Сердце Вьюги

Глава 7

Я хотела переложить ее на кровать, но смогла сдвинуть с места. Из-за белой паутины Бри словно вмерзла в пол, и сколько бы я ни старалась – ничего не выходило. Поэтому пришлось просто накрыть ее плащом:

— Прости.

Слез больше не было. Внутри меня ширились холод и пустота, оттесняя все остальные эмоции на задний план.

Я выжила. Выжила вопреки всему. Вопреки предательству, жестокости, ведьминским козням. Пусть у меня не осталось ни метки Истинной, ни прежней внешности, я все еще была жива и не собиралась сдаваться.

Пусть каждый живет как хочет. Дракон пусть носит на руках мою сестру и верит в то, что именно она его судьба, Барнетта пусть пожирает чужие силы, пока не лопнет от жадности, а остальные пусть кланяются, раболепно заглядывая ей в глаза. Пусть. Это их выбор. А у меня свой. Я собиралась выполнить последнюю волю Бри и отправить на закрытый остров посреди Красной реки.

Как и любой путь, этот начинался в первых крошечных шагов.

Для начала надо было привести себя в порядок.

Мыться пришлось в большом тазу. Я накидала туда снега, сверху залила кипятком. А потом добавляла то одного, то другого, в зависимости от того нужно было остудить или сделать горячее. Воду пришлось сменить не один раз, потому что очень быстро она становилась бурой из-за засохшей крови, которую я с остервенением стирала со своей кожи.

С волосами проще — их не было. Косу я отдала жрецу, обкромсанные пряди погибли в огне, а новые еще только пробивались, колючим ежиком покрывая макушку. Поэтому не пришлось мучаться, пытаясь их разобрать и промыть. Сплошные плюсы.

Пока я мылась, паутина неспешно расползалась по дому. Она уже окутала стол, превратив его в сугроб, поднялась по стенам и белым сводом покрыла растрескавшийся потолок. Живые нити плавно тянулись к окнам, сплетались в сеть, перекрывая старые стекла. Нетронутой оставалась только дверь – паутина оплетала ее аркой, но не спешила спрятать полностью, будто ждала.

В старом дубовом комоде и правда нашлась одежда. Кому она принадлежала раньше – неизвестно, вряд ли старая Бри носила охотничьи брюки из мягкой кожи, да мужскую рубашку. Мне эти вещи были немного великоваты, но я подпоясалась и заправила рубаху в брюки. Там же нашлась выцветшая кофта, связанная из колючей шерсти. Я надела и ее.

С обувью пришлось чуть сложнее – меховые сапоги, которые носила Бри, оказались малы и больно давили на пальцы, а другие, которые я нашла в шкафу явно предназначались на широкую мужскую ногу. Пришлось крутить портянки, чтобы неудобная обувь не слетала при каждом шаге.

Паутина к тому времени уже покрывала пол, старый дымоход и потухший очаг, расползалась по лежанке, поедая окровавленный плащ, в котором меня выкинули из замка.

— Мне нужна верхняя одежда! — возмутилась я.

В ответ паутина лениво сползла со шкафа, позволив мне открыть правую дверцу. За ней оказался тяжелый громоздкий тулуп и еще один плащ. Я забрала и то, и другое. Мало ли придется ночевать на улице – будет на что лечь и чем укрыться.

Замотанная, словно ребенок на прогулке в морозный день, я подошла к Бри. Прикоснулась к каменному плечу и еще раз сказала:

— Прости, — а потом ушла, сжимая в кулаке ее старую монетку.

Нацепив самодельные снегоступы, я побрела прочь от дома, а когда через два десятка шагов оглянулась, то не смогла различить его на фоне сугробов – паутина поглотила его полностью.

Я отправилась дальше, туда, где над вершинами деревьев возвышались темные башни замка.

Затянутое серыми облаками небо, тяжело перекатывалось над головой, но снега не было. Вьюга, терзавшая город в последние недели, наконец, улеглась, оставив после себя толстый снежный ковер. Идти по нему было неудобно. Даже несмотря на снегоступы, я то и дело проваливалась.

В сам замок путь был закрыт. Да я и сама, даже под страхом смерти не сунулась бы туда. Зачем? Бри права, для меня там уже давно ничего нет.

Поэтому я прошла через соседнюю деревню, а потом, по расчищенной дороге двинулась к путевой площади, расположенной чуть южнее города.

Там было шумно. Во время долгой непогоды торговля между соседними селами встала и теперь купцы старались отправиться в путь как можно быстрее. Да и простой народ, замурованный снегопадом на одном месте, спешно наверстывал упущенное.

Все суетились, перекрикивали друг друга и никто не обращал внимания на одинокую, несуразно одетую путницу.

