Сильные не убивают, книга 2

Глава 14 Андрей. Ну очень плохая примета

— Атака! В круг! Соль, едрить твою Илюватар!

Я уже говорил, что Клара, когда берется орать, даст фору иному унтеру?

Только что вокруг нас была идиллия — теплый денек, природа, комаров нет, Соль даже вздремнула, привалившись спиной к валуну, — и на тебе: нападение, бог знает откуда лезет черт знает что.

В данному случае черт знает что — это… грибы. Ходячие, мать их, грибы!! Правда, огромные, как табуретки, и со скелетами внутри, что ли. Серьезно: из каждого гриба торчат кости, но не так, будто их туда снаружи воткнули, а так, будто костяк оброс грибной мякотью. В сортах костей я не разбираюсь, в сортах грибов — тоже, но все, блин, разные! Разбираться и не начну: хреначу по этим уродцам арматуриной. Арматурину я приготовил заранее, согласовав с Кларой, — лучший выбор для меня здесь. Рукоятку загнул в автосервисе — для тяжести, а для обхвата натуго обмотал изолентой — и перчатки мне Клара выдала: садовые, обрезиненные, чтоб в руках не скользила. Страшное дело вышло.

Соль взвилась, как тот ниндзя, — ну и тоже давай грибочки катаной разваливать. Шинковать.

У Клары альпеншток, тоже пару уродцев разделала. Мотя…

— Там, — негромко говорит эльф, но почему-то мы сразу слышим.

Как по мне, Мотя, хоть и без ковырялки, но самый жуткий из нас. Потому что всегда спокойный такой, довольный, голос — будто мы не грибы ходячие рубим, а по-прежнему бутерброды кушаем.

Там, куда Мотя указывает, в тени группки чахлых березок стоит… фигура. Кажется, женская. В платье… или в кимоно? Из рукавов видны руки — белые, как молоко. Только вот голова у фигуры не человеческая. Над узкими женскими плечами возвышается тонкая, плавно изогнутая журавлиная шея. И башка на ней — птичья. В этих сортах я тоже не разбираюсь — может, и не журавль, а цапля? Но горло у твари белое, вздутое, клюв длинный, стремный, а кожа вокруг глаз красная, точно их ошпарили.

Стоит, помавает руками.

— Белошейка, — сплевывает Клара, рассекая очередной мухомор. — Соль, завали ее! Иначе эти не кончатся.

Снага не нужно дважды просить — она невероятным прыжком переносится над полчищами грибных-костяных воителей, взмахивает катаной… тварь распадается, не сопротивляясь, с треском, точно Соль картонную коробку рассекла. И… все.

Грибки тотчас же останавливаются, разваливаются на части: кости — отдельно, склизкая червивая мякоть — тоже отдельно. Начинает жутко вонять, и как будто сумерки наступают, хотя обед. Блин, а такое уютное место было.

— Снимаемся, келебрахт! — раздраженно командует Клара. — Пора на выход.

Набрали мы вправду много. Гоню пока что мысли о том, хватит ли этой суммы на выкуп Варе. Как говорят сталкеры — примета плохая.

— Той же дорогой не выйдем, Клара, — говорит Мотя. — Сама глянь.

Подтягивая лямки рюкзака, гляжу и я. Ну да, ну да.

«Той же дорогой» — это мимо березок, где стояла жуткая баба с журавлиной башкой. Останки чудища как в воду канули — да и не стоит их подбирать, себе дороже. А вот березки пожухли, однако притом разветвились, сплелись. Какой-то кустарник выпер под ними, напоминающий «егозу», а на стволе самой толстой березы точно глаз вспучился и готов открыться, шевелится.

— Может, вон с той стороны получится, — машет кхазадка. — Тогда нормально. Ну-ка, всем стоять.

И пробует по широкой дуге обойти березки — но все-таки в нужном нам направлении. Обратно, к выходу.

— Клара, нет! — предостерегает Мотя.

