Системный Кузнец II

Глава 17

Сознание возвращалось нехотя, пробиваясь сквозь вязкую пелену, которая давила на грудь и мешала дышать. Первым ощущением была дрожь, пробирающая до костей, словно пролежал всю ночь в ледяной реке. Следом пришла ломота, тупая боль в каждой мышце.

С трудом разлепил веки — в лачуге стоял серый полумрак. Сквозь мутную плёнку бычьего пузыря пробивались первые крохи света — солнце только начинало подъём.

Зубы выбивали мелкую дробь, стуча друг о друга до боли в челюстях. Но это был странный холод, вместе с ним по всему телу разливался жар. Кожа горела огнём, в то время как меня сотрясал ледяной озноб, стало ясно сразу — сильнейшая лихорадка.

Стоило только об этом подумать, как из лёгких вырвался кашель — он рвал грудь изнутри, заставляя сгибаться пополам, и каждый толчок отдавался жаром в рёбрах и спине. Я кашлял и не мог остановиться, чувствуя, как внутри всё разрывается на части. Пять минут? Десять? Потерял счёт времени, задыхаясь и отплёвываясь горькой слюной на земляной пол.

«Что происходит? — пронеслось в голове, когда приступ отпустил. — Я что, простудился? Подхватил какой-то местный вирус?»

Приложил дрожащую ладонь ко лбу — кожа была сухой и горячей. Без всякого градусника понятно — температура запредельная. Вот же чёрт, не может быть — я же теперь практик. Огненная Ци согревала меня в ледяных штольнях шахты, должна была защитить от любого холода. Не верю, что мог так глупо простыть. Или мог?

В горле пересохло до скрипа. Провёл языком по губам и почувствовал на них потрескавшуюся корку — жажда была почти такой же сильной, как боль.

Собрав волю, упёрся руками в холодный пол и заставил себя сесть. Ну конечно, грёбаный пол. За всей этой суетой так и не решил ни одну бытовую проблему. Ношусь по всей деревне как угорелый, а сплю по-прежнему на соломенной подстилке.

За окном что-то шаркнуло. Я резко повернул голову, всматриваясь во тьму сквозь мутный пузырь, но ничего не увидел. Звук пропал, растворившись в тишине. И тут же заорал соседский петух — кукареканье было не просто громким, а оглушительным, показалось, что на звук сбегутся все падальщики в округе, если птица не заткнётся.

Его крик отдавался звоном в ушах, а голова пульсировала болью в висках и затылке. Я схватился за неё обеими руками, зажмурился, пытаясь перетерпеть. Это было похоже на удары молота, только изнутри.

— Система? — прохрипел пересохшими губами, обращаясь к безмолвному спутнику. — Есть какая-то диагностика физического состояния?

Ответа не было. Синие окна не появились.

«Может, это как-то связано с тренировками? — стиснул зубы, пытаясь перекричать боль в голове. — С „Путём Тлеющего Угля“? Какие-то последствия?»

Требовал ответа, но слышал лишь тишину в ушах и безжалостный крик петуха снаружи. Я остался один на один с огнём, пожиравшим изнутри, и с вышедшим из-под контроля телом.

Вот же чёрт, как не вовремя. Именно сейчас, когда забрезжил свет, и Гуннар из тирана превратился в подобие партнёра, а чертёж новых мехов уже обрёл плоть в головах мастеров. Почему всегда так?

Осёкся, мысленно выругав себя. Жалость к себе, интонация обиженного подростка… это не моё. Так, завязывать — жалобы не снизят температуру и не починят тело. Есть проблема — нужно найти решение.

Аптек здесь нет. Врачей, в моём понимании этого слова, тоже. Значит, рассчитывать можно только на себя.

Медленно, превозмогая ломоту в суставах, начал подниматься на ноги. В глазах тут же потемнело, пол качнулся, и комната закружилась в хороводе. Пришлось выбросить руку вперёд и опереться о хлипкую стену лачуги, чтобы не рухнуть обратно. Несколько секунд стоял, глубоко дыша и ожидая, пока мир перестанет вращаться.

