Шарлатан III

Глава 5

Основные области приложения сил были намечены вообще-то к западу от Нижегородчины: от Владимирской и Рязанской областей и вплоть до Псковской и далее в Белоруссию. Но чтобы выстроить и запустить всё, что было расписано в планах, нам пришлось совершить «разворот на Восток». Просто потому, что для реализации планов требовалось, например, довольно много меди. Я поначалу планировал совсем уже на Восток за ней сунуться, в Корею, откуда медь поступала на генераторный в Ворсме, но сразу же и выяснил, что корейцы медью были не особенно и богаты, и как раз Горьковская область почти весь их экспорт и забирала – а больше из них было в ближайшее время просто невозможно вытащить. В принципе, меди-то на самом деле нам нужно было и не особо много, а в Союзе уже в прошлом году ее добыча перевалила за триста тысяч тонн – но госпоставки могли быть очень просто пресечены, так что я все же имел в виду и собственную «добычу» наладить. В местах, где я точно знал, лежит «невостребованной меди» столько, что нам лет на десять, а то и на двадцать пять хватит. Правда, лежит она в довольно странном виде и добыть ее не очень-то и просто – но все же можно. Если вспомнить один старый тезис из будущего, над которым вся страна в свое время смеялась – или будет смеяться. Или все же не будет, если всё правильно сделать…

Незабвенный Леонид Ильич однажды изрек: экономика должна быть экономной. В условиях, когда на, допустим, кондитерских фабриках (да и вообще на пищевых предприятиях) работники умудрялись воровать до четверти исходного сырья, страна просто содрогнулась от хохота, хотя сам Леонид Ильич имел в виду нечто другое: нужно просто не выбрасывать то, что еще можно использовать. Однако энергия в Союзе «дорогого Леонида Ильича» стоила копейки, сырье тоже – а усилиями товарища Косыгина (и явно не товарища Либермана) основным критерием эффективности любого производства стали деньги, причем именно в виде прибыли – и тратить их на какие-то не очень дешевые ресурсосберегающие технологии никто не захотел.

Впрочем, и сейчас мало кто хотел «тратить деньги напрасно»: вон, Кулебакскую руду взяли и списали в «забалансовые запасы», то есть такие, добыча которых «нерентабельна». Ну да, она получалась раза в два с половиной, а то и в три дороже, чем руда, скажем, криворожская. Но оказалось, что на такой руде, причем на ее «дороговизну» внимания вообще не обращая, прекрасно работают небольшие «артельные» в основном заводики. Потому что к заводику, который в сутки два-три вагона руды использует, прокладывать железную дорогу просто невыгодно, а на грузовиках туда возить «дешевую» руду из того же Кривого Рога – так она вообще золотой покажется.

А относительно меди ситуация была посмешнее. И если «издали посмотреть», то она выглядела вообще как комедия абсурда: например, на Уральском медеперерабатывающем комбинате в отвал отправляли отходы, в которых меди было около трети процента, то есть даже больше, чем в поставляемой на комбинат медной руде. Правда, в отвалы шли пиритные огарки от сернокислого производства, которых только у этого комбината накопилось порядка двух миллионов тонн. А всего в уральских отвалах этого огарка накопилось больше двадцати миллионов тонн, заметно больше – и отвалы постепенно превращали окружающую местность в зоны химического заражения. Но на медеплавильном заводе просто не было оборудования, с помощью которого можно было бы эту медь извлечь.

И я бы понял, если бы никто не знал, как это сделать, но «проблему огарков», причем за большие деньги, ученые страны уже двадцать лет упорно решали. И эти ученые успели придумать несколько довольно эффективных методов переработки этих «отходов» – однако цена получаемой той же меди все еще была заметно больше выплавляемой традиционным путем и все разработки советской химической науки малограмотные (каковых подавляющее большинство было) «руководители» отправляли на дальние полки в архивы. Однако и извлечь их оттуда оказалось очень нетрудно.

