Гардемарин ее величества. Сатисфакция

Глава 3

— Пожалуй, здесь я вас покину.

Высокий и тощий камер-юнкер, шагавший чуть впереди, замедлил шаг. А потом и вовсе остановился, замерев, как статуя. И только после этого принялся поворачиваться — не головой, а как бы всем телом, настолько неуклюже и неторопливо, что казалось, еще немного, и я услышу натужный скрип.

Примерно с таким же звуком сейчас должны были крутиться и шестеренки в головах у придворного: гость его сиятельства главы Совета Безопасности, какой-то там гардемаринский прапорщик, которого следовало сопроводить к выходу, вдруг решил нарушить церемониал. Да еще и отправиться самостоятельно разгуливать по Зимнему дворцу.

Разумеется, я не имел на это никаких прав, и меня остановил бы первый же попавшийся патруль, агент в штатском или офицер, но камер-юнкера, похоже, смутила сама моя наглость и неуместность просьбы. Однако никаких инструкций на подобный случай у него наверняка не имелось, так что бедняге оставалось только стоять, хлопать глазами и смотреть на меня взглядом, в котором отчетливо читалось что-то вроде «Критическая ошибка. Устройству требуется перезагрузка».

Ну, значит, перезагрузим.

— Поверьте, ваше высокородие, я знаю, чего прошу. И у меня есть все соответствующие полномочия. — Я достал из кармана подаренный Елизаветой перстень. — Вам известно, что это такое.

Застывшее от недоумения лицо камер-юнкера оживилось — теперь на нем отражалась напряженная внутренняя борьба. Рефлексы придворного отчаянно сражались с нежеланием вляпаться в неприятности, нарушив прямое распоряжение Морозова… И все-таки победили — придворные чины испокон веков натаскивали на то, что во дворце слово человека с фамилией Романов неизмеримо значимее любых других приказов.

А перстень и был этим самым словом, заключенным в золото.

— Разумеется, господин прапорщик. — Камер-юнкер чуть склонил голову. — Можете идти. Но, если пожелаете, я сопровожу вас. Или…

— Благодарю, ваше высокородие, в этому нет нужды, — отозвался я. — Мне и так известно, куда следует идти. К тому же меня уже ждут — так что, с вашего позволения, поспешу.

— Как пожелаете. Доброго дня.

Тощая фигура в коротком темно-зеленом кителе с золотым шитьем на груди снова согнулась в поклоне и, стоило мне развернуться, тут же помчалась куда-то — скорее всего, докладывать кому положено.

Я только усмехнулся. Пока добежит, пока сможет донести скачущие мысли до дежурного офицера. Пока тот помчится к начальству и получит резолюцию добраться до комнаты, куда выводятся изображения с камер по всему дворцу… Зная местных, на это уйдет достаточно времени, чтобы я успел добраться до места.

Раз этак десять.

Поднявшись по лестнице обратно, я скользнул наискосок через Аванзал в галерею, чтобы обойти Николаевский и Концертный. Она просматривалась со всех сторон, зато народу здесь обычно было немного: навстречу мне попались трое придворных, статский советник с эмблемой министерства путей сообщения на кителе и еще несколько человек в гражданской одежде. Никто из них не обратил на меня внимания: военная форма, пусть даже и с унтер-офицерскими лычками, по нынешнем временам определяла принадлежность гостя к высшей столичной касте. Спешащий куда-то быстрым шагом курсант запросто мог оказаться посыльным Совета, и штатские предпочли не задавать лишних вопросов. А офицеров мне, к счастью, не попалось — ни в галерее, ни на входе в Арапскую столовую, хотя обычно где-то здесь размещались постовые.

Однако у Малахитовой гостиной мое везение закончилось: по обеим сторонам от двери стояли рослые фигуры в темно-красных мундирах с золотыми пуговицами. Уже хорошо знакомый мне Иван и второй — тоже штабс-капитан.