Я тоже вижу: твердая почва под ногами Клары вдруг начинает «дышать», точно диафрагма. Кхазадка, бранясь, возвращается.

— Да, не пускает. Мокроухие, только без паники. Так бывает. Значит, в большой обход. И, главное, не ругаться на это! — хотя сама только что матюкалась как сапожник.

— Примета плохая, — хором произносим мы с Соль.

— Точно.

А Мотя задумчиво уточняет:

— Это значит, к эпицентру выброса…

— А что делать? — обрывает кхазадка. — Не болтай! Вон, салаги — и те уже усвоили… Все за мной.

Идем. Березки теперь за спиной, и, кажется, мы углубляемся в очаг. Хтонь опять выглядит безобидно, как пейзаж скучного болотца с перелесками, — и я не выдерживаю:

— А может, все же расскажете, что за выброс такой? Ну… на всякий пожарный… Просто чтобы мы понимали. Выброс чего? Эпицентр чего?

Клара не удостаивает ответом, а вот Мотя задумчиво произносит:

— Эта прорва тяги… Она и есть — выброс. Так же, как и прорва тварей, и прочие… проявления. И все это говорит о том, что тут кто-то применил магию. Не чтоб от медведя отбиться, а… посерьезнее. И все это — реакция на случившееся.

— Кто? Зачем? — Соль навостряет уши — буквально. Смешно выглядит.

— Я не знаю. Но…

— Этот звук… — не унимается Соль. — То ли вой, то ли стон, то ли скрежет… Вы его слышите?

— Цанг! — рявкает Клара. — Я сказала!

И в это время… перед нами раскрывается новый пейзаж. Этакий распадок, а в нем… Если сегодня утром я посчитал, что нам встретилось много тяги, то вот теперь действительно понял, что значит много.

Черная ягода здесь заполоняет все. Натурально — ковры из тяги. И главное — ягоды здоровенные, намного крупнее тех, что мы раньше насобирали. А это значит — кратно дороже.

Кхазадка застывает столбом, на ее лице — сложные чувства. Радость, жадность и удивление — пополам с испугом. И даже невозмутимого Мотю пробило: таращится изумленно, закусил губу.

— Шик-блеск! — восклицает Соль, самая быстрая из нас. И, вывалив старую тягу из пакета на землю, немедленно начинает грести новую. — Фу, как тут воняет… И звук… бедные мои ушки!

— Соль… — тянет Клара, но как-то неуверенно. — Тяги тут что-то уж чересчур много… Это уже… может быть чревато… Траштук! Мотя, что думаешь?

— Конечно, — энергично отвечает снага, — конечно, может! Тут же Хтонь! И мы сюда за тягой пришли! Чтобы ее тут собрать и продать!

Эльф кивает:

— Выглядит необычно. Но путь привел нас сюда. Это правда.

А я, глядя на Соль, тоже опорожняю первый пакет и начинаю грести ягоды покрупнее. Грех не собрать же! Тем более, кроме самих черных ягод, тут ничего особенного и нет.

И Клара решается:

— Ладно. Перенабираем пакеты поочередно — брукштайн? Только когда наполнили целиком заново — высыпаем старый улов из следующего. Только так! Идем парами: я и Соль, Мотя и Мясопродукт. От напарника дальше полутора метров не уходить! И от второй пары дальше десяти метров — тоже. Погнали.

Идем. Движемся медленно — пакеты заполняются быстро. И снова гоню от себя преждевременное ликование. Сейчас опять какие-нибудь плотоядные грибы вылезут… так, об этом думать тоже не надо. Вместо накручивания эмоций пытаюсь смотреть спокойно, понять что-то про это место — сечь поляну.

Ага, вот. В траве под черными ягодами — следы. Будто бы даже свежие. Не то чтобы я следопыт, но в рыхлой влажной земле отпечатался четкий контур узкого сапога — вроде как женского. А вот беленький, не помятый, не пожелтевший окурок от тонкой дорогой сигареты. Дергаю Мотю.

