Системный Кузнец II

Глава 8

Кузнец где-то шлялся, и эти полчаса тишины были подарком. Вместо того, чтобы ждать, я направился в самый тёмный угол кузницы — к горе металлолома, где покоилось всё: кривые прутки, обломки старых лемехов, стоптанные подковы, треснувшие обода. Для Гуннара — мусор, для меня — склад сырья с нераскрытым потенциалом.

Стоило сфокусировать взгляд на этой куче, как мир преобразился. Поверх ржавчины и грязи вспыхнули десятки полупрозрачных синих строк. Система, ставшая частью восприятия, сканировала каждый предмет, оценивая его скрытое качество, наличие духовных и других примесей. Видел не просто хлам, а карту ресурсов: вот кривой прут — низкокачественное кричное железо, почти бесполезен; а вон тот обломок серпа, помечен как [Высокоуглеродистая сталь. Качество: 45%]. Я мог заглянуть внутрь металла, увидеть его суть, скрытую от глаз обычного человека.

Руки сами начали наводить порядок, один кусок за другим — на ощупь и на вес. Система работала безостановочно. Эта полоса слишком тонкая, пойдёт на скобы. Толстый брусок — отличная заготовка для топора. А вот этот обломок с едва заметным узором… Отложил его осторожно, старая узорчатая сталь?

Память о пожарной части работала как въевшийся рефлекс. Там, где счёт на секунды, порядок — условие выживания. Ты должен знать расположение каждого карабина, каждого ствола, каждого ключа. Даже с закрытыми глазами и в густом дыму. Хаос — враг, который крадёт драгоценное время — этот принцип хотелось принести и сюда. Порядок на рабочем месте — порядок в голове.

Когда первая аккуратная стопка одинаковых по толщине прутков легла на очищенное место, меня пронзила неприятная мысль. Это ЕГО кузница и его родной бардак. Для старика этот хаос, возможно, часть творческого процесса, моё вмешательство тот может воспринять не как помощь, а как посягательство на территорию.

На мгновение захотелось бросить это дело и свалить всё обратно в общую кучу. Стать незаметным подмастерьем, который не отсвечивает, но тут же внутри поднялась волна раздражения — хватит бояться каждого шага и каждого рыка. Я вернулся из шахты не для того, чтобы снова ходить на цыпочках — с чего-то нужно начинать менять это место и свою жизнь, и если битва за будущее начинается с сортировки металлолома — пусть так.

В общем, решил рискнуть.

Работа закипела, металл разбирал по типу и размеру. Толстые бруски в одну стопку, длинные полосы в другую. Мелочь вроде старых гвоздей и заклёпок, которые можно перековать — в отдельное ведро. Действовал быстро, и к моменту, когда снаружи послышались тяжёлые шаги Гуннара, хаотичный холм превратился в несколько аккуратных складов.

Теперь, когда мужик рявкнет: «Пруток на нож!», не придётся судорожно рыться в ржавой куче, рискуя порезать руки — просто подойду к нужной стопке и возьму то, что нужно. Моё тихое заявление о том, что в кузнице появился второй хозяин — по крайней мере, хозяин своего собственного порядка.

— Какого хрена ты тут устроил⁈

Рык ударил по ушам, вырывая из работы. Я дёрнулся и резко обернулся.

Кузнец стоял в дверном проёме, заслоняя собой свет. Лицо нечитаемое во тьме, но под густой бородой дёргался желвак. Я вскочил на ноги, рефлекторно вытирая грязные ладони о штаны — бессмысленное, нервное движение.

— Мастер Гуннар, я решил… — слова застряли в горле. — Решил навести порядок, чтобы было удобнее.

Мужчина не ответил. Молча прошёл вглубь, тяжёлые сапоги глухо стучали по земляному полу. Снял со стены почерневший кожаный фартук и накинул на массивное тело.

— Завяжи.

Приказ брошен через плечо, глухо и властно. Гуннар повернулся спиной. Ещё и прислуживать ему? Вот же… Но спорить — чистое самоубийство.

Шагнул ближе, почувствовал жар и кислый запах пота. Быстро затянул кожаные ремни на узел, тот даже не шелохнулся.