Глаза уже привыкли к полумраку, да и света становилось всё больше. Каждый новый луч бил по глазам, отзываясь болью в висках. Я инстинктивно зажмурился. Светобоязнь, ломота в теле, сильный жар, перемежающийся с ознобом… Симптомы знакомы, но слишком усилены. Температура, по ощущениям — под тридцать девять, если не выше. Это уже не шутки — для ослабленного организма такое состояние могло легко закончиться воспалением лёгких.

Есть не хотелось от слова «совсем». Инстинкты выживания отключились, переключившись в аварийный режим — все силы организма брошены на борьбу с заразой. Хотелось только одного: рухнуть обратно на соломенную подстилку, укрыться драной мешковиной и лежать, провалившись в забытьё. Чтобы кто-то принёс горячего отвара, укрыл потеплее. Но я здесь один, позаботиться было некому.

«Пить,» — пронеслось в голове сквозь туман лихорадки. — «Обезвоживание. Нужно пить как можно больше».

Бросил взгляд на пустое ведро. Одна только мысль о том, что придётся в таком состоянии тащиться в гору к общественному колодцу, вызывала отвращение.

«Ладно, Дима, соберись,» — приказал себе жёстко. — «Действовать, а не ныть.».

Подошёл к ведру, подцепил дрожащими пальцами и, пошатываясь, вышел на улицу. Холодный утренний воздух ударил по лицу, но я почти не почувствовал разницы. Тот же пронизывающий ветер, что и в дырявой лачуге, по которой постоянно гуляют сквозняки.

В соседних халупах тоже начиналось движение — из глиняных труб потянулись тонкие струйки дыма — кто-то разводил очаг. Скрипнула дверь, и на улицу, так же, как и я, с вёдрами в руках вышла сгорбленная женщина с хмурым лицом

Поплёлся вверх по разбитой дороге. Ночью подморозило, и на лужах образовалась тонкая корочка льда. Каждый шаг отдавался болью в голове.

Через десять минут добрался до вершины холма, к колодцу. Там уже собралась небольшая очередь — несколько женщин в бесцветных платьях и платках, похожих на монашеские рясы. Они переговаривались вполголоса, и слова доносились до меня как неразборчивый гул.

Молча поставил ведро на землю и встал в конец очереди, стараясь не смотреть по сторонам. Каждое движение глаз вызывало приступ тошноты и боли в висках. Тело продолжала бить дрожь.

Я попытался сосредоточиться, нащупать внутренний горн, но там была пустота — словно что-то отрезало от источника силы, или вся энергия уходила на борьбу с болезнью.

«Что со мной происходит?» — мысль билась в голове и, признаться, пугала. Если это не просто лихорадка, а воспаление лёгких — мне точно конец. Без нормального лечения и антибиотиков… Уверен, здесь умирали от обычной простуды.

Тревожные мысли заполняли сознание. Пытался взять себя в руки, твердил, что ничего страшного не происходит, что нужно перетерпеть, но иррациональный страх расползался по телу как червоточина, сжимая грудь тисками. Дыхание стало частым и поверхностным, похожее на паническую атаку — читал о них, но никогда не испытывал. Сердце заколотилось, впрыскивая в кровь адреналин, от которого жар вспыхнул с новой силой.

Сухой кашель вновь вырвался из груди, разрывая тишину утра. Тут же словил несколько подозрительных взглядов — женщины у колодца прекратили шёпот и посмотрели на меня. В глазах не было сочувствия, только опасение. «Заразный». Одна из них что-то быстро прошептала другой на ухо, и они синхронно отвернулись, а та, что стояла ближе, даже прикрыла рот и нос краем платка.

Когда подошла моя очередь, не глядя на них, взял ведро, подошёл к колодцу, цепляя окоченевшими пальцами ручку на крюк цепи. С грохотом сбросил деревянную бадью вниз — звук удара о воду показался оглушительным. Преодолевая слабость и дрожь в руках, вращал ворот — полное ведро воды поднималось мучительно медленно. Руки дрожали и мёрзли, а внутренний жар лишь вытягивал из них последние остатки тепла. Ничего не грело.

Схватив ношу, как позволяли силы, почти бегом двинулся к лачуге, подальше от осуждающих взглядов.

Проходя мимо кузни, затормозил. Сквозь щель под дверью пробивался оранжевый свет. Сперва даже не сообразил, что Гуннар встал так рано и сам растопил горн.

