Сильные не убивают, книга 2

Эпилог Часть 2. Андрей. С видом на огни

В вертолете в основном молчим. И шумно, и неохота мне ни о чем говорить с Хоботом. Хочется заниматься самоедством.

Но это — путь в никуда, и потому я командую сам себе «Отставить уныние, курсант Усольцев!», призываю вместо уныния злость и перестаю пялиться в одну точку.

Встречаю цепкий, оценивающий взгляд вахмистра… да какой он, нахрен, вахмистр? А впрочем, может быть, и настоящий. Неважно.

— Не грусти! — тоже орет мне Хобот и подмигивает. — Жизнь только начинается. Найдешь себе еще подругу.

Стягиваю наушники:

— Проехали про подругу! Чего мне вообще ждать… теперь?

Пожилой вахмистр правильно понимает вопрос.

— А сам не догадываешься, куда тебя с таким даром захотят приспособить⁈

Э…

— Людей спасать? — в голову, конечно, приходит «воскрешение» Соль. — В смысле, разумных…

Хоботов усмехается:

— Управление временем — редкий дар, Андрей! Очень редкий. А время… Время ведь — это жизнь! Буквально.

— Ну и?..

Он наклоняется, чтобы орать негромко:

— Во власти, — каркает Хоботов, — много стариков. У них все есть… только вот смерть уже рядом. Твой дар для этих людей… не спасение! Но хотя бы отсрочка. Ты для них бесценен!

Молчу, пораженный.

Не то, что я себе представлял, надевая мундир опричника. Совсем не то.

Вспоминается лаборатория, из которой забрал меня в самом начале этого большого пути штабс-капитан Хлынов. Внезапный вызов «сверху». Штабс-капитан выгоняет заведующую лабораторией из ее собственного кабинета — та даже не сопротивляется… Голографический силуэт — китель, седина на затылке. «В Поронайск!» Ага.

Хоботов смеется. Орет:

— Всегда! Есть те, кто опричь. Даже среди опричников. Понял? Люди такие козлы…

— И что мне делать? — «На хрен мне такая судьба?» — имею в виду я, и Хоботов опять понимает:

— Не поддавайся! Торгуйся! Вертись! А чего делать, парень? Никому не легко, нигде… Жизнь — такая…

Вертушка приносит в расположение совершенно иной части. Площадка — просторная, с неестественно гладким покрытием, огроменные корпуса вдали — не то что наши бетонные кубики. По площадке катаются шаттлы — не пешком драпать.

Впрочем, рассмотреть базу в подробностях у меня не выходит.

Когда шаттл подвозит нас с Хоботом к краю площадки, там встречает какой-то коротыш в штатском:

— А Бориса Онуфриевича здесь нет! Уже в городе! Сказал, курсанта порталом сразу туда…

— Бывай, Андрей, — говорит Хоботов. — Свидимся!

Прежде, чем я успеваю что-то понять, меня тащат к мерцающему овалу, который колеблется в воздухе.

— Туда, туда!

Упираюсь:

— Сумку мою отдайте. Без сумки никуда не пойду.

Коротыш всплескивает руками. Появляется сумка.

— И вот еще!..

Бумага:

«Выведен из стажировочного контингента в связи с подтверждением инициации второй ступени. Подлежит зачислению в реестр действующих магов Опричнины на общих либо специальных основаниях».

На глазах у неодобрительно на меня косящихся местных опричников в высоких званиях я комкаю в сумку китель, достаю синюю с полосками куртку. С форменными штанами — нормас. Мой стиль.

И захожу в портал.

Попадаю в ресторан. Играет музыка, стоит лакированный стол, покрытый белой скатертью. Сбоку от стола согнулся в поклоне официант в бабочке. Тут вроде как отдельная зона, вип-столик.

За столом развалился в кресле мужичок в жилетке, с острой бородкой клинышком, в золоченых очках.

— А вот и наш герой! — восклицает он. — Присаживайся, давай-давай! Говорят, лучший рыбный ресторан Южно-Сахалинска! Рекомендую икру морского ежа под шампанское! Ну или под саке! С местным колоритом, покрепче! Человек! Саке и две рюмки.

Официант вовсе не человек, а вроде как полуэльф, но мгновенно исчезает.

— Ты кто такой? — спрашиваю у мужика, усаживаясь напротив и поставив тяжелую сумку с гербом Государства рядом со стулом.

Тот оскаливает в улыбке зубы — все фарфоровые.

— Ну что ж, представлюсь. Борис Онуфриевич Шакловитый! Из столицы.

Я молча смотрю на него.

— Думный дьяк Чародейского приказу. А-а, вот и саке! Выпьешь?