Я – извлек (точнее, просто обратился за помощью в поиске к преподавателям химфака индустриального института), почитал – и мне очень понравился один «относительно безвредный» способ обработки огарков. Который позволял из них довольно просто извлечь примерно восемьдесят пять процентов меди, половину цинка (которого там вдвое больше меди, оказывается, содержалось), а так же больше половины золота и серебра (которых там были малые граммы на тонны, но тонн-то валялось без дела очень много), а так же селен, мышьяк, свинец и фигову тучу всяких других довольно полезных металлов. А получаемый в конце процесса остаток переработки на две трети мог использоваться в металлургии в качестве довольно приличной руды, а треть – как добавка к цементу. Там просто на финальном этапе проводилась магнитная сепарация и все примагнитившееся было как раз довольно неплохой рудой, а то, что к магниту не прилипло – содержало много кремния и для домны не годилось, а вот для цемента оказалось просто идеальной добавкой. А если учесть, что в этом огарке одного железа было около сорока пяти процентов, то и возить этот огарок было не менее выгодно, чем какую-нибудь криворожскую руду. Ну а то, что для ее подготовки для домны требовалось много хлора – я знал, где с ним проблем нет. Однако Павлово был все же городом небольшим и превращать его в мегаполис у меня ни малейшего желания не было, да и вообще «тянуть на себя все одеяла» в наши с Зинаидой Михайловной планы не входило – и после недолгих переговоров на уровне обкомов (в чем нам сильно помог Сергей Яковлевич) местом строительства завода по «первичной переработке пиритового огарка» был выбран Скопин. Железная дорога для подвоза сырья и отвоза готовой продукции там была, место для нового жилищного строительства – тоже. И в городе даже речка какая-то протекала, худосочная, но и ее очень даже хватит для обеспечения города (и нового завода) чистой водой.

Мы успели обо всем договориться до конца февраля, и уже первого марта в Скопине начались подготовительные работы. Именно подготовительные, и готовилась в первую очередь стройка нового жилищного микрорайона. Ну как микро: в городе сейчас проживало меньше пятнадцати тысяч человек, а микрорайончик строился в расчете на десять тысяч. И там, кроме жилья, и детские сады со школами намечалось построить, и всякие клубы с библиотеками, две поликлиники (детскую и «взрослую»), новую горбольницу, магазины разные. То есть отдельно магазины строить не планировалось, все они должны были на первых этажах новых домов поместиться – но все равно стройка намечалась грандиозная. И закончить ее нужно было уже в августе. То есть кровь из носу нужно было ее в августе закончить…

Только на жилкомплекс в одном Скопине по плану намечалось потратить чуть больше восемнадцати миллионов рублей, еще на завод почти двадцать – суммы заметные, хотя при нынешних объемах производства на предприятиях КБО почти заметные не очень. Но только почти незаметные – а всего строек, подобных скопинской, в плане закладывалось больше трех десятков, и общая сумма расходов только на капстроительство немного превышала миллиард с четвертью – но ведь заводам и фабрикам кроме стен с крышей еще и станков разных, оборудования часто очень недешевого нужно было немало поставить… примерно на пару миллиардов. То есть денег нужно было столько, что даже в Госплане – узнай они о моих замыслах – вздрогнули бы и покрылись холодным потом. Но мы, чтобы зря товарищей там не нервировать, ничего им говорить и не собирались.

Потому что точно знали, откуда такие деньжищи взять, причем взять не очень заметно для непосвященного руководства. А руководство посвященное наши планы очень даже поддерживало, то есть поддерживали нас уже десяток обкомов и один уже республиканский комитет партии. Хотя, по мнению Зинаиды Михайловны, они поддерживали лишь потому, что знали только о планах строительства всякого лишь на своей территории, а общую картину мы им показывать стеснялись: вдруг товарищи решат, что мы «звездную болезнь» подхватили и передумают нам помогать.