Крыло с императорскими покоями охраняли самые сильные Одаренные во всей гардемаринской роте — не считая Гагарина. Разумеется, это могло оказаться и обычным совпадением… И все же я почему-то не сомневался, что никаких случайностей здесь нет и быть не может: Морозов… оба Морозова намертво вцепились в свой главный актив, и сколько я ни искал хотя бы теоретическую возможность разжать эту хватку — пока еще не смог найти.

И сообщение от Оли — после нескольких месяцев тишины — было так или иначе связано с грядущей помолвкой. Я не мог знать этого наверняка, но почему-то почти не сомневался. Совет закрутил гайки до упора, однако полностью избавиться от инакомыслящих им все же оказалось не под силу.

И Морозов не мог этого не замечать — поэтому и стелил соломку везде, до куда дотягивался. Только этого, похоже, все равно оказывалось недостаточно. Прямо у него под носом в Зимнем дворце, похоже, назревал… нет, еще не заговор — но что-то подозрительно на него похожее. Интриги Мещерского порой оставались за гранью моего понимания, но мы уже не раз… скажем так, работали вместе — и результат так или иначе устраивал обоих. Ведь враг моего врага мне… Ну, допустим, союзник.

Хоть наверняка и временный.

Когда я приблизился, гардемарины у двери чуть подались вперед. Иван кивнул, приветствуя меня, а второй штабс на мгновение напрягся, но тут же выдохнул — узнал.

— Здравия желаю!

Я коснулся кончиками пальцами околыша фуражки, судорожно соображая, что такого можно сказать, чтобы меня без лишних разговоров пропустили в святая святых Зимнего дворца — императорские покои. Одного лишь знакомства с обоими стражами и формальной принадлежности к личному составу гардемаринской роты было явно недостаточно.

И я уже приготовился ляпнуть наугад что-нибудь про срочные новости для Елизаветы или снова достать перстень, когда дверь за спиной Ивана чуть приоткрылась, и оттуда послышался негромкий голос.

— Господа офицеры, прошу, пропустите его. Ее высочество Елизавета Александровна ждет.

На сосредоточенные лица на миг легла тень сомнения, но гардемарины все же расступились, и через мгновение я взялся за ручку и шагнул через порог Малахитовой гостиной.

— Здравствуй, Владимир.

Оля чуть отошла назад — то ли освободить дорогу, то ли чтобы ненароком не оказаться слишком близко. И между нами тут же выросла стена. Невидимая, но будто сделанная из холодного и очень твердого льда. Конечно, я догадывался о ее существовании и раньше, еще до того, как увидел свою бывшую пассию под ручку с Ходкевичем, но почувствовал только теперь.

Точнее — не почувствовал. Вообще ничего.

— Здравствуй. — Я чуть склонил голову. — Ты хотела меня видеть?

— Не я.

Оля явно не случайно говорила, едва приоткрыв рот, чуть ли не сквозь зубы — так ее голос звучал жестко, подчеркнуто-вежливо и, пожалуй, даже ядовито. Впрочем, ей хватило такта не ерничать и воздержаться от дурацких вопросов вроде «Как здоровье ее сиятельства Алены Юрьевны?»

А может, просто не было времени.

— Не я, — зачем-то повторила она, разворачиваясь. — Пойдем. Не стоит заставлять ее высочество ждать.

На этот раз льдом между нами можно было бы заморозить весь Зимний, но меня уже беспокоила исключительно грядущая встреча с Елизаветой. Если уж дорогая племянница решила втайне обратиться ко мне, да еще и фактически напрямую, значит…

Что-то да значит.

— Прошу, Владимир.

Оля нарочно чуть ускорила шаг, чтобы самой открыть дверь. Наверное, я при этом должен был почувствовать себя неотесанным мужланом, однако вместо этого лишь коротко кивнул, изображая учтивость, и прошел в соседнюю комнату.

Тоже гостиную, только примерно вдвое меньше — в самый раз для тайной встречи наедине… Или не совсем. Елизавета сидела под огромной шпалерой у невысокого столика, количество стульев рядом с которым могло означать беседу как с глазу на глаз, так и втроем.