Молча качаю головой.

— У вас в Твери все такие суровые?

— У нас на районе — да. Любим, когда по делу.

Шакловитый начинает ржать — заливисто, похрюкивая, так, что очень хочется встать и прописать ему в лощеную рожу. Сдерживаюсь. «Ничего не делать».

— Ладно, к делу так к делу. Сейчас мы в сем заведении отобедаем… крабов возьми! С огурцами! С белым вином!.. Не хочешь? Отобедаем, а дале в гостинице меня обождешь. У меня еще пара бесед будет. А потом портал! Отправимся с тобою в столицу. Там скажут, что делать дальше. Работа найдется. В деньгах, — Шакловитый подмигивает, — никто не обидит, так что не чинись. Не хочешь крабов — уху закажи! Под беленькую?

Качаю головой:

— Нет. Никуда не поеду.

— В смысле? — Шакловитого забавляет моя реакция.

— В коромысле, — кажется, так с думным дьяком говорить не положено, да и хрен с ним. — Иду в гостиницу, покупаю билет на поезд. Маму давно не видел.

— Шалишь, брат! Ты теперь маг второй ступени. По умолчанию — военнообязанный.

Пожимаю плечами:

— Так я не отказываюсь, — вытаскиваю из кармана штанов бумагу. — Военнообязанный. Призывайте куда хотите, согласно общему распорядку. Но вот прямо сейчас — я не курсант, не стажер. Просто человек. Кстати, я твоих документов не видел… Борис или как тебя звать. Ну да ладно. Короче — не поеду.

— Согласно общему распорядку… Ты хоть знаешь, сколько час моего времени стоит?

— Знаю, — неожиданно для себя произношу я. Каким-то… особенным голосом. Непроизвольно. Потому что теперь это правда. — Я знаю, сколько стоит час твоего времени. Только не в деньгах.

Шакловитый перхает, у него изо рта летят брызги саке и ошметки каких-то морепродуктов. Глаза становятся злыми… и сфокусированными.

Вот. Теперь пообщаемся по-человечески.

— Весь аппетит испортил, — бурчит он, отталкивая официанта с салфетками. — Да воды, воды принеси мне, остолоп! Тьфу ты… Ладно. Хочешь по-серьезному поговорить.

— Конечно, — киваю я. — Подожди, заказ только сделаю. Дружище… подскажи, у вас картошка с курицей есть?..

Мы говорим с Борисом Онуфриевичем больше часа. О том, как становятся магами второй ступени. Как вышло, что в 126-м Поронайском опричном гарнизоне сложились собственные порядки. Как традиция «штрафного» служебного захолустья — «спартанские мальчики должны драться!» — привела к конфликту с общиной снага, а потом и… ко всему этому.

— Ожегин ваш — известный честолюбец! И, к слову говоря, пустоцвет. А это для нашего брата опричника — карьерный приговор. Смириться с сим господин полковник никогда не мог, ударился в интриги. Оттого оказался сначала здесь, в Поронайске — в ссылке, считай! — ну а теперь, видишь, и тут кашу заварил… расхлебываем.

Усмехаясь, Шакловитый рассказывает о программе «Перспективные маги», по которой курсант Усольцев и попал в Поронайск. Программе, специально предполагающей направлять курсантов в захолустные гарнизоны «на практику» — для помещения в стрессовые условия. Ради инициаций.

— Тут отец-командир ваш, конечно… перегнул палку.

Замысел Ожегина был — создать в Поронайске постоянный очаг социального напряжения, забрасывать в этот очаг небольшие группы курсантов, ставить их в действительно кризисные ситуации и таким образом получить необыкновенно высокий коэффициент инициаций второго порядка. Иными словами, производить чудеса конвейерным методом. Если бы это сработало, лет через пять Ожегин вернулся бы в столицу триумфатором, и множество великих волшебников было бы обязано становлением лично ему.

Изначально он не планировал чересчур далеко выходить за рамки обычая попустительства, когда молодых опричников попросту не особо наказывают за драки.

Но… чтобы поддерживать город в состоянии контролируемого хаоса, Ожегин влез в местные политические игры. Использовал свои связи, чтобы временно выслать из Поронайска начальника милиции — какого-то там кхазада, который, по словам Шакловитого, «бардаку бы такого не допустил!» Свел дружбу с «криминальным авторитетом Парамоновым» — местным бандосом по кличке Барон. Познакомила их Челядникова: ведь с Альбиной Сабуровой та когда-то училась в институте благородных девиц. Ну а сама Сабурова оказалась отмотавшей срок каторжанкой, которая тут, в опале и ссылке, тоже прибилась к Барону.

