыл багажник и вытащил оттуда чемодан мертвеца, доверху забитый одеждой. Когда они зашли внутрь, он внес чемодан с собой.

По радио (приемник стоял на полке за стойкой) Китти Уэллс пела «Не Бог создал ангелов из борделя». Железнодорожник изучил меню вдоль и поперек и заказал печенье и соус. Пока они ели, Бобби Ли распространялся о девочках, а Хирам угрюмо курил. Железнодорожник был уверен, что Хирам скоро выкинет какую-нибудь глупость. Они оба были ему уже не нужны. Поэтому, когда с едой было покончено, Железнодорожник оставил ключи от машины на столе и удалился в мужской туалет. Он запер дверь. Вытащил из-за пояса свой пистолет тридцать восьмого калибра, положил его в раковину и переоделся из слишком обтягивающего комбинезона в мешковатые штаны мертвого мужа. Он умыл руки и лицо. Почистил очки о подол рубашки с попугаями, а затем заправил рубашку в брюки. Он пихнул пистолет в чемодан и вышел. Бобби Ли и Хирам уже ушли, и машины на стоянке тоже не было. На столе, рядом с непотушенной сигаретой Хирама, лежал чек на шесть долларов восемьдесят центов. Железнодорожник сидел на диване и пил кофе. В окне закусочной рядом с дверью красовалась картонка, прилепленная на клейкую ленту. Объявление гласило: «ТРЕБУЕТСЯ ПОВАР». Допив кофе, он отклеил картонку и направился к кассе. Заплатив по счету, он протянул кассиру табличку со словами:

— Я — тот, кто вам нужен.

Кассир позвал управляющего:

— Мистер Котрон, этот человек говорит, что он повар.

Мистеру Котрону было около тридцати пяти. Его морковно-рыжие волосы были уложены в высокую прическу, напоминавшую петушиный гребень, а из-за ремня уже вываливалось небольшое брюшко.

— Как вас зовут?

— Ллойд Бейли.

— Какой у вас опыт работы, Ллойд?

— Я могу приготовить любое блюдо, указанное в вашем меню, — сказал Железнодорожник.

Управляющий отвел его на кухню.

— Отойди-ка, Коротыш, — сказал он высокому чернокожему, что стоял у сковороды. — А вы сварганьте мне денверский омлет.

Железнодорожник вымыл руки, надел фартук, разбил в миску два яйца. Он швырнул на сковородку пригоршню рубленого лука, еще одну — зеленого перца и еще — кубиков ветчины. Когда лук стал мягким, он влил взбитые яйца поверх ветчины и овощей, добавил соли и кайенского перца.

Когда готовое блюдо скользнуло на тарелку, управляющий склонился над ним, словно осматривая краску на подержанном авто. Затем он выпрямился:

— Оплата тридцать долларов в неделю. Приходите к шести утра.

Оказавшись снаружи, Железнодорожник поставил чемодан и огляделся. В жаркой городской ночи гудели цикады. За углом закусочной он заметил большой дом Викторианской эпохи с вывеской «Сдаются комнаты» над крыльцом. Он уже собирался идти, когда краем глаза уловил движение у мусорки рядом с сетчатым ограждением. Он вгляделся во мрак и увидел, как кошка пытается запрыгнуть на мусорный ящик: ей хотелось порыться в отбросах. Он подошел к ней и протянул руку. Кошка не убежала; она обнюхала его и ткнулась головой ему в ладонь.

Он поднял кошку и отнес ее (а также сумку) к пансиону. Под густой тенью дубов стоял большой темный обшитый досками особняк с зелеными ставнями. На крыльце висели кашпо с бегониями. Были на крыльце и качели. В дубовую дверь был вставлен овальный витраж из толстого стекла, по краям уже стертый. Медная дверная ручка от старости потемнела.

Дверь была незаперта. Его сердце слегка дрогнуло: такой отличный шанс предоставляла ему эта хозяйская неосторожность, но также ему захотелось предупредить владельца, чтобы впредь он так не глупил. Внутри с одной стороны стоял маленький столик, накрытый кружевной салфеткой, на которой стояла ваза с засушенными цветами, с другой рядом с дверью располагалась табличка с надписью «Управляющий».

