Гардемарин ее величества. Сатисфакция

Глава 30

Громадная фигура наступала медленно, но неотвратимо. Не очень понятно, почему альбинос разминулся с ударной группой, только что отправившейся вглубь дворца по этому самому коридору. То ли случайно, то ли намеренно… Впрочем, скорее, второе. Его не интересовали рядовые бойцы и даже гардемарины. Ему нужен был я. Либо альбинос выполнял прямой приказ хозяина — его высокопревосходительства канцлера… Либо сам в кои-то веки проявил инициативу.

А может, просто хотел подраться в полную силу. Серьезную конкуренцию изуродованному Конструктами чудовищу составили бы разве что «единицы», «двойки», взвод гвардейцев, бойцы особой гардемаринский роты в количестве не менее пяти штук, бронированная техника с тяжелым вооружением.

И я. Еще одно творение хитроумных Конфигураторов, чье сознание, тело и даже проводящие энергию Дара синапсы были изменены раз и навсегда. Еще один мутант, путь и не искореженный внешне. Усталый многоопытный старик, заключенный в теле мальчишки неполных девятнадцати лет от роду.

Вот уж точно — достойный противник.

Шмидт и так превосходил даже самых рослых из простых смертных на голову или две, а сейчас, стоя в клубах дыма, и вовсе казался чуть ли не трехметровым. Монстром, лишенным всякого сходства с человеческим существом и лишь по чьему-то недомыслию ходящим на двух ногах и носящим одежду — ту же самую, что и в прошлый раз.

Ботинки, черные брюки и необъятный пиджак, в который мы без труда поместились бы и втроем казались не костюмом, а продолжением гигантского тела. Его неотъемлемой частью — вместе с перчатками. Шмидт зачем-то носил их даже в помещении, будто безуспешно желая скрыть как можно больше своего уродства.

— Страшно? — едва слышно поинтересовался Камбулат.

— Ага. — Поплавский осторожным движением загнал в автомат магазин — кажется, последний. — Страшно интересно, как мы эту образину будем… того.

Я усилием заставил себя улыбнуться, хотя никакого веселья, конечно же, не испытывал. Бесшабашная веселая ярость, с которой мы прорывались по проспекту и вскрывали ворота Зимнего, исчезла. И уступила место — только не страху и даже не усталости, а какой-то хмурой сосредоточенности. Идя на помощь ударной группе, я не мог не рассчитывать на встречу с тем, чей Дар окажется посильнее моего, но что-то все равно гнало меня в бой, заставляло двигаться быстрее, рассыпая на своем пути смерть, пламя и свинец.

Тогда волнение еще было — но теперь от него остался только расчет, холодный, как утренний лед в январе. Я словно готовился к спаррингу с матерым оппонентом вдвое тяжелее, только рядом почему-то не нашлось ни рефери, ни уютных канатов ринга, на которых можно повисеть, урвав несколько мгновений блаженного отдыха. Ни мудрого тренера, готового в случае чего выбросить полотенце и закончить раунд досрочно… Этот бой не остановит никто.

Кроме меня самого.

— Доброго дня, Павел Карлович. — Я чуть склонил голову и учтиво коснулся виска кончиками пальцев. — Отличная сегодня погодка, не правда ли?

Шмидт, разумеется, не соизволил ответить. Даже если Конструкты и не изувечили его речевой аппарат, утруждать себя хорошими манерами уродец определенно не собирался. Он не двинулся с места — только расставил руки чуть в стороны.

И прямо из его ладоней хлынуло жидкое пламя. Тугие струи брызнули на мрамор лестницы, высекая искры, и потекли вниз, свиваясь в длинные полыхающие жгуты. Шмидт снова призвал свое любимое оружие. Может, и не самое эффективное, но грозное и опасное, способное одним махом разрубить надвое хрупкое человеческое тело.

Чего и говорить, зрелище получилось весьма необычное — что-то среднее между стандартной Плетью и чем-то из арсенала высокоранговых Одаренных, предпочитающих элементы на основе стихии огня. Сам бы я никогда не пошел на такое расточительство, предпочитая полноценно формировать атаку лишь за мгновение до удара, но Шмидт, похоже, упивался собственным могуществом и сейчас желал лишь одного — увидеть в моих глазах священный ужас.

И перерасход резерва его ничуть не волновал.

— Как невежливо с вашей стороны, сударь… — вздохнул я. — Ладно, образина. Давай потанцуем.