Ожегин полагал, что будет очень удобно загребать жар руками великой волшебницы, формально никак с опричниками не связанной. В итоге, правда, жар загребли руками самого Ожегина.

— Поначалу все складывалось для господина полковника как нельзя лучше. В первый же выход в город курсанты подрались с группой снага — дурное дело нехитрое! — и вмешательство боевитой мутантки Соль лишь усилило напряжение. Вот только в дальнейшем некий курсант Усольцев вместо того, чтобы углублять конфликт, вступил с этой мутанткой в сговор, и вместе они стали пытаться разрядить обстановку. Верно?

— Ну, — теперь мне и в самом деле хочется выпить, но явно не стоит. — Продолжай.

— Тогда Ожегин применил провокацию со ставленной кровью — вину за это планировалось повесить на самих снага. Предполагалось, что в ходе инцидента на комбинате кто-нибудь из курсантов либо инициируется, либо всерьез пострадает — чтобы подлить керосина в начавшее затухать пламя противостояния. Однако Усольцев и его боевая подруга опять стали действовать вместе — и опять все испортили. А военный вождь снага вместо того, чтобы впасть в раж и наделать глупостей, устроил расследование дела с помощью другого крутого мага — авалонской друидки.

Шакловитый щелкает пальцами, чтобы ему еще налили воды, а потом так же жестом отгоняет официанта.

— Что ж… полковник решил одним махом избавиться и от улик, и от курсанта Усольцева. Отчасти его расчет оправдался.

Опять глядит на меня с усмешкой:

— Семнадцатилетний вьюноша, вдохновленный задачей спасти из рабства, кстати, подложенную ему Челядниковой damsel in distress, не…

— Чего⁈ — рычу я.

— Damsel in distress, — говорит Шакловитый, снова пододвигая блюда с креветками. — Значит «дева в беде». Архетипический образ, благородному рыцарю сразу же хочется поскакать и спасти такую.

Хочу ответить ему что-то резкое, но… сдерживаюсь. Сам дурак был, Андрюха. Слушай теперь… Однако и доставлять удовольствие Шакловитому, реагируя на его подначки, я не стану.

Невозмутимо грызу куриную ногу:

— Я говорю, дальше что?

— Гхм. Ну вот. Предполагалось, что ты попадешься, тебя убьют или по меньшей мере покалечат. Тогда… дальнейшая эскалация шла бы под знаменем отмщения за товарища. Однако вождь снага… — как его звали? Мясник? — и тут всех удивил. Персонал комбината проявил… редкостную для снага дисциплинированность, а Мясник попытался решить ситуацию законными методами. Пришлось спешно подключать Сабурову, чтобы замести мусор под ковер… ну это все ты видел собственными глазами.

Киваю. Шакловитый собирается с силами и опять ударяется в театральщину. Любит он это дело, я смотрю.

— Хуже всего было — для Ожегина, конечно, — что не в меру прыткого курсанта Усольцева уже не вышло бы устранить своими руками, списав все на злобных снага или несчастный случай. События в Поронайске начали привлекать внимание, и гибель курсанта могла стать катализатором настоящего расследования.

Шакловитый самодовольно усмехнулся и ущипнул себя за бородку, а потом спохватился, что пальцы жирные, и досадливо скривился.

— Дальше, Борис Онуфриевич.

— Дальше… Дальше Ожегин решил зайти с другой стороны. И подначил другого курсанта — Льва Долгорукова — напасть на подругу Усольцева. Вот только даже друзья Долгорукова отказались его поддержать — курсанты вовсю уже подозревали, что с ними играют краплеными картами. Потому Усольцев запросто смог убедить их вовсе не выходить в город.

Вспоминаю четыре подряд дуэли на Ристалище. «Запросто», ага. Ладно, мели, Емеля… тьфу, заразился от Шакловитого.

— Это ставило на планах полковника крест. Поронайск тем временем привлекал все больше ненужного Ожегину внимания, и спасти положение мог только быстрый, безоговорочный успех! То бишь волна инициаций второго порядка. По удивительному стечению обстоятельств именно в этот момент в городе открылся очаг Хтони… Расследование еще идет, обвиняемые в один голос перекладывают ответственность на Парамонова и покойную Сабурову. Мол, они по собственной инициативе призвали Хтонь в городские районы, чтобы… гм… уменьшить численность конкурирующей криминальной группировки чудовищными методами — командование базы, мол, не могло такого предусмотреть… Однако опытные интриганы знают способы отдать приказ так, чтобы потом под правдоскопом заявить, что даже не подозревали о его существовании. Так или иначе… выплеск Хтони вкупе с жестокими и откровенно ненужными карантинными мерами привел к памятному тебе подвалу, где произошли сразу две инициации… как минимум — две.

