Сердце Вьюги

Глава 1

Обряд вел жрец из столицы. В расшитых золотом одеждах он нараспев читал ритуальные молитвы возле алтаря. Его голос был спокоен и величественен, а неспешные жесты полны размеренного достоинства.

Рядом с ним на коленях стояла пара. Босой мужчина в простом сером одеянии и простоволосая девушка, облаченная в белоснежную хлопковую рубаху, скрывающую тонкий стан.

На ее щеках играл нежный румянец и каждый взгляд, направленный на будущего мужа, был полон нежности и взволнованного обожания. В золотистых волосах алели сочные бутоны миоры, приносящей удачу молодоженам.

Девушка была красивой, как утренняя заря, и нежной как лепестки едва распустившейся лилии. Однако взоры гостей были прикованы не к ней. Все смотрели на жениха. Рослый, темноволосый, с упрямым разворотом плеч и взглядом, от которого шла кругом голова даже у престарелых кокеток, сидящих во втором ряду.

Дракон, перед которым приклонялась снежная стихия. Она же искрилась в его светлых, как зимнее небо глазах. В отличие от невесты он был мрачен и хмур, будто что-то тревожило его сердце.

Гости, разодетые гораздо богаче и ярче, чем новобрачные, занимали все лавки и с придыханием наблюдали за церемонией. Мужчины в тайне завидовали жениху, ведь его избранница была красива, богата и хорошо воспитана, а женщины грезили о поцелуе дракона, ведь по приданиям нет ничего слаще этого.

Первый ряд по традиции отдали родителям и близким брачующихся. И если со стороны жениха присутствовал лишь один верный друг и помощник, то со стороны невесты собралась целая толпа.

Дородная матушка в пышном, темно-розовом платье и с причудливой прической, щедро украшенной драгоценными камнями, отец — тщедушный мужичок с уставшим, рассеянным взглядом. Три тетушки, наряженный так, будто сами замуж готовы выскочить, и дядька, брат матери невесты — румяный молодец, то и дело самодовольно накручивающий роскошные, черные как смоль усы.

Столь радостное событие собрало вместе всю семью.

Шутка ли! Их род, пусть и древний, но совершенно обычный и ничем на фоне остальных не выделяющийся, наконец породнится с драконом! А это означает и почтение среди соседей и положение при дворе, и множество других приятных преференций.

Но главное – это благословение небес, даровавшее невесте не только метку Избранной в виде снежного узора, окольцевавшего запястье, но и способность подарить ему наследника — истинного дракона.

Тем временем жрец достал из обитого красным бархатом ларца длинную серебряную иглу и обратился к молодоженам;

— Ваши руки.

Жених решительно протянул ладонь, а невеста замерла, испуганно глядя на поблёскивающее острие.

Игла казалась такой большой! Наверняка, будет больно!

Она обернулась, беззащитно взглянув на матушку, но та лишь кивнула, призывая к спокойствию и смирению.

Только после этого девушка протянула жрецу подрагивающую, вспотевшую от волнения ладошку.

— Да смешается боль ваша, — нараспев произнес он и уколол сначала ладонь жениха, в то самое место, где сливались линии жизни и судьбы, а потом уколол и невесту.

Она едва слышно охнула и тут же взмахнула ресницами, пытаясь согнать внезапно накатавшую слезу.

— Да смешается кровь ваша.

После этого ладони молодожен соприкоснулись и пальцы сплелись, скрепляя незримую связь, дарованную щедрыми небесами.

— Да смешается плоть ваша, — с этими словами жрец достал из того же ларца маленький серебряный серп и срезал вьющийся локон у девушки, да прядь с виска мужчины. Соединил их и связал магической нитью.

Затем взял с алтаря чашу, наполненную ритуальным вином, и поднял ее высоко над головой:

— И будет жизнь одна на двоих, и сердце одно на двоих, и судьба.

Матушка умиленно промакнула ажурным платочком уголки глаз, наблюдая, как ее дочь делает осторожный глоток и едва заметно морщится, ощутив терпкую сладость на языке.

Дракон тоже отпил из чаши, после чего жрец отставил ее в сторону и перешел к завершающей части церемонии.

— Прежде чем объявить вас истинными супругами перед богиней плодородия и богом справедливости, я должен спросить у собравшихся, — пристальным взглядом жрец обвел зал, лишь на миг задержавшись на темном углу при входе, — если ли среди вас тот, кто против этого брака? Вы можете озвучить свое несогласие сейчас или похоронить его навеки.