Когда отступил, старик медленно повернулся и теперь стоял совсем близко, не глядя на меня. Его взгляд был прикован к углу, где на месте хаотичной горы лежали аккуратные стопки металла. Молча смотрел на мой «порядок» долгие секунды. Тишина давила на нервы.

Затем очень медленно перевёл тяжёлый взгляд на меня — маленькие посаженные глаза буравили насквозь.

— Я. Тебе. Разрешал? — прочеканил мужик — Я тебя просил здесь рыться? Менять что-то в моей кузнице?

И чего я, собственно, ожидал? Благодарности? Похвалы за инициативу? Часть меня понимала: реакция Гуннара абсолютно предсказуема, но другая часть протестовала, желая выставить баррикаду. Вечная свистопляска: пытаешься сделать лучше, а в ответ только рычание. Сглотнул вязкую слюну — верный признак стресса, который это молодое тело генерировало в промышленных масштабах.

— Нет, не разрешали, — ответил ровно. — Подумал, так будет проще находить нужные заготовки. Только для удобства, мастер. Ничего плохого не хотел.

Мужик молчал. Отвёл тяжёлый взгляд и вновь уставился на рассортированный металл. В этот момент увидел в нём не просто гнев — на грубом лице отражалась сложная борьба. Было заметно, как в его голове сталкиваются две мысли — одна, привычная и злая, требовала рявкнуть, чтобы я немедленно вернул всё как было, но вторая, более трезвая, понимала, насколько глупо это будет выглядеть. Во-первых: он ведь и сам знал, сколько времени тратится на поиски подходящего куска железа. Во-вторых, если дело уже сделано, такое упрямство скорее выставит его дураком, а не меня.

Вместо крика кузнец издал неопределённый звук, похожий на скрежет, и тяжело опустился на корточки. Массивная туша в таком положении выглядела странно, почти комично.

Протянул огромную, покрытую сажей руку и неуверенно ткнул пальцем в одну из стопок.

— Так… значит, это прутки на ножи, — пробасил, скорее для себя. Палец двинулся к следующей куче. — Это… полосы на лемехи. Тонкое — на скобы… А это что за барская роскошь? — с сарказмом указал на самую аккуратно сложенную горку.

Я шагнул ближе.

— Это сталь, — тихо, но твёрдо. — Ну, или то, что получше простого железа. Обломки клинков, старые зубила, «удачные» куски крицы, которые звенят иначе. Я сложил их отдельно, чтобы не тратить хороший металл на гвозди.

Гуннар замер. Взял с верхушки стопки обломок старого напильника, повертел в руках. Он, конечно, знал, что это сталь. Любой кузнец отличит её от железа по весу и звуку. Но старик никогда не относился к ней как к ценному ресурсу — для него весь металлолом был просто металлоломом. Брал то, что подвернется под руку. Мысль сортировать, классифицировать и использовать материал в соответствии с его свойствами была для него чуждой.

Шумно шмыгнул носом, затем высморкался прямо на земляной пол. С тяжёлым кряхтением поднялся на ноги, ещё раз обводя кузницу мутным взглядом. Остановился на аккуратных стопках металла, затем скользнул по остальному пространству.

— Ладно… — наконец выдавил, и в этом одном слове слышалось неохотное признание и усталость. — Годится. Но в следующий раз…

— Буду спрашивать разрешения. Понял, — быстро закончил за него, не давая развить тему и передумать. — Не подумал.

Гуннар выглядел растерянным. Этот короткий сбой в его привычной программе «рычать-бить-командовать» был моим шансом. Нужно ковать железо, пока горячо.

— Кстати, мастер, — начал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, а не просительно. — Хотел с вами кое-что обсудить.

Уставился на меня. Взгляд всё ещё мутный от похмелья, но в его глубине мелькнул проблеск интереса.

— Ну? — буркнул.

Короткая пауза. Говорить с ним так много, да ещё и предлагать что-то — всё равно что дразнить медведя. Горло пересохло.

— Мехи, — сказал, указывая на старый, потрескавшийся кожаный мешок в углу. — Они дырявые. Половина воздуха уходит в щель.

— Знаю. И что? — в голосе прорезались привычные раздражённые нотки.

— Качать их — адский труд. После часа работы сил на молот не остаётся. И жар получается рваный, — откашлялся, чувствуя, как ком подступает к горлу от собственной дерзости. — Мастер… вы слышали про двойные мехи? Которые работают от маховика?