Железнодорожник постучал. Через минуту дверь открылась, и показалась женщина с лицом ангела. Она была немолода, наверное, около сорока, с очень белой кожей и светлыми волосами. Она посмотрела на него, улыбнулась, увидела кошку у него под мышкой:

— Какая милая.

— Я бы хотел снять комнату.

— Простите, мы не принимем постояльцев с животными, — сказала она по-доброму.

— Но это не животное, мэм, — возразил Железнодорожник. — Это мой единственный в мире друг.

Хозяйку звали миссис Грейвс. Комната, которую она сдала ему, была двенадцать на двенадцть футов. Односпальная кровать, комод из вишневого шпона с зеркалом, деревянный письменный стол со стулом, узкий шкаф. На окнах кружевные занавески, на кровати — плед в ромбик. В комнате приятно пахло. На стене напротив кровати висела картина в дешевой раме: пустая шлюпка на свирепых волнах серого океана, небо заволокло тучами, лишь вдали из-за горизонта блещет единственный солнечный луч.

Он платил за комнату десять долларов в неделю. Несмотря на свое правило по части домашних животных, миссис Грейвс на диво увлеклась кошкой Железнодорожника. Казалось, будто она сдает комнату именно кошке, а Железнодорожник просто идет с ней в комплекте. Подумав немного, он назвал кошку Отрадой. Он никогда раньше не видел таких привязчивых зверей. Она хотела быть рядом, даже когда он не обращал на нее внимания. Она давала ему чувство нужности, заставляла его волноваться. Железнодорожник смастерил дверцу в окне, чтобы она могла входить и выходить, когда ей вздумается, и не сидеть взаперти, пока хозяин будет работать.

Единственными его соседями по пансиону были Луиза Паркер, школьная учительница, и Чарльз Фостер, продавец дамского белья. Миссис Грейвс прибиралась в комнате Железнодорожника раз в неделю, раз в две недели меняла плед на другой, с узором из роз (такие он помнил еще со времен своего детства). Он работал в закусочной с шести утра, когда Мейси, кассирша, открывала дверь, до тех пор, пока Коротыш не сменял его в три пополудни. За стойкой стояла Бетси, а Сервис, темнокожий мальчик, убирал со столов и мыл посуду. Железнодорожник сказал им называть его Бейли и в разговоры особо не вступал.

Свободное от работы время он проводил по большей части в пансионе, а вечерами сидел в маленьком парке неподалеку. Железнодорожник обычно вытаскивал Библию из ящика стола, покупал вечернюю газету и нес их с собой. Отрада часто сопровождала его на прогулке в парк. Она прыгала за белками и скрывалась от кошек, сопровождая побег шипением. Кошкам нравилось убивать белок, собакам нравилось убивать кошек, но в этом не было греха. Отрада не попадет ни в ад, ни в рай. У кошек нет души.

В мире было полно глупцов вроде Бобби Ли и Хирама, которые лгали себе и убивали, сами не зная почему. Жизнь была тюрьмой. Повернешься налево — стена. Направо — стена. Посмотришь вверх — потолок. Внизу — пол. И Железнодорожник срывал злость из-за своего заточения на окружющих; по части своего поведения он не обманывался.

Он не верил в существование греха, но каким-то образом чувствовал его. И все же он не был ни кошкой, ни собакой; он был человеком. «Ты один из моих собственных детей». У него не было причин убивать людей. Он лишь хотел бы, чтобы ему больше никогда не пришлось иметь дела с разными Хирамами и Бобби Ли. Он уставился через парк на рекламу зубной пасты «Ипана», нарисованную на стене супермаркета «Пигли-Вигли». Белее белого. Отрада пригнулась на другом конце скамьи, и задние ноги у нее подергивались; она наблюдала, как прыгал по тротуару вьюрок.

Железнодорожнк подхватил ее на руки и потерся щекой о ее усы.

— Отрада, вот что я тебе скажу, — прошептал он. — Давай заключим сделку. Ты спасешь меня от Бобби Ли и Хирама, а я больше никогда не буду убивать.

Кошка посмотрела на него ясными желтыми глазами.

