Гардемарин ее величества. Сатисфакция

Глава 25

— Граждане Российской Империи, — начала Елизавета тихим, но решительным голосом, глядя прямо в камеру.

Ее ангельское личико, обрамленное локонами светлых волос, резко контрастировало с штурмовым комбинезоном и армейской разгрузкой — но так получилось даже лучше. Сразу было видно: в кадре не кисейная барышня, которая не может надеть платье без десятка фрейлин, а человек действия.

Эх, нужно было ей еще кобуру на пояс нацепить — тогда бы электорат вообще лег в экстазе… Впрочем, и так хорошо. Особенно учитывая, что вышло это можно сказать случайно, без гримеров, костюмеров и политтехнологов. Племянница выглядела настоящей — и ей хотелось верить.

— Граждане Российской Империи! — повторила Елизавета уже тверже. — Сегодня я обращаюсь к вам не как символ, не как воспоминание из прошлого и не как инструмент политической игры. Я обращаюсь как человек. Как наследница. Как дочь.

— Государыня. Наша…

Я так и не понял, ерничает Поплавский — или в кои то веки говорит серьезно. Камбулат, видимо, сообразил — и без лишних разговоров зарядил товарищу локтем в бок.

— Меня зовут Елизавета Александровна Романова. Я — дочь Императора. И я — единственная, кто остался в живых после трагедии, которая унесла жизнь отца и всей моей семьи.

— Аудитория — двадцать миллионов человек и растет, — прошелестел в наушнике голос Корфа.

Я улыбнулся. Ну еще бы! В прайм-тайм вышли. Люди собирались смотреть вечерние новости, а получили… Нечто гораздо более интересное. И судьбоносное.

— Те, кто сегодня именует себя вашими покровителями, строят свою власть на крови. Они не избраны. Они не защищают народ. Они сеют хаос и разрушение, — Елизавета сделала эффектную паузу и продолжила: — Они убили моего отца. Они пытались убить меня. И все это время мне приходилось молчать. Я скрывалась. Я ждала, что правда сама найдет дорогу к свету. Но сегодня я понимаю: пришла пора говорить!

Голос Елизаветы зазвенел, наливаясь силой Дара, а глаза сверкнули. Даже мне на какой-то миг стало не по себе. Сложно было даже представить, что ощущали те, кто смотрит на нее с той стороны камеры.

— Я — законный наследник престола Российской Империи. Я не прошу вашего признания. Я заявляю свое право. Я вернулась не за местью. Я вернулась за правдой. За справедливостью. За будущим, которое снова принадлежит нам!

— Сорок миллионов, трансляцию рестримят зарубежные каналы. Сорок четыре!

В голосе Корфа читался плохо скрываемый восторг. Еще бы! Оказаться причастным к событию такого масштаба… Я уже бывал в самом центре подобного, но даже у меня то и дело пробегал мороз по коже. А Елизавета, тем временем, продолжала.

— Вы уже слышали тех, кто называет себя «временными спасителями». Кто говорит, что страна устала от тревог и ищет стабильности. Кто изображает скромность, стоя по колено в крови, и обещает вам реформы, сохраняя у власти старую ложь. Они говорят: Мы не политики, мы — опыт. Я отвечаю: Вы — прошлое. Я — будущее! — Елизавета тряхнула головой, рассыпая по плечам светлые локоны. — Они говорят: Всё должно решаться тихо, за закрытыми дверями, совещаниями и компромиссами. А я говорю: Пора открыть эти двери. И впустить в страну воздух! Они спрашивают, готова ли Россия стать частью европейского сообщества, но забывают задать главный вопрос: Готова ли Россия снова стать собо?

На этом моменте я едва сдержался, готовый разразиться аплодисментами. Мы не репетировали речь, она шла от самого сердца Елизавета, это был голос ее крови. Истинное наследие Романовых, которое не смогли бы отобрать, даже лишив ее титула и остатков власти.

И я в очередной раз убедился, что сделал правильный выбор.

Не завидую Мещерскому и прочим марионеткам и кукловодам. Как говорится, мы несем добро и справедливость, и да захлебнутся кровью те, кто усомнится в нашем миролюбии, ибо милосердие наше беспощадно…

Голос Елизаветы, тем временем, уже не звенел — он гремел эхом переполняющей девушку Силы, разносясь даже по звукоизолированной студии.

— Я не позволю тем, кто прячется за масками союзников, разорвать мою страну на куски под предлогом заботы. Я не позволю подставным правителям диктовать нам курс, — продолжила Елизавета. — Ни один иностранный монарх, ни одна компромиссная фигура, согласованная в кабинетах за границей, не будет править здесь — потому что эта земля принадлежит нам. И никто не вправе указывать, кому на ней жить! Я не несу с собой войну. Я не призываю к мятежу. Но я не уступлю! Я пришла, чтобы вернуть то, что было отнято. И я это верну! — Елизавета опустила голову и закончила уже почти шепотом: — Во имя памяти моего отца. Во имя моей семьи. Во имя моего народа. Во имя всех, кто верит, что правда — ещё не забытое слово.

— Счетчики сдохли, — пробормотал Корф. — Но это уже не важно. Во всех новостях, во всех сетевых трансляциях одно и тоже. Нас смотрит весь мир!

— Что там у группы два? — поинтересовался я, возвращая товарища к реальностию

— На позициях. Ждут сигнала. Готовы к штурму.

— Хорошо. Ждите команду.

Елизавета, тем временем, сделала короткую паузу, посмотрела в камеру полными грусти глазами и заговорила снова. Уже негромко, но все так же выразительно.