— Да, — спокойно говорит он, — здесь следы троих. Вчерашние. Двое из них — ушли. Топтались с краю, ждали. И ушли потом.

— Э… В смысле — двое ушли? А третий?

Мы с эльфом как раз добрались до самого плотного ковра тяги — груд черных ягод посреди жухлой желтой травы. Мотя орудует грабельками медленно, плавно и тоже будто пытается что-то вычислить, осознать.

Вместо ответа — вытягивает руку вперед, точным движением ведет грабли, и под ковром тяги обнаруживается край черного полиэтилена. Плотного, чистого — недавно оставили здесь. Расстелили, как моя бабушка поверх грядок стелила.

Зачем?

Мотя точно впал в транс — только не умиротворенный. Бэд трип. Лицо отстраненное, жесткое, складки вдруг очертились. Глядит куда-то в пустоту.

— Тропа привела сюда, — говорит он. — Мы должны увидеть.

И мягко, уверенно, слитным движением отбрасывает лежащий на земле покров. Сразу весь.

Соль и Клара чуют неладное — поворачиваются в нашу сторону.

Под полиэтиленом — яма. Неглубокая — где-то на штык. В длину — метра полтора. Она выстлана тем же черным полиэтиленом изнутри и по края залита бурой от крови водой.

…В яме лежит тело снага. Мужчина, лет тридцати — сорока. Кажется, абсолютно голый. Он смотрит невидящим взглядом в небо. То, что я считал круглой кочкой — это была его голова, запрокинутая на край.

Его вены вскрыты. На правом бортике ямы аккуратно уложен нож — обычный кухонный нож — тоже в бурых пятнах.

От Соль и Клары доносятся сдавленные звуки; вонь, пошедшая от воды, ударяет в ноздри. К горлу подкатывает.

— Carnel tyen i men. Nai i melthir ú-dollien ar núred[*], — звенящим голосом произносит Мотя.

— Уходим! — грозно и хрипло приказывает кхазадка, одним рывком затягивая рюкзак и забрасывая на плечо. — Андрей, тащи его!

Земля приходит в движение.

«Уо-ооо!.. Ву-у-уу!..» — в десятке мест сразу распахиваются чертовы каверны. Стремительно, как бывает только на перемотке — и в Хтони — обрушиваются сумерки.

«Его» — это явно не труп. Тянусь схватить щуплого эльфа за шкирку… нет. Наталкиваюсь на яростный, все понимающий взгляд. Мотя — здесь.

— Vennas! — говорит эльф, вскакивая. — Уходим!

И сам тащит меня в сторону от жуткой могилы, выстланной полиэтиленом. В россыпях черной тяги по черной глади.

Мы бежим прочь, и я вижу через плечо, что тело, как в саван, обернутое в полиэтилен, проваливается куда-то вниз — в глубины болота, откуда звучат эти вопли, откуда растут деревья с глазами. И капли тяги потоком сыплются в зев могилы, будто черные блестящие камни.

— Не отставать! Не оглядываться! — рычит Клара, и я бегу, как на полосе препятствий.

Позади стонет Хтонь.

Мы вырвались. Это стало понятно… не сразу. Но все-таки вопли из-под земли мало-помалу стали звучать не прямо по курсу, а больше сбоку, а потом и вовсе остались у нас за спиной. И стихли.

— Плешивый лес, — бросила Клара, впервые за десять минут сбавив темп. — Тут… хотя бы место знакомое.

Лес был бы самым обычным, кабы не парочка обстоятельств. Во-первых, деревья все без листвы. Даже елки — и те без иголок, это особенно жутко. Во-вторых, ни травы, ни подлеска — ничего этого тоже нет. Просто плотно сбитая почва. Деревья в нее словно воткнуты, а не выросли. В одном месте проходим мимо поваленного ствола — ну точно, в земле просто дырка, будто столб вытащили.

Понимаю, что не надо так делать, но все же не удержался — толкнул какой-то обрубок с обломанными сучьями, когда мимо шли. Повалится или нет?

