Сказки о воображаемых чудесах

Мице исправляет неполный образ реальности Микаэла Реснер

Мице прижимает уши к голове и бьет хвостом — ровно так же, как и любая другая раздраженная кошка в любой точке земного шара. Она открывает пасть, чтобы уловить запах нёбом. Это движение люди часто принимают за одышку при волнении.

Люди, которые считают, что знают почти все на свете. Люди, которые на самом деле не знают почти ничего.

Мице нужно усилить обоняние, чтобы ориентироваться в этом пространстве, в этом свето- и воздухонепроницаемом пространстве коробки, где даже ее огромные светящиеся золотые глаза бессильны.

Но видеть можно по-разному. Наблюдать можно по-разному.

Слепая на оба глаза в этой коробке, Мице все-таки хорошо знакома с тем, что находится вокруг. Она уже бывала здесь. Она вытерпела множество сеансов в этом контейнере.

Как только ее домашний человек, Фелиция, уходит в школу, папа Фелиции, великий герр профессор Эрвин Шрёдингер, имеет склонность запихивать Мице в коробку.

С помощью чувствительных датчиков, расположенных во рту, Мице вдыхает сладкий, словно мед, и тяжелый, словно свинец, запах стен ее темницы. Кислый металлический вкус. Щелканье счетчика Гейгера. Маслянистый привкус пергамина: он распространяется из (пока что) неразбитой колбочки с синильной кислотой. Древесина и сталь молоточка, подвешенного так, чтобы разбить флакон.

Но еще яснее Мице чувствует вкус, запах, наблюдает, знает пульс электронов и дрожание ядер в маленькой емкости с радиоактивным изотопом. Эта коробка в коробке огорожена клеткой, чтобы Мице не смогла сдвинуть ее в порыве ярости, которого, кажется, ждал от нее герр Эрвин. Неужели герр Эрвин полагает, что она может не заметить очевидного: для колбы с цианидом такой же клетки не нашлось.

В этом-то все и дело, не так ли? Это не великий научный эксперимент, тот самый, который один из друзей герра Эрвина, знаменитый доктор Эйнштейн, назвал «прекраснейшим способом» показать, что представление материи в виде волны является неполным.

Нет, истинная реальность, реальное представление о реальности, состоит в том, что герр Эрвин, отец обожаемой Фелиции, ненавидит кошек.

Поэтому, если Мице в процессе этого обреченного на мировую славу эксперимента случайно врежется в колбу с цианидом, вместо того чтобы ожидать статистического приговора ядер, что скажет герр Эрвин? Он скажет: «Я швейцарский ученый. Я не несу ответственности за кошек, не располагающих средствами точного захода».

И все же, хотя Мице точно знает, что герр Эрвин будет играть в невинность, она отмечает, как осторожно он приподнимает крышку, когда эксперимент подходит к концу, что руки его облачены в перчатки, а нос и глаза защищены маской с воздушным фильтром.

Несмотря на всю свою злость, Мице влечет и завораживает клетка вокруг коробки с радиоактивным веществом. Она напоминает ей другую, которая защищает белых мышей брата Фелиции, а также тюрьму из прутьев, где мама Фелиции поселила канарейку.

Внутри этой клетки атомные частицы тоже дрожат, прыгают и крутятся, наблюдая за тем, как она наблюдает за ними. Прямо как мыши и птица. Иногда (Мице просто не может удержаться!) она чувствует, как ее лапа сама собой тянется в сторону коробки, заключенной в клетку. Задние конечности начинают ритмично подергиваться, готовясь к прыжку.

В такие минуты она проникается недолгим сочувствием к герру Шрёдингеру. Не то ли самое подергивание она замечает в нем, когда он устраивает свои эксперименты?

Когда он набрасывается и хватает изворотливые порхающие крупицы знаний, она видит в нем яркие искры восторга, ведомые охотнику, который поймал добычу. По ее мнению, он, возможно, даже испытывает краткие мгновения атавистического восторга, словно нёбо ему щекочет мягкий мех жертвы и по горлу разливается теплая сладостная кровь.

Но строит подобные догадки она недолго: скоро они ей надоедают, и Мице начинает жалеть, что не может заснуть. И вместе с этим снова начинает злиться на герра Эрвина. Она не глупая. Если она задремлет, если прервет свои наблюдения, то может умереть.