Мы ударили одновременно. Я Копьем и пригоршней проворных Звездочек, а Камбулат — здоровенным Молотом. Поплавский то ли берег резерв, то ли и так уже успел потратиться, поэтому принялся садить из пистолета, вколачивая пули в огромный силуэт наверху.

Без особого результата. Шмидт поднял Щит, и все наши атаки разбились об него, как волны о неприступный скалистый берег. Я сместился чуть левее и атаковал снова, пытаясь прощупать почти совершенную оборону, однако не смог заставить великана даже пошатнуться. Он уже не закрывался полупрозрачной сферой, но его тело и само по себе впитывало урон, как губка. Поплавский хитрым выпадом хлестнул по перилам, обрушивая на огромную фигуру град мраморных осколков.

Один их них угодил Шмидту по темени — и тот в первый раз подал голос. Глухо заворчал, закрываясь гигантской ручищей и атаковал в ответ. Полыхающий кнут взвился, с гудением рассекая воздух, и обрушился на Поплавского. Я рванул вперед, пытаясь подставить Щит, но хитрый элемент лишь прошелся по касательной и все-таки ударил в цель, отбрасывая длинную тощую фигуру вниз по лестнице.

— Ах ты скотина! — выдохнул Камбулат.

И в два прыжка покрыл разделяющее их со Шмидтом расстояние. Я рванул следом — и уже не для того, чтобы помочь товарищу, а остановить его. Не дать бросится в самоубийственную атаку, задержать… или хотя бы прикрыть Щитом.

Не успел. Кулаки Камбулата полыхнули ослепительно-белым пламенем, и он обрушил на Шмидта град ударов, способных расколоть танковую броню. За последние полгода Дар моего товарища изрядно подрос, но я и не ожидал, что он способен на подобное. Запредельная мощь энергии сплелась с отточенными годами тренировок движениями академического бокса и на мгновение показалось, что гигант сейчас согнется и упадет.

Но тот лишь глухо зарычал, принимая удары, а потом ухватил Камбулата за бронежилет на груди и отшвырнул с такой силой, что бедняга с хрустом влетел в стену слева и сполз по ней, оставляя на мраморе глубокие трещины.

— Уходи! — простонал Корф, снова появившийся на оперативном канале. — Я по камерам все вижу… Уходи, Вовка, он тебя убьет!

— Плохо слышу, штаб. Повторите, пожалуйста. — Я с усмешкой вытащил из уха капельку гарнитуры. — Впрочем, можете и не повторять.

Шмидт уже сто раз мог напасть, но почему-то продолжал стоять в нескольких метрах от меня неподвижной глыбой. И только когда я избавился от связи, чуть склонил голову и снова выстрелил из руки пламенем. Только на этот раз не плетью, а клинком. Огромная сияющая Сабля с гудением описала в воздухе полукруг и замерла. Великан подражал движениям фехтовальщика не слишком-то ловко, и все же я понял: меня вызвали.

Поединок. Без посторонних, без оружия, без чужой помощи, без свидетелей, хитрых финтов или нелепых попыток удрать. Дар против Дара, и пусть победит…

Сильнейший? Такой вариант меня определенно не устраивал — даже с учетом моих ударных темпов роста, и резерва, и потенциальной мощности у Шмидта было хорошо если не вдвое больше. Конструкты превратили его тело в ходячий аккумулятор энергии, и скоротечная схватка исчерпала ее запас едва ли на четверть. У меня тоже еще имелся и порох в пороховницах, и вполне осязаемое желание свернуть шею этой стероидной горилле, но…

Впрочем, какая разница? Выбора все равно нет — у нас обоих.

Я щелкнул «фастексами», сбрасывая бесполезный уже бронежилет с подсумками и снаряжением, на всякий случай отступил на шаг и тоже вытянул руку, призывая клинок. Не обычную Саблю — невидимый клинок легче воздуха и тоньше человеческого волоса — а усиленный вариант. Пусть не такой громоздкий и могучий, как у моего противника — но тоже сияющий жарким пламенем.

Шмидт усмехнулся… кажется. Его белое, будто высеченное из мрамора лицо уже давно разучилось изображать хоть какие-то эмоции. Я так и не увидел на нем ни страха, ни злости, ни даже удовольствия, которое альбинос наверняка испытывал, предвкушая хорошую схватку.

Только суровую сосредоточенность, на миг мелькнувшую в алых глазах.

