Сказания о Хиль-де-Винтере

Глава 30. Встреча

Като встала, отряхнула налипший на одежду песок и огляделась. Она все еще находилась на морском берегу, на промокшем за ночь песке. Она промерзла, простыла и теперь вытирала тыльной стороной ладони нос. И в этот момент на глаза ей попались засохшие зеленые потеки у нее на запястье, совсем не похожие на сопли. В сознании сразу же всплыли фантастические события прошлой ночи, Като еще раз осмотрела запястье, испачканное русалочьей кровью, и огляделась по сторонам. Волны не пощадили нарисованную на песке пентаграмму, исчерченную какими-то закорючками, размыли ее, оставив лишь один угол, нарисованный дальше всего от моря. Рядом валялись потухшие факелы, теперь похожие на простой валежник, да русалочья раковина, доброшенная волнами до самых дюн. Като нагнулась за ней, воды в чаше больше не было, и она стала похожей на самую обычную, ничем не примечательную раковину, которые море сотнями и тысячами выбрасывает из своих недр на сушу.

О еде и питье она не думала. Она то и дело поднимала голову и наблюдала, как Солнце двигалось к закату. Като планировала дойти к вечеру хотя бы до тропы, ведущей к «Золотому клену», но, как видно, ошиблась в расчетах. Краем сознания она понимала, что сможет преодолеть это расстояние за такое короткое время, только если у нее вырастут крылья или оставшиеся позади газели сами вернуться к ней вместе с колесницей, из которой они, наверное, уже высвободились.

И все же голод становился невыносим. Такое ощущение, что пустой желудок прилип к позвоночнику, и позвонки впечатались в него. Като позволила себе присесть всего один раз, когда живот от бескормицы свело болью. Дрожащей рукой она откупорила тыквенную флягу. Воды в ней больше не было, тыква же не была флягой-самобранкой. Внутренности свело снова. Като поискала глазами хоть какое-нибудь мало-мальски съедобное растение, но природа, словно издеваясь над ней, показала ей самое ядовитое растение в лесу — бледную поганку.

Като угнетало еще и то, что вчера она сгорела под палящим солнцем Белой пустыни, ее знобило, спина и плечи цветом стали напоминать вареную креветку и жутко болели, разукрашенные теперь навечно непонятными рисунками.

Она чувствовала, что у нее поднялась температура, и брела, не разбирая дороги, и все мысли ее были направлены только на то, чтобы найти хоть какой-то источник прохлады и облегчения для сгоревшего тела.

Като плохо помнила, как она шла сквозь чащу сумеречного леса, все вперед и вперед, пока, наконец, не наступил вечер, и солнечные лучи почти перестали пробиваться сквозь шатер из листьев. Может, к полуночи она бы и дотащилась до «Золотого клена», он ведь был ближе, чем город, но силы покинули ее. К тому же Като чувствовала, что может в любую минуту упасть в голодный обморок. Она тяжело опустилась прямо на лесную тропинку и долго так сидела, положив голову и руки на колени. Вдали снова завыл волк, хрипло и протяжно. Но что было совсем ужасно, это что ему ответили один за другим еще несколько волчьих голосов. Хищники вышли на охоту, и безразлично, кто это был, серые обитатели леса — волки или ужасные полулюди-полуволки — Като не чувствовала в себе сил бежать ни от тех, ни от других.

Но как только повелители леса прекратили свою леденящую душу и переворачивающую внутренности песнь, до слуха Като донесся тихий, но равномерный шум. Он шел откуда-то справа, и чтобы понять, что это такое, нужно было сойти с тропинки и отклониться от курса на «Золотой клен». Ну и ладно. Постепенно, по мере приближения, шум превращался в рокот, все ближе и ближе, несколько раз крякнула дикая утка, и Като поняла, что ульмские вязы скрывали от нее там, впереди. Забыв об усталости, она побежала.

Ее встретил гигантский водопад, Звенящая вода, с прямо-таки звериным воем низвергавший пенную воду в Эвстен. Като на бегу сбросила с себя оружие, шубу и платье, белье. Вода Эвстена оказалась холодной, будто текла из самого сердца Арктики, а поросшие водорослями камни на дне скользили. Она пыталась удержать равновесие, размахивая руками, как мельница, но не смогла и полетела в холодной прозрачный Эвстен. Она взвизгнула, хотела уже вылезти из ледяной речушки, но передумала и залезла по горло, выпила столько воды, что стала похожа на барахтающийся в воде арбуз. Она растянулась в блаженстве на спине на водной глади, забыв абсолютно обо всем.