Пронзил укол вины, ведь это — моя обязанность. Я встал как вкопанный посреди улицы, игнорируя проходящих мимо людей и носящихся под ногами кур. Ветер шумел в кронах вековых сосен, что виднелись за частоколом.

Было ужасно не только физически, но и морально. Вчерашняя эйфория от успеха с кузнецом рассыпалась в прах.

«Нужно зайти и сказать обо всём Гуннару,» — пронеслась в голове неприятная мысль. Признаться в слабости человеку, который только-только начал видеть в тебе силу. Но больше было не к кому — к тому же, нужно объяснить, почему не выполнил свою работу.

Подошёл к двери, всё ещё держа в руке тяжёлое ведро, тонкая ручка которого впивалась в онемевшие пальцы. Потянул скрипучую дверь и вошёл в облако тепла, дыма и запаха металла.

Старик стоял спиной у склада и с лязгом разбирал металлолом, отбирая сырьё для будущей работы. Услышав скрип двери, мужчина обернулся. Увидев меня с ведром в руке, смерил тяжёлым взглядом, в котором читалась смесь укоризны и разочарования.

— Опоздал, — сказал кузнец наконец, холодно констатируя факт.

Я привычно сглотнул, но слюны во рту не было. Горло ощущалось как раскалённый горн — всё горело и драло болью.

— Мастер, простите… — пробормотал, и голос на последнем слоге просто исчез.

Старик нахмурился, густые брови сошлись на переносице. Медленно подошёл, держа в огромной ручище ржавый обломок какой-то шестерни. Не отрываясь, смотрел на меня, и в глазах не было гнева — только внимание.

Его огромная рука, покрытая шрамами и сажей, потянулась к моему лицу. Мужчина довольно грубо, но без злобы, схватил за подбородок тёплыми пальцами, повертел мою голову из стороны в сторону, заглядывая в глаза, затем резко отпустил.

В этот момент я наконец поставил ведро на пол. Руки больше не держали, бадья с глухим стуком ударилась о землю, выплеснув немного ледяной воды мне на ноги.

— Захворал что-ль? — спросил мужик резко.

Лишь молча кивнул в ответ, понимая, что ещё пара слов, и голос окончательно охрипнет.

Гуннар тяжело выдохнул, и в глазах старика мелькнула едва заметная тревога.

Повернул свою лохматую голову, глядя в сторону тлеющего горна, о чём-то думая. Затем тихо пробормотал:

— Не вовремя.

— Да… Простите… — всё-таки вырвалось у меня. Голоса уже не было — только шёпот и хрип.

— Я табурет новый принёс из дома, — Гуннар кивнул на крепкую табуретку, что стояла у стены. — Садись.

Еле волоча ноги, подошёл к табурету и тяжело опустился. Простое действие принесло облегчение, мышцы, словно обмякли. В кузне было уютнее, чем в моей холодной и мрачной норе — здесь было тепло. Вид знакомых инструментов на стенах, дыхание огня в горне и запах металла согревали не столько тело, сколько душу, давая ощущение дома.

Мужик стоял молча, глядя на меня, и о чём-то напряжённо размышлял. Его лицо, обычно выражавшее гнев или пьяное безразличие, теперь было хмурым и сосредоточенным. Было ясно, что болезнь стала для него обузой, нарушившей планы по модернизации кузницы. И от осознания, что я снова превратился из партнёра в проблему, стало не по себе.

Кузнец повернул голову, ещё раз внимательно оглядел меня с ног до головы.

— Бледный как поганка, — проворчал Гуннар. — Глаза красные. Как бы не откинулся ты, щенок.

Верзила произнёс это жёстко, но в словах промелькнуло и что-то другое — отеческая забота. А может, просто хотелось, чтобы рядом был кто-то, кто мог бы помочь, если вдруг станет совсем худо, и я выдавал желаемое за действительное.

Думал обо всём этом, но не мог произнести ни слова. Да и что тут, собственно, скажешь?

Старик тяжело вздохнул, с грохотом положил на наковальню обломок шестерни.

— Ох-хо-хо… Все планы коту под хвост, — вырвалось у него с досадой. Кузнец потёр переносицу. — Ладно, чего ныть, лучше все равно не станет… К Ориану тебе надо.