Все кивали и улыбались. Никто не ожидал подвоха на такой светлой, прекрасной церемонии, но…

— Я против! — мой голос эхом пронесся по храму, ударился о стены и рассыпался на миллионы ледяных осколков среди внезапной тишины.

Скрываться больше не было смысла. Я оттолкнулась плечом от стены и вышла из своего укрытия. По залу тут же пронесся вихрь возмущённого шепота и чужое недовольство опалило ядовитым пламенем.

— Лгунья!

— Мошенница!

— Позор всего рода! — летело со всех сторон.

Я делала вид, что не слышу.

В черном платье, украшенном лишь тонкой полоской серых линялых кружев по горловине и манжетам, я выглядела мрачной вороной на фоне разодетый, надушенных гостей. Чужая на этом празднике жизни.

Увидев меня, невеста пошла белыми пятнами и начала хватать воздух ртом, словно рыба, выдернутая из воды, потом капризно пропищала:

— Мама! — надеясь, что матушка, как всегда, все решит.

Матушка, а по совместительству моя мачеха, побагровела от злости. По ее задумке я уже должна была трястись в старом экипаже на пути в монастырь Серой Розы, который должен был стать моим пристанищем до конца дней.

Увы. К ее великому сожалению, дороги замело и экипаж намертво застрял в коварно припорошенной снегом колее. Слугам не оставалось ничего иного, кроме как вернуть меня в замок.

Как раз к началу церемонии.

— Как ты смеешь… — прошипела она, поднимаясь со своего места.

Ее внушительная грудь ходила ходуном, натягивая блестящий атлас, и норовила вот-вот выскочить наружу, рот некрасиво перекосило.

Все это – презрение гостей, злой взгляд сестры и черная ненависть мачехи – не имело значения.

Я видела только его.

Шейна Айсхарта.

Моего дракона.

Он смотрел на меня, не отрываясь, и в зимних глазах светилась ярость, смешанная с презрением. Он, как и все, собравшиеся в этом храме, считал меня мерзкой лгуньей, готовой на все ради наживы. Как и все поверил в клевету. Поверил в то, что я его обманула, присвоив чужую метку Истинности.

Он ненавидел меня и это было больно. Настолько, что с каждым шагом в груди проворачивался ледяной штырь, но я все равно шла.

Потому что не могла иначе.

Потому что хотела жить.

— Стража! — гаркнула мачеха, истошно потрясая кулаками, — выведете отсюда эту мерзавку.

Два рослых стражника отлепились от стены и ринулись ко мне, но их остановил властный голос жреца.

— Оставьте ее!

— Но… — начала было Барнетта, однако под взглядом верховного жреца стушевалась и замолкла.

Она так кичилась перед родственниками и друзьями, что церемонию ее дочери будет проводить не местный пузатый сановник с блестящей прогалиной на макушке, а жрец из императорского замка. Зря радовалась, сановник не посмел бы и пикнуть против ее воли, а вот Верховному жрецу крики мелкопоместной дворянки были не указ.

— Подойди ближе, дитя.

В храме воцарилась напряженная тишина. Гости жадно наблюдали за происходящим, чтобы потом еще долго мусолить эту историю на каждом углу, с упоением перетирая подробности.

Я подошла и склонилась перед ним в низком поклоне. На расстоянии вытянутой руки кипела гневом сестрица Ханна и хлестал лютым холодом Шейн.

— Как зовут тебя, девочка? — жрец, в отличие от прихожан, обратился ко мне почтительно.

Как странно. За последние дни я привыкла к тому, что все говорят гадости, стараясь уколоть побольнее.

— Мейлин, — глаза предательски защипало.

— Почему ты против этого брака, Мей? — спокойно спросил он. Его внимательный взгляд словно проникал внутрь, снимая с меня слой за слоем.

— Я не уверена, что этот мужчина подходит моей сестре.

Снова больно кольнуло под лопаткой.

— Не уверена? — переспросил жрец.

Я собралась духом и твердо произнесла:

— Да… Поэтому я пользуюсь кровным правом Мейв. Правом старшей сестры…

Зал ахнул, Ханна пискнула и зажала себе рот рукой, а мачеха снова вскочила со своего места

— Что за глупость! Это дурацкое право никто никогда не использует! Оно устарело! — От возмущения она начала брызгать слюной, в миг растеряв весь свой чинный вид и манеры.

