Шайтан Иван 5

Глава 18

Все вечера я посвящал Хайбуле. Он вместе с Гасаном, набравшись новых впечатлений, готовился к выступлению. Обсуждали всё до мелочей. Такие, как обеспечение воинов жильем, питанием, одеждой, необходимость помощи местным жителям и будущим переселенцам, и множество мелких вопросов. Оставаясь наедине с Хайбулой, тот убеждал меня в своей правоте и программных установках. Я слушал его, соглашался или спорил, давая понять, какие он совершает ошибки, заблуждаясь в тех или иных вопросах. Он отметил, что в головах горцев тесно переплелись ислам и горские адаты, отголоски языческих обычаев и обрядов. Многие из них приходят в противоречие друг с другом. Я пытался убедить его не навязывать и не принуждать к подчинению вольные военные сообщества и общины. Нужен дружеский союз на основе взаимного уважения или, в худшем случае, нейтралитет. Нужно делом доказать, что ты способен защитить, обеспечить мирную жизнь людям, и тогда придет понимание того, что необходимо сделать. Я не торопил Хайбулу, до середины июля время было. Возможность быть с семьёй была для него самой лучшей наградой. Мысль о возможной длительной разлуке заставляла его бережно относиться к этим дням семейного счастья.

— Хайбула, всё, о чем мы говорим с тобой, это хорошо и правильно, но на какие деньги ты собираешься начинать свое дело? — спросил я напрямую.

— Деньги для начала есть, но их мало. Надеюсь на помощь моих сторонников, — ответил Хайбула, немного помолчав.

— Деньги привезут, а может, и нет. Скорее всего, нет, — размышлял я вслух. — Буду с тобой честен, Хайбула. Я не могу дать сразу много, но две тысячи рублей серебром и золотом, пятьдесят ружей, тридцать пистолетов, тридцать шашек, это обещаю.

То, как загорелись глаза Хайбулы, дало мне понять, что он не ожидал столь щедрого подарка. Он пытался скрыть радость, но у него плохо получалось.

— Благодарю тебя, Иван, это очень поможет мне.

— Хайбула, ты говорил с Маликом?

— Да, он заверил, что его люди не будут выступать против меня. Для начала и это хорошо. К тому же Малик обещал помочь с переправкой оружия. Я как раз хотел закупить у тебя сколько возможно, — улыбнулся Хайбула.

Спустя три дня отдыха Куликов с Лукьяновым собрались отбыть в Пятигорск, а далее, через Грозную и Владикавказ, в Тифлис. Полковник Лукьянов сумел убедить Жана Ивановича, что жандармские чины обеспечат ему надёжную охрану и выделят в помощь двух следователей, которые будут сопровождать его и содействовать в ведении дел. Перед отъездом я попросил Куликова о личной беседе.

— Жан Иванович, — начал я, — скажите мне чистосердечно, сколь глубоко замешан генерал Колосов в злоупотреблениях?

Куликов устремил на меня холодный, испытующий взор. Я выдержал его спокойно.

— Ныне трудно определить меру его вины, — ответил он, — но то, что ему ведомо о мошенничестве подчиненных ему чиновников, сомнению не подлежит.

— Жан Иванович, — продолжил я, — я знаю генерала Колосова с самого начала моей службы на Кавказе. Ангелом его не назовёшь, но убеждён, отступления от правил дозволял он себе единственно во имя пользы и улучшения службы всего Кавказского казачьего войска. И мне самому нередко приходилось обходить запреты различных инструкций и предписаний. Жизнь, знаете ли, частенько вносит свои коррективы, не согласные с буквою закона. Главное, какие цели преследует нарушитель. Коли строго следовать всем уставам, приказам и инструкциям без разбора, можно было бы, не мудрствуя, всех нас, безо всякого следствия, в тюрьму упечь. Убедительно прошу вас, Жан Иванович, подойти к рассмотрению дел, касающихся генерала Колосова, с полнейшей объективностью. Не более того.

— Хорошо, Пётр Алексеевич, — произнёс Куликов после некоторого раздумья, — сие обещать могу.

Они отбыли на моём экипаже, оставив за собой облако придорожной пыли. Отбыли командиры будущих сотен. Вроде батальон должен бы вздохнуть свободнее, да куда там. Объявлен дополнительный набор в батальон. На сорок пять мест прибыло семь десятков желающих. Требования ужесточили, ввели новые временные нормативы, подтягивание на перекладине и всё равно пришлось взять пятьдесят казаков. Я перестал видеть графа Муравина.

— Андрей, а где Муравин?

— Поначалу ходил, улыбался и хорохорился. Сейчас доползает до лежака, валится и молчит до утра. Утро Миши начинается с подъёма Кости, — усмехнулся Андрей.

— Вы аккуратней с парнем, поломаете его, потом не соберёшь.

— Командир, мы с пониманием и осторожностью.

— Проверили его на профпригодность? — на автомате произнёс я.

— На чём проверили? — не понял Андрей.

— Профессиональная пригодность на командирскую должность, в будущем, — пояснил я. — Андрей, ну ты то должен понимать такие простые вещи. — Наехал я на него, заранее гася ненужные вопросы.

— Физически развит слабо, но это поправимо. Миша его правильно нагружает упражнениями. Фехтование, так себе, на троечку, зато стреляет просто отлично. Любитель с детства пострелять. Не охотник. Хороший парень, только воспитатели хреновые.

— Андрей, ну что за словечки. Вы все-таки казачья аристократия. Ты навел порядок в канцелярии?

— Так точно, господин полковник! Канцелярские крысы взбодрены, воодушевлены, бумаги в порядке.

— Что с драгунами?