А в это время большой кот-каракал лакал воду из каменной чаши под водопадом. Он подкрался бесшумно, как ночь, и его золотистые глаза светились в подступавшей темноте. Он наблюдал за лежавшей на воде девушкой с улыбкой, если такое можно сказать про его кошачье тело.

— Ну где бы еще я встретил обнаженную татуированную красавицу? — Крикнул он ей, перекрывая шум водопада.

Като от неожиданности пошла ко дну и нахлебалась воды. Пока она отплевывалась и выбиралась из реки, Гард ждал ее на берегу, положив лапу на тыквенный сосуд.

— Это тебе Матей в замке подарил? За какие такие заслуги? — Усмехнулся он, рассматривая вырезанные на тыкве рисунки. — А татуировки тоже от него? Надеюсь, они хоть временные?

— Не говори глупостей! — Като наскоро оделась и выхватила бутыль из лап кота. Она злилась, что он даже не отвернулся, пока она одевалась. — Что мне, что ли, не от кого больше получать подарки?

Кот не ответил. Она зажималась, одеваясь, а он бесстыдно ее разглядывал. Только Като знает, как испортить все удовольствие от созерцания обнаженного женского тела. Какая же она отчужденно холодная…

— Ты в «Клен»?

Като молчала, пытаясь просушить волосы огненной шубой.

— Я домой.

Теперь настало время замолчать коту. Минуту, или даже две, они изучающее глядели друг другу в глаза, и каждый разглядел тревогу и недоверие в глазах напротив.

— Снова оставишь меня? — Первым нарушил молчание кот. — Оставишь в личине кота?

Като торопливо подобрала резную тыкву и другие вещи, завязала их в узел, поднялась, чтобы двинуться по направлению к Белому Древу.

— Ведьма, которая варила заколдовавшее тебя зелье, живет там, не здесь.

Кот хмыкнул.

— Бьюсь об заклад, как только ты вернешься в Н-ск, ты и думать забудешь об этих землях, да и обо мне в том числе.

— Нет, не забуду. — Като размышляла о чем-то своем. — Мне нужно идти.

— Провожу. — Зло кинул ей кот. — А то встретишься в лесу с волколаками или своим герцогом, вдруг еще одной татуировкой на заднице обзаведешься.

Като густо-гранатово покраснела.

— Не надо меня провожать. Как-нибудь встретимся, — и быстрым шагом направилась к Древу.

А тем временем Ноктурнусу снова довелось предстать перед Рокберном, снова в его кабинете в ратуше, а не в одном из залов завоеванного и вновь упущенного Хиль-де-Винтера. Именно по этой причине Ноктурнус был уверен, что эта их встреча вряд ли будет такой многообещающей, как в прошлый раз.

Рокберн по своей дурацкой привычке снова стоял и смотрел в окно, не повернувшись к вошедшему. Он видел Ноктурнуса на улице из окна, еще перед входом в ратушу, и не счел необходимым одаривать его взглядом повторно.

Воин прокашлялся. Рокберн все так же стоял спиной к визитеру, но жестом показал ему, что тот может сесть. Ноктурнус предпочел остаться на ногах.

Один ус его опалило в том грандиозном пожаре в Хиль-де-Винтере, и он стал чем-то похож на дворового кота, которому усы с одной стороны прищемило мышеловкой. И теперь полководцу казалось, что все потешаются над ним за спиной, над этим его недо-усом. Но даже это не выводило его из себя так, как неучтивость главы Совитабра.

— Плохие вести, Ноктурунус, — наконец, нарушил молчание Рокберн. — Мы с тобой не оправдали доверия Его Величества.

— И что же теперь, — буркнул видавший виды командующий, нервно дергая себя за обгоревший ус.

— И то. — Спокойно продолжал граф. — Тебя лишают звания, а меня — титула главы Мраморных островов и, соответственно, протектора Хиль-де-Винтера.

— Как звания?! — Опешил воин. — Что это еще означает?

— Тебя разжаловали. Теперь ты рядовой гвардеец, каким и был когда-то. Эхз, — Рокберен притворно-участливо вздохнул. — Все конное войско Сеймурии во главе с тобой, Ноктурнус, — Рокберн слегка обернулся, представ на секунду в профиль перед командующим. — Подумать только, огромное войско бежало при виде двух безоружных всадников…

— Так уж и безоружных, — возразил Ноктурунус.

— …Всадников, захвативших замок, — Рокберн не обратил на его реплику ни малейшего внимания. — А вы, поджав трусливо хвосты, бежали…

Ноктурунс резко дернул себя за недо-ус, выдрав из него несколько обуглившихся волосков, и залился краской.