В какой-то момент, пока она сидит в коробке, герр Эрвин Шрёдингер верит, что существует пятидесятипроцентный шанс (во всяком случае, в его сознании он существует!) того, что одно из ядер в емкости распадется, запустит счетчик Гейгера, из-за чего молоточек опустится на колбу с синильной кислотой. Герр Эрвин живет ради этой недолговечной иллюзии всеведения и всемогущества. Предполагает, что, пока он сам не откроет коробку, Мице ни жива ни мертва. Или жива и мертва одновременно. И в этот миг неопределенности он верит, что является ее божеством, что его жест, которым он снимает крышку, определяет, будет она жить или умрет.

И все же Мице заметила, что порой он оставляет коробку закрытой гораздо дольше, чем потребовалось бы, дабы распорядиться судьбой кошки. Поначалу она думала, что он просто потерял счет времени — забылся, заигравшись в бога. Но позже ей пришлось признать, что, возможно, его ненависть к кошкам еще сильнее болезненного эгоизма. Если он «забудет» и оставит ее в коробке дольше положенного, то она может задохнуться. А потом скажет: «Я швейцарский физик. Что я могу знать об объеме кошачьих легких и о необходимом для них объеме кислорода?»

Поэтому, как только он помещает ее в это замкнутое пространство, Мице старается дышать поверхностно и не засыпать.

Бедный герр Эрвин, думает Мице. Он хвалит себя за то, какой он чудесный ученый, и при этом лишен самых элементарных навыков наблюдения. Возьмем, к примеру, то, как он приступает к своему эксперименту. Любой, кто хоть недолго поизучал кошек, знает: чтобы заманить их в коробку, достаточно просто оставить ее открытой. Кошачья страсть к науке (ошибочно принимаемая людьми за простое любопытство) неизбежно подтолкнет их к исследованиям.

И все же, раз за разом, герр Эрвин — несведущий, совершенно бесталанный садист — хватал ее и пихал в этот контейнер. И всегда с одним и тем же результатом. Ну хоть какое-то утешение, думает она, вылизывая его кровь из-под когтей.

Нет, герр профессор Эрвин Шрёдингер ничего не видит и не понимает. Даже мыши с канарейкой знают больше него. Даже они смогли бы тщательно изучить элементарные частицы, просто наблюдая за ними, а потом, просто приглядываясь к ним, смогли бы контролировать этих атомных убийц. Существа, более разумные, чем люди, знают, что все игры в жизнь и смерть, в существование и небытие, решаются в поединке наблюдения. Кошка сидит у мышиной норы и выжидает. Мышь сидит и ждет по другую сторону. Каждая из них, наблюдая, определяет, какой будет реальность другой из них.

Бедный жалкий герр Эрвин не понимает, сколь многое в его собственном существовании определяется бдительным наблюдением кошек, малых птиц и грызунов, да даже атомных частиц — все они следят за ним. Герр Эрвин, который не чувствует ни вкуса, ни запаха клетки своей собственной реальности, который не способен изучить ее.

Мице зевает. Жаль, что вместо пробирки тут не оказалась канарейка или одна из мышей. Скучно загонять в угол ядра. У нее полно времени — даже слишком много — для того, чтобы обдумать все возможные выходы из ее ситуации.

О да, да, она, конечно, знает (жажда жизни вынудила ее подумать об этом), что в другой, параллельной реальности другая Мице (скорее всего, ее менее разумная версия) сейчас умирает. Но Мице практична. Ей важно лишь то, чтобы ее сознание продолжало двигаться по этой дороге жизни.

Она уже на представляла себе столько других возможностей, и все они, как она знает, должны происходить в этот самый момент в других реальностях. В другой вселенной дочку герра Эрвина не зовут Фелиция, и она не любит кошек. Там Мице соглашается стать хозяйкой в семье молочника и питается сливками, сидя у теплого очага.

В других пространственно-временных континуумах:

У герра Эрвина нет дочерей, только сыновья, и он крадет кошек-жертв в переулках.

Герр Эрвин женат, но детей у него нет.

Герр Эрвин холост и бездетен.

