Сильные не убивают, книга 2

Глава 1 Соль. Едины, как свет и тень

Потоп, нашествие Хтони или свадьба мадам Кляушвиц? Не знаю, что бы я выбрала. Впрочем, здесь мне, прям как античному герою, выбора дано не было. Осталось только встретить судьбу с открытым забралом.

Прибыли все три сестры Ленни, каждая — с многочисленным потомством. Теперь из сумасшедшего детского дома на работе я возвращалась в сумасшедший детский дом дома. Раньше я наивно думала, что нет ничего хуже орды маленьких снага, потому что мне не доводилось жить с ордой маленьких кхазадов. Впрочем, сначала они мне даже понравились — кхазадики аккуратные, чистенькие и тихие. Очень тихие, заразы. Я вообще не слышала, что эти паршивцы делали с моими вещами, пока они сами с гордостью не продемонстрировали замечательную модель парусника, на сооружение которой ушли мои спортивные приблуды, новенький кожаный рюкзак и последняя чистая футболка, а иллюминаторы были изготовлены из стекол моднейших черных очков, на которые я месяц зарабатывала честным воровством.

А впрочем, парусник получился зачетный, что уж там. Он прошел течение реки Поронай до самого слияния с морем. Почти сам — всего два раза пришлось выталкивать его палкой из нагромождений плавучего мусора.

Ладно, нашествие детей вполне можно пережить. Да все, в принципе, можно пережить. Даже ежедневные просьбы Катрины: «Соль, милая, сбегай в эту грязную харчевню и скажи им, что своим убогим конфи они меня просто убивают, а соус песто вкусом, запахом и консистенцией напоминает болотную тину». «Грязная харчевня» — это один из лучших ресторанов города. Мадам Кляушвиц приняла тяжелое решение на собственной свадьбе не готовить и заказать кейтеринг. Сама она ходить в ресторан брезговала и посылала обратную связь через меня. Когда я появлялась на пороге ресторанной кухни, повара дружно принимались стонать, даже не выслушав мое «мадам велела передать…» Я сочувствовала им всей своей снажьей душой. Вам когда-нибудь приходилось готовить еду для профессионального повара? По сравнению с этим моя работа выглядит не такой уж опасной и даже отчасти скучноватой.

С розовым платьем подружки невесты и туфельками на каблуках я тоже смирилась. Поорала, покидалась на стену и смирилась. В конце концов, оно придает моей оливково-зеленой коже неповторимый оттенок хлебушка, забытого на месяц в теплом и влажном месте, а смелый вырез изящно подчеркивает полное отсутствие груди — она вообще-то есть, но платье ее волшебным образом крадет. Но это же только на один день! И почти никто меня в этом не увидит. Всего-то три… нет, четыре сотни гостей. А потом — любой желающий на фотографиях в социальных сетях. И в городской хронике. И на билбордах с объявлениями о счастливом событии.

К тому же я могу просто сделать вид, что я — это вовсе не я. Особенно когда буду произносить поздравительную речь под прицелом десятков смартфонов… В общем, переживать совершенно не о чем.

Свадьба должна была пройти по илюватарийскому обряду, и хотя в Поронайске имелись священнослужители этой конфессии и из людей, и из кхазадов, мадам Кляушвиц решила, что ее должен венчать мастер-друид. Какая удача — таковой на Сахалине наличествовал! Более того, он, вернее, она жила через двор от счастливой и на редкость энергичной невесты.

Токс вежливо, но твердо заявила, что это, к сожалению, невозможно: на период ссылки Круг официально запретил ей представлять Инис Мона как в дипломатическом, так и в религиозном отношении. Но не думаете же вы, в самом-то деле, что вердикт одной из самых могущественных организаций мира остановит мадам Кляушвиц, когда ей надо, чтобы ее свадьбу соседи вспоминали годами? Она написала на Авалон прошение. Не знаю уж, какие она привела аргументы, однако ответ гласил, что по такому чрезвычайно важному поводу в порядке исключения Токториэль Келенлассе дозволяется провести свадебный обряд.

Токс может быть бывшей и будущей наследницей Инис Мона, но противостоять охваченной свадебной лихорадкой мадам Кляушвиц не способна ни она, ни ее скрытое от мирской суеты королевство.