Дерево устояло, даже не покачнулось. Вот только ствол оказался мягким, точно из пластилина сделанным. Ладонь отпечатывается на нем целиком, и отпечаток немедленно начинает заполняться какой-то вязкой, красноватой субстанцией — да еще ровненько так.

Матюкаюсь, вытираю руку о джинсы, больше не экспериментирую.

Тем временем Соль тихонько — чтобы Клара не наругалась — терзает Мотю вопросами:

— Это вообще что было⁈

— Ритуал, — отвечает эльф.

— А похоже, будто кто-то от трупа хотел избавиться…

— Нет. Тот снага сам себе взрезал вены.

— Зачем⁈

— Я не знаю. И эфирных следов не осталось.

— Да нет, я не про то… Зачем разумному вообще делать такое с собой… здесь⁈ Добровольно?..

Неожиданно откликается Клара:

— Мало ли зачем! Может, семейный долг отрабатывал. Бывают безвыходные ситуации, не нам судить.

— Обеспечить будущее потомства ценой собственной жизни… — тихо говорит Соль, словно повторяя заученные чужие слова. — Не стоит ставить снага-хай перед таким искушением.

— Так, народ! — Клара останавливается, оборачивается к нам: — Тут уже можно поговорить. Вот это все, что мы видели… это должно тут и остаться, поняли?.. Никому ни словечка! Ни полсловечка! Клап штих!

Что-то мне в этом требовании не нравится:

— Но ведь… разумный погиб. Надо… ну, в милицию заявить. Что нашли труп. Хоть и в Хтони.

— Заявить — чтобы что⁈ — шипит кхазадка. — Это натуральное дерьмо, понял? Лучшее, что мы можем сделать — держаться подальше. Формально — самоубийство, а не убийство — раз. Тела нет, улик нет, само место под землю провалилось! — два. Милиция начнет задавать вопросы — три. И не только милиция — это четыре. Короче! Мой вам приказ как старшей группы. Рот на замке! Все поняли⁈

Мотя отстраненно кивает, Соль, хмыкнув, тоже. Даже если не согласна, спорить не стала. Я, пожав плечами, соглашаюсь тоже. Ладно.

— Пошли, — буркает Клара. — Мотя?

— Угу, — отзывается эльф, который то изучает карту, то начинает прислушиваться к местным «вибрациям». — Вроде и дальше все чисто.

Идем.

Вскоре Плешивый лес расступается, мы попадаем на этакую опушку, открытое место. Тропа утоптана — и хотя об этом прямо не говорят, кажется, выход из очага близко.

Вот только… Ага. «Чисто», — говорил Мотя. И вправду чисто — ни глазастых деревьев, ни грибов со скелетами здесь нету. Зато есть другое. Еще одна группа сталкеров!

И едва мы появляемся из зарослей, нас замечают.

Клара с досадой сплевывает:

— Что за непруха…

Группа сильно многочисленней нашей: два, три… восемь… пятнадцать человек. Вооружены. Взглядом выхватываю не только рукоятки всяких дубинок и прочего убойного инвентаря, но и приклады ружей… нет — обрезов. Надо же, а Клара говорила, с огнестрелом в Хтонь только наш брат ходит — опричник.

И именно в этот момент замечаю среди рож и плеч знакомую рожу. Мятую, сизую и с золотыми зубами. Брунь! И вправду непруха…

Клара, застыв на секунду, тут же уверенно прет вперед — эдакий броневичок.

— Кто у вас главный⁇

Ну правильно, чо. Надо сразу себя поставить. Сделав морду кирпичом, топаю за ней. Типа бодигард. Соль тоже натужно изображает расслабленность, и только Мотя… не изображает. Эльф уже попустился после того, как нашел ту могилу в полиэтилене, и теперь снова похож на безмятежного хиппаря с ромашкой в зубах. Улыбается, смотрит расфокусированным взглядом не пойми куда.

