Шайтан Иван 5

Глава 33

Созвав совещание командиров, я объявил о выступлении завтра. Определил маршрут. Андрею надлежало убыть к расположению четвёртой сотни и, объединившись с пятой, действовать единым отрядом. Задачи и порядок действий были согласованы, обсуждены возможные варианты развития событий. С ним уходил полуэскадрон драгун. Ранним утром мы выступили. Поздним вечером достигли селения Картах. Отряд быстро обустроил походный лагерь. Меня встречали Хайбула, Гасан и Малик.

— Ассаляму алейкум, Пётр! — Они соскочили с коней.

— Ва алейкум ассалам.

Пришлось обняться с каждым, таков обычай союзников. Мы расселись у разведённого костра.

— Приглашаю к себе, Пётр, — предложил Хайбула.

— Успеем, Хайбула. Позволь представить, войсковой старшина Соловьёв, командир Семёновского казачьего полка. — Они вежливо кивнули друг другу.

— Так, к делу, Хайбула. Какие последние вести о набеге?

— Султан собрал около двух тысяч бойцов. Тысяча конных и немногим более тысячи пеших. С Султаном триста мюридов, гвардия Абдулах-амина. Идут покарать меня. Ко мне явились старейшины Гунчи и Ажата. Султан пройдёт через их земли по пути ко мне. Старейшины просят защиты. У меня всего сто восемьдесят джигитов. Конных сто двадцать. Вот и все мои силы. Хунзахские беки хранят молчание.

Я развернул карту и попросил Хайбулу указать на ней расположение селений.

— Хайбула, как ты полагаешь, как поведёт себя Султан?

Хайбула, помедлив, изложил своё видение.

— Скорее всего, разделит силы. Большая часть двинется на меня, меньшая вдоль вашей линии.

— Я того же мнения. Вероятно, он так и поступит. Значит, нам придётся выдвинуться за селение Гунчи и ждать его там. — Я смотрел на карту, селений Гунчи и Ажат на ней не значилось.

— А если он совершит обход по дуге и ударит по Картаху? — спросил Соловьёв.

— Маловероятно. Во-первых, ему нужна голова Хайбулы. Во-вторых, если он пойдёт по левому флангу — мы ударим ему в тыл. Если по правому, там казаки Терцы, и мы снова бьём в тыл. У него единственный путь, ударить нам в лоб, разгромить, а затем обрушиться на Гунчи и Картах. Итак, Хайбула, ты со своими всадниками выступаешь с нами. Пехота остаётся защищать Картах. Завтра выступаем на Гунчи. Сколько до него, Хайбула?

— Утром выйдем, к вечеру будем на месте.

— Точность географическая! — усмехнулся я.

Поздним вечером ко мне подошёл наш доктор Жданович. Одетый в новую полёвку и с пистолетом в кобуре, он выглядел как зелёный новобранец. Все штатские, впервые одевшую форму, смотрятся смешно и забавно. Особенно Николай Иванович, сугубо штатский. Он настоял на участие в походе, мотивируя тем, что являться вольнонаёмным служащим батальона. Наверняка будут раненые и его участие просто необходимо. Я не смог возразить ему.

— Добрый вечер, Пётр Алексеевич, прошу прощения. Я, знаете о чём подумал. Как, я понимаю, часть горцев, лояльных нам, будут воевать с нами. А как вы будете различать, где наши, а где не наши?

Я впал в состояние соляного столба. Простое, как мычание коровы соображение, а я о нем не подумал. Так же озадаченно смотрел на меня Савва.

— Простите, Пётр Алексеевич, если вторгаюсь не в свою компетенцию. — Доктор смущённо поправил очки. — Без сомнения, я окажу помощь каждому нуждающемуся, но, как вы будете стрелять если не сможете различить кто свой, а кто враг.

Я немного отойдя от шока хмыкнул.

— А как, вы, видите выход из ситуации?

— В данном случае, самое простое мм… –задумался Жданович, — самое простое, скажем белая повязка на левой руке. Так часто поступали в прошлых войнах, если противники были одинаково одеты.

— Удивлён вашей прозорливостью, Николай Иванович, как сугубо штатского человека. Мы сошлись с вами во мнении. — с трудом вывернулся я.

— Что же, не буду надоедать вам своим присутствием. А… песня ваша, чудо как хороша. Никогда не испытывал столь сильного душевного переживания. Примите моё восхищение вашим талантом. — он собрался уходить.

— Может желаете чашечку кофе, доктор?

— Знаете, не откажусь. Признаюсь вам, испытываю сильное волнение в ожидании боевых действий. Не приходилось ранее участвовать.

Я разлил кофе по чашкам.

— Ммм… отличный кофе, Пётр Алексеевич. Признать давно не пил подобного. — обрадовался Жданович пригубив чашку.

