Системный Кузнец II

Глава 18

Лежал на мягкой койке в доме алхимика, парализованный слабостью — тело превратилось в непослушный механизм. Лихорадка билась внутри, заставляя мелко и безостановочно дрожать, в то время как изнутри рвался раздирающий кашель. И во всём этом я был лишь сторонним наблюдателем, запертым где-то глубоко в черепной коробке. Мыслей почти не было, сознание превратилось в мутный кисель. Слышал, как Ориан чем-то стучит в дальнем конце комнаты — методичный звук пестика, растирающего что-то в ступке.

Затем послышался булькающий звук наливаемой жидкости, не то в кружку, не то в склянку. Тишина, и после — неторопливые шаги в мою сторону, гулко топающие по полу. Машинально отметил, что пол был деревянным. Гладкие доски — такой роскоши в Оплоте ещё не видел, практически везде был либо грубый камень, либо утоптанная земля.

Тёмная фигура мужчины появилась в поле зрения, возвышаясь, как зловещий монумент. В руках держал нечто похожее на небольшую глиняную чашу без ручек — пиалу. Он смотрел на меня сверху вниз с тем же холодным любопытством, а на губах играла едва заметная улыбка человека, который полностью контролирует ситуацию и наслаждается этим.

Или мне это только казалось? Тени в комнате вокруг него будто сгустились, находясь в постоянном движении, то расширяясь, то вновь собираясь в одно пульсирующее облако, центром которого был мужик. Вся картинка перед глазами плыла, искажалась, будто смотрел на мир через толстое стекло, по которому стекают струи воды.

— Ну вот, щенок, — голос Ориана был почти ласковым. — Сейчас ты выпьешь этот отвар, и тебе станет легче. Лихорадка пройдёт.

Медленно склонялся, поднося к моим губам пиалу. Тёмные руки с глубокими трещинами на коже расплывались перед глазами, то двоились, то вовсе пропадали на несколько секунд. Оставалась лишь одна пиала, плывущая в мутном мареве, приближаясь всё ближе и ближе.

Её прохладная глиняная грань коснулась горящих губ, и я тут ощутил резкий вкус — горечь, смешанная с мятным холодком. Аромат ударил в нос, а затем — прямо в мозг, как внезапный порыв ветра, сдувающий туман и тьму.

И в тот же миг реальность треснула.

Внутренний взор, до этого затянутый пеленой бреда, залил ослепительно яркий свет. Ощущение дрожащего тела исчезло, я больше не лежал на койке, а проваливался в сладкую бездну небытия, наполненную покоем.

А затем оказался там.

На просторах бескрайней, залитой солнцем зелёной лужайки. Мягкая трава щекотала босые ноги. Я был очень маленьким, а рядом, опустившись на колени, сидела женщина. Она смеялась, глядя куда-то вперёд, и смех был похож на перезвон колокольчиков. Видел её глаза — голубые, сияющие безоблачным счастьем. Она смеялась так широко и искренне, что в какой-то момент, смутившись, прикрыла рот ладонью.

Мама.

Сердце сжалось от этого простого знания. Это была она.

А там, куда женщина смотрела, был мужчина — высокий и с гордой, длинной шеей. Он был молод и полон дикой энергии, выделывал какие-то невероятные акробатические трюки — подпрыгивал, делал сальто, кувыркался в воздухе, и после каждого движения замирал, глядел на меня и корчил нелепую рожу. Этот вид совершенно не вязался с его мужественным лицом — тот веселился как ребёнок, и почувствовал, как волна его радости захлёстывает и меня. Я тоже смеялся, забыв обо всём на свете. Смеялся, глядя на него — на отца.

Затем мужчина остановился и перестал кривляться. Лицо стало серьёзным, но не строгим, а наполненным какой-то глубокой нежностью.

Почувствовал, как женщина — мама — берёт меня на руки, и её тепло окутало с головой. Уткнулся носом ей в плечо, вдыхая родной запах — смесь полевых цветов, молока и солнечного света. Мужчина приближался, его шаги бесшумны на мягкой траве. Крупное лицо с острым носом и внимательными глазами оказалось рядом.

— Я чувствую, он будет воином, Лира, — сказал отец, обращаясь к матери. Голос уверенный, полный гордости и незыблемой силы. — Он станет великим охотником — попомни мои слова.

Я не вполне понимал, о чём тот говорит, но интонация и взгляд, в котором отцовская любовь смешивалась с абсолютной уверенностью, вселяли в невероятный трепет. Уже не смеялся, а во все глаза смотрел на этого могучего воина, который только что вёл себя, будто был моим личным шутом, и это доставляло ему искреннее удовольствие.