Кажется, я наконец поняла, почему у них тут не случилось нормальной человеческой революции 1917 года. Катрина Кляушвиц тогда еще не родилась, но была же у нее, наверное, бабушка. Вижу как наяву: распаленная толпа бежит штурмовать царский дворец — и навстречу им выходит мадам Кляушвиц-тогдашняя. Скрещивает руки перед могучей грудью, смотрит с ярко выраженным неодобрением и вопрошает: «Что это вы тут, позвольте поинтересоваться, устроили?» Матросы и рабочие бледнеют, отступают на пару шагов, и тут же каждый вспоминает, что оставил на включенной плите кастрюльку или забыл покормить кота. Все, виновато оглядываясь, расходятся по домам, конец революции. Уверена, именно так оно все и было.

В общем, кое-как мы все дожили до этого великого дня — я свадьбу имею в виду, а не революцию. Доживали иногда по принципу «если забиться в угол и зажмуриться, время же продолжит идти, а значит, когда-нибудь этот кошмар… то есть светлое торжество наступит, а там и останется позади». Расфуфыренная и измотанная, тащусь к заказанному для гостей электробусу. Какой ненавистник женского рода изобрел каблуки, чулки, и крохотные сумочки-клатчи, куда даже мой изящный кастет поместился с трудом? Тюремный браслет на лодыжке филигранно завершает композицию.

Вдобавок выясняется, что святилище Илюватара — не приличный храм с отоплением и канализацией, а вовсе даже сакральная роща. Шик-блеск, значит, на этих каблучищах Морготовых — вот, я уже ругаюсь как всамделишная адептка илюватаризма! — еще и по буеракам таскаться. И погода стоит, мягко говоря, не майская.

Есть, на самом деле, еще одна причина, по которой мне не слишком улыбается тусоваться в святилище Илюватара. Я, конечно, всего несколько месяцев орк, но уже успела прочувствовать некоторый, как говорится, культурный контекст. Нет-нет, в эти прогрессивные времена культ Илюватара официально открыт для представителей всех разумных рас. Борьба с дискриминацией, инклюзивность, нетерпимость к нетерпимости — все это цветет пышным цветом… на словах. Но ведь весь канон этой религии посвящен борьбе великих воинов света с гнусными отродьями тьмы, а это, на минуточку, мы — урук-хай и снага-хай. Еще каких-то сто — двести лет назад святилище считалось бы оскверненным, если бы туда зашел орк — представитель низшей, темной, презираемой расы. Не те вайбы, которые просто так берут и исчезают.

Но Катрина Кляушвиц много сделала и для моего детского дома, и лично для меня в первые дни в этом мире. Не всякий пустил бы к себе жить приблудную снага. Ради Катрины как-нибудь перетерплю ритуал. Ну не сожрут же меня там, в самом-то деле.

Электробус долго тащится по ухабистой грунтовке. Гости и свидетельницы отчаянно вцепляются в поручни, но все равно самые высокие время от времени стукаются головами о потолок, портя прически. Вообще на Сахалине красиво, но здесь пейзажи понурые и скучные. Почему мадам Кляушвиц с ее любовью к пафосу выбрала для празднования эдакие задворки?

Наконец электробус останавливается среди невзрачных холмов. Гости начинают выгружаться, незаметно потирая отбитые в пути задницы. Откуда-то выныривает паренек-человек в серой рясе:

— Дорогие гости, приветствую вас в священной роще Эру Илюватара. Согласно древней традиции она окружена завесой. Приглашаю вас оставить недобрые помыслы и войти.

Слова пафосные, но паренек произносит их естественно и просто, с легкой застенчивой улыбкой. Он поводит рукой, шепчет несколько слов — и пейзаж перед нами резко меняется.

Толпа гостей входит в рощу. Стволы деревьев, словно выточенные из старого золота, тянутся ввысь, а кроны, переплетаясь, создают подвижный узор. Воздух густой, пропитанный медовым светом. Мы идем по тропинке, и каждый шаг отзывается мягким шорохом золотых и алых листьев — они сияют, словно впитали в себя солнце. Пахнет мхом, сухими травами и старой древесиной. Тени — я чувствую их — как будто дышат и что-то шепчут мне. Это определенно магия, но не того рода, как у памятных мне Себастьяна или Альбины Сабуровой. Их заклинания были, как бьющий по ушам вой сирены, а здесь в воздухе разлита едва слышимая музыка.

Наверное, мы долго идем по мягкому сухому мху, но я забываю про время, и даже Морготовы туфли на каблуке почти не бесят. Наконец процессия подходит к залитой густым золотым светом поляне. В дальнем конце — нет, в сердце ее — растет белое дерево. Листья переливаются всеми оттенками изумрудного и бирюзового — будто осколки моря.