— Да если бы…

— Если бы да кабы, — передразнил его Рокберн. — Вы упустили замок — упустили. Второй раз захватывать его никто не даст, казна не бездонна. Флот останется еще в районе на какое-то время, пусть чертов герцог не расслабляется, а вот конницу придется отправить назад, в столицу. — Рокберн кивнул кому-то за окном.

Бывший командующий потоптался на месте. Его так и подмывало выйти, громко хлопнув дверью, сдать гвардейское обмундирование и отправиться домой, на равнины, возделывать какую-нибудь редиску.

— Стоять, — предупредил его желание Рокберн.

Ноктурунус даже вздрогнул от неожиданности — мэр словно прочел его мысли.

— Учитывая твои былые заслуги перед короной, я все же мог бы выспросить у его Величества для тебя должность командующего. Естественно, эту честь оказываю тебе авансом.

Сердце Ноктурнуса сладостно затрепыхалось. Он мысленно снова восседал на своем грузном жеребце, и что-то кричал бесконечным отрядам бойцов, выстроившихся до самого горизонта.

— Не главнокомандующего конницей, конечно, нет. А командующего, скажем, стражей городских ворот.

Ноктурнуса перекосило от бешенства.

— Все не так плохо, как кажется на первый взгляд. — Елейным голоском проворковал Рокберн. — Во всяком случае, это все, что я могу для тебя сейчас сделать.

Рокберн, разумеется, лгал. Он мог все, ну почти все, имея прямой доступ в королевский кабинет. Говоря все это, он явно наслаждался своим положением. И получал удовольствие, унижая когда-то высокопоставленного воина.

— Ты мой должник, Ноктурунус, — крикнул он воину, когда тот вышел.

Покинув Рокберна, экс-главнокомандующий конницей отправился к городским воротам Совитабра. Шум, возня, ржание лошадей, вопли и рев других животных, крики выезжавших из Совитабра и перебранка стражников с теми, кто собирался въехать в город — все это довело его до дурноты, пока он миновал ворота. Уже отъехав, он круто развернул коня и подъехал к страже.

— Чего тебе? — Буркнул стражник, пересчитывающий серебро — плату за въезд торгового каравана. — Ехал бы ты своей дорогой…

— Ты хоть знаешь, с кем ты разговариваешь? — Напустился на него Ноктурунус и тут же вспомнил, что с должности главнокомандующего его сняли. — Теперь я начальник этих ваших… треклятых городских ворот.

В тот день незнакомец пришел за лошадьми, когда молодой пастух, по его предположению, еще спал. Накануне вечером ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы хозяева коней больше не вернулись домой и не помешали ему.

Он загнал своего стареющего коня еще до того, как они миновали равнины и достигли Ульмских гор. Четыре жеребца Ноктурнуса были плохо объезжены, но незнакомца это не пугало. Снежные пики в объятиях таких же снежно-белых облаков уже маячили впереди, и цель была близка.

На третий день дороги пешком они достигли гор и забрались на такую высоту, что каждый выдох превращался в пар. Ночами их доставали морозы, но незнакомец только выше поднимался в горы, плотнее кутаясь в свой дорожный плащ.

Наконец, он нашел то, что искал — горную пещеру, скорее даже расселину между гор, в которой по стенам росла зеленоватая плесень и струилась конденсирующаяся влага, а жидкие лучи солнца не могли просочиться туда и одарить теплом его и четверых уставших животных, жавшихся друг к другу в попытке согреться.

Незнакомец привязал коней к большой каменной глыбе, из которой торчало неизвестно откуда взявшееся в этой глуши стальное кольцо. Он сбросил с плеча дорожную сумку и вышел из пещеры, отправившись неизвестно куда и зачем.

Вернулся он с тушкой черной курицы. Остается только гадать, откуда достал он ее в этих местах, незаселенных людьми. Он вытащил из-за пояса нож, из сумки — чашу и почти до краев наполнил ее кровью курицы. Сделал порядочный глоток из чаши, а затем поставил ее перед лошадьми. Те не пили уже второй день, но к крови все же не притронулись.

— Ну ничего, я подожду, — сказал он, вытирая рукавом кровь с губ.

Прошла еще целая ночь и полдня, прежде чем вороной жеребец Ноктурнуса не подошел к чаше. Три других коня безучастно следили за тем, как их собрат пьет свернувшуюся кровь. Незнакомец, тоже наблюдавший за этой сценой, одобрительно похлопал коня по шее, а затем разжег костер и растопил снег с гор, чтобы тот мог напиться. Обессилевший от жажды конь пил жадно, путнику пришлось не раз сходить за новой порцией снега. И все это время остальные кони наблюдали за вороным из своего угла на привязи, а перед ними, словно пропуск к настоящему питью, стояла чаша с куриной кровью.

