Шайтан Иван 5

Глава 36

Наконец, закончив со всеми делами, все подразделения двинулись к местам постоянного расположения. Как я сказал, трофеи делили справедливо — относительно, конечно, но смогли поделить. Итоги нашего сражения были впечатляющими. Несколько в военном плане, а в политическом. Разгром карательного выступления непримиримых показал нарастающую слабость движения. Абдулах-амин истощил свои ресурсы. Возможность противостоять Российской империи была ещё значительной, но воевать как прежде они не могли. Только прямая помощь Турции войсками давала надежду на отстаивание оставшейся подконтрольной территории. Трудности проведения боевых действий из-за сложности местности (театра боевых действий), останавливали русское командование от масштабных операций.

Семь селений признали Хайбулу своим ханом, я передал ему сто лошадей, и около двухсот ружей, приличное количество холодного оружия и много другой рухляди. Наши старшины тоже не остались в накладе.

Как известно, у победы много родителей; поражение — сирота. По приезде в Пятигорск с удивлением узнал, как много людей «принимали участие» в подготовке и «в поте лица» ковали победу. Представляю, какие реляции и доклады полетели в столицу. Перья скрипели, чернила лились рекой. Посетил своё начальство и, поселившись в гостинице, погрузился в написание подробных, докладов во все адреса. В соседнем номере сидел Андрей и с покорной обречённостью строчил сводки, доклады по моему требованию, как обладатель самой полной информации. Единственное, что позволил ему, — это день отдохнуть в весёлом доме. Англичан забрал Шувалов с пачкой пространственных признательных показаний. Демонстративно отругав меня за неправомерные действия.

— Безобразие. Произвол. — Закончил тем, что он обязательно доложит начальству и меня строго накажут. Дэвид выдержал девять ударов и сдался. Арчибальт даже не стал пытаться играть в героя, попросил перо и бумагу, но для профилактики приказал всыпать ему тоже. Он потерял сознание на пятом ударе.

Я уже третий день корпел над докладными, когда услышал шум за дверью: невнятный разговор и повышенный тон Аслана, который редко говорил громко. Прозвучало явственно.

— Ты своя глаза на моя дорога не ставь. Моя нет бояться твоя. Камандэр сказал нэкаво смотреть нэ хочет. Уходи свой дом.

С трудом сдержавшись, чтобы не рассмеяться, я открыл дверь. Аслан перегородил дорогу штабс-капитану, который, красный от возмущения, пытался прорваться ко мне в номер.

— Остыньте, капитан. Аслан, пропусти.

Аслан, недобро посмотрев на посетителя, отошёл в сторону.

Капитан, ещё не отошедший от неприятного разговора, поправлял безупречно сидящий на нём мундир.

— Я вас слушаю, капитан.

— Господин полковник, вас приглашает к себе княгиня Оболенская. Она прибывает на лечении и передаёт, что имеет важное поручение к вам.

— Вы уверены, капитан? — удивился я.

— Да, ваше сиятельство. — он положил визитку с приглашением и ушёл, обиженный за столь неприятный приём. Я взял визитку — приглашение на семь вечера.

— Аслан, позови князя.

— Командир, скоро рука отвалиться. — проворчал недовольный Андрей, потирая запястье.

— Ладно, не ворчи, уже скоро кончится этот канцелярский ад. Ты знаком с княгиней Оболенской?

Андрей задумался, постукивая пальцем по столу. — Нет, лично не знаком. Да и слухов ходит немного. А что, Петр?

— Приглашает с визитом. Утверждает, имеет важное поручение.

— Наверняка чопорная особа, но отказаться — дурной тон. Приглашение дамы обязывает.

Смирившись с неизбежным, я облачился в повседневную форму, которую Аслан уже разложил на стуле, и отправился по указанному адресу. Милый, ухоженный особнячок в лучшей части города. В прихожей слуга с бесстрастным лицом склонился в почтительном поклоне:

— Прошу пожаловать, ваше сиятельство. Вас ожидают.

Переступив порог гостиной, я… остолбенел. Из глубокого кресла поднялась молодая женщина. Не княгиня из моих мрачных предчувствий, а само очарование. Легкая, как пушинка, грациозная в каждом движении. Ее улыбка — загадочная, чуть насмешливая– мгновенно приковала взгляд, обещая что-то недосказанное. Контраст между ожидаемой скучной матроной и этим лучезарным видением был столь разителен, что вышиб почву из-под ног. Я замер на пороге, растерянно ища взглядом хоть какую-то точку опоры в этом внезапно перевернувшемся мире.

«Мань, глянь на неё, сучка крашена!» — дико и неуместно вспыхнуло в голове обрывком из какого-то кинопроката. Абсурдность мысли едва не вырвала у меня смешок.

— Здравствуйте, полковник, — прозвучал мелодичный голос, но в нем отчетливо дрогнула нотка обиды. — Я так смешно выгляжу, что вам трудно сдержать смех?