Железнодорожник вздохнул. Он поставил кошку на землю, откинулся на спинку скамьи и развернул газету. Прямо под линией сгиба на первой странице он прочел:

Обычная для обеденного перерыва толчея уже рассасывалась. У стойки стояли двое, да четыре дивана были заняты, и Железнодорожник уже положил на полку сэндвич с ветчиной, латуком и помидорами и порцию жареного цыпленка с капустой, когда Мейси вернулась на кухню и позвала управляющего.

— Мистер Кей, с вами хочет поговорить полиция.

Железнодорожник осторожно выглянул из-за ряда свисающих бланков с заказами. За стойкой, потягивая сладкий чай, сидел человек в костюме. Котрон вышел, чтобы поговорить с ним.

— «Двое изгоев на плоту», — громко сказала Бетси Железнодорожнику.

Котрон говорил с мужчиной несколько минут; тот показал ему фотографию. Котрон покачал головой, кивнул, снова покачал головой. Они посмеялись. Железнодорожник посмотрел было на заднюю дверь закусочной, но затем снова повернулся к плите. К тому времени, как он поджарил тосты и яичницу, человек уже ушел. Котрон вернулся в свой кабинет, не сказав ни слова.

В конце смены он отвел Железнодорожника в сторону.

— Ллойд, — сказал он. — Нам надо поговорить.

Железнодорожник проследовал за ним в каморку (так он называл свой кабинет). Котрон сел за заваленный бумагами металлический стол и достал из верхнего слоя всего этого мусора письмо.

— Тут у меня уведомление из общества соцстрахования, в котором говорится, что номер, который ты дал мне, недействителен.

Он поднял взгляд на Железнодорожника; взгляд его фарфорово-синих глаз был непроницаем.

Железнодорожник снял очки и потер переносицу большим и указательным пальцами. Он промолчал.

— Полагаю, тут просто какая-то ошибка, — сказал Котрон. — Так же, как и с этим детективом, что приходил днем. Не переживай из-за этого.

— Спасибо, мистер Котрон.

— И еще одно, Ллойд. Я сказал, что твоя зарплата будет тридцать долларов в неделю? Я имел в виду двадцать пять. Сгодится?

— Как скажете, мистер Котрон.

— А еще я думаю, для оживления торговли надо бы работать с пяти утра. Я бы хотел, чтобы ты работал на час больше. Начиная с понедельника.

Железнодорожник кивнул:

— Это все?

— Да, Ллойд, все. — Казалось, Котрону внезапно очень понравилось называть его Ллойдом. Он перекатывал это имя на языке и наблюдал за реакцией. — Спасибо за то, что в твоем лице я обрел доброго самаритянина среди подчиненных.

Железнодорожник вернулся в свою комнату в пансионе. Отрада помяукала и, когда он присел на кровать, запрыгнула к нему на колени. Но Железнодорожник просто уставился на рисунок шлюпки, что висел на противоположной стене. Посидев немного, кошка спрыгнула на подоконник и сквозь свою дверцу отправилась на крышу.

Только безумец будет использовать знания о том, что кто-то является убийцей, чтобы платить этому человеку поменьше. Откуда ему было знать, что Железнодорожник не убьет его, или не сбежит, или не сделает и того, и другого?

К счастью для Котрона, Железнодорожник заключил эту сделку с Отрадой. Но теперь он не знал, что ему делать. Если устами старушки говорил Господь, то это могло быть первым испытанием. Никто и не говорил, что быть хорошим легко. Никто не говорил, что лишь потому, что Железнодорожник обратился к добру, все, кого он встретит, тоже будут добрыми. Железнодорожник попросил Отраду избавить его от Бобби Ли и Хирама, а не от мистера Котрона.

Нужно, чтобы ему указали, что делать. Он выдвинул ящик стола. Рядом с Библией лежал тридцать восьмой калибр. Он откинул цилиндр, увидел, что во всех гнездах были пули, а затем убрал оружие обратно. Взял Библию и открыл на случайной странице.

Его взгляд упал на стих из Второзакония: «Из всех, которые в воде, ешьте всех, у которых есть перья и чешуя; а всех тех, у которых нет перьев и чешуи, не ешьте».

Он заложил страницу пальцем, поднялся и открыл дверь. Миссис Грейвс стояла с парой высоких запотевших стаканов на подносе.