Сталкеры обступают нас полукольцом. Брунь держится сзади — наверняка же узнал меня, но виду не подает. Угрюмые, мощные мужики… все — люди. Неплохо снаряжены — вразнобой, но качественно. У одного и вовсе пистолет-пулемет с узнаваемым круглым магазином — «огнестрельный чайник». Через вырезы в кожухе, впрочем, видно, что и тут ствол обрезан. Да и приклад не родной… И все это я замечаю, потому что патлатый хозяин оружия ненавязчиво эдак снимает его с плеча. Типа ремень поправил. Ага.

Из рядов мужиков выдвигается низкий, но крепкий дед с лысиной такой широкой и полированной, будто шлем. За современный разгрузочный пояс заткнут обычный топор. Вот прямо за сам пояс… ну а что, впрочем? Имеет человек право носить как хочет. Притом на куртке у деда шесть самодельных кармашков под патроны 12-го калибра, и три патрона, кажись, крашены серебрянкой, а еще три — обмотаны шерстяной красной ниткой… Ну ладно.

— Я главный, — хрипло говорит он. — А ты кто?

— А ты что, Язовец, не помнишь? — яростно отвечает наша кхазадка. — Я — Клара!

— Не помню, — равнодушно отвечает дед. — Ни тебя, ни кого из них… Эй, братва! Рожи знакомые вам? Нет?

— Нет… — вразнобой гудят сталкеры.

Брунь молчит. Расступаться мужики не спешат.

— И чего… Клара? — хрипло интересуется дед. — Урожая много собрали?

Кхазадка с ним одного практически роста.

— Прилично. Обратно уже идем. Дорогу нам дайте. И — «вернись тише, чем зашел», Язовец. Тяги сегодня на всех хватит.

Дед чмокает губами:

— Дык не торопись. Давай, расскажи, каков очаг нынче? Люди говорят, выброс. При выбросах-то опасно вглубь забираться, а вы, я смотрю… а?

— Дорогу дайте, — веско говорит Клара, глядя на деда в упор, но тот не отводит мутного взгляда.

Соль замерла, точно статуэтка, а Мотя внезапно засовывает пятерню за пазуху. Сталкеры Язовца аж подскакивают, но эльф вытаскивает… полусъеденный леденец. Летят ругательства. Дед моргает — и тут же сплевывает с досадой:

— Я думаю так… как бишь тебя… Клара… Я думаю, это вы, недоумки, Хтонь потревожили. Вон эльф… маг небось. Тягой халявной себе рюкзаки набили — а на остальных вам плевать.

Теперь на бедного Мотю направлены сразу три ствола, но эльф этого словно не замечает. Обрез ПП при этом глядит на Соль. Хотя катана у нее по-прежнему за плечом, а у меня дрын в руке. Обидно даже.

— Поэтому… скидывайте рюкзаки. Полагаю, что справедливо будет… ежели компенстируете ущерб.

«Компенстируете». Ага. Шагаю вперед.

Вся эта сцена выглядит идиотски, позорно, нелепо — точно в прикольном кино про гангстеров. И как раз такие нелепые ситуации в жизни могут взрываться брызгами крови, болью и осколками глупых решений, которые не отменить, потому что поздно. Знаю. Дядя Женя рассказывал…

— Осадите.

Откуда ни возьмись, вырастает Брунь. Что-то шепчет в ухо, пытается меня сдвинуть. Дышит кариесом.

Кивает главному: мол, с этим я разберусь.

— Тихо-тихо, Андрюха! Тебе надо? Тебе оно надо, а?.. Давай в сторонку, в стороночку отойдем…

Отталкиваю его, но Брунь напористый:

— На базе если узнают, что ты в Хтонь лазил? — шипит. — А? С этими?

— А если про тебя? С этими?

Брунь теряется на мгновение:

— Тю, напугал! Про меня и так знают. И я-то с людьми, Андрюха! С людьми! И тебе предлагаю, пока не поздно: фигни не делай, просто постой в сторонке — я скажу пацанам, что ты свой…

Толкаю его, так что летит на задницу:

— Осадите, сказал!