Я шла между повозок, прислушиваясь к чужим разговорам. Кто-то ехал к побережью, кто-то собирался в столицу, кто-то к дальним деревням. На юг отправлялась только одна глубокая телега. И к тому времени, как я до нее добралась – мест уже не осталось.

— Мне очень нужно, — взмолилась я, протягивая худой мешочек с десятком монет, который нащупала в кармане чужого тулупа, — пожалуйста.

То ли возница оказался человеком отзывчивым, то ли я выглядела совсем жалко, но он досадливо крякнул, а потом зычно сказал:

— А ну плотнее сели! Чай не на прогулке! Развалились тут.

Народ поворчал, но делать нечего – хозяин барин. Пришлось им сдвигаться, зато я смогла пристроиться на краю сиденья. Села, нахохлилась, спрятав руки под плащом и капюшон спустила пониже на лицо.

До отправления оставалось всего ничего – минут десять, не больше. Хозяин уже проверил упряжь, попинал колеса, попрощался со своими приятелями и ловко запрыгнул на козлы. Оставалась только дождаться, когда впереди стоящие телеги сдвинутся, освобождая проезд.

И в этот момент раздался громкий крик, перекрывающий все остальные голоса:

— А ну посторонились! Не видите? Хозяева едут!

Со стороны замка к нам подъезжала карета, запряженная четверкой буланых, и в маленьком окошечке торчала недовольная физиономия Барнетты.

— Не смотри и не привлечешь хищника! — так любил приговаривать отец, когда еще ему было до меня хоть какое-то дело. Он частенько брал меня с собой на псарню и показывал своих собак. Там были высокие, длинноногие гончие с гнутыми спинами, смешные норные собаки – длинные, как колбаса, а были и те, с кем ходили на медведя.

Были ласковые, готовые без конца облизывать руки и лицо, а были и такие у которых глаза наливались кровью стоило только подойти ближе к их вольеру. Они бросались на сетку с утробным рычанием и грызли ее, пока из десен не начинала идти кровь.

Помню, я жутко пугалась в такие моменты и льнула к отцу, а он клал руку мне на плечо и повторял.

— Не смотри ему в глаза.

Именно эти слова я вспомнила сейчас и тут же съежилась, натягивая еще ниже капюшон. Один край его прихватила пальцами, старательно прикрывая лицо.

Из-за того что все начали суетиться, образовался затор и хозяйский экипаж, проехав еще немного, остановился аккурат напротив нашей повозки.

— Что вы там устроили! Высечь вас мало! — возничий мачехи лютовал и звонко щелкал кнутом направо и налево, еще больше усиливая беспорядок.

Потом и сама мачеха, наряженная в соболиные меха, не выдержала и выглянула на улицу.

— Что происходит? — требовательно спросила, она и от ее голоса я содрогнулась. Для меня он был хуже шипения змеи и воя диких псов. Для меня он был созвучен дыханию смерти.

— Да вот болваны деревенские, телег наставили – не проехать, не пройти.

— Давай по другой дороги.

— Так ведь нет другой дороги. Не расчищено. После такого снегопада нигде не проехать.

Ведьма злилась, а я это чувствовала. Словно сотни маленьких иголочек впивались в кожу и нещадно жалили. Как крапива…

Только ни черта это была не крапива! Это была магия. Неприятная, невкусная, с отголосками черных мыслей и кровожадных желаний.

Раньше мне не доводилось такого чувствовать. Я, как и все остальные, не догадывалась, что поблизости сильная ведьма, а сейчас у меня волосы вставали дыбом на затылке от желания ощериться и зарычать.

И тут же полоснуло страхом.

А вдруг она так же почувствует меня?! Я понятия не имела, какая во мне магия и как ее ощущают окружающие, поэтому плотнее зажмурилась и притворилась старой рассохшейся корягой. И как заведенная повторяла:

— Меня здесь нет… Меня здесь нет…

— Расступились! Немедленно! — приказала Барнетта, и я содрогнулась еще сильнее.

Потому что в ее голосе был не только приказ, но и сила, направленная на всех присутствующих.

Зато сразу стало понятно, кто попался в ее сети, а кто еще нет.

Те, кого она себе подчинила, стали волноваться еще сильнее. Кричали друг на друга и подгоняли остальных:

— Что встали раззявы? Разве не видите? Госпоже проехать надо, а вы столпились тут, как дурни. Дорогу только перекрываете!

Их стремление угодить было поистине чудовищным: они направляли свои телеги невпопад, кто-то увяз в сугробе, а кто-то и вовсе провалился в сточную колею, коварно укрытую снегом.

Даже в нашей повозке были те, чья душа принадлежала ведьме.

Когда один из мужичков, сидящих ближе к началу, возмутился беспорядком, пышная женщина, которая до этого улыбалась и предлагала всем румяные булочки, тут же на него набросилась:

— Это потому, что все кругом дураки! Видят же, что благородная дама едет, и мешают! Ни стыда, ни совести.