А на их помощь, причем довольно существенную, в наших планах довольно много было завязано: все же страна старалась как можно быстрее ликвидировать военную разруху и в бюджете Союза довольно приличные средства были направлены на создание современной стройиндустрии. И обкомы с удовольствием эти средства соглашались потратить именно в рамках наших планов: так выходило, что запланированного выйдет достигнуть быстрее и дешевле. Дешевле, потому что часть средств (причем немаленькую) добавит КБО, а быстрее просто потому, что то же оборудование для кирпичных заводов, например, предприятия комбината поставят на месяцы, а то и на годы быстрее, чем заводы уже государственные. Правда, при определенных условиях – но условия были всем понятны и совершенно необременительны: каждому же понятно, что для изготовления тяжелого станка нужно много тяжелого железа, и если сагитировать пионеров с комсомольцами на очередной сбор металлолома, то все заботы сведутся к тому, чтобы договориться с железной дорогой о его перевозке куда скажут. Ну еще по мелочи разного дефицитного сырья подкинуть – но ведь те же комбинатовцы всегда подскажут, как на нынешних предприятиях его сэкономить чтобы было чем делиться…

То есть это в теории все было просто, на практике же работники обкомов даже ночевать домой приходили раза по два в неделю, поскольку проводили все время на многочисленных стройках и, чаще, на артельных заводиках, выпускающих кирпич и цемент. А еще на выпускающих оконные рамы и двери, отливающих чугунные батареи и латунные краны для воды, выключатели, розетки, патроны для лампочек, стеклянные плафоны и фигову тучу прочего разного кой-чего – но все их усилия не пропали даром: к концу мая на всех площадках (а всего их у нас набралось тридцать две) уже были выстроены по три-четыре «стандартных» четырехэтажных дома на двадцать семь «улучшенных» квартир для будущих рабочих строящихся заводов, и я приступил к запуску второй части своего грандиозного плана. Его следовало провести очень быстро, пока никто не спохватился, но у меня была почти полная уверенность, что до осени уж точно никто даже не почешется поинтересоваться, что же такое тут происходит. А происходило дело, в общем-то, обычное: на воротах строящихся предприятий появились объявления «предприятию срочно требуются» и наскоро сформированные отделы кадров заводов, у которых часто даже фундаменты цехов были не закончены, приступили к набору пролетарских кадров.

Впрочем, несколько небольших заводиков уже заработали. Не в полную силу, и даже не до конца укомплектованные новым оборудованием, но они начали выдавать несложную продукцию и вносили некоторый вклад в достижение целей общей программы. Например, в Скопине издавна существовало производство керамики (главным образом декоративной), а новый, в безумной спешке выстроенный цех позволил там приступить и к выпуску керамических канализационных труб и керамической же плитки для полов. Но в основном запущенные производства были попроще, чаще запускались небольшие швейные цеха. В стране, вообще-то, и тканей не очень-то хватало, но их все же изыскать было можно – а готовая одежда пользовалась огромным спросом. И сейчас пользовалась, и в ближайшем будущем спрос будет только расти: сразу семь таких «цехов» приступили к шитью формы для студенческих стройотрядов, а еще с дюжину шили остродефицитные мужские рубашки и совсем уже дефицитную детскую одежду. Примерно три тысячи швей в этих цехах ежедневно выдавали товаров совершенно народного потребления почти на сто рублей каждая (это за вычетом расходов на их зарплаты) – а такие суммы очень даже прилично помогали балансировке финпланов Комбината совершенно бытового обслуживания…

Полностью все «подготовительные работы» удалось завершить в середине июня и началось строительство уже основных запланированных заводов. А заводы уже выстроенные почти полностью переключились на обеспечение всей нашей программы, хотя почти никто на этих заводах об этом даже не догадывался, так как «обеспечение» проводилось ну очень «кривыми путями». Настолько кривыми, что о том, что и зачем там делается, вообще знали только два человека (если Зинаиду Михайловну считать одним человеком – а так она за десятерых работала).

Маринка оказалась молодцом: хотя пока она газовую турбину еще не сделала, но сумела изготовить «модельный образец»: небольшой турбомоторчик мощностью примерно в семьдесят лошадок. С литыми монокристаллическими лопатками «горячей части» и такими же, только титановыми, в компрессоре. И моторчик этот к моему четырнадцатилетию уже отработал без перерывов больше двухсот часов, а теперь второй такой же ставился на стенд для проверки ресурса при работе в старт-стопном режиме. Но это был все же приятный, но не самый значительный подарок, а самый-самый мне принес Сергей Яковлевич.