— А то что⁈ Руки в гору, ска!

Стволы уже неприкрыто наставлены прямо на нас, а Клара вошла в какой-то кхазадский боевой раж — орет на Язовца: «Я тебе рыло прокомпостирую, нах!» — и сейчас кинется на него, лишь бы не отдавать свое, не снимать рюкзак и…

— Пропустите нас, или хуже будет! — одновременно с моим резкий возглас Соль.

«Хуже будет», от щуплой девчонки, ага… Напугала…

— Руки в гору! — рычит один из громил, бородатый рыжий детина в дождевике, зам Язовца. — Считаю до трех! Р-раз! Два!..

И что будет быстрее — катана мутантки-снага или очередь из ПП⁈ И пока я решаю этот вопрос, со словом «два» зам резко толкает кхазадку, дергая за рюкзак.

Вопль Клары. Она не намерена отдавать имущество: ответно толкается — и получает локтем по лицу.…Шелест катаны.

Я бахаю замедление раньше, чем успеваю это сообразить. Теперь это делается намного легче, чем тогда, в первый раз. Будто прием отработал. У меня пара секунд, не дольше. Дольше не продержу.

Снова шагаю вперед, заслоняя Соль от ПП. Отворачиваю спиленный ствол в дырявом кожухе: снять не успею. Рывком отцепляю пальцы рыжебородого от рюкзака Клары и даю противнику импульс. Пошел!

Время взрывается событиями. Мужик с обрезом ПП шатается, но на ногах остается и спуск не жмет — молодец. Соль — с катаной в руках. Никого не шинкует — тоже красотка. Никто не выстрелил — хотя мог.

Потому что — я это уже понял — разумные кожей чувствуют сотворение магии. И для большинства это пугающее ощущение. Оно само по себе… притормаживает.

Поэтому все таращатся на бородатого. Уже не рыже- седобородого. Громила в дождевике валяется на земле — жив, цел. Точно знаю, что ничего ему не повредил, не состарил всерьез. А вот с шевелюрой придется ему попрощаться: девочек бить нельзя. Даже кхазадок.

Молодой парень, сидя на кочке, в панике щупает лысый череп — теперь гладкий, как у командира. В руках у него остаются клочья седых волос — выглядит мерзко.

Все глядят на него — и на меня.

— А то вот что, — рычу я, — поняли⁈ Это было предупреждение. Кому годков жизни не жалко — может в меня стрелять. Потом не обижайтесь.

Неожиданно соображаю: я сейчас повторил тот же трюк, что и при инициации с гонщиком-кхазадом. Только теперь — осознанно.

И со свирепой физиономией взмахиваю арматуриной.

Сталкеры шарахаются. Язовец в панике таращится… на Бруня.

— Пес он, пес!! — вскрикивает фальцетом тот. — Не трогайте! Пусть идут все четверо!

Я шатаюсь, но Мотя с улыбочкой подставляет плечо.

Отчего-то Клара глядит на меня с ненавистью. Резко дернув за лямку, маршевым шагом устремляется по тропе — мимо раздавшихся в стороны сталкеров. Мы — за ней. Соль, на мгновение приостановившись, с серьезной миной говорит сталкеру, который облысел:

— А волосы-то все-все-все собрать надо. Чтоб ни единого не осталось тут — в Хтони. А то ПРИМЕТА ПЛОХАЯ — ну, сам понимаешь.

Ветерок почем зря разносит седой пух, детина в дождевике глядит на это дикими глазами. Соль с достоинством удаляется, и мы с Мотей следом.

Но когда мы молча отходим от лагеря Язовца на достаточное расстояние, кхазадка оборачивается. Устремляет взгляд на меня и медленно, чеканно произносит:

— Все. Ты — как там тебя зовут — остаешься здесь. Никаких дел с собаками. Это мое слово. Геклункт!

[*] Ты сам избрал этот путь. Я сожалею о твоей судьбе и выборе.