— И тем не менее оно есть, — жестко отчеканила я, — закреплено указом императора Мертона третьего, и входит в перечень прав подлежащих обязательному удовлетворению. Старшая сестра может забрать первую брачную ночь, если не уверена в том, что выбор младшей оказался достойным.

— Ты считаешь Шейна из рода Айсхартов недостойным? — задумчиво поинтересовался жрец.

— Да.

Все вокруг загалдели, наперебой обзывая меня плохими словами и пытаясь прогнать. Молчал только жрец, да дракон, чья холодная ярость подбирала до самых костей.

Наконец, Верховный поднял руку, призывая к молчанию и люди постепенно замолкли, по-прежнему буравя меня негодующими взглядами.

Я стояла перед ними совсем одна, с неестественно прямой спиной, глядя только перед собой.

Мне было страшно, больно и одиноко, но помощи ждать неоткуда. Единственный близкий человек — отец, молчал, стыдливо отводя взгляд от родной дочери.

— Мейлин в своем праве, — ответ жреца заставил всех вздрогнуть.

Я знала, что он не посмеет мне отказать, но все равно незаметно выдохнула.

Мачеха чуть не захлебнулась:

— Вы разве не видите? Она же просто завидует моей девочке! Хочет ей свадьбу испортить, — взмолилась она, протягивая к нему руки, — она вообще не имела права сюда приходить! Мы отправили ее в монастырь за то, что…

— Это не важно, — прервал он, даже не взглянув на нее, потом обратился ко мне, — ты понимаешь последствия?

— Да, — покорно ответила я.

— Понимаешь, что на рассвете ты будешь отправлена в изгнание за пределы страны и больше никогда не сможешь вернуться домой.

Лучше в изгнание на чужбину, чем в монастырь под контроль мачехи.

— Да.

— Понимаешь, что будешь лишена имени и принадлежности к роду?

— Да.

Цена высока, но разве это имеет значение? Я была готова на любые жертвы.

Потому что метка, которую у меня украли мачеха и ее дочурка, ушла не полностью. Часть ее осталась глубоко внутри, пульсировала, требуя насыщения и причиняя нескончаемую боль в сердце.

И если я не получу дракона на эту ночь, то к утру она попросту убьет меня.

— Да будет так, — сказал жрец, снова берясь за иглу.

Я протянула ему руку без страха и сомнений и, когда холодное острие вонзилось в ладонь, даже не поморщилась. Он собрал несколько капель моей крови и опустил их в чашу с вином. Потом протянул ее мне:

— С того момента, как стемнеет и до первых лучей солнца кровное право Мейв твое.

Дракон позади меня яростно зашипел. Даже он не мог противиться воле Верховного жреца. Ханна капризно захныкала:

— Мама! Ну что ты молчишь? Прогони ее! Мама!

Увы, маменька в этой ситуации была совершенное бесполезна.

Я сделала три больших глотка и вернула тяжелую чашу жрецу.

— Эта ночь и брачное ложе принадлежат тебе, юная Мейлин. По утру ты должна будешь сказать ошиблась ли сестра в своем выборе, отречься от рода своего и покинуть замок, чтобы не вернуться никогда. А до тех пор церемония будет остановлена.

Я низко поклонилась, принимая его слова, а потом обернулась к гостям.

Сколько злости на меня было направлено! Сколько неверия и презрения!

И когда я уходила из зала, гордо подняв голову и глядя только перед собой, к хлесткому «лгунья» и «воровка» добавилось еще одно прозвище. Распутница.

На пороге я оглянулась последний раз.

Свадьба смешалась. Гости галдели, возбужденно обсуждая произошедшее. Шутка ли, правом Мейв за последние лет сто никто и не пользовался. Дракон кипел, до хруста сжимая кулаки, и вслед за ним снаружи ярилась вьюга. Она завывала, бросалась на стены храма, пытаясь прорваться внутрь и сокрушить тех, кто встал на пути. Маменька утешала рыдающую Ханну. Сестра как заведенная повторяла:

— Ну, скажи ей! Скажи! Мама! Сделай что-нибудь.

К своему праведному возмущению, Барнетта ничего не могла сделать. Верховного жреца невозможно ни подкупить, ни отговорить, ни запугать. Закон, есть закон, и он неотступно ему следовал.