— Это невероятно мило с вашей стороны, миссис Грейвс. Хотите зайти?

— Благодарю, мистер Бейли. — Она поставила поднос на стол и дала ему стакан. На вкус напиток был как нектар. — Сахара достаточно?

— Все идеально, мэм.

На ней было желтое ситцевое платье с узором в мелкий цветочек. В каждом движении было спокойствие, какого он прежде не видел в женщинах, а серые глаза источали сочувствие, будто говоря: я знаю, кто ты, но это не важно.

Они присели: он на кровать, она на стул. Она увидела Библию у него в руках:

— В Библии я нахожу очень много утешительных слов.

— Не могу сказать, чтобы меня она сильно утешала, мэм. Слишком много крови.

— Но и много добра.

— Это вы верно сказали.

— Иногда я жалею, что не живу в мире, исполненном добра. — Она улыбнулась. — Но наш мир все равно хорош.

Она правда так думала?

— С тех пор, как Ева съела яблоко, мэм, мы живем в мире добра и зла. Как может доброта исправить все плохое? Это для меня загадка.

Она сделала глоток чая.

— Конечно, загадка. В этом-то все и дело.

— Все дело в том, что на вас вечно кто-то охотится, заслуживаете вы того или нет.

— Какая печальная мысль, мистер Бейли.

— Да, мэм. Минуту за минутой мы словно растворяемся. Единственный способ попасть в Рай — это умереть.

После того как миссис Грейвс ушла, он сидел и думал о ее прекрасном лице. Она похожа на ангела. И титьки ничего такие. И все же ему даже не хотелось ее изнасиловать.

Он бы женился на ней. Он бы остепенился, как и советовала бабушка. Но ему придется раздобыть обручальное кольцо. Он подумал о том, что мог бы тогда взять старушкино кольцо, но разве ж он знал, когда убивал ее, что так скоро влюбится?

Он открыл комод, порылся среди одежды мертвеца, пока не нащупал носок со сбережениями. Там было всего сорок три доллара.

Единственным выходом было попросить Отраду о помощи. Железнодорожник шагал по комнате. Прошло уже много времени, и он начал беспокоиться, что кошка все не возвращается. Но вот она неслышно проскользнула в комнату, легла на столе — вот так вот, запросто! — в клин солнечного света, что тянулся от окна. Железнодорожник встал на колени, лицо его было вровень со столом. Кошка сказала «Мммрф?» и подняла голову. Железнодорожник уставился в ее глаза.

— Отрада, — сказал он. — Мне нужно обручальное кольцо, а денег не хватает. Раздобудешь его для меня?

Кошка смотрела на него.

Он ждал какого-нибудь знака. Ничего не происходило.

А затем, словно плотину прорвало, в него хлынул поток уверенности. Он знал, что ему нужно сделать.

На следующее утро он пошел в «Сладкое местечко», насвистывая. Весь день он представлял себе, как и когда он попросит миссис Грейвс ее руки. Может, в субботу вечером, на качелях? Или каким-нибудь утром, во время завтрака? Он мог бы оставить кольцо рядом с тарелкой, и она бы нашла его — и записку, — когда будет убирать со стола. Или он мог бы прийти к ее комнате посреди ночи, и в темноте наброситься на нее, а потом, когда она начнет всхлипывать, положить ей на грудь бриллиант совершенной формы.

В конце смены он взял бифштекс из холодильника закусочной — он хотел принести его в дар Отраде. Но, когда он пришел в комнату, кошки там не было. Он оставил мясо на кухне внизу завернутым в толстый пергамент, а потом вернулся наверх и переоделся в мешковатый костюм Бейли Боя. На углу он сел в автобус до центра и зашел в первый попавшийся ювелирный. Попросил продавщицу показать ему несколько бриллиантовых обручальных колец. Затем зазвонил телефон, и, когда женщина пошла отвечать, он сунул одно кольцо в карман и вышел из магазина. Ни один служащий, находясь в здравом уме, не позволил бы себе такую неосторожность, но все прошло именно так, как он и представлял себе, без сучка и без задоринки.