— Милые гости, — говорит провожатый. — Мы просим вас об одном: на этой поляне следует хранить молчание. Сосредоточьтесь на добрых пожеланиях тем, кто сегодня решил соединить свои жизни в любви и гармонии.

Я ожидала, что весь ритуал придется вынести на ногах, но на поляне есть ряды покрытых мхом сидений — они оказываются куда удобнее, чем выглядят, и их вполне хватает, чтобы все гости расселись свободно. Мое место — рядом с другими подружками невесты. В основном это кхазадки возраста Катрины. На них розовые финтифлюшки выглядят так же нелепо, как и на мне. Наверное, они искренне любят виновницу торжества, раз согласились ради нее так вырядиться.

Нахожу в зарезервированных для семьи рядах Ленни и улыбаюсь ему одними глазами. Вид у него страдальческий, словно он проглотил ежа. Рядом с ним Сергей — удивительно хорошенькая в голубом платье.

Музыка, все это время звучавшая где-то на краю моего сознания, становится слышна уже и на обычном уровне, хотя я не могу угадать, что это — флейта или нежный голос.

Под белое дерево выходят мужчина и женщина. Узнаю их по запаху, потому что выглядят они совершенно не так, как в обычной жизни. Если честно, до этого момента я представить себе не могла менее романтичной пары, чем Катрина и Борхес. Но сейчас, в этом свете, под эту музыку, рядом с этим деревом они будто бы стали идеальными версиями самих себя. Он — крепкий, мужественный, надежный. Она — статная, нежная и бесконечно добрая. Нет, Катрина не изменилась… она всегда была именно такой, только как-то оно терялось за бесконечной бытовой суетой и житейскими треволнениями. И Борхес на самом деле сильный и великодушный, просто огрубел за долгие годы собачьей милицейской службы. А теперь все то доброе, что оба они совершили, проступило в их обликах, а любовь и восхищение собравшихся здесь друзей и родных делает это сияние ярче.

Из тени белого дерева выступает фигура в балахоне, в которой я не сразу узнаю свою соседку по комнате, которую какой только не повидала и вообще. Токс говорит:

— Здесь и сейчас под сенью белого древа я, мастер-друид Токториэль обращаюсь к вам, Катрина и Борхес. Пусть Эру Илюватар благословит ваш союз, как благословляет он каждое живое существо, как благословляет он землю, воду и небо. Произнесите же ваши обеты.

Борхес откашливается и говорит:

— Я, Борхес, здесь и сейчас клянусь тебе, Катрина, что буду вечно любить тебя душой и сердцем. Мы будем едины, как свет и тень, как звезды и небо, как корни деревьев, что крепко держат землю, сейчас и навсегда, пока смерть не разлучит нас. Я отдаю себя тебе, и я твой.

Катрина вторит ему:

— Я, Катрина, здесь и сейчас клянусь тебе, Борхес, что буду вечно любить тебя душой и сердцем. Я буду твоей опорой в радости и в печали, твоим светом в темноте, твоим домом в этом мире, сейчас и навсегда, пока смерть не разлучит нас. Я отдаю себя тебе, и я твоя.

В музыку, которая все это время понемногу нарастала, вплетается голос Токс. Она говорит на древнем как мир языке. Я слышала его однажды от той стремной пришлой друидки, как ее там, Ирендис. Но тогда слова врезались в структуру реальности и жестко перекраивали ее, а теперь обтекали, как мягкий свет, усиливая и облагораживая.

Потом Токс перешла снова на русский и просто сказала:

— Да будет так.

Вытираю глаза ладонью — заслезились вдруг, наверное, аллергия на пыльцу какую-нибудь… Хотя какая, к Морготу, в сентябре пыльца. Сидящая рядом кхазадка понимающе улыбается и протягивает мне чистый носовой платок.

Жених и невеста — теперь муж и жена — уже ушли. Гости тоже понемногу тянутся к тропе. Перед нами возникает девушка в сером, в руках у нее поднос:

— Прошу вас, примите скромное угощение от нашей рощи.

Это кстати — с утра пораньше было не до жратвы, да и вообще в последние дни кусок в горло не лез со всей этой нервотрепкой. Неловко беру хлипкий — берестяной, кажется — стаканчик и лепешку.