— Я не питаю иллюзий. Я знаю, что мой голос опасен для тех, кто сегодня правит из тени. Для тех, кто боится правды сильнее, чем любого врага. Они называют себя хранителями порядка. Говорят о законе, о стабильности. Но их закон — это страх. Их порядок — это тюрьма. — Елизавета сдвинула брови. — Им мало убить императора. Им мало окрасить в черное мой дом, мое имя, мою судьбу. Теперь они затыкают рот каждому, кто осмелился говорить вслух, что трон пуст — и что они лишь временные узурпаторы, заполнившие вакуум власти. Они боятся. Боятся тех, кто служит не им — а Родине.

Снова эффектная театральная пауза, чтобы дать зрителям осмыслить услышанное, и тут же продолжение:

— Совсем недавно в застенки Петропавловской крепости был брошен человек. Офицер. Герой. Сергей Юрьевич Гагарин! — отчеканила Елизавета. — Капитан особой гардемаринской роты. Один из тех, кто дал присягу народу и короне и остался ей верен. Один из тех, кто посмел встать на мою сторону. Кто не предал. И знаете, в чём его преступление? Он не убивал. Не нарушал приказ. Он всего лишь… не промолчал! За это его заковали в цепи. За это его объявили преступником. За это его пытались стереть — как и многих других до него. — Елизавета посмотрела прямо в камеру. — Но я скажу это прямо: я не боюсь. Я не забуду. И я не оставлю своих. Потому что быть монархом — это не титул и не корона. Это ответственность. Это долг. Я не могу называть себя вашей императрицей, если в этот самый момент мой офицер сидит в сырой камере за то, что исполнил свой долг. И потому я готова действовать. Не словами, а делами. Не завтра, а сегодня!

— Круто! — одними губами прошептал Поплавский. — Ну круто же…

Вы спросите, насколько серьезны мои намерения? — Голос Елизаветы снова окреп, зазвенев колоколом. — Сейчас я вам это продемонстрирую!

— Группа два, пошли! — прошипел я в наушник. — Корф, картинку!

— Работаем!

Я сделал знак Елизавете и перевел взгляд на студийный монитор, дублирующий картинку в эфире. На экране появилась панорама Петропавловской крепости, снятая с высоты почти что птичьего полета.

Коптер. Зависнув над центром крепости, он медленно повернулся вокруг своей оси, взял в фокус Иоанновский мост и приблизил изображение. Когда я увидел, на чем именно он сфокусировался — чуть не поперхнулся.

В подробной разработке операции освобождения Гагарина-младшего я не участвовал: эту часть его отец взял на себя лично. Я ничуть не сомневался в его аналитических способностях, не сомневался, что он найдет достаточно людей для штурма изыщет, найдет оружие, технику, материальную базу, но…

— Танк? — выдохнул я. — Серьезно? Да где вы его, мать вашу, взяли?

Огромная туша тяжелобронированного чудовища в сопровождении отряда пехоты, тем временем, замерла у моста, повернула башню и плюнула огнем из ствола, разом окутавшись клубами дыма. А когда дым рассеялся, в проем, оставшийся на месте главных ворот, уже входила штурмовая группа, возглавляемая знакомой фигурой в пальто и с тростью под мышкой.

— Корф, смена ракурса! — пробормотал я.

Секундная заминка — и картинка изменилась. Сейчас трансляция шла с тактической камеры на шлеме одного из бойцов.

Гагарин-старший вошел во двор Петропавловской крепости, как в собственную столовую. Неспешно, вразвалку, со скучающим выражением на лице. Но я знал: именно сейчас старик играет на публику. На самом деле его поглощает ярость, и выплесни он ее — в этом адском пламени расплавятся даже древние камни бастионов.

Бронетранспортер в глубине двора шевельнул башней… и тут же отлетел в сторону, врезался в стену и замер наполовину расплющенной консервной банкой. Гагарин же, даже не сбившись с шага, продолжал движение вперед.

Откуда-то из караулки выбежали несколько бойцов, вскинули автоматы… И медленно опустили их, узнав Гагарина. После чего развернулись и вернулись в здание. Я мысленно поблагодарил их за разумное решение. Изломанные тела в прямом эфире — последнее, что нам нужно, а за то, что старик сдержится, открой бойцы по нему огонь, я бы ручаться не стал.

Пока что картинка выглядела прекрасно.

Дойдя до Петровских ворот, Гагарин сделал нетерпеливый жест рукой — и многотонная махина рассыпалась в щепки. Я лишь качнул головой: демонстрация силы выходила более, чем впечатляющая.

… Особенно если учитывать, чем она закончилась.

Видимо, кто-то внутри не стал ждать, пока историческое здание разберут по кирпичику, и принял правильное решение. Потому что за воротами Гагарина уже ждал не кто иной, как его сын в сопровождении…

Ого, аж целого коменданта крепости! Вот это красиво, как по заказу! Скажешь — и не поверят, что это не было отрежиссировано. Старший Гагарин порывисто шагнул вперед, обнял сына, а потом бросил на коменданта уничтожающий взгляд и неспешно направился к выходу.

— Корф, вырубай! — улыбнувшись, скомандовал я.

Продемонстрированного было более, чем достаточно. Бескровная, но решительная операция, капитуляция коменданта и освобождение Гагарина-младшего — все, как по нотам. Даже планируй мы все это заранее, лучше бы точно не получилось.

Все. Пора заканчивать.

Будто услышав мои мысли, в наушнике заговорил кто-то из родственников Камбулата.

— У здания машины. Выгружается спецназ. Будут штурмовать. Связать их боем?

Я лишь хмыкнул. Резиноплюи против Дара и автоматов? Я, конечно, ценю такую верность и преданность, но зачем нам напрасные жертвы?

— Нет. Отходите по условленному плану. Мы уйдем сами.

— Принято.