Той ночью ему приснился сон. Он был наедине с миссис Грейвс, и они занимались любовью. Но, пока он двигался на ней, он чувствовал, как кожа на ее полной груди сдувается и сморщивается под его рукой. Он обнаружил, что занимается любовью с мертвой бабушкой, и ее лицо ухмылялось той же бессмысленной улыбкой, как и тогда, когда Хирам с Бобби Ли тащили ее в лес.

Железнодорожник проснулся в ужасе. На его груди сидела Отрада; мордочка ее была в паре сантиметров от его лица, и она мурлыкала громко, как дизельный мотор. Он схватил кошку обеими руками и швырнул ее через комнату. Она с глухим стуком ударилась о стену, затем упала на пол и проскребла когтями по полу. Она поспешила к окну, шмыгнула в дверцу и оказалась на крыше крыльца.

Еще минут десять его сердце бешено колотилось, и потом он долго не мог заснуть.

За вами вечно кто-то охотится. Тем днем в закусочной, когда Железнодорожник решил сделать передышку и сидел на стуле перед вентилятором у окна, потягивая воду со льдом, Котрон вышел из своего кабинета и положил руку ему на плечо — на то, что время от времени еще побаливало.

— Ну и жара тут, а, приятель?

— Да, сэр. — Железнодорожник был на десять или двенадцать лет старше Котрона.

— И куда только катится мир, — промолвила Мейси в пустоту. У нее на стойке лежала раскрытая газета, и она пробегала глазами заголовки. — Смотрите, что пишут: какой-то мужчина стянул бриллиантовое кольцо прямо из-под носа у продавщицы из «Мерриамс Джуэлри».

— А я это уже читал, — сказал Котрон. И прибавил через мгновение: — Какой-то белый, так?

— Ага, — вздохнула Мейси. — Должно быть, какой-нибудь голодранец из лесов. Один из тех бедняков, которым не посчастливилось получить христианское воспитание.

— Его поймают. Таких людей всегда ловят. — Котрон оперся на косяк своего кабинета и сложил руки над животом. — Мейси, — сказал он, — а я тебе говорил, что Ллойд — наш лучший из поваров в буфете с 1947 года? Лучший из белых поваров в буфете.

— Да, я слышала, как вы говорили это.

— То есть интересно ведь, чем он занимался, пока не приехал сюда. Может, работал поваром в разных буфетах Атланты? Тогда, наверно, мы бы о нем слышали, да? Если подумать, Ллойд никогда мне особо не рассказывал, где он был, пока не появился у нас в тот день. А тебе рассказывал, Мейси?

— Не припомню такого.

— Не припомнишь, потому что он и не говорил. Что скажешь, Ллойд? В чем дело?

— Времени болтать нет, мистер Котрон.

— Времени болтать нет, Ллойд? Ты что, дуешься на нас? Мы мало тебе платим?

— Я этого не говорил.

— Потому что, если тебе тут не нравится, мне будет очень жаль расстаться с лучшим белым поваром в буфете, какие были у меня с 1947 года.

Железнодорожник поставил пустой стакан и нацепил бумажный колпак.

— Мне нельзя терять эту работу. И простите уж, что говорю так, мистер Котрон, если бы меня заставили уйти, вы бы об этом пожалели со временем.

— Ты что, не слушал меня, Ллойд? Я же сказал только что то же самое.

— Да, сказали. Но, может, лучше нам перестать докучать Мейси своей болтовней и вернуться к работе?

— Люблю людей, которым нравится их работа. — Котрон снова хлопнул Железнодорожника по плечу. — Нужно уж совсем зла себе желать, чтобы выгнать хорошего работника вроде тебя. По мне ведь не скажешь, что я желаю себе зла?

— Нет, не скажешь, мистер Котрон.

— Я постоянно вижу, как Отрада ходит копаться в отбросах у «Сладкого местечка», — сказала ему миссис Грейвс, когда они вместе сидели на качелях тем вечером. — Если будете так часто выпускать кошку, она может попасть в неприятности. Это очень оживленная улица.

Фостер ушел на футбол, а Луиза Паркер отправилась навестить сестру в Чатануге, поэтому они остались одни. Именно такой возможности и ждал Железнодорожник.