В стаканчике белое вино. Не особенно разбираюсь в вине, если честно, я как-то по пиву больше. Но это на вкус — как солнечный свет. Хлеб бурый снаружи и кремовый внутри, в нем есть сладость, но не приторная, а мягкая, едва уловимая. Из глубин памяти всплывает слово, и я спрашиваю:

— Это всамделишный лембас, да?

Не знаю, уместен ли вопрос, но девушка улыбается открыто и дружелюбно:

— Это то подобие лембаса, которое мы способны создать. Как и это дерево — подобие Белого Древа из легенд. Да и сами мы — подобия тех, кем могли бы быть. Наша работа в том, чтобы по мере сил приближать существующее к идеалу.

— Ага, м-м-м… славно. Духоподъемно. Очень вкусный хлеб. И красиво тут у вас…

Девушка снова улыбается:

— Ты можешь приходить сюда в любое время, Соль. Наша роща всегда открыта для тебя.

— Да-да, конечно, спасибо-пожалуйста… До свиданья.

Встаю, чтобы влиться в толпу гостей на тропе, пока улыбчивая девушка не принялась диктовать номер счета для пожертвований. У меня детский дом — самой бы кто подал. Но девушка говорит мне уже почти в спину:

— Потому что мы здесь знаем, что тень — это не тьма.

Резко оборачиваюсь — волосы хлещут по щекам:

— Что ты об этом знаешь?

Предполагается, что моя связь с тенями — секрет!

— Только то, что написано в нашем предании… Оно все опубликовано, можно бесплатно скачать в Сети. И я чувствую внутри тебя войну. Тень будет расти вместе с тобой, и зов тьмы будет усиливаться; тем важнее, чтобы свет не стал тебе врагом. Ты всегда можешь прийти и поговорить с любым из тех, кто посвятил себя служению Свету Илюватара. А сейчас тебе пора, все уже ушли к автобусу.

И действительно. Пора валить, а то вот так раз послушаешь эту сектантскую муть, два послушаешь — и скоро обнаружишь себя обнимающим деревья и чистящим ауру экологически чистым скрабом из крапивы.

Едем обратно вот вроде бы по той же дороге и в той же колымаге, но трясет, по ощущениям, куда меньше. Или тряска просто уже не беспокоит… А все-таки не такая уж плохая штука этот илюватаризм. Среди гостей было несколько снага, и никто не отнесся к ним как-то особенно. Ничего не понимаю в этой магии, но… вот прямо-таки жопой чую, что сказочный облик жениха и невесты не был чем-то вроде вульгарной косметической иллюзии. Это как будто внутреннее стало на время внешним.

Возможно, однажды я тоже захочу венчаться в такой вот роще. «Мы будем едины, как свет и тень, как корни деревьев, что крепко держат землю… я стану твоим домом в этом мире… я отдаю себя тебе, и я твоя». Вот только… встречу ли я того, кому смогу это сказать?

По крайней мере, я знаю, что эти мысли идут от ума и сердца, а не… ну, в общем, как оно раньше бывало. Пару недель назад я поняла, что мне осточертело рефлекторно подбираться от запаха практически любого мужского пота. Алик был хорошим парнем, и, встречаясь с ним, я чувствовала себя лучше, но повторения этой истории не хотелось. Тогда я осторожно спросила Токс, знает ли она какое-нибудь средство для снижения либидо — на время, конечно. Она уточнила, уверена ли я, и на другой день заварила горьковатый чай. Я проспала двенадцать часов и проснулась с пустой головой и ватным телом, так что Токс немного изменила состав — и вот я снова могу оценивать мужчин всех рас и типажей как эстетические объекты.

Однажды я встречу своего мужчину, но до тех пор важно принимать решения головой.

Автобус останавливается возле ресторана, который Катрина в сердцах называла «грязной харчевней». Один Эру Илюватар знает, чего мне стоило спасти этот контракт — установления отношений с новой «вонючей дырой» я бы не выдержала. А жратва у них, на мой невзыскательный снажий вкус, отличная — после всей этой нервотрепки со свадьбой так и вовсе пища богов. Живот отвечает на мысли требовательным урчанием. Лыблюсь во все зубы и расправляю плечи, чтобы торжественно войти в ресторан с подобающим выражением морды лица. И тут ридикюль вибрирует — звонит телефон.

Номер незнакомый, но голос Ежа узнаю сразу:

— Соль, давай сюда, срочно! Опричники наших бьют!

— Где⁈

— Угол Дворянской и Шуйского!

Бегать на каблуках неудобно, а босой — неприлично! Однако бывают моменты, когда приличия никакого значения не имеют.