Затем мужчина поднёс тёплую ладонь к моей голове и ласково взъерошил волосы.

И тут всё изменилось.

Послышался ритмичный стук металла о металл — сперва тихий, тот нарастал, становясь всё громче и настойчивее, пока не превратился в бьющую по вискам дробь. Идиллия начала трескаться — женщина и мужчина встревоженно оглянулись в поисках источника чужеродного звука. Я тоже стал глядеть во все глаза и увидел…

Там, чуть дальше на поляне, у самой кромки хвойного леса, стоял другой мужчина. Огромный, он возвышался над наковальней (я не знал тогда, что это, но теперь знаю). Громила бил тяжёлым молотом по клинку, который держал в руке, и был мокрым от пота и чёрным от сажи. Хмурый мужик направил взгляд в нашу сторону, а в глазах мелькнуло неприкрытое омерзения или… что-то другое. Сейчас, кажется, я могу определить это чувство — то была зависть.

А мужчиной был Гуннар, только моложе и сильнее, чем сейчас.

«Сейчас?» — мысль, пронзила пелену сна. — «То есть, это всё не по-настоящему».

Как только подумал об этом, идиллия рухнула. Увидел дым, поднимающийся где-то за рядами вековых деревьев — тот стремительно нарастал, превращаясь в клубящуюся стену. И вот уже деревья на моих глазах начали полыхать — весь лес объят огнём, и из рвущегося ада, с дикими воплями и безумными от ужаса глазами, стали выбегать звери. Животные неслись прямо на нас, сметая всё на своём пути. Они снесли Гуннара и его наковальню почти сразу, погребя под лавиной копыт и тел.

Там были вепри с горящей щетиной, волки с красными от отражённого пламени глазами, лоси, медведи — вся лесная живность неслась на нас.

Мне стало невыносимо страшно, я закричал и заплакал, вцепившись в маму.

И тогда отец посмотрел на меня — во взгляде не было страха, только бесконечная печаль и любовь. Мужчина смотрел так, будто прощался навсегда, затем вновь медленно поднял руку, собираясь коснуться моего лица. Я, захлёбываясь слезами, потянулся к нему своей маленькой, детской ручонкой…

И в тот миг, когда наши пальцы почти соприкоснулись, всё рассыпалось в безжизненный пепел.

Я очнулся.

Не в тёплой койке, а стоя посреди двора, под холодным дождём — рука вытянута вперёд и почти касалась чёрного Обелиска. Рунный камень был мокрым от влаги, тусклым и абсолютно неживым. Ни одна руна на нём не светилась. Моя рука мелко дрожала.

Я не понимал, как здесь оказался. Это прошлое? Повторение того унизительного дня? Или настоящее? Нахмурился, щурясь от ледяных капель, что стекали по лицу и затекали в глаза.

— Давай, — услышал вкрадчивый рокот где-то справа от уха.— Камень готов вершить твою судьбу. Коснись его. Мы вновь увидим, есть ли у тебя дар, щенок, или ты так и остался пустышкой. Ну же?

Дыхание сбилось, стало частым и поверхностным, словно боялся сделать хоть один глубокий вдох. Непреодолимое желание коснуться камня и узнать судьбу было невыносимым. Но что-то внутри, на самом дне сознания сопротивлялось. Страх, что камень вновь покажет пустоту, не хотел, чтобы унижение и боль повторились.

И тут меня пронзило. Чёрт возьми!

Я — не Кай!

Мысль как удар молнии. Я — не тот напуганный мальчик, чья судьба зависит от куска камня.

Я — не Кай!

Кто я? Я Дима — пожарный, спасатель, что попал сюда не по своей воле. Моя судьба была решена там, под горящими балками. Всё остальное — не моё.

Я — Дмитрий.

Повторять имя про себя, как заклинание против наваждения. На каждые возникшие чувство страха и желание коснуться камня и на каждую мысль о никчёмности отвечал одним: я — Дима.

Дыхание стало выравниваться, становиться глубже. Паника, сжимавшая грудь, отступила, сменившись трезвым анализом.

Меня проверяют, вновь подвели к камню. Но зачем? Почему? Я оказался в доме алхимика не случайно — лихорадка была не просто так. Этот сон, это видение… Что от меня хотят⁈

«Дыши, Дима. Дыши. Возьми контроль,» — приказал себе.