— Не хочу держать ее как пленницу, — сказал он. Они медленно раскачивались на качелях, и цепи поскрипывали. Он чувствовал исходящий от нее аромат сирени. Свет, лившийся из окна гостиной, падал на изгиб ее бедра.

— Вам пришлось много времени провести в одиночестве, не так ли? — спросила она. — Это так загадочно.

Он держал руку в кармане, сжав пальцы вокруг кольца. Он медлил в нерешительности. Им кивнула пара, что прогуливалась по тротуару. Он не мог сделать этого здесь, у всех на виду.

— Миссис Грейвс, не поднимитесь ли вы ко мне в комнату? Мне нужно кое-что вам показать.

Она не замедлила с ответом:

— Надеюсь, ничто не сломалось?

— Нет, мэм. Просто мне нужно кое-что переделать.

Он открыл перед ней дверь и последовал за ней по ступеням. Часы в зале громко тикали. Он распахнул дверь своей комнаты и пригласил ее внутрь. Закрыл дверь. Когда она повернулась к нему лицом, он упал на колени.

Протягивая кольцо — эту свою жертву — обеими руками, он сказал:

— Миссис Грейвс, я хочу жениться на вас.

Она по-доброму посмотрела на него, лицо ее было спокойно. Молчание затянулось. Она сделала жест навстречу; он подумал, что она собиралась взять кольцо, но вместо этого она тронула его за запястье:

— Я не могу выйти за вас замуж, мистер Бейли.

— Почему нет?

— Но я же вас совсем не знаю.

У Железнодорожника закружилась голова.

— Скоро узнаете.

— Я больше никогда не выйду замуж, мистер Бейли. Дело не в вас.

Не в нем. Дело никогда не в нем, вот вечно дело было не в нем. От стояния на жестком полу у него заболели колени. Он посмотрел на кольцо, опустил руки и зажал украшение в кулаке. Она скользнула рукой от его запястья к плечу и сжала его. В руку ему вонзился нож боли. Не вставая, он ударил миссис Грейвс в живот.

Она беззвучно охнула и упала на кровать. Он тут же лег на нее, зажал ей рот одной рукой, а другой разорвал платье от самой горловины. Она пыталась сопротивляться, и он достал из-за спины пистолет и приставил к ее голове. Она замерла.

— Только попробуй меня остановить, — пробормотал он, стянул с себя штаны и сделал, что хотел.

Она, как истинная леди, не издала ни звука.

Гораздо позже, когда он лежал на кровати, мечтательно уставившись на светильник в центре потолка, до него дошло, что же именно беспокоило его касательно бабушки. Она совсем не задумывалась о том, что скоро умрет. «Она была бы хорошей женщиной, если б в каждый миг ее жизни кто-то стоял над ней с пистолетом у виска», — сказал он Бобби Ли. И это была правда. Но тогда, в последние минуты, она действительно стала хорошей женщиной: ведь как только Железнодорожник убедил ее, что она скоро умрет, ей уже можно было забыть об этом. В самом конце, когда она протянула к нему руку, она совершенно не думала о смерти, о том, что он убил ее сына, ее невестку и внуков и вскоре убьет ее саму. Ей просто хотелось его утешить. Ей было безразлично даже, можно ли вообще его утешить. Она жила в том единственном мгновении, не помня о прошлом и не заботясь о будущем, жила побуждением своей души — и ничем больше.

Словно кошка. Отрада именно так и жила: кошка не знала о жертве Иисусовой, об ангелах и бесах. Кошка смотрела на него и видела, что он собой представляет.

Он приподнялся на локтях. Миссис Грейвс лежала рядом с ним, не шелохнувшись, и ее волосы разметались по пледу в ромбик. Он пощупал пульс на ее шее.

Было уже темно: по воздуху проплывали шум машин с перекрестка и жужжание насекомых, что доносилось из дубовых деревьев за окном. Железнодорожник тихо проскользнул в зал, а оттуда — в комнату Фостера. Приложил ухо к двери — оттуда не доносилось ни звука. Он вернулся в свою комнату, завернул миссис Грейвс в плед и, стараясь как можно меньше шуметь, дотащил ее до шкафа и закрыл дверь.

Железнодорожник услышал мурлыканье: Отрада сидела на столе и наблюдала за ним.