— А что с ними будет? Приступили к тренировкам. Парни крепкие, с опытом. Инструктора хвалят. Будет с них толк. Единственно, трудности с ножовым боем. Прежде никто не знал и не применял его на службе.

— Вот что, Андрей, поедешь с инспекцией по формируемым сотням. В случае необходимости поможешь. Отвезёшь денежное довольствие. Время выезда решай сам, возьми бойцов в охранение, не меньше десятка.

— Слушаюсь, господин полковник.

Я возобновил ежедневные тренировки: утренние пробежки, фехтование, стрельба. Савва, Аслан, Паша тренировались всё свободное время. Поэтому прежние мои легкие победы остались в прошлом. Если по одному я как-то справлялся, то против двоих уже чаще проигрывал поединки. Малышев со своими офицерами присоединился к нам. Миша сообщил, что Муравин, скорее всего, не выдержит темпа тренировок.

— Командир, что делать, сдаёт Муравин? — спросил как-то Миша после совещания.

— Чуть ослабь нагрузки. Как в остальном ведёт себя сиятельство?

— На остальное у него нет сил, — грустно усмехнулся Миша.

— Чего грустишь, себя вспомнил? — спросил я.

— Есть такое. Наверное, я тоже выглядел так же жалко?

— Нет, конечно, Михаил. Ты ж у нас гусар. Поддержи парня.

— Пётр Алексеевич, а что за песня, которую напевает Саня? Сказал, что вы сочинили.

— Да, так, накатило, — смутился я.

Как-то сидя вечером в штабе, я задумался и стал тихо напевать песню: «Эх, дороги, пыль да туман. Холода, тревоги да степной бурьян.» Саня моментально вцепился в меня и не успокоился, пока не вытряс все слова. Потом сидел и подбирал мелодию на гармонике. Естественно, присоединился Андрей и Савва. После нескольких тренировочных заходов исполнили её в приемлемом варианте. Она всем понравилась. Ну ещё бы, хит на века.

— А давай, Миша, сегодня у меня вечером собираемся. Почаёвничаем вместе, а то всё дела и дела. От работы даже кони дохнут. Надо отдыхать иногда. Муравина прихвати, а то закис парень.

Вечер удался на славу. К нам постепенно подтянулись офицеры Малышева. Муравин с интересом наблюдал за нашими посиделками. Аслан приготовил вкусный шашлык; молодое вино, чихирь. Исполнили весь наш репертуар и опробовали новую песню. Она особенно понравилась и запала в душу офицерам.

— Эх, Пётр Алексеевич. Мне никогда не сподобиться такое сочинить. Не могу понять: слова простые, мелодия простая, а вместе — настолько душевно, что слеза накатывает и сердце щемит, — Миша сидел огорчённый. Каждый раз, когда я видел огорчённого поэта, мне становилось особенно стыдно за свой плагиат.

Михаил с Муравиным пришли к казарме своей сотни и сели на скамейку у пристройки, в которой они жили.

— Михаил Юрьевич, а почему вы решили уйти из гвардии и приехали на Кавказ, чтобы поступить на службу в батальон? Вы служили в гусарском полку, известный поэт, высший свет вас признавал? Кавказ — это как ссылка для проштрафившихся.

— Знаешь, Константин, давай на «ты» и без лишних церемоний. Когда официально и на службе — другое дело. А то, когда ты выкаешь и по имени отчеству, как-то не по себе становится. Если командир злится, то сразу переходит на «вы» и обзывает по имени отчеству с такой ехидцей, что начинаешь волноваться. Можешь на «ты», когда мы одни. Не против?

— Нет, Миша, можешь меня называть Костя.

— Ты не смущайся, Костя, видел бы меня в первую неделю пребывания в сотне. Ты ещё молодцом держишься, а я раскис совсем. Думал: плюну на всё и уеду обратно, буду жить в поместье и в ус не дуть.

— Так почему не уехал? — заинтересовался Муравин.

— Каждое утро видел усмехающиеся лица командира и князя, и такая меня злость взяла. Думаю: хрен вам, сдохну, но не сдамся и не уйду. Только если меня вынесут отсюда. А потом потихоньку втянулся. Дальше легче стало. Стычки с горцами бодрят. Ну и оборона Армянской области. Бились с турками, башибузуками. Зверьё, а не люди. Насмотрелся, Костя, врагу не пожелаешь. Трудно выразить словами, что я чувствую, живя и служа тут, на Кавказе. Только здесь я почувствовал, что такое настоящая жизнь. А прежнее — это как новогодняя мишура. Шуршит, блестит, дунешь, а там пыль и пустота. Ни серебра, ни золота, мираж, сплошной обман. Понимать, что ты что-то значишь. Что ты на своем месте и дело, которым ты занимаешься, приносит пользу. Дорого стоит. Для меня это очень важно. Когда ты смотришь в глаза смерти, когда на тебя несётся лава озверевших всадников сплошной стеной, вот тогда ты по-настоящему понимаешь цену жизни. Тогда ты осознаёшь, что такое настоящее боевое братство. Я немного сумбурно излагаю. Ты сам всё поймешь, Костя, если, конечно, у тебя духа хватит. Если в тебе есть стержень настоящего бойца. А теперь пошли спать, службу никто не отменял. Держись, Костя, я поручился командиру, что ты станешь хорошим пластуном. К тому же есть возможность стать хорунжим — это подпоручик по табели о рангах, а ты, помнится, разжалован в рядовые. Так что есть резон потрудиться. Ничего, мы ещё сделаем из тебя героя, чего-нибудь, — улыбнулся Миша, хлопая по плечу Костю.

Михаил прошёлся вдоль казарм. Ночь вступила в свои права. Яркие звёзды и луна освещали пространство. Часовые исправно несли службу, как и караульный на вышке. База погрузилась в сон.