Гуннар застыл и его широкие плечи, казалось, стали ещё шире. Я ожидал чего угодно — насмешки, рыка, подзатыльника, но он просто молча смотрел на меня. И в его взгляде увидел не похмельную тупость, а сложный сплав недоверия, удивления и, возможно, чего-то ещё, словно его бесправный подмастерье заговорил на языке Древних.

— Слыхал, — проворчал, скрестив на груди могучие руки. — Игрушки столичных мастеров. Ты к чему клонишь, щенок? Не томи, выкладывай.

Его реакция, лишённая мгновенной ярости, заставила внутренне обрадоваться. Пока всё шло на удивление гладко, но я не расслаблялся, ожидая подвоха.

— Подумал, что мы могли бы сделать такие здесь.

Слова вырвались, и только тогда осознал, насколько дико они должны звучать из уст мальчишки, который ещё недавно был самым бестолковым подмастерьем в деревне.

— Двойные мехи? — мужик медленно почесал небритую щеку, глядя с тяжёлым прищуром. На лице не было злобы, и это удивляло до чёртиков.

— А нахрена? — наконец спросил, и в голосе прозвучало искреннее недоумение. — Эти работают. Жар дают? Дают. Работать можно. А ты, сопляк, для чего? Чтобы мехи качать. Ты думаешь, я тебе колесо поставлю, чтобы ты там сидел, ручками дрыгал, пока я у наковальни горбачусь?

Шаг вперёд, нависая надо мной.

— Ты пойми, щенок, простую вещь. Кузнец — это тот, кто молотом машет. А подмастерье — тот, кто помогает: мехи качает, уголь таскает. Таков порядок. И ты хочешь этот порядок сломать, чтобы себе жизнь облегчить? Думаешь, я позволю? Работать надо, а не мечтать.

Он говорил это без крика, почти поучительно, как говорят с неразумным дитём. И эта непробиваемая уверенность в своей правоте бесила куда больше, чем его обычный рык.

— Так что закрой свой рот и делай, что велено, пока я добрый, — закончил, отворачиваясь. — А не нравится — вали к своим рудознатцам, точи им кирки до конца жалкой жизни. Я только рад буду избавиться от твоей противной рожи.

Разговор зашёл в тупик. Словно упёрся лбом в его огромное и волосатое пузо — непробиваемая стена из упрямства и традиций. С тем же Боргом или Кнутом было проще: они понимали язык выгоды. Гуннар же видел в любом предложении покушение на привычный мир. Но отступать было поздно, решил зайти с другой стороны.

— Мастер, я неправильно выразился, — начал, стараясь говорить спокойно и уважительно. — Дело не в том, чтобы мне стало легче. Дело в нашей общей работе. В вашей работе.

Хмыкнул, но не перебил. Слушает. Это уже победа.

— Польза от новых мехов будет в первую очередь для вас, — видел, как напряжение в его взгляде нарастает, но отступать было нельзя. — Во-первых, жар — он станет абсолютно ровным. Вы же знаете, что сейчас он идёт волнами: то вспыхнет, то ослабнет. Из-за этого металл греется неравномерно, его структура портится ещё до того, как вы ударите молотом. Особенно сталь, она такого не прощает.

Осёкся, увидев, как на его шее вздулись вены, похожие на червей под кожей. Я затронул его профессиональную гордость, и это было опасно.

— Во-вторых, — поспешно продолжил, — экономия угля. Мы тратим его впустую, пережигая, пока мехи «вдыхают». Новые мехи дадут постоянный поток, а значит, получим тот же жар, сжигая на треть меньше угля. Вы только прикиньте, сколько это сэкономит к концу сезона! Около трёх поросят, которых не придётся отдавать углежогам!

Аргумент про поросёнка был ударом в десятку — простым и понятным. Видел, как в его глазах мелькнул расчётливый огонёк. Мужик задумался.

— Конструкцию я понимаю, — закончил на выдохе. — Я всю неделю в шахте об этом думал, чертил на камнях. Поговорю с плотником Свеном, он поможет с рамой и маховиком. К кожевнику зайдём за новой кожей. Я всё продумал. Дайте мне три дня. Всего три дня, и у нас будет лучший горн во всём Каменном Пределе.