— Да пропади ты пропадом! Чтоб тебя черти взяли! — сказал он кошке, но, прежде чем он успел ее схватить, она метнулась прочь через окно.

Он все понял. Мысль о женитьбе на миссис Грейвс была лишь одним из этапов в коварном плане отмщения, что мертвая бабушка замыслила против него и теперь осуществляла с помощью кошки. Отрада исполняла его желания, но это была лишь приманка; кошмар должен был его предостеречь. Но он не послушался.

Он потер больное плечо. Жест пожилой дамы упал в почву, словно горчичное зерно, и теперь из него произросло огромное дерево в сердце Железнодорожника, и вороны небесные укрывались в нем.

Ну и шутку же сыграл с ним дьявол. Теперь, как он ни старайся исправиться, он никогда не сможет избавиться от того, что натворил.

Было жарко и душно, ни ветерка, будто мир окутало одеяло. Молочно-белое небо. Кухня в «Сладком местечке» раскалилась, точно адская кузница; пот у него тек под рубашкой так, что заткнутый за пояс пистолет стал весь скользкий. Когда вошел детектив, Железнодорожник выкладывал горкой блинчики, замешенные на пахте.

Детектив подошел к стойке и уселся на один из стульев. Мейси тогда отлучилась; скорее всего, пошла в туалет. Детектив огляделся, затем выцепил меню из-за салфетницы и принялся читать. По радио Хэнк Уильямс пел «Я так одинок, что мог бы расплакаться».

Железнодорожник беззвучно развязал фартук и скользнул сквозь черный ход. Стоя в переулке рядом с мусорными ящиками, он оглядел парковку. Он собирался уже перепрыгнуть через заграждение, как увидел, что машина Котрона остановилась на углу у светофора.

Железнодорожник вытащил пистолет, спрятался за мусорным ящиком и нацелился на место, где обычно парковался Котрон. Что-то ткнулось ему в ногу.

Это была Отрада.

— Не зли меня сейчас, — прошептал Железнодорожник, мягко отталкивая кошку.

Кошка вернулась и с мурлыканьем положила передние лапы ему на бедро.

— Ах черт! Да ты же у меня в долгу, дьявол ты мелкий! — прошипел он. Он опустил пистолет и посмотрел на кошку сверху вниз.

Кошка посмотрела на него снизу вверх:

— Мяу?

— Что тебе нужно? Ты ведь помешать мне хочешь, так? Тогда верни все назад. Сделай так, что я никого не убивал!

Ничего не произошло. Это же, черт побери, просто долбаный зверь. В ярости он уронил пушку и схватил кошку обеими руками. Она извивалась и шипела.

— Ты знаешь, что такое, когда болит сердце? — Железнодорожник рывком расстегнул рубашку и прижал Отраду к груди. — Вот! Почувствуй, как оно бьется! — Отрада вертелась и царапалась, полосуя его грудь паутиной царапин. — Ты у меня в долгу! В долгу! — Теперь Железнодорожник орал. — Пусть оно уйдет!

Отрада наконец вырвалась из его хватки. Кошка упала, покатилась и заспешила прочь; когда Котрон въезжал на стоянку, она прыгнула ему под колеса. Левое переднее колесо переехало ее с глухим шлепком.

Котрон ударил по тормозам. Отрада, еще живая, выла и извивалась, пытаясь ползти на передних лапах. У нее был сломан позвоночник. Железнодорожник посмотрел на ограждение, потом оглянулся.

Он подбежал к Отраде и встал на колени. Котрон вышел из машины. Железнодорожник попытался поднять кошку, но она зашипела и укусила его. Ее бока дрожали от прерывистого дыхания. Глаза помутнели. Она положила голову на гравий.

Железнодорожнику стало трудно дышать. Он поднял взгляд и увидел, что Мейси с несколькими клиентами вышли из закусочной. Среди них был детектив.

— Ллойд, я это не нарочно, — сказал Котрон. — Она просто выбежала прямо передо мной. — Он помедлил секунду. — Господи Боже, Ллойд, что с твоей грудью?

Железнодорожник взял кошку в окровавленные ладони и сказал:

— За все нужно платить. Теперь я готов идти.