Простой такой подарок: не особо толстую папочку с бумажками. Вот только бумажки эти были заключением комиссии ЛИИ о завершении испытаний самолетика товарища Мясищева и сертификатом летной годности этого самолета. В соответствии с которым самолет допускался до использования в гражданской авиации. С некоторыми замечаниями, конечно, без этого наша бюрократия не работает – но замечания все были несерьезными, и там особо указывалось, что они «подлежат исправлению в процессе эксплуатации машин». Но заменить шторку туалета на складную дверь было и несложно, и не нужно – а в Шахунье уже заканчивалось производство «второй серии» самолетов: в цеху было десять стапелей для их сборки и десять уже полностью готовых самолетов просто ожидали этого сертификата в ангаре заводского аэродрома. А четыре самолета крутились в воздухе вокруг Шахуньи: на них тренировались будущие летчики «горьковского авиаотряда транспортного обслуживания населения».

Еще чуть меньше двух недель у меня ушло на согласование пассажирских авиамаршрутов с управлением ГВФ, и это, как и предупреждала меня Зинаида Михайловна, было по-настоящему больно. Но все же маршруты и расписания согласовать получилось, правда лишь частично – но для начала и это мы сочли крупным успехом. Потому что объяснять авиационным бюрократам острую нужду в трех ежедневных рейсах по маршруту Москва-Скопин или Москва-Торжок было очень непросто…

Я думаю, что с ними вообще договориться не удалось бы, но ведь меня предупреждали. Правда, снова соваться к товарищу Сталину я не рискнул: все же очень умный был товарищ, наверняка бы заподозрил неладное – тем более, что я его уже успел предупредить о всяких бяках. А вот товарища Пономаренко я не предупреждал, и с его помощью с авиационными властями мы все быстро уладили: Пантелеймон Кондратьевич не забыл еще, как там в Белоруссии нынче хреново, и когда я ему даже без особых подробностей сообщил, что «так надо, чтобы планы по помощи республике выполнить», он на кого надо рявкнул. То есть сначала он на меня рявкнул, но, как говорили древние, praemonitus, praemunitus – и я заранее «морально закрылся» от любых возможных наездов. А брань – она, как известно, на вороту не виснет…

Но больше всего мне пришлось общаться с Лаврентием Павловичем – и вот это было по-настоящему непросто. Потому что этот товарищ соглашался мне помочь только если я ему в малейших деталях объяснял, что и зачем мне от него нужно. То есть просто рассказать, что и зачем мне труда особого не представляло, но вот рассказать так, чтобы он не сообразил зачем мне это на самом деле требуется, было непросто. Один раз пришлось вообще тащить в Москву готовый агрегат и час рассказывать, как сладко заживет весь советский народ, получив такие же в почти неограниченном количестве, а затем еще два часа демонстрировать мои выкладки, в которых я подсчитывал «ближайшие потребности народа». И потом отвечать на вопрос «а что, если народу эти машинки твои не понравятся» – но я и его прекрасно понимал: все же просил я увеличение мощности одного непростого химического производства раз так в десять, а на это Спецкомитету нужно было, по моим прикидкам, потратить миллионов так тридцать, если не больше. Причем государственных миллионов, у меня денег на такое расширение завода просто уже вообще не было – но Лаврентий Павлович, слава богу, с моими доводами все же согласился, и даже попросил и ему такой агрегат выделить. Не сразу попросил, а только после того, как я ему показал сметы планируемого производства и озвучил предполагаемую розничную цену: агрегат он все же за деньги попросил ему дать. Простой такой агрегат: домашний холодильник…

Агрегат-то простой, но для его изготовления нужно было чуть больше двух с половиной кило меди, почти два кило алюминия, разных желез килограмм тридцать (не считая отходов – но их-то и в переплавку отправить можно), почти полкило фритов для эмалирования холодильной камеры, еще много всякого, включая не самую дешевую «автомобильную» краску. Впрочем, как раз с краской стало куда как проще: горьковский масложирокомбинат начал выпуск очень качественных глифталевых лаков, а окись титана для того, чтобы на этом лаке приготовить снежно-белую краску, в области перестала быть «невидалью заморской», ее уже делалось у нас в достатке. А вот со всем остальным – ну, кроме желез – было грустновато.