Говорил с жаром, чувствуя, как волна вдохновения поднимает меня над страхом, над этим пыльным полом, над всей здешней никчёмностью. Я уже не видел напряжённого лица Гуннара — только чертежи, что показала система, рычаги, вращающийся маховик и в конечном итоге идеальный горн.

Наконец закончил, тяжело дыша, и только тогда осознал, что в кузнице стоит звенящая тишина. Ждал крика, удара — чего угодно.

Старик тоже дышал тяжело, втягивая воздух через ноздри со свистящим звуком, как бык перед атакой. Грудь вздымалась и опадала — Кузнец не смотрел на меня, его взгляд блуждал по кузнице, словно тот видел её впервые: от дырявых мехов до аккуратных стопок металла в углу.

Затем, не говоря ни слова, развернулся, нашёл глазами свой старый табурет, подошёл и грузно опустился.

Сидел молча, уронив огромные руки на колени и уставившись в пол. Секунды тянулись, как расплавленный и вязкий металл. Десять. Двадцать. Тридцать. Я невольно скосил глаза на выход, готовясь рвануть, если его молчание взорвётся яростью и мужчина соберётся меня убить.

Наконец, старик медленно поднял голову и посмотрел на мне в глаза. Но это был не взгляд мастера на подмастерье. Это был пронзительный взгляд, как будто кузнец пытался заглянуть мне в самую душу, и понять, что за существо стоит перед ним. В его глазах не было гнева — было что-то другое, гораздо более глубокое.

— Ты… — голос прозвучал хрипло и непривычно тихо. — Откуда ты всего этого понабрался, паршивец? Отвечай.

— Я?.. — вырвалось почти беззвучно. Мозг лихорадочно заработал, перебирая варианты. Врать? Сказать правду? Оба варианта казались дорогой в никуда.

— ТЫ! — рявкнул кузнец, и от его голоса, казалось, вздрогнула наковальня.

Чёрт, ловушка захлопнулась. Попался в капкан, который сам же поставил, упиваясь собственной эйфорией и жаждой прогресса. Что теперь? Сказать, что придумал сам? Не поверит. Сказать, что подсмотрел? Где? Любой ответ из уст четырнадцатилетнего бестолкового Кая звучал бы как откровенная ложь.

— Я… — ком стоял не только в горле, но, казалось, сдавил лёгкие, мешая дышать.

— Ты ходил к этим бесам? К братьям-оборванцам⁈ — Гуннар внезапно вскочил, и табурет за ним с грохотом упал. Он навис надо мной, тенью заслонив свет. — Признавайся, щенок! Признавайся сам, или я тебе так башку откручу, что признаваться будет нечему!

Память Кая подсказала: Братья-оружейники… Рольф и Рагнар. Вспомнил их мастерскую — единственную, кроме нашей, кто делал оружие. Говорили, они работают на гарнизон Чёрного Замка — потомственные мастера, достаточно богатые, чтобы не размениваться на гвозди. Старик думает, я был у его главных конкурентов? Шпионил? Или просился на работу?

— Мастер, — сказал, стараясь говорить твёрдо, глядя прямо в глаза. — Я не был у них. Можете пойти и спросить. Зачем мне чужая кузница, если я учусь у вас?

Слова «учусь у вас» были откровенной лестью, но сейчас не до гордости. Мужчина тяжело дышал, лицо побагровело, было ясно: если бы сказал, что был у братьев, это ранило бы его гордыню сильнее любого оскорбления. Это означало бы, что он, Гуннар, — плохой мастер, от которого ученики бегают к конкурентам.

Мужчина немного остыл, но подозрение в глазах никуда не делось.

— Тогда откуда? — прорычал. — Откуда ты знаешь про такую конструкцию? В нашей дыре такие мехи только у этих выскочек и в замке у барона. Ты ни там, ни там не был. Значит, ты либо врёшь мне сейчас… — шаг, нависая надо мной, как скала. — Либо…

Замолчал, глаза сузились, словно в его затуманенном похмельем мозгу наконец сложилась страшная и невероятная картина.

— Либо ты, паршивец… — голос упал до зловещего шёпота. — Знаешь больше, чем я думал. Вот только откуда?

Ребят, 2500 лайков и дополнительная глава!