— Куда идти?

— Обратно в тюрьму.

— О чем ты?

— Мы с Хирамом и Бобби Ли убили тех людей в лесу и взяли их машину. Это была их кошка.

— Каких людей?

— Бейли Боя, его мать, жену и детей. И младенца.

Детектив сдвинул шляпу назад и почесал в затылке:

— Давайте-ка пройдем внутрь и обсудим все как следует.

Они зашли в закусочную. Железнодорожник не разрешал им забрать кошку, и ему дали смятую жестяную коробку, куда он положил ее тельце. Мейси принесла ему полотенце, чтобы вытереть руки, и Железнодорожник рассказал детективу (звали его, кстати, Вернон Скотт Шоу) про государственную больницу для невменяемых преступников, и про похожий на катафалк «хадсон», и про семью, которую они прикончили в лесу. Но больше всего он говорил про бабушку и про кошку. Шоу внимательно его выслушал. А потом захлопнул записную книжку и сказал:

— Очень занятный рассказ, мистер Бейли. Но мы ведь уже поймали преступников, и это были не вы.

— Что вы хотите этим сказать? Я же знаю, что натворил.

— И еще. Вы думаете, мы бы не знали, если бы с зоны сбежал убийца? Никаких побегов не было.

— А что вы тогда делали здесь на прошлой неделе, когда расспрашивали народ?

— Я ел блинчики и пил кофе.

— Но не придумал же я это.

— Вы говорите, что нет. Но мне кажется, мистер Бейли, вы слишком долго стояли у горячей плиты.

Железнодорожник промолчал. Сердце у него разрывалось на части.

Мистер Котрон сказал ему, что он может взять отгул и пойти домой отдохнуть. Он найдет, кого поставить у сковородки. Железнодорожник неуверенно поднялся на ноги, взял коробку с телом Отрады и сунул ее под мышку. Он вышел из закусочной и пошел в пансион.

Взошел по ступеням. Мистер Фостер сидел в передней и читал газету.

— Доброе утро, Бейли. Что у тебя там?

— Моя кошка попала под машину.

— Боже! Мне очень жаль.

— Вы видели сегодня миссис Грейвс?

— Еще нет.

Железнодорожник прошел по лестнице и медленно прошагал через зал к своей комнате. Зашел в дверь. Пылинки танцевали в солнечных лучах. Шлюпка на картине была не темнее, чем вчера. Он положил мертвую кошку на стол рядом с Библией. На кровати плед в ромбик сменился другим, с цветочным узором. Он положил руку в карман и пощупал обручальное кольцо.

Дверь шкафа была закрыта. Он подошел к нему, притронулся к ручке. Повернул ее и открыл дверь.

Джон Кэссел преподает литературное творчество в Государственном университете Южной Каролины. Лауреат премий «Небьюла» и «Локус», наград имени Теодора Старджона и Джеймса Типтри-младшего. Является автором книг «Хорошие новости из космоса» («Good News from Outer Space»), «Доктор Миляга Искуситель» («Corrupting Dr. Nice») и «Чистый продукт» («The Pure Product»). New York Times Book Review назвал в 2002 году сборник его рассказов «Встреча в бесконечности» («Meeting in Infinity») выдающейся книгой.

Кэссел выступил в качестве соредактора сборников Feeling Very Strange: The Slipstream Anthology и Rewired: the Post-Cyberpunk Anthology (работал он над этими антологиями вместе с Джеймсом Патриком Келли). В его недавний сборник «„План Баума по достижению финансовой независимости“ и другие истории» («The Baum Plan for Financial Independence and Other Stories») входит «Гордость и Прометей» («Pride and Prometheus»), рассказ, получивший премию «Небьюла» и награду имени Ширли Джексон.

По поводу рассказа «Каждый ангел ужасен» он говорит следующее:

«В душераздирающем рассказе Флэннери О’Коннор „Хорошего человека найти нелегко“ („A Good Man is Hard to Find“) из всей семьи выживает лишь кошка; мне показалось очень естественным продолжить эту тему в своем произведении. Но я довольно долго изучал кошек (а они, в свою очередь, окидывали меня безразличными взглядами) и верю, что они могут менять реальность — метафизическую, если и не физическую».