При упоминании имени меня передёрнуло.

— Поговорю с этим прохвостом, — продолжил Гуннар. — Авось чем и поможет. Эти алхимики, они ж с духами водятся — что они там вытворяют, одним духам и известно. Быстро на ноги поставит — глядишь, к обеду уже работать сможешь. Я сам свидетелем был, как этот мужик людей с того света вытаскивал прям на глазах. Вот помирает человек от горячки — а вот уже через час идёт и курам головы рубит. — Старик хмыкнул, то ли восхищаясь, то ли презирая. — Пошли.

Махнул своей огромной лапой в сторону двери — резко, не терпя возражений.

Алхимик Ориан.

От одного имени жар сменился ледяным холодом. Первобытный страх мальчишки перед этим человеком нахлынул с новой силой. В памяти всплыл образ: бездонные глаза, в которых не было ничего, кроме холодного презрения.

Но Гуннар уже решил — кузнец подошёл вплотную, тень накрыла целиком. Массивная ладонь опустилась на плечо, и он грубо и без церемоний рванул меня вверх.

— Не раскисай, размазня! Пошли, говорят тебе! — прорычал мужчина и, не дожидаясь ответа, поволок к выходу из кузни.

Хватка как железные клещи. Ноги подкашивались, и я почти висел на его руке.

— Мастер… — вырвалось почти беззвучно.

Гуннар замер, не оборачиваясь. Я бросил взгляд на ведро с водой, которое принёс.

— Можно попью сперва?

Мужик напрягся, секунду помолчал, затем недовольно хрюкнул, и хватка слегка ослабла.

— Давай уже, — бросил через плечо.

Высвободился и рухнул на колени рядом с ведром. Наклонился и, зачерпывая воду ладонями, начал жадно пить. Ледяная вода обожгла потрескавшиеся губы и горло, но это была приятная боль — она гасила внутренний пожар, растекаясь по пищеводу прохладой. Я пил и не мог напиться, чувствуя, как сознание проясняется, а туман в голове расступается. Понимал, что ледяная вода в таком состоянии может сделать только хуже, но жажда была мучительной

Гуннар ждал у двери, всем видом излучая нетерпение. Постукивал носком тяжёлого сапога по земляному полу и скрестил на груди массивные руки.

Казалось, прошла вечность, прежде чем насытился до отказа, почти захлёбываясь. Ополоснул лицо, пытаясь унять жар, который забился под кожу. Затем опустил руки на холодную землю и секунд десять просто дышал, пытаясь удержать ускользающее сознание.

Кузнец за спиной сделал несколько тяжёлых шагов в мою сторону.

— Ну давай, пошли уже, щегол. Совсем тебе худо, — пророкотал его бас.

Ещё несколько шагов, и тёплые руки подхватили меня под мышки, рывком ставя на ноги. Мир закружился каруселью, голова завертелась так сильно, что вцепился в кожаный фартук старика, уверенный, что потеряю сознание.

Дальнейший путь был как в бреду — Гуннар почти тащил меня, обхватив ручищей за плечи, и вёл вверх по склону. Я глядел перед собой на разбитую дорогу главной деревенской улицы, но не видел её. Все звуки: скрип телеги, лай собаки, чей-то окрик — доносились откуда-то издалека, как из другого мира.

Перед глазами вспыхивали и исчезали картинки, обрывки чужих и своих жизней. Детский смех на даче, крик женщины в горящем здании, тихий плач мальчика в пустой лачуге после смерти матери. Я не понимал, кто издаёт эти звуки. Там были воспоминания меня — взрослого мужчины, который прожил целую жизнь. И тут же — образы совсем неведомых людей, лица которых никогда не видел. Даже показалось, что видел силуэты каких-то нечеловеческих существ.

«Бред… Галлюцинации,» — успел отметить, прежде чем растворился в лихорадочном тумане.

Следующее, что услышал — резкий стук металла о дерево. Настойчивый и очень громкий. Затем — скрип тяжёлой двери. Голоса говоривших были где-то совсем далеко, как будто доносились со дна колодца. А потом я открыл глаза, уже лёжа на чём-то мягком.

В комнате было светло. Золотистый свет от нескольких масляных ламп смешивался с серым дневным светом, пробивающимся сквозь маленькие окна. Пахло сушёными травами — горьковатый аромат, похожий на те отвары, что мама давала в детстве от простуды.