— Обязательно поделюсь с вами, Николай Иванович, когда вернёмся. И еще, я настоятельно прошу вас не лезть в схватку. Только в крайнем случае, если вашей жизни грозит опасность. Савва, проследи чтобы в помощь Николаю Ивановичу выделили двух бойцов. Помогут с ранеными и присмотрят за доктором. — Савва кивнул. Надо Хайбулу известить на счёт повязок. Но пусть оденут перед самым боем.

— Исполню, командир.

Следующим утром выступили к селению Гунчи. Казаки и люди Хайбулы двигались впереди. Значительно впереди, чтобы успевала осесть дорожная пыль. Дороги, как таковой не было, широкая протоптанная, наезженная тропа. К вечеру мы миновали Гунчи. Всё население высыпало на окраину и настороженно наблюдали за нашим передвижением. Прошли дальше за Гунчи и остановились. Я выехал на рекогносцировку. Ко мне присоединились Хайбула, Соловьёв и незнакомый горец.

— Пётр, это Кучар, с ним семнадцать всадников. Они из Гунчи. Кучар склонился в традиционном поклоне, прижав правую ладонь к сердцу.

— Спасибо вам, что откликнулись на нашу просьбу. Мы не первый раз подвергаемся набегу. У нас нет сил, чтобы дать достойный отпор. Старейшины просили передать, что мы признаём Хайбулу своим ханом. — Кучар ещё раз склонился в поклоне и выпрямившись смотрел прямым взглядом воина.

— Рад приветствовать тебя, Кучар. Ты со своими людьми поступаешь под командование Хайбулы. Прошу тебя выполнять команды Хайбулы точно и беспрекословно. Сам ничего не предпринимай.

Мы два часа объезжали возможное место боя. Все отстали от меня метров на сто и усевшись на землю, ожидали моего решения. Только Соловьёв не отставал, осматривая окрестности. Он и нашёл удобное место.

— Смотри, Пётр Алексеевич, мы встанем здесь. Во-первых, незаметно, но существует уклон. Мы чуть выше. Второе, дальше справа неровность местности, но сбивает темп атаки конницы. В третьих водный ресурс, ручей за нами. Другие источники значительно дальше.

— Вполне удобная диспозиция. — задумчиво потянул я. — Третью сотню с Терцами, поставим слева, в полуверсте, под острым углом. В случае прорыва ударят им во фланг. В случае обхода справа, завернём правое крыло.

Я ещё пять минут осматривался и окончательно определился с расположением подразделений. Вернулись к колонне, стоящей походным порядком.

Собрались под навесом. Я на своей примитивной карте показал места расположения подразделений. Предварительно описал действия каждого в общих чертах и приказал расходиться, готовить места обороны.

Веселов и казаки Терцы прошли в указанное им место. Трофим и Михаил прошли с версту и встали «коробкой», фронтом в сторону ожидаемого противника. Разбили лагерь.

Ко мне подошёл Малышев.

— Господин полковник, вы не определили место моего отряда?

— Крайнее справа в построении. Используйте фуры как укрытие. Ротмистр вы принимали участие в бою.

— Нет, господин полковник, не довелось.

— Главное, Олег Дмитриевич, чётко выполнять поставленную задачу. Наши основные действия от обороны. У нас нет места лихим атакам. Уяснили ротмистр?

— Так точно, господин полковник.

— Вот и славно. Отдыхайте, Олег Дмитриевич.

Подошёл Савва.

— Разведка ушла. Эркен с Азимом и Халидом ушли в дальнюю.

Глубокой ночью, когда лагерь погрузился в тревожный полусон, к моему бивачному костру подошли Хайбула, Гасан, Малик и Кучар. Тени плясали на их усталых, озабоченных лицах.

— Прошу, — кивнул я, указывая на разостланные бурки. — Аслан, гостям чаю… или кофе?

Я подсыпал свежей гущи в походный котелок, подвешенный над огнём. Кучар лишь отрицательно мотнул головой.

— Благодарю тебя, Пётр, — глухо начал Хайбула, не поднимая глаз. — Ты пришел… когда я уже почти отчаялся найти помощь. — Он замолчал, сжав кулаки, слова застряли в горле.

— Так до конца не верил, что слово сдержу? — усмехнулся я беззлобно.

— Да, — резко выдохнул Хайбула, наконец глянув прямо. — При всех каюсь в черных мыслях. Кто я тебе, русскому офицеру, чтобы ты ради меня ввязывался в чужую распрю? Соплеменники мои отсиживаются, глазея на то, как меня будут резать, как барана. Родня из тухума… — голос его дрогнул от горечи, — ни одного воина не прислала. Я… я на них так надеялся.