«Чудо в перьях», — мысленно съязвил я, пытаясь хоть как-то оградиться от ее обаяния. Собрав волю в кулак, я сумел выпрямиться и сделать глубокий, облегчающий душу вдох.

— Здравствуйте, ваше сиятельство. Видите ли, по дороге сюда я мысленно рисовал портрет… ну, знаете, чопорной светской дамы, снизошедшей до нашего захолустья. И вдруг, такое сияние. — Я позволил себе смущенную улыбку. — Моя растерянность была искренней. А смех… это над моими собственными предрассудками и страхами, которые не давали покоя всю дорогу.

Княгиня внимательно, почти испытующе посмотрела мне в глаза, ища честности или игру? Потом кокетливо склонила головку набок, капризно произнесла.

— Что ж… пожалуй, верю вам и прощаю. Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной чай?

Искусный ход. Поставила меня в положение виноватого просителя, обязанного теперь ей вниманием. Чистая магия кокетства, отточенная до совершенства.

— Княгиня, — я слегка склонил голову, сохраняя вежливую дистанцию, — честь для меня невероятная. Но долг службы — каторжный надсмотрщик моего времени. Мне передавали, вы имеете важное поручение?

Ее взгляд снова впился в меня — ища слабое место в моей глухой обороне? Увидев лишь спокойную, чуть ироничную готовность слушать дело, она едва заметно вздохнула.

— Вы, полковник, как и все военные, сразу к сути, — в голосе прозвучала легкая укоризна.

Она скользнула в соседнюю комнату и вернулась, держа внушительную стопку писем, перевязанную шелковой лентой.

— Письма. От ваших родных и для князя Долгорукого. Он ведь служит под вашим началом?

— Нет, постойте, кажется, не всё. — она задумалась и, мило постукивая по губам, вспоминала, что она позабыла.

— Ах да, отдельное письмо графа Васильева! Он просил отдать его обязательно вам в руки. Она, как девчонка, вспорхнула в спальню.

И тут случилось невероятное. Я ощутил явственный толчок в спину — словно невидимая сила, буквально бросила меня в комнату. Княгиня, присевшая у дорожного чемодана, обернулась на шум. Наши взгляды встретились. В ее огромных глазах — растерянность, испуг, и что-то еще… пылкое, запретное.

— Что вы себе позво… — начала она, торопливо поднимаясь.

Но было поздно. Во мне что-то надломилось, сорвалось с цепи. Несколько стремительных шагов — и я рядом. Мои руки обвили ее стан, притягивая к себе. Взгляд утонул в ее глазах, полных сплава страха и внезапного узнавания. Потом — губы… Ее губы: дрожащие, прохладные, а потом, горячие, откликающиеся. Она пыталась оттолкнуть — слабо, будто сопротивляясь не мне, а себе самой. Каждое движение становилось все слабее; сопротивление таяло, как воск на огне.

Помню вспышку шелка, жар кожи под пальцами, шепот тканей, падающих на пол. Помню ее запах — дорогих духов и чего-то неуловимого. Как мы оказались в постели — смазанный вихрь ощущений. Жажда, пожар в груди, затмили все. Я утопил себя в ней, а она… Она была как мотылек, бьющийся о пламя — отчаянно, обреченно, неистово. Я чувствовал, как ее первоначальный страх сгорает, заменяясь всепоглощающей страстью, отчаянной готовностью разделить это безумие. Она летела навстречу своей гибели в этом огне и требовала — снова и снова.

Сколько длилось это падение в бездну? Время потеряло смысл. Несколько раз она взлетала на гребень волны с тихим, надрывным стоном, цепенея в моих руках. Но едва я пытался отдышаться, отступить — ее прикосновения, нетерпеливые, требовательные, вновь раздували тлеющие угли в яростный костер. И мы падали в него вновь — оба, сгорающие мотыльки в пламени этой нежданной, запретной страсти.

Когда мы обессиленные и ошеломлённые, лежали, обнявшись, Констанция тихо прошептала.

— Никогда не думала, что такое возможно. Безумное наслаждение. И где? — она хмыкнула. — В объятиях мужчины, которого я вижу в первый раз.

Последние слова она прошептала еле слышно, погрузилась в глубокий сон. Я осторожно выбрался из её объятий, оделся и прошёл в гостиную. Спавший, сидя в прихожей, слуга подскочил и молча выпустил меня из дома. Аслан встрепенулся, сидя на месте возчика, а материализовавшийся Паша открыл дверцу, и всё это происходило в ночной тишине.

Я проспал до полудня. Пришёл в себя и почувствовал дикий голод. Андрей застал меня в ресторане, где я усиленно жевал, сметая всё подряд.

— Однако — усмехнулся он, усаживаясь напротив и делая заказ.