Мне хватило гордости и выдержки достойно покинуть зал, но стоило выйти в пустынный коридор и увидеть тяжелые серые своды да стены с потускневшими картинами, восхваляющими прежнее величие рода Вэлери, как силы покинули меня.

Я с трудом вдохнула и тут же почувствовала, как в сердце вгрызается ледяной шип, а на глазах собрались первые слезы.

— Нет времени! — прошипела, размазывая их по щекам.

Я не питала иллюзий относительно того, что мачеха проглотит обиду и позволит мне выполнить задуманное. Пусть в открытую спорить со жрецом она не смела, но сделать так, чтобы я не смогла придти на эту ночь – в ее силах.

Поэтому я бросилась на первый этаж к своему укрытию — потаенной нише позади мраморной статуи Хранителя Рода. Он стоял лицом к главному входу, добродушно раскинув руки для объятий, и улыбался, обещая защиту каждому, кто к нему придет.

Меня он защищал не единожды.

Я протиснулась сквозь узкий разлом, затем, упираясь ладонями и ступнями в противоположные стены, аккуратно вскарабкалась на высоту в два человеческих роста и уселась на выступ. Мой тайник был тем хорошо, что сверху я могла видеть весь холл, вход в замок и две тяжелые каменные лестницы, полукругом уводящие на второй этаж, а меня увидеть было невозможно.

И только я устроилась, как раздались голоса гостей, спешно покидающих незавершенную церемонию. Их глаза блестели от возбуждения, а рты ни на миг не закрывались. До меня доносились обрывки их слов:

— Какая же дрянь эта Мейлин…

— Бедная Ханна…

— Ради дракона и я бы согласилась на изгнание...

— То есть кормить нас сегодня не будут?

И лишь когда они покинули замок, и дубовые двери за ними закрылись, в холле появилась разъяренная Барнетта.

— Найдите ее! Немедленно! И приведите ко мне, — шипела она стражникам, не подозревая, что я совсем близко.

Верные прихвостни тут же бросились выполнять приказ.

Я просидела в своем укрытие несколько часов, даже умудрилась немного вздремнуть, а когда последние лучи заходящего солнца перестали подсвечивать витражи на окнах, потихоньку выползла наружу и направилась к спальне новобрачных.

Лучше меня этот замок не знал никто. С самого детства мне приходилось прятаться от гнева мачехи и зловредных козней сестры. Я знала каждый закуток и каждый выступ, знала куда юркнуть чтобы получить сиюсекундное укрытие и знала, где можно спрятаться на ночь. Эти знания позволили мне добраться до коридора, в конце которого маячила заветная дверь, но на этом удача отвернулась.

Впереди оказался заслон из стражников. Десять рослых мужчин рыскали из угла в угол, дожидаясь моего появления.

Самой мне здесь не пройти.

Тогда я сделала единственное, что могло мне помочь – вернулась в Храм. Зашла внутрь через черный ход, предназначенный для прислуги, на цыпочках прокралась в церемониальный зал и замерла, наткнувшись на пристальный взгляд жреца.

— Передумала? — спросил он и задул последние свечи, догорающие на алтаре.

— Нет.

— Тогда почему ты здесь? Солнце почти село.

— Я хочу попросить вашей помощи.

Наглость никогда не была моей сильной стороной, но теперь, когда от меня все отвернулись, нет смысла держаться за прежние привычки. Я и так переступила грани дозволенного, и обратного пути больше нет.

— Помощи? — жрец снова взглянул на меня, в этот раз с легким недоумением.

— Матушка приказала своим стражникам не пускать меня в опочивальню. Могу ли я просить вас проводить меня? В вашем присутствии никто не посмеет приблизиться ко мне и попытаться остановить.

На удивление он не рассердился, только позволил себе сдержано усмехнуться:

— Хозяйка посмела ослушаться?

— Никто из ее людей не признается, что это был приказ, хоть пытайте.

Я всегда поражалась тому, насколько слуги преданы Барнетте. Стражи по первому приказу были готовы обнажить мечи. Горничные, прачки, поварихи с трепетом ловили каждое слово и тут же бежали исполнять. А уж три ее любимые помощницы – Рона, Светлина и Милли – кажется, и вовсе жили только ради того, чтобы угождать ей. Она, как огромная паучиха оплела замок своей сетью и контролировала всех и каждого.

— Вот как? — хмыкнул он.