Увы, Барнетта не имела никакого отношения к благородству. Она еще раз громогласно потребовала, чтобы ее пропустили, а потом вернулась в карету, со всего маха хлопнув дверью.

К счастью, наш возница оказался нормальным. Он плавно отвел телегу в сторону и остановился, чтобы переждать весь этот бедлам.

Постепенно проезд расчистили и хозяйских экипаж лихо проскочил дальше, поднимая вокруг себя искристые облака.

Напряжение тут же спало. Люди растеряно переглядывались, не понимая, почему еще несколько секунд назад так выкручивало от желания куда-то бежать и что-то делать, лишь бы угодить госпоже в дорогом экипаже. Потом принялись вытаскивать из снежных завалов провалившиеся телеги, а румяная соседка снова предлагала всем булочки.

Я отказалась от ее предложения, хотя была изрядно голодна, заправила руки поглубже в рукава и закрыла глаза.

Из-за хаоса, вызванного появлением Барнетты, отправление затянулось почти на час. Все это время я старательно притворялась спящей, но, когда телега тронулась с места, не смогла удержать облегченный вздох.

Желание оказаться как можно дальше от замка Родери было просто невыносимым.

И только когда мы покинули путевую площадь, проехали с десяток километров по плохо укатанной дороге и выбрались за пределы родного удела, стало немного легче.

Я дремала, вполуха слушая разговоры попутчиков. Сначала все дружно сетовали на непогоду, потом перешли к личным проблемам, и только женщина с плюшками была больше озабочена не своими делами, а тем, как же сложится дорога у хозяйки.

— Она ведь в столицу поехала, — доверительно шептала она с таким важным видом, будто Барнетта лично приходила к ней и рассказывала о своих планах — доченька у нее замуж вышла. За дракона!

В ее голосе было столько обожания и восхищения, что меня передернуло.

За моего дракона вышла эта доченька! За моего!

Несмотря на то, что огонь сжег прежнее, я по-прежнему чувствовала осколки метки у себя в груди. Теплые, живые, согревающие. Возможно, именно из-за них мне было так тепло, в то время как остальные ежились и светили сизыми носами.

— Вот матушка и едет к кровиночке своей, чтобы помочь обустроиться, с хозяйством разобраться.

Присмотреть место для новой купели…

Очень я сомневалась, что Барнетта с ее жадностью и стремлением к власти останется в нашем захолустье, когда есть шанс перебраться в столицу.

— А вдруг ребеночек уже получился? Тоже помочь надо…

От этих слов у меня узлом скрутило в животе. Еще совсем недавно я была уверена, что рожать ребеночка Шейну – это моя судьба, как его Истинной. Теперь же от истинности остались лишь лохмотья и дети от предателя – это последнее, чего бы мне хотелось в своей жизни. Не нужен он мне!

— Хоть бы все сложилось у них. Переживаю, как за родных, — продолжала тетка.

А я искренне и от души пожелала, чтобы она заткнулась.

В тот же миг она закашлялась, и по красным щекам градом потекли слезы.

— Холодного хватанула, — засипела она.

— А ты бы рот так широко не открывала, — не оборачиваясь, обронил возница, изрядно притомленный ее болтовней, — не интересно нам слушать, как там избалованные дочки богачей поживают. Своих проблем хватает.

— Да как ты можешь? — тут же взвилась она, но снова закашлялась. Еще сильнее, чем прежде.

На этом разговор оборвался и дальше мы ехали в тишине.

Дорога казалась бесконечной.

Темнело рано, и на ночлег мы останавливались, как только кромка неба на западе становилась тускло-красной. Иногда нам везло и на пути попадался какой-нибудь захудалый постоялый двор. Тогда те, кто побогаче снимали комнаты и заказывали сытный горячий ужин, а бедняки, как я, у которых за душой ничего не было, спали на сеновале и перебивались пустой кашей на воде. Это обходилось всего в пару медяков. Зато было тепло и живот не подводило от голода.

Иногда приходилось останавливаться под открытым небом. Тогда мы разводили несколько костров по периметру стоянки, грели в котелке снег и варили похлебку из того, что было. Кто-то корешки пряные доставал, у кого-то мешочек крупы в запасе был, у кого-то соль.

У меня не было ничего, поэтому я помогала руками. За хворостом ходила, чуть ли не по пояс проваливаясь в снег, да за костром вызывалась следить.

Ночью в лесу было страшно. Где-то вдалеке завывала голодная волчья стая, иногда чудилось, что кто-то бродит в потемках вокруг лагеря, а один раз и вовсе медведь к нам вышел. Правда огонь увидел и тут обратно в лес припустил.

В дорогу отправлялись с рассветом.