— То есть… Ожегин добился, чего хотел? Почему же тогда началось расследование?

— Расследование организовал отец твоего друга Гаврилы Сицкого. Не напрямую — но у малых родов свои методы…

Сицкий… вспоминаю, сколько над Ганей издевались за «малость рода», как часто Долгоруков и прочие напоказ игнорировали его протянутую для пожатия руку…

— Но почему вмешались именно Сицкие? Остальные ребята — разве они не рассказывали родителям, что тут происходит? Я не про земских сейчас, но Тургеневы, Горюновичи, Морозовы… Где они — и где какие-то Сицкие? Почему великие роды не вписались за своих детей?

— Все дворяне родителям жаловались — хоть и не делились с товарищами. Кто-то даже прямо просил вмешаться, навести порядок. Но видишь ли, в чем дело, Андрейка… Дети из Земщины часто завидуют маленьким аристократам — у них есть личные гувернеры, пони, еда с серебра и золота. Власть над челядью — любая дворовая девка по щелчку пальцев барчука падает на колени и открывает ротик. Однако кое-чего земские дети не знают. Например, что многие аристократы предпочтут, чтобы наследник рода героически погиб, чем чтобы он остался пустоцветом. Вот Сицкие между благополучием сына и величием рода выбрали сына. Остальные… им с этим жить, Андрей, не тебе. И довольно о грустном. Собственно, я уполномочен, Усольцев, тебя наградить. За конкретные действия по ликвидации очага Хтони. Ты — герой!

Отмахиваюсь:

— Потом наградите.

Курица тоже не лезет в горло, я ее в пику этому пижону заказал.

— Выходит… О части того, что творилось, вы знали? И вам, типа, было норм? Стравливать курсантов со снага — норм? Вдруг кто-то инициируется! Ну а магия крови уже низзя! А граница где?

Шакловитый, в отличие от меня, пьет. И уже подшофе. Раскраснелся, стянул шелковый шейный платок в оранжево-зеленых разводах.

— Н-ну, брат! Если бы мы с тобой были авалонцы… Я бы вспомнил яичницу, и что для нее надо яйца разбить — знаешь, да? Но мы русские! Поэтому я тебе отвечу по-русски. По честноку.

Шакловитый слегка наклоняется и легонько рыгает, я отодвигаюсь.

— Лес рубят — щепки летят, понял? Вот. Ну а насчет границы… Если б она была — граница эта! — тогда, Андрюх, было бы сильно проще. Только ее, понимаешь, нет. Ожегин вот считал, что граница — это пока не попался. Попался. Другие считают, граница — это пока никого не убил. Сам-то как думаешь?

— Я думаю, что граница — это пока не звездят. Втемную пока не играют. Вот это — зашквар.

— Э-э! Это ты еще молодой!..

— Нах пошел, Борис Онуфриевич.

Думный дьяк таращит глаза, опять кашляет морепродуктами, потом грозит мне пальцем и смеется:

— Вот за что люблю во всякие перди ездить — что меня там еще могут послать. В Москве-то — некому… Но это в первый и последний раз, Андрюха, понял? Еще раз себе позволишь — не взыщи.

Пожимаю плечами.

— Либо далеко пойдешь, либо совсем недалеко, — бормочет Шакловитый пьяную мудрость. — Ладно! К делу. Что я предлагаю: служба по особым поручениям. Обучение за казенный счет — индивидуальное ужо, не в училище. Какие будут твои условия, чтобы ты не кобенился?

— Условий три, — говорю я, ковыряя картошку.

Странно осознавать, что здесь, в этом ресторане, в незнакомом мне городе, от которого я час назад был в трехстах километрах, определяется вектор моей судьбы. И времени моей жизни… Впрочем, потом. История должна завершиться благополучно не только для меня. И это важнее всего.

— Первое. Ты сказал, что вы выяснили, кто ликвидировал очаг Хтони. Значит, знаете, что я там был не один. Я хочу знать, что с моей… напарницей. И хочу, чтобы с нее были сняты все обвинения… если они есть. Мы с парнями… э… не имеем претензий к ее действиям. Без нее случилась бы катастрофа! Ты мне говорил про награду… так награда должна быть наша общая!

Столичный гость усмехается:

— Знаем. А как же. «Не имеем, претензий», ишь ты! Ты теперь, Андрей Филиппович, часть системы! И не тебе решать, к кому у этой системы претензии и какие. Даже если ты сам — повод для оных.

Наклоняю голову:

— Спросил про условия — отвечаю. Первое — такое.