— Страшная княгиня просто поразила тебя. Ты потерял сознание и она воспользовалась твоим беспомощным состоянием.

Я прожевал и проглотил очередной кусок запеченного мяса.

— Так всё и было, — удовлетворённо подтвердил я. — Произошло надругательство надо мной. Надеюсь это останется между нами, Андрей?

— Несомненно, ваше сиятельство. Столь позорное обстоятельство не стоит обнародовать. К тому же вы пострадавшая — сторона. Весь Пятигорск только и говорит об очаровательной молодой вдове, княгине Оболенской. Столь недоступной и неприступной. Никто так и не смог добиться её благосклонности. Не перестаёте удивлять, Пётр Алексеевич.

— Ладно, забудем о досадном происшествии. Ты подготовил наградные ходатайства на наших?

— Да, собрал все и свёл в единое.

— Замечательно. Отвезёшь в штаб вместе с моими и сдашь на подпись атаману. Про доктора и Муравина не забыл?

— Никого не забыл, всех отметил.

После обеда поехал в городское жандармское управление.

— Рад приветствовать вас, граф. Примите моё поздравление со славной победой! С чем пожаловали?

— Спасибо, Максим Сергеевич. Прошу вас отправить по вашим каналам, адрес на пакете. Я достал объёмный пакет и положил на стол.

Булавин осмотрел его и опечатал сургучными печатями в моём присутствии.

— Отправим в срочном порядке, на ваш счёт было специальное распоряжение.

— Как поживают наши столичные гости? — нейтрально поинтересовался я.

— В Тифлисе. Работают. Очень плодотворно. Из Петербурга совсем недавно прибыло военно-судебное установление, Главного военного суда. Действительный статский советник Велибин Павел Яковлевич. По отзывам — суров, грозен и не подкупен. По всему Кавказскому округу — настоящая паника, начались аресты. Не смотрят на чины и должности. Терпение государя лопнуло. Петербург всполошился: нити тянутся вверх. Честно признаться не думал, что возьмутся всерьёз. Мне поступил приказ начать аресты.

— Когда–нибудь это должно было случиться. Покончив с бумажными делами, решили возвращаться на базу.

— Граф, вы не скажите прощального «прости» княгине? — иронично заметил Андрей.

— Прекрати, Андрей, — грустно ответил я.

— Пётр, ты что, так сильно впечатлился княгиней?

— Нет, конечно, просто действительно как-то некрасиво получилось. Хватит об этом.

— Хорошо, не буду. В таком случае нам осталось занести переделанный доклад и рапорты к атаману — и домой. — Андрей, видя моё недовольство, поспешил сменить тему.

— Как? Ты до сих пор не предоставил доклад и рапорты? — Я удивился и пришёл в негодование.

— Остыньте, ваше высокоблагородие, — Андрей поспешил притушить всплеск моих эмоций. — Это уже третий вариант нашей реляции. Надеюсь, окончательный.

— То есть как — третий? — я снизил тон.

— А вот так. Первые два не устроили его превосходительство атамана. «Слишком сухо, канцелярщина, есаул. Добавьте жизни, красок, человечности, в конце концов», — передразнил он Колосова. — Я что, роман пишу для развлечения столичного начальства? — искренне возмутился мой начальник штаба.

— Добавил? — поинтересовался я.

— Пошёл к Шувалову. Он прочитал и заставил писать под диктовку. Ну, командир, признаюсь честно: Шувалов — поистине Мастер. Не побоюсь этого слова — Талантище! Я, когда перечитывал, пришёл в щенячий восторг. Атаман просил непременно быть у него перед отъездом. Пошли вместе относить этот шедевр.

— Раз просил — значит, навестим.

Мы подъехали к штабу и поднялись на второй этаж. Адъютант атамана тут же пропустил нас.

— Здравия желаем, ваше превосходительство!

— Здравия, господа! Рад видеть вас. — Генерал пребывал в отличном настроении. Ещё бы: его казаки провели блестящую операцию. Полная победа, значимая во всех отношениях. Единственное, что омрачало столь замечательное событие — прибытие в Тифлис военно-судебного присутствия из Петербурга.

Внезапный скрип — и дверь кабинета распахнулась. На пороге — растерянный адъютант:

— Ваше превосходительство, к вам сроч…

Слово повисло в воздухе. Мимо него, не удостоив взгляда, шагнул жандармский штаб-ротмистр. Синий мундир сидел безукоризненно, а лицо было лишено всякой мимики будто высечено из мрамора.

Атаман резко встал, кровь отхлынула от его лица, оставив мертвенную бледность.

Взгляд жандарма, тяжелый и оценивающий, медленно прошелся по комнате и намертво замер на мне.

— Полковник граф Иванов-Васильев?

— Так точно, — отчеканил я, ощущая, как немеют пальцы.

— ВЫ АРЕСТОВАНЫ.

КОНЕЦ ПЯТОЙ КНИГИ