Герр Эрвин предлагает эксперимент как теорию, а другие, если захотят, могут претворить его в жизнь. Но в этой реальности ты все равно не проведешь кошек, герр Эрвин! В конце концов, если бы он не желал нам никакого зла, то почему бы ему не выбрать для эксперимента другое животное? Ну, скажем, собаку?

Мице полагает, что и другие, более ранние варианты вселенных, тоже должны существовать. Например: не успев получить докторскую степень в 1910 году, герр Эрвин Шрёдингер с позором изгоняется из университета из-за скандала сексуального характера, в котором оказываются замешаны шлюха средних лет, жена и дочь барона, а также невероятные горы вишневых штруделей.

Целые вселенные, в которых юный мастер Эрвин в возрасте восьми лет по дороге в школу спотыкается о черную кошку, и его сбивает проходящий экипаж. Череп вдребезги!

И все же, размышляет Мице, позже — это тоже не слишком поздно. Она представляет себе мир, в котором герр профессор Эрвин Шрёдингер, к горю своему, неосведомленный о том, насколько само его существование зависит от чуткого наблюдения неких четвероногих экспертов, таинственно пропадает после тяжелого дня, заполненного научными экспериментами в лаборатории. Его дорогая доченька Фелиция приходит навестить его после уроков, но обнаруживает, что он исчез. В ту же секунду она спасает свою любимую кошечку с золотыми глазами и серебристой шерсткой из дьявольской коробки.

Мице долго размышляет, возможна ли такая вселенная. Ей она нравится. Ужасно нравится. Да, так сойдет.

В конце концов, она до сего момента старалась ни во что не вмешиваться. Сеанс за сеансом терпела она; сидя в коробке, думала с размягчившимся сердцем о Фелиции, которая бросала ей под столом кусочки куриной печенки, которая умеет спать как раз в такой позе, чтобы кошке было удобно прилечь в изгибах ее тела. Мице, разумеется, знает, как будет тосковать Фелиция, если что-то случится с ее отцом, герром Эрвином, которого дочь считает образцом добродетели.

Но самому-то герру Эрвину плевать, станет ли его дочка горевать о смерти Мице. Что сердце Фелиции разобьется, узнай она, какое чудовище ее отец. Лучше уж избавить ребенка от такого потрясения.

Мице потягивается, насколько позволяет коробка. Решено. Даже если бы она захотела, она не смогла бы стать такой, как мыши и канарейка. Она — наблюдатель, обладающий невероятными способностями, охотник, не чета герру Эрвину. А значит, ей надо быть терпеливой. Но кошка может терпеть слишком, слишком долго.

Глубокий раскатистый рык заполняет горло Мице. Момент настал. Пора открыть коробку для герра профессора Эрвина Шрёдингера.

Микаэла Реснер написала четыре романа, а также целый ряд различных художественных и нехудожественных произведений. Также она рисует и участвует в выставках. Среди ее последних опубликованных (и готовящихся к публикации) работ назовем рассказы «Жена рыбака» («The Fisherman’s Wife»), напечатанный в журнале Room, «Клепсидра» («The Klepsydra»), вошедший в антологию Polyphony 7, и «Рыбы говорят» («The Fishes Speak»), появившийся в зимнем выпуске антологии Postscript (2009/2010). Она получила степень магистра искусств в академии Стоункост и теперь преподает онлайн на писательских курсах Gotham Writers’ Workshop и в колледже Эксия (Axia).

Реснер рассказывает о том, что побудило ее написать рассказ: «Как человек, которым всю жизнь владеют кошки, я всегда ужасно бесилась от этого парадокса Шрёдингера. Даже если предположить, что это всего лишь мысленный эксперимент, gedanken, почему же Шрёдингер выбрал именно кошку, почему именно ее решил запереть в коробке и подвергнуть опасности? Будто в мире не хватает разных тварей — крокодилов, мух, комаров, — которых было бы уместнее поместить в эту коробку, да и места для них было бы там больше.

Мне казалось ясным, что Шрёдингер испытывал к кошкам пассивно-агрессивную враждебность. Что за глупый выбор, в самом деле, для эксперимента с эффектом наблюдателя! Разве знаете вы лучших наблюдателей, чем сами кошки? Я почувствовала, что уже давным-давно пора предоставить слово кошке, зажатой в этой смертельно опасной коробке, чтобы она могла взять реванш в этом поединке за звание лучшего наблюдателя».