Если вначале путешествия все испытывали подъем и волнение, то к третьему дню, народ устал. Я и сама с тоской смотрела на бесконечны сугробы и серые поникшие ветви голых деревьев.

Одно радовало – с каждым шагом гнедых я все дальше оказывалась от замка Родери и его страшных тайн.

Через неделю вдалеке, над кромкой леса показались первые башни с острыми навершиями – мы приближались к столице. Я хмуро отворачивалась и не смотрела в ту сторону, стараясь не думать, что где-то там мой дракон со своей новой женой. Попутчики о моей боли не знали, поэтому нахваливали город, кто во что горазд:

— Говорят, в главном замке все в позолоте, — мечтательно вздыхала молодая, но уже седенькая женщина, — вот бы хоть одним глазком глянуть.

— А еще говорят, что у них в тавернах такие яства подают, что вместе с тарелкой съешь и еще попросишь, — вздохнул мужчина, всю дорогу голодно бурчащий животом.

— А какие там платья у модниц!

— А какие женихи красивые…

Да, красивые. И жестокие. Вероломные.

Обида все так же клокотала в моей душе. И чем ближе мы подъезжали к столице, тем сильнее жгло и давило за ребрами. Метка, будь она не ладна, реагировала на присутствие Шейна. Это было настолько мучительно, что нормально вздохнуть я смогла лишь когда наша телега на развилке забрала влево, в то время как вправо уводила дорога к городским воротам.

— Может, заедем ненадолго? — с надеждой предложила та женщина, что щедро делилась плюшками вначале пути, — хоть одним глазком глянем. Вдруг, повезет? Хозяйку нашу с доченькой увидим? А?

К счастью, ее никто не поддержал, а возница и вовсе огрызнулся:

— Делать мне больше нечего, как время тратить на то, чтобы морды их увидеть!

Она оскорбленно фыркнула и замолчала.

Обогнув столицу с восточной стороны, мы снова оказались среди густых лесов. Иногда нам навстречу попадали другие телеги и тогда извозчики приветственно махали друг другу тяжелыми меховыми варежками, иногда приходилось сдвигаться на обочину, чтобы пропустить спешивших по своим делам вельмож.

Постепенно ряды попутчиков начали редеть. Первыми сошла семейная пара возле небольшой деревеньки со смешным названием Малые Свинки, через день вечно голодный мужчина с видимым облегчением сполз с телеги и устремился к мрачной корчме, прикорнувшей на краю заснеженного поля. Потом кто-то еще.

К концу второй недели путешествия в телеге было столько свободных мест, что можно было спать на полу и на лавках, а еще через неделю я и вовсе одна осталась.

Мне не было грустно. Мы болтали с возницей – он рассказывал путевые истории то смешные настолько, что живот резало от смеха, то страшные, после которых я полночи не могла закрыть глаза и прислушивалась к дыханию окружающего нас леса.

Он изменился. Чем дальше мы продвигались на юг, тем теплее становилось. Бескрайние снежные поля сначала сменила серая, пробуждающаяся земля, а потом и вовсе появилась первая зелень.

Все меньше становилось мрачных дубов и серебристых осин и все чаще виднелись стройные свечи кипарисов.

Юг был другим.

И я здесь себя чувствовала другой…Свободной.

За время поездки мои волосы отросли на целый сантиметр, и ласковый ветер путался в них, игриво перебирая пряди. Я подставляла ему лицо и улыбалась, наверное, впервые в жизни, не чувствуя за спиной зловещую тень ведьмы.

Однако, когда впереди замаячил прибрежный Виревиц, я испытала робость. Конец, моего пути внезапно оказался совсем близко.

Путевой площади в городке не было – размером он не вышел. Три улицы вдоль, две попрек и пристань, от которой дважды в день отчаливал старенький паром.

— Ну все, красавица, хорошего пути, — улыбнулся возница, притормаживая рядом со спуском к воде, — дальше сама.

— Спасибо вам.

Я сердечно его поблагодарила и пошлепала вниз по ступеням. Было неудобно и жарко. Если плащ и тулуп я сняла, свернула и перетянула бечёвкой, так что получился тюк, который можно было закинуть на спину, то вот с обувью вариантов не было. Меховые чуни, да еще с портянками, словно печки грели мои бедные ноги.

Кое-как я дохлябала в них до паромщика:

— На тот берег? — спросил он, неспешно пожевывая травинку, — отправляемся через два часа.

— Нет, на остров.

— Какой такой остров? — он не понимающе вскинул кустистые брови.

Тогда я выудила из кармана старую монету Бри и протянула ее на раскрытой ладони.

Увидев ее, паромщик нахмурился, сплюнул травину и произнес:

— Ах на этот…ну поехали.

Через три минуты мы уже отчаливали от берега.