Мама…

Чья мама? Кая, потерянная в этом жестоком мире? Или моя, оставшаяся в другом, сгоревшем дотла? Всё смешалось. В этот момент потерялась связь с тем, кто я есть на самом деле. Был ли Димой, попавшим в чужое тело, или Каем, которому снился странный сон о другой жизни?

И тут появилось лицо — смуглое, с широкими скулами и приплюснутым носом, как у старого боксёра. А глаза пугали до чертиков — в них, казалось, не было зрачков, только два чёрных провала, затягивающих в себя весь свет.

Конечно, это Ориан. Просто видел его словно впервые… Я ведь и видел его впервые — не Кай, а я — Дима.

— Мама… мама… — вырвалось у меня шёпотом, словами, которыми не мог управлять. Говорило не моё сознание, а бессознательное напуганного до смерти Кая, а я был наблюдателем, запертым в теле.

— Ну, чего это с ним, Ориан⁈ — послышался знакомый бас Гуннара. Вцепился в это имя, как утопающий за спасательный круг. Это Гуннар, я в деревне, я в кузнице… Нет, не в кузнице. Цеплялся за обрывки реальности, чтобы окончательно не раствориться в забытьи. — Помочь сможешь? Что-то он совсем плох.

Ориан не ответил, продолжая глядеть мне в глаза. Показалось, что мужчина видит не просто лихорадку и бред, но видит саму суть — трещину в душе. И за этой трещиной алхимик увидел меня — чужака, занявшего это тело.

Было заметно, как уголок губ мужчины дрогнул, складываясь в коварную улыбку.

А может, это просто бред, так же, как и всё остальное. Может быть, я просто сплю — сейчас проснусь в своей квартире на Щелковской, за окном будет шуметь город, и всё это окажется кошмаром. В голове бились глупые мысли.

Ориан медленно выдохнул.

— Да. Помогу, кузнец, — сказал ровным голосом.

— Какова плата? — с недоверием спросил Гуннар.

— Сочтёмся, кузнец. Сочтёмся, — как змея, прошипел алхимик.

И в этот момент воспалённый мозг не выдержал — образ змеи материализовался. Голова человека на моих глазах начала вытягиваться, искажаться, покрываться чешуёй. Лицо Ориана превратилось в голову огромной анаконды, и из пасти, щёлкнув, высунулся длинный раздвоенный язык. Он тянулся, извиваясь в воздухе — кошмарный сон стал явью.

Я забился на койке, пытаясь отползти, уйти от этой страшной картины.

— Нет! Нет! Нет! — кричал, но из горла вырывался лишь сдавленный сип. — Убери!

— Тихо, тихо… — голос Ориана был спокойным. Мужчина, который снова превратился в человека, держал сухую ладонь у меня на лбу. — Это просто лихорадка. Сейчас дам тебе отвар, щенок, и всё пройдёт.

Алхимик, не убирая руки, обернулся куда-то в сторону. Гуннара не видел, но знал, что тот ещё в комнате — тяжёлое дыхание старика было слышно даже сквозь гул в ушах.

— Оставь нас. Зайдёшь за ним вечером, — сказал Ориан строго. — Как только солнце скроется за Драконьими Зубами, твой подмастерье встанет на ноги. Даю тебе слово.

Мужчина говорил с такой уверенностью, будто речь шла не о болезни, а о починке сломанного инструмента.

— Ладно, — с глухой досадой проворчал Гуннар где-то в другом конце комнаты. Было слышно, как старик переминается с ноги на ногу, явно не желая оставлять меня здесь. — Но если помрёт, лично тебе голову откручу, гниль ты болотная.

— Не сомневаюсь, кузнец. Нисколько не сомневаюсь, — с наслаждением проговорил алхимик, смакуя каждый слог.

Затем послышался тяжёлый топот сапог. Скрипнула дверь, впуская холодный уличный воздух, и тут же захлопнулась. Я остался наедине с этим страшным человеком, в его логове, полном странных запахов и теней, что жили своей жизнью. Один на один, практически не в силах двигаться и говорить. Запертый в клетке из больного тела, под пристальным взглядом чёрных и бездонных глаз.