Завод холодильников строился в Алексине, и выбор места для него объяснялся очень просто: в городе уже существовала картонная фабрика. На которой после минимального ее расширения можно было производить сколько угодно толстой и рыхлой древесноволокнистой плиты. Ни на что, в принципе, не годной, кроме как в качестве утеплителя: я в прошлой жизни с отцом садовый домик достраивал, и нам мастера, с которым отец проект обсуждал, сказали, что такая плита в два слоя тепло держит не хуже сруба в сорок сантиметров толщиной. Насчет сантиметров не уверен, но тепло домик держал действительно великолепно: «старая» его половина, теплоизолированная двадцатисантиметровым слоем стекловаты, промерзала в разы быстрее. А сейчас, когда пенополиуретана я нигде не заметил, такая теплоизоляция для холодильника мне показалась оптимальной: эта плита-то довольно мягкая и упругая, камеру холодильника можно плитами такими встык так заизолировать, что ни малейших щелей в теплоизоляции не будет.

А кроме завода холодильников срочно строился завод по производству стиральных машин (в Торжке как раз), завод по выпуску газовых плит и газовых водонагревателей, завод по производству газовых баллонов… А еще четыре завода по переработке металлолома (и производству из него арматуры для железобетона), два завода чугунолитейных (чтобы отливать батареи отопления ну и всякие других нужные стране и людям штуки), три десятка небольших «артельных» завода по производству разных стройматериалов, завод мопедов и мотоциклетный завод – и всем этим заводам срочно требовались рабочие.

Позарез требовались рабочие с инженерами, и руководство этих заводов, так как в обозреваемой окрестности нужных специалистов не наблюдалось, заманивали их из мест весьма отдаленных. А чем заманивать у них было: согласившимся на переезд рабочим сразу и квартиры в новых домах предоставлялись, и детишкам тут же места в детских садах и яслях выделялись, да и супруги переехавших без работы всяко не оставались: в городах любых специалистов остро не хватало. А новенькие магазины уже от всяких товаров ломились, и особенно ломились магазины продуктовые: в каждом городе, где строились новые заводы, в обязательном порядке открывалась большая фабрика-кухня, снабжавшая население разными вкусными полуфабрикатами. Например, котлетами куриными: все же червячное домашнее производство поголовье кур заметно увеличило по всей России, а если крестьянский двор за сезон сдает в заготконторы по полсотни бройлеров, то уже возникает проблема «а куда их девать». А я еще научил кулинаров простому способу, как курицу быстро целиком от костей отделить – и куриные деликатесы перестали быть деликатесами, превратившись в доступную и недорогую повседневную еду. А кости – они тоже в дело пошли: среди прочих фабрик были запущены две по выпуску осветительных приборов, и одна из них делала светильники для туалетов и ванн в домах. Простые такие: фаянсовая основа, на нее навинчивается закрытый стеклянный плафон из белого «молочного» стекла – а оказалось, что такое стекло получается, если в обычное при варке добавить перемолотые обожженные кости. Куриные – прекрасно подошли…

У меня все же не было уверенности, что мы в этот раз не влетим по-крупному в очередную финансовую дыру, все же почти семьдесят тысяч членов студенческих стройотрядов работали практически бесплатно и пока что денег на все стройки, ведущиеся таким способом, хватало. И даже частично хватало на расчеты с производителями оборудования, хотя со многими из них все же пришлось заключать договоры «о товарном кредите», но там и расчеты предполагались далеко не сразу, да и большей частью рассчитываться предстояло все же не деньгами, а жильем для работников заводов и фабрик. А вот разом выплатить студентам почти полтораста миллионов совершенно наличных рублей – я вообще не представлял, как у нас это получится проделать. То есть понятно как: вы влетим в очередной и очень приличный такой «кассовый разрыв», но в этот раз за него отвечать уже предстояло лично мне. Конечно, меня, скорее всего, за это расстреливать все же не станут, и даже в лагерь наверное не отправят. Хотя как знать, по каким-то статьям уголовная ответственность сейчас начиналась с четырнадцати…