Ночью незнакомец проснулся от лошадиного фырканья и возни. Сразу два коня — рыжий и субтильный чалый — подступили к чаше и, толкаясь, шумно лакали ее содержимое. Человек с трудом отогнал их и принес им воды.

Утро следующего дня застало человека в капюшоне у потухшего костра в окружении трех коней. Они больше не были привязаны к кольцу в камне, но почему-то не могли уйти из пещеры по собственной воле и полукругом лежали вокруг своего нового хозяина, охраняя его сон.

Оставшийся у чаши белый конь тоже лежал, но не от того, что хотел спать, а от того, что попросту не мог, ослабевший, подняться на ноги. Жажда высосала из него все силы, глаза его подернулись мутной пеленой, но он не решался последовать примеру своих братьев. Человека в плаще это бесило. В приступе ярости он хотел было ударить непокорное животное, но быстро взял себя в руки. Он терпеливо ждал, пока белый конь не свесит безвольно голову до земли, а после беспрепятственно влил ему в рот кровавое пойло. Так и непокорный белый конь стал рабом незнакомца.

Когда еще через неделю человек вышел из пещеры, за ним без всяких веревок покорно шли четыре существа, в которых с трудом можно было узнать прежних коней-красавцев. Шкуры у всех четверых потемнели, стали черными, чернее тьмы, чернее самой темной в году ночи, даже лучи солнца, казалось, не могли осветить их, похожих на большие пятна тени. Теперь вряд ли можно было различить, где был белый, а где рыжий конь, они все стали одной масти — вороной. Только влажные глаза серебрились на фоне темных чешуйчатых шкур. Хвосты их свалялись в канаты, стали похожи на хвосты каких-то ящеров, гривы превратились в хребты драконов, что топорщились при каждом шаге их обладателей. Сами кони высохли, превратились в скелеты, непонятно, живые или мертвые, а их копыта заострились и взрывали землю, по которой они ступали, как стальные лезвия. Шли они легко, будто и не было веса в их телах, и время от времени из их ноздрей вырывался пар, но то было не дыхание живого существа в морозном воздухе, а черный дым, как от огня.

Путник был явно доволен проделанной работой. Он хлопнул по крупу одного жеребца, и у того из пасти вырвалось несколько искр.

Человек вывел их на небольшое ровное место в низине между гор. Он очертил вокруг них на земле несколько странных фигур, развел огонь в центре и начал исполнять какой-то странный и сложный ритуал. Он читал заклинания, и четырем животным, которых и конями-то теперь сложно было назвать, это определенно не нравилось, но они не могли перечить своему новому хозяину и стояли неподвижно, словно высеченные из черного обсидиана статуи. Незнакомец бросил что-то в костер, прошептал ключевые слова, и мир вокруг них начал вращаться.

Когда, наконец, сознание вернулось к нему, он обнаружил, что стоит совсем не там, где стоял секунду назад. Вокруг него не было ни камней, ни гор, его окружала какая-то неземная ПУСТОТА, которая тут же наполнила его голову и душу. Воздух, которым приходилось дышать, был не иначе как липким, он чувствовал его на вдохе и выдохе, чувствовал, как он заполнял его легкие. Он был одновременно и обжигающе-острым, и ледяным, как ветер высоко в горах. Мозг не мог вынести всего этого, правильно оценить и понять все, что с ним происходило, ему то хотелось есть, то его мутило, хотелось кричать, но он вдруг понял, что потерял голос.

Трудно было сказать, идет ли он по какой-то твердой поверхности, или ступает по этому самому воздуху, но ничего, кроме Мрака под ногами он не видел. Более того, когда он еще раз посмотрел по привычке под ноги, у него закружилась голова. Небеса клубились светло-серым холодным пухом так низко, как огромная туча, что ему казалось, подними он руку вверх, он мог бы зачерпнуть немного неба.

Вокруг него по-прежнему не было ничего, только сводящий с ума липкий воздух и бесконечный, искрящийся сиренево-серый туман, покрывавший в этом мире все…

Незнакомцу потребовалось немало времени, прежде чем он снова обрел способность мыслить и вспомнил, что прибыл в это странное место не один. С ним были четыре лошади-нелошади. Может, стоило называть их теперь огнедышащими лошадьми или чем-то вроде этого. Но в общем-то это уже не имело никакого значения, потому что больше их с ним не было. Это было абсурдно, что их не было рядом. Несмотря на годы подготовки, кучу сложнейших заклинаний и заклятий, они смогли взять и вот так просто без его ведома исчезнуть в неизвестном направлении. Все было коту под хвост.