На этот раз он ударил первым — видимо, обороняться ему все-таки надоело. Я скользнул в сторону и пригнулся, пропуская над собой сердито гудящий огонь, и тут же сократил дистанцию. Вряд ли кто-то из нас двоих хоть когда-то учился фехтованию, зато одна рука Шмидта была размером чуть ли не со все мое тело, а рожденное мощью Дара оружие оказалось в длину метра два, не меньше. И все, что мне оставалось — ломиться в ближний бой.

Выпад, комбинация, и уход — обратно вниз по ступенькам. Отступая я каждый раз рисковал получить огненным клинком, а приближаясь — попасть под огромный кулак свободной руки, которым Шмидт орудовал хоть и неторопливо, зато с тяжеловесной и недоброй убедительностью. Попав под эту колотушку, я не спешил повторять ошибку — и заодно пытался понять, сколько ребер мне сломал чертов альбинос.

И все же я продержался уже почти целую минуту — и теперь схватка шла почти на равных. Шмидт без труда уделывал меня силой, размерами оружия и поистине монструозным объемом резерва, зато на моей стороне была скорость. Конструкты накачали тело таким количеством адреналина и энергии, что само время замедлялось, превращая альбиноса в огромную и почти неподвижную мишень. На один взмах его Сабли я успевал сделать три, и почти каждый попадал в цель. Во все стороны летели искры и ошметки горелой ткани, однако бронированная Даром плоть еще держалась.

Шмидт был чудовищно силен. И его нечеловеческая мощь имела лишь немного общего с той, что Одаренные высших рангов взращивают годами, а то и десятилетиями. В новом теле я и сам одолел этот путь куда быстрее обычного аристократа, но все же шел проторенной дорогой. А напичканный Конструктами гигант-альбинос просто скакнул через дюжину ступенек, превратившись из слабенького боевика в заряженную дармовой энергией ходячую крепость.

И это в конце концов его и погубило. В нашу первую встречу запредельная сила, помноженная на эффект неожиданности, сделала свое дело, но сегодня я был… Нет, конечно же, не готов ко встрече с противником уровня «двойки» или «единицы» — зато раскусил его тактику боя. Шмидт приобрел свои способности буквально в одночасье и во всем полагался на почти безграничный резерв, за которым скрывался тот, кем он был раньше — маленький и неуклюжий человечек с совсем не выдающимся Даром.

Это альбинос и пытался компенсировать, превратив свое тело в гору плоти, раздув синапсы и накачав их энергией под завязку. Кожа, не уступающая по крепости танковой броне, полыхающий двухметровый меч, который кромсал мрамор, как бумагу — все это высасывало резерв с изрядной скоростью, а Шмидт, похоже, уже успел уверовать, что эти силы безграничны.

Однако я уже замечал признаки скорого окончания «топлива». Движения огромной фигуры еще больше замедлились, пряди белоснежных волос слиплись от пота, а под горящими мощью Дара глазами проступили синяки. И даже сияние огромного клинка с каждым мгновением становилось все тусклее, пока от огня не остались лишь жалкие искорки.

И тогда я атаковал — на этот раз в полную силу. Остановил гигантское оружие Шмидта голой рукой, а свое отвел назад для удара — и уколол, вложив в движение все, что у меня еще оставалось. Сабля вспыхнула белым пламенем и, наконец, пронзила до этого неуязвимую плоть. Вошла в широкую грудь так, что моя рука с влажным хрустом ткнулась во что-то липкое.

— Ты… — едва слышно прохрипел Шмидт, вытаращившись. — Ты…

— Я, — усмехнулся я.

И, вывернувшись, одним движением распорол ставшее вдруг хрупким и беззащитным тело от груди до плеча наискосок, едва не срезав уродливую белесую голову. Шмидт еще несколько мгновений стоял, будто никак не мог поверить, что проиграл какому-то там клопу.

И только потом грузно завалился набок, дергаясь и заливая мрамор Иорданской лестницы кровью. Не алой, как у обычного человека, а темной, почти черной — и густой, как разогретая смола.

Чудовище даже в смерти осталось чудовищем, но навредить мне уже не могло. Поединок закончился. Огненная Сабля в моих руках потухла, сожрав последние крохи резерва — сил не осталось совсем. Где-то внизу гремели выстрелы и сердито выли и лязгали атакующие элементы, но я даже не подумал вернуться, чтобы помочь штурмующим Зимний гардемаринам. И все, что сейчас удерживало меня на ногах и заставляло двигаться и дышать — одно-единственное желание: сделать всего несколько шагов.

И проверить, живы ли мои друзья.