— Ладно, — усмехается думный дьяк, — принято. Не грозит ничего твоей подруге. Эта девица создала двух великих волшебников: одного через дружбу, второго через вражду. Кто знает, чем она окажется полезна Государству в следующий раз? Казнить ее за драку со спартанскими мальчиками было бы расточительно. Ну а что до наград… Тебе теперь свои светить не положено, работа такая. Ну а ей не положено вручать.

— Тогда и мне не надо.

— Как скажешь, — быстро соглашается Шакловитый. — Была бы честь оказана: воля не отнята.

И с прищуром глядит: пожалею я о своих словах или нет?

— Где Соль? — повторяю я.

— У друзей. Не волнуйся, о ней позаботятся. Кстати, по-прежнему на тебя обижена, как я понимаю. Но о том у нас будет отдельный разговор. Скажи сперва свое второе… условие.

Откашливаюсь:

— Как я понял, вы приехали расследовать злоупотребления командования гарнизона. Расследуйте… тщательно. Я хочу, чтобы все причастные к заговору отправились под трибунал. Не только Ожегин.

Шакловитый хихикает:

— Ты про госпожу Челядникову, небось? Отож!

Думный дьяк неожиданно становится трезвым. Абсолютно. Это что, магическая сила такая?

Голос сухой:

— Ты не учи меня мою работу делать. Я Государю верно служу. Потрясем всех: и кто ждет этого… и кто надеется, что пронесло, и бумажки жжет да улики прячет. Казнокрадство повыведем. А тебе, Андрей, скажу вот что.

Только теперь мне становится по-настоящему неуютно. Наверно, как Шакловитому, когда я показал свою силу.

— О том, что в подвале случилось, ни единой душе знать нельзя. И сие уж не обсуждается. Посему… ни с кем из Земщины здешней больше встречаться не будешь. Лишнее это. Понял?

— То есть…

— То есть с девицей по имени Соль не увидишься. Хоть она на тебя и таит обиду. Такие регламенты у нашей службы, хоть что решай. Третье твое условие?

Я молчу. «Обижена»… Это значит, Соль считает меня предателем, ударившим в спину. Но если она меня не убила… И если пришла в себя после того безумия… И если ей ничего не грозит, меня услышали — это главное… То, значит, так тому и быть. Мне теперь все равно не дадут сказать ей правду. Ну а врать не стану.

Говорят, у эльдаров есть больше ста слов, обозначающих понятие «судьба». Тогда…

— Третье. Насчет «службы по особым поручениям» — согласен. Не согласен — втемную и бессрочно. Уговор такой: делаю, что скажете, если объясните зачем. И так — каждый раз. Тогда… тогда не за страх, а за совесть буду служить, Борис Онуфриевич.

Шакловитый откидывается на спинку стула, качает головой:

— Ужо прям так не будет, Андрей. Не бывает так! Граница не прибита гвоздями. Но… я тебя услышал. Я на тебя посмотрел. Вердикт мой таков: и вправду с тобой лучше работать открыто. Лучше для пользы дела. Так и будет.

— Есть и четвертое, — говорю я. — Сначала хочу родню повидать. На недельку.

Шакловитый щелкает пальцами.

Полуэльф-официант тащит серебряный поднос, и… на нем лежат два оранжевых прямоугольника бумаги с тиснением — железнодорожные билеты.

— Я вижу, что ты упертый, — говорит Шакловитый, — сам поедешь. И понял уж, что домой попросишься. Полчаса назад приказал тебе билеты оформить, за счет казны. Поезд утром, с него на паром «Мудрость Митрандира» успеваешь, потом снова на поезд. Может, оно и правильно для тебя, снова через все Государство прокатиться…

Встаю:

— Приятно было познакомиться, Борис Онуфриевич.

Думный дьяк фыркает, когда я достаю деньги и складываю на белую скатерть столбиком. Но молчит.

Пюрешка с курицей в этом месте стоит, как Федина почка, но… надо же мне куда-то девать деньги за продажу тяги. Раз на выкуп копить не нужно больше… Тут и маме на новую кухню, и Лидке на авалонский языковой лагерь хватит.

— По набережной прогуляюсь, — говорю я. — Подышу морским воздухом.

— Нету здесь морской набережной, спецагент хренов. От Южно-Сахалинска до моря больше двадцати верст. Только река Рогатка.

— Жаль. Ну да ничего. Рогатка так Рогатка. Все равно интересно.

Зеркальные двери распахиваются, швейцар кланяется, и я выхожу в теплый осенний вечер. Огни.

Завтра в поезд.

Время чего-то нового.

Время.