Впрочем, меня предстоящая ответственность заботила на удивление мало: я больше радовался тому, что авантюра моя, похоже, все же удалась. В конце августа почти все новые предприятия почти полностью оказались укомплектованы рабочими и инженерами, в новых городах (точнее, в новых микрорайонах старых городов в основном) стало на триста тысяч жителей больше…

А в Москве и области – на столько же меньше, и покинули «столичный регион» в основном самые квалифицированные специалисты. То есть гораздо больше народу регион покинуло, в подмосковных деревнях и селах тоже народу поубавилось тысяч так на двести, а в результате уже в последние дни августа всё стало кристально ясно. Причем не только мне и Зинаиде Михайловне. Настолько ясно, что двадцать восьмого августа мне пришлось предстать перед Иосифом Виссарионовичем. И предстал я будучи совершенно спокойным: бухгалтерия КБО подбила предварительный баланс и сообщила, что в кассовый разрыв мы все же влетаем, но дыра в бюджете будет совершенно не страшной: на первое сентября недостаток наличности в кассе самую малость должен был превысить жалких двести миллионов, но как раз с этой даты, с учетом того, что с отъездом студентов можно будет начать массовую продажу стройматериалов колхозникам, которые за ними уже в очередь выстроились, суточная чистая выручка даже слегка превысит три миллиона рублей. А если числа так с пятнадцатого начать и продажи всякого «по предварительной оплате» с поставкой товара в течение пары месяцев, то кассовый разрыв гарантированно будет закрыт уже до ноября. А взять такую сумму в госбанке, причем под гарантии обкомов, вообще проблемы не составит…

Иосиф Виссарионович мне показался очень злым:

– Шарлатан, ты это специально сделал? Ты хоть знаешь, что тебе за это полагается?

– То, что я сделал, я действительно сделал специально, но думаю, что меня еще какими-то орденами награждать пока не стоит. Заводы только лишь заработали, пока они еще работу толком наладят…

– Ты тут дурачком не прикидывайся: половина предприятий Москвы и области из-за твоих действий потеряла самых квалифицированных работников, заводы массово производственные планы срывают – а ты тут глазки мне строишь! Да за это тебя нужно… я даже не знаю что с тобой сделать нужно!

– Вы, Иосиф Виссарионович, на меня-то не валите. Рабочие сами, между прочим, поехали туда, где им жить и работать лучше. Просто у меня рабочим и жилье нормальное сразу предоставлялось, и все прочие удобства. Да и не только у меня, во многих местах руководство областей то же самое сделали и они сидят теперь довольные и бочку на меня не катят. А я вас предупреждал, между прочим: тому же товарищу Хрущеву никто ведь не запрещал тем же самым заняться, но он, как я вижу, даже не почесался. А ведь у него, со всей московской промышленностью, возможностей-то сделать людям хорошо, куда как больше было, чем у меня: он-то первый секретарь обкома, а я теперь даже не пионер.

– Комсомолец, значит…

– Пока нет, у меня просто времени не было хотя бы на пять минут в обком заскочить и в комсомол записаться. Но это я наверстаю, быстро наверстаю. Вот поступлю в институт – и в тот же день и комсомольцем стану. Маринку попрошу мне рекомендацию… хотя она-то уже не комсомолка, и Надюха тоже слишком старая уже…

Иосиф Виссарионович вроде как успокоился немного, еще раз на меня внимательно посмотрел. Ага, меня – и решил взглядом угнести! Но я-то, с внуками нянчившись, очень хорошо освоил взгляд того самого кота, так что взор мой был безмятежен и ясен (хотя это мне все же с трудом удалось изобразить).

– Значит, в университет… а в какой?

– В горьковский, чтобы недалеко от дома. На мехмат хочу поступить. То есть я документы уже подал… в смысле, надеюсь, что Сергей Яковлевич их туда передал уже.

– Понятно… а письмо твое, раз уж так все получилось, мне открыть не пора уже?

– Мы же договорились: первого ноября. Мне еще кое-что все же сделать нужно.

– Ну первого, так первого. А рекомендацию в комсомол я сам тебе напишу… чтобы потом с тебя как с комсомольца спрашивать. Ты посиди пока пять минут в приемной…