Сосредоточился, нащупывая внутри уголёк «внутреннего горна», ощущая Ци. Она была слабой, но была. Позволил энергии разлиться по телу, и волна тепла начала орошать продрогшие мышцы, согревая и одновременно сжигая остатки чужого страха.

Резко обернулся.

Ориан стоял под проливным дождём, но не был спокоен. Мужчина глядел на меня во все глаза, и практически не моргал. Смуглое лицо напряжено, в чёрных провалах глаз плескалась одержимость, да мужик и сам выглядел так, будто находился в лихорадочном припадке.

— Зачем я здесь⁈ — выкрикнул, и голос удивил меня самого.

Алхимик вздрогнул, словно от удара током, маска спокойствия треснула, и на лице отразилось изумление.

— Болотные духи, щегол, просто коснись камня, — низко пророкотал мужчина, вновь обретая зловещее спокойствие. Мужик шагнул ближе, и чёрные глаза впились в мои. — Коснись, если хочешь стать великим охотником, как твой отец. Или сгнить в безвестности, как твой пьяница-кузнец. Что ты выбираешь? Славу или забвение?

— Зачем я здесь⁈ Почему сейчас⁈ — не унимался я. Голос окреп, в нём звенела сталь.

Вопросы явно начали раздражать Ориана — тот замер, глядя на меня несколько секунд. Капли дождя стекали по смуглому лицу, похожему на восковую маску.

— Люди видят, — наконец произнёс алхимик, чеканя каждое слово. — Слухи ползут по деревне. Нельзя скрывать Дар, если он есть — это может плохо кончиться, щенок. Без наставника талант сожрёт изнутри. Ты умрёшь в агонии, не справившись с собственной силой. Но чтобы это выяснить и дать тебе путь — нужно, чтобы Камень сказал своё слово. Коснись его. И если это правда — если в тебе есть хоть искра, сильнейшие люди Предела готовы будут стать твоими покровителями. Разве не об этом ты мечтал всю свою жалкую жизнь⁈

Слова были как яд, проникающий в душу. Убедительные и соблазнительные, падали в испуганное мальчишеское сердце, которое всё ещё билось где-то внутри меня. Сильнейшие люди… Покровители…

Но перед глазами встала другая картина — не слава и не сила, а образ Гуннара и его слова: «… лично тебе голову откручу, если он помрёт». Я увидел пропахшую потом и углём кузницу, и внезапно место показалось не тюрьмой, а единственным настоящим домом. Тёплое чувство заполнило сознание.

— У меня уже есть наставник, —сказал так уверенно, что сам себе удивился. — Мой мастер.

Посмотрел на мужика спокойными глазами, стараясь вбить простую мысль, проверяя, доходит ли до него.

— Я не хочу быть охотником. Ясно вам? — сделал паузу, давая словам впитаться— Хочу быть кузнецом.

Мужчина смотрел на меня как на сумасшедшего, чья логика была ему недоступна. Отказаться от шанса на величие ради грязи и грохота кузницы? В его картине мира это было немыслимо.

— То есть, — угрожающе тихо спросил алхимик, — Ты отказываешься пройти ритуал?

— Уже проходил, — ответил спокойно, не отрывая от Ориана глаз. — И Камень сказал своё слово. Я — пустой.

— Это наведёт на тебя ещё больше подозрений, — прошипел мужчина, и его ярость обнажилась. — Тебя так просто не отпустят. Берегись, ублюдок.

На мгновение показалось, что черты мужика исказились, стали змеиными.

— Это вы со мной сделали? — спросил прямо в лоб. Холодный дождь и внутренний жар смешались в странное спокойствие. — Эта лихорадка была не случайна, да? Всё это — чтобы я попал к вам в руки?

Ориан замер, явно не ожидая прямого удара. Маска спала, и в чёрных глазах мелькнула растерянность.

— Что за бред ты несёшь, щенок? — быстро овладел собой, голос вновь заледенел. Алхимик склонился ниже, и я почувствовал запах трав и вони изо рта. — Ты хоть понимаешь, в чём ты меня обвиняешь?

Мужчина говорил тихо, но каждое слово наполнено угрозой.

— Если ты не заткнёшься прямо сейчас, никакой пьяница-кузнец тебе не поможет. Я тебя не просто «уничтожу» — сварю отвар, от которого твои кости станут мягкими, как воск. Смешаю порошок, который заставит сердце биться, пока не взорвётся. И все будут думать, что ты умер от той же самой лихорадки. Никто. Ничего. Не поймёт.

Мужик говорил буднично и спокойно, будто рассказывал о том, как провёл день. Затем замолчал, ожидая, как страх сломает моё упрямство.