Выдержать его пристальный взгляд мне было не по силам, поэтому я опустила голову.

— Но я все слышала своими ушами…только вряд ли мне кто поверит.

Он молчал, а я едва дышала. Если он откажет, то меня уже ничто не спасет. Осколок метки все сильнее пульсировал в груди, люди мачехи только и ждали, чтобы вонзить в меня свои когти. А я…я была слишком маленькой и слабой, чтобы противостоять целому миру.

— Я провожу тебя, Мейлин. — наконец сказал жрец. — Иди за мной.

Жрец прошел мимо меня, тихо шелестя расшитой золотом одеждой, а я поспешила следом, растирая по щекам, внезапно накатившие слезы облегчения.

Стоило нам выйти через главные двери, как наткнулись на Светлину, рыщущую по коридорам. Увидев меня, она сверкнула злым взглядом, но тут же надела маску приветливой кроткой служанки и склонилась перед жрецом:

— Верховный, хозяйка приглашает вас отужинать в главном зале.

— Непременно присоединюсь к трапезе, но чуть позже.

У нее на щеках симметрично проступили два красных пятна. Светлина всегда так краснела, когда злилась и не получала того, что хотела. А сейчас ей очень хотелось угодить своей госпоже.

— Но все… остынет, — она попыталась возражать, но рядом с величественным жрецом ее голос ломался и терял силу. Под конец она и вовсе пискнула, — ждут ведь…

— Передай своей хозяйке, что я надолго не задержусь, — ободряюще улыбнулся жрец, — только провожу Мейлин до брачных покоев.

Светлина тут же воспряла духом:

— Так давайте я ее провожу! А вы в зал идете…

Я невольно сделала два шага за мужскую спину. Если он сейчас отдаст меня, то все пропало.

— Ты пытаешься указывать, что мне делать? — мягко спросил он, но только глухой не уловил бы стальные ноты, звенящие на заднем плане.

Служанка стремительно побледнела и плюхнулась на колени, прямо посреди коридора:

— Никак нет, Верховный! Простите меня!

— Иди к хозяйке, — приказал он, — скажи, что скоро буду.

Непрестанно извиняясь и кланяясь, он вскочила с пола и бросилась прочь. Мы же отправились дальше, и чем ближе была цель, тем чаще нам на пути попадались стражники.

Завидев меня, они тут же тянулись к ножнам и делали шаг вперед, но потом понимали, что рядом со мной жрец и, скрипя зубами, отступали.

Эта картина ни единожды повторялась, пока мы шли до брачной опочивальни, а возле самых дверей нас попыталась перехватить сама Барнетта.

— Верховный, простите, — раболепно произнесла она, — мне как доложили, что вы вынуждены были возиться с этой нахалкой, так я сразу поспешила на выручку! Обещаю, что завтра проучу ее!

— Завтра она покинет замок, — спокойно напомнил жрец.

— Тогда прямо сейчас! — она ринулась ко мне, намереваясь схватить за руку, но остановилась, услышав жесткое:

— Не стоит.

— Но как же…она…

— Я сам вызвался проводить ее, чтобы убедиться, что никто не помешает удовлетворению кровного права.

Мачеха тут же начала сдавленно блеять:

— Да вы что…никто бы не посмел…

Жрец остановил ее небрежным жестом, подошел к заветной двери и сам распахнул ее передо мной:

— Заходи, Мейлин.

Я поспешила юркнуть внутрь, а он размеренно продолжал:

— С этого момента никто не зайдет в комнату, кроме жениха.

С его пальцев сорвалась едва заметная золотистая дымка. Она облетела комнату по периметру, выставляя защитный контур, потом вернулась обратно и рассыпалась на пороге облаком крошечных искр.

Сделав это, жрец как ни в чем не бывало обернулся к мачехе:

— А вот теперь можно и отужинать. Уверен, ваши повара приготовили нечто незабываемое.

— Конечно, Верховный, — она учтиво поклонилась и даже улыбнулась, несмотря на негодование, распирающее изнутри, — надеюсь, вас не разочарует наша кухня.

— Не надо скромничать, дорогая Барнетта. Я даже здесь улавливаю прекрасный аромат выпечки.

Развернувшись, он степенно пошел прочь, так ни разу больше на меня и не взглянув.

И последнее, что я увидела, прежде чем дверь закрылась – это перекошенное от злости лицо мачехи.