Но, похоже, все-таки первое.

— Оленька, милая, — негромко проговорила Елизавета, — ты не оставишь нас ненадолго?

— Как пожелаете, ваше высочество.

Процокали каблуки, и ее благородие титулярный советник какого-то-там ведомства исчезла за дверью. И стоило шагам стихнуть, как что-то неуловимо изменилось. Великая княжна, наследница рода Романовых, а может, и короны, вдруг поникла, разом превратившись в самую обычную девчонку на полтора года младше меня нынешнего.

И я вдруг подумал, что само ее облачение — легкий брючный костюм, надетый на блузку с расстегнутой верхней пуговицей, был не намеком на неформальную беседу без особых церемоний, а следствием самой обычной небрежности. Вызванной то ли спешкой, то ли высшей степенью расстройства.

Подойдя поближе — еще до того, как сесть — я разглядел чуть красноватые усталые глаза. Ее высочество выглядела так, будто или не спала целую ночь, или примерно столько же плакала без перерыва. Чуть припухшие веки и нос явно указывали на второе, и вместе с дрожащими руками, напряженной позой и взглядом загнанной дичи вместе означали только одно.

Елизавета в отчаянии.

— Наконец-то вы пришли! — проговорила она, хватая меня за руку. — Господь милосердный, наконец-то… Я могу доверять только вам!

— Хм-м-м… Полагаю, не только, ваше высочество. — Я осторожно улыбнулся. — Но мне, конечно же, вы можете доверять целиком и полностью.

— И только вам! — Елизавета понизила голос, почти переходя на шепот. — Его люди повсюду!

— Чьи?

— Морозова, конечно же! Вам известно, что он уже назначил дату венчания?

Ах, ты, старый сукин…

Впрочем, чего-то такого и следовало ожидать. Незамысловатый, и все же изящный в своей простоте ход: сначала обвенчать наследницу рода Романовых со своим непутевым отпрыском в церкви, потом короновать, насильно приведя под присягу всех несогласных… И только после совершеннолетия Елизаветы, наконец, устроить официальную церемонию бракосочетания и поставить в каком-нибудь из залов Зимнего дворца сдвоенный трон.

Венчание уже лет этак сто не считалось официальной юридической процедурой, так что на право Елизаветы унаследовать престол не влияло никоим образом. Однако и для местной знати, и для всей Европы значит ничуть не меньше, чем брак, зарегистрированный по всем правилам и буквам закона.

Иными словами, после поездки в церковь моя несчастная племянница станет собственностью младшего Морозова и инкубатором для его чертовых наследников!

— Мне угрожают со всех сторон, — вполголоса продолжила Елизавета. — Если я откажусь, Совет посадит меня под замок до конца дней. Или сделает что-то еще похуже! А если соглашусь и обвенчаюсь — меня уберут иберийцы.

— Не думаю, что этого стоит бояться. — Я покачал головой. — Такое непросто провернуть — Зимний дворец охраняют, как никогда раньше.

— Морозов слишком занят борьбой со своими врагами внутри страны, — вздохнула Елизавета. — И они будут пробовать снова и снова, пока, наконец, у них это не получится!

А ведь в чем-то она права. Ситуация, фактически, патовая: венчание станет той самой точкой, в которой не самая важная фигура в одно мгновение станет ценнейшей для одних и помехой — для других. Морозов не примет отказа, а иберийцы вряд ли захотят видеть на троне хоть кого-то кроме своего ручного герцога Брауншвейгского. И единственный способ спасти Елизавете жизнь — не допустить венчания.

— Что ж… Позвольте подумать, ваше высочество. — Я нахмурился и чуть подался вперед. — Я не слишком искушен в подобных делах, однако…

— Не нужно ничего думать. У нас уже есть план — простой и надежный! — Елизавета вдруг вскочила с кресла и схватила меня за обе руки. — Женитесь на мне!