Я замолчал. Адреналин отступил, сменившись ледяным расчётом. Дальше идти нельзя — похоже перегнул палку. Сейчас я был слаб, одинок, и стоял лицом к лицу с монстром, который только что в деталях описал, как меня убьёт. Последствия могли быть катастрофическими и очень скорыми.

— Одно знаю точно, — продолжил мужик. — Ты каким-то образом вернул себе контроль над волей. Обычный мальчишка, охваченный таким жаром, так просто этого бы не сделал.

В его чёрных глазах появился огонёк исследователя, наткнувшегося на уникальный феномен. Ориан отступил на шаг.

— Теперь можешь идти.

В голосе прозвучало разочарование — эксперимент провалился. Ориан не получил того, чего хотел, и видно, как в голове мужчины уже прокручиваются варианты, как объяснить эту неудачу тем, кто ждал другого результата.

Я мог бы просто уйти. Это был бы самый разумный поступок. Но меня душила смертельная усталость — не от лихорадки, а от лжи, от необходимости прятаться и изворачиваться. Слова Ориана о том, что меня «так просто не отпустят», прозвучали как приговор к пожизненному заключению в клетке подозрений. Не хотел жить именно так. Вместе с этим, возвращение контроля над Ци принесло не только силу, но и безрассудную уверенность. Чувство человека, которому нечего терять, и от этого тот становится опасным.

Бросил взгляд на безмолвный, омываемый ливнем Обелиск.

И тогда, повинуясь отчаянному желанию свободы, решил разорвать паутину лжи. Пусть будет что будет. Пусть камень покажет пустоту, и от меня отстанут. Или пусть покажет силу, и я встречу эту новую проблему лицом к лицу. Любая определённость была лучше постоянного бегства. Я спокойно сделал к шаг к камню и просто положил ладонь на мокрую поверхность, требуя ответа.

Мужчина застыл. Его глаза, до этого полные злобы, расширились от шока. Ориан бросал взгляд то на мою руку, то на лицо, не в силах поверить в происходящее.

Я тоже стоял и ждал, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди, не зная, что покажет Камень. Возможно, снова пустоту, но просто хотелось, чтобы от меня отстали. Чтобы этот фарс закончился раз и навсегда, здесь и сейчас, по моей воле.

Как только ладонь коснулась камня, ощутил его — обелиск был не просто холодным и мокрым, но живым. Под рукой прошла глубокая вибрация, словно прикоснулся к груди спящего гиганта. Чувствовал, как камень пульсирует изнутри, и пульсация наполнялась колоссальной энергией — это была Ци, но другая — не горячая и яростная, как у огня, а глубокая, как океан. Она была в сотни раз мощнее, чем та, что полыхала в домнице. Она и откликалась на прикосновение.

Ориан вперился в камень взглядом, полным такого напряжения, будто от воли этого монолита зависела судьба всего мира. Мужчина ждал вспышки, свечения, любого знака, но камень, несмотря на то, что под ладонью он отчётливо гудел и пульсировал, внешне оставался безмолвным. Ни одна из глубоких рун, выбитых на поверхности, не зажглась. Обелиск молчал, хотя энергия внутри него билась с мощью ядерного реактора, готового пойти вразнос.

Показалось, что алхимик тоже это чувствует — видел, как расширяются его зрачки и напряглась челюсть. И то, что камень молчал, явно шло вразрез с тем, что подсказывали ему его чувства. Глаза мужчины наполнились смесью дикого раздражения и растерянности.

— Да чтоб тебя! — выругался мужик сквозь зубы, обращаясь то ли ко мне, то ли к камню, то ли к кому-то из духов.

Я вздрогнул от его выкрика и инстинктивно дёрнулся, чтобы убрать руку.

— Нет! Стой! — резко оборвал Ориан. — Ещё не всё.

Алхимик шагнул ближе, и я увидел, как дрожат его руки.

— Жди, пока Камень выполнит работу, щенок, — мужик дышал глубоко и часто, почти хрипел, а его чёрные глаза выглядели безумными. В них горел огонь фанатика, столкнувшегося с невозможным. — Он не может молчать. Не сейчас. Не с тобой.

Одержимость алхимика пугала больше, чем угрозы. Я вновь посмотрел на свою ладонь, лежащую на камне, теперь и сам с тревогой рассматривал каждую выбитую на нём руну, словно опасаясь, что в следующий момент любая из них может вспыхнуть внутренним светом, вынося приговор, от которого пытался убежать.