— На родню надейся, Хайбула, да сам не плошай, — отозвался я твердо, глядя на вспыхивающие угли. — Не печалься. Наши судьбы, в наших руках. Аллах тому свидетель, Субханаллах. Предстоящий бой рассудит, кто прав был в своих чаяниях. А на соплеменников не держи зла. Они за последние годы наслушались от вас столько обещаний, натерпелись столько обид, что верить вам не получается, при всём желании. Ты Хайбула, раньше призывал их к войне, а теперь призываешь к миру. Как понимать тебя? Молчишь. Вот и они не верят тебе. Теперь только доказав, что ты за мир, они станут думать по другому. Другого пути нет.

— Я услышал тебя, Пётр. — ответил Хайбула после длительной паузы.

Перед тем как они растворились в ночи, я окликнул Хайбулу:

— Не забудь, повязки, о которых говорили. Белые, на левый рукав. Объяснишь своим, зачем?

Хайбула, уже отойдя, лишь молча кивнул, тронув рукой грудь в знак понимания.

Следующий день тянулся в тягостном, тревожном ожидании. Лишь к вечеру, когда тени стали длинными, вернулась разведка. Эркен с Костей, серые от пыли и смертельно усталые, еле волоча ноги, подошли под навес. Я молча ткнул пальцем в сторону свёрнутых бурок.

— Идут, командир, — голос его был хриплым от усталости и дорожной пыли. — Приблизительно две с половиной тысячи, может, немного меньше. Конницы, не больше тысячи. Тридцать вёрст отсюда. Стоят на большом привале. Если с утра тронутся, только часам к трём, после полудня, подойдут. Оставили две тройки. Двинутся, сразу дадут знать.

— Молодцы, — кивнул я. — Отдыхайте.

— На ночь не сунутся. Хотя… кто их знает, — Савва мотнул головой.

Малышев, как и прежде, сидел молча, не вмешиваясь в разговор.

— Я усилю посты и выдвину заслоны подальше, — предложил Михаил, поймав мой взгляд.

— Разумно. Трофим, — обернулся я к нему, — твоих чуть правее.

— Будет сделано, командир.

Все разошлись по сотням. Я остался один.

Спать. Мысль билась навязчиво, как муха о стекло. Усталость, копившаяся все эти дни, обрушилась разом, давящей тяжестью. Я уже проваливался в забытьё, сквозь зыбкую пелену едва различив чей-то приглушённый разговор, и провалился в сон.

Граф Муравин сидел у костра, дожидаясь Михаила.

— Ты чего не спишь? — Присел Миша рядом. Его взгляд скользнул по задумчивому лицу Константина. — Боишься, Костя?

— Есть немного, Михаил Юрьевич. Две с половиной тысячи, не шутки. Каково-то будет завтра… — Костя помолчал. — А вам… в первый раз было страшно?

— Да, Костя. Мне и сейчас не по себе. Или ты думаешь, здесь все бесстрашные идиоты? — Михаил усмехнулся. — Кто скажет, что не боится ничего, плюнь ему в глаза, врет. Смел не тот, кто страха не знает, а тот, кто его поборол. А по мне, так полковник славно глаголил на сей счет: «Главное, в драку ввязаться. Дальше будет веселее».

— Да уж, сильно сказано, — усмехнулся Костя.

— Или ещё лучше его высказывание: «Война — фигня, главное — манёвры», — тихонько рассмеялся Михаил командирской шутке.

— А что такое «фигня»? — спросил озадаченный Костя.

Михаил на мгновение задумался. — Ну… примерно как «ерунда», «чепуха».

— Ладно, давай спать, — сказал Миша, укладываясь на бурке. — Судя по всему, завтрашний день будет тяжёлым.

Оставшись наедине с тишиной, Костя наконец ощутил, как отступает тень недавнего прошлого. Петербург казался теперь дурным сном. Внезапный арест. Сырая, ледяная камера Петропавловки. Бесконечные допросы под взглядом равнодушных следователей. Хаос в мыслях, граничащий с безумием. Потом отчаяние, сменившееся тупым безразличием. Даже приговор, каторга, их неотвратимость, перестала пугать. Потом неожиданный перевод. Лишение чинов, разжалование в рядовые, определение в арестантскую роту. Долгий этап на Кавказ под конвоем непонятных драгун… И вот он, исполняющий обязанности хорунжего в элитном батальоне, поставленный перед жестоким выбором. Либо выслужиться в офицеры Кавказского казачьего войска, либо навсегда остаться рядовым в линейном пехотном батальоне. Пришлось сжать зубы и доказывать себе и другим, что он достоин стоять в строю рядом с этими людьми. Не с лубочными солдатиками, а с настоящими. Был момент, когда силы иссякли, хотелось сдаться. Но тогда сотник Лермонтов, по-товарищески, буквально встряхнул его за шиворот, заставив бороться дальше. Вроде, получилось. Завтрашний бой расставит все точки над i. Даже если суждено погибнуть, так лучше в бою, чем сгинуть на каторге. С этой мыслью тревога немного отступила, и Костя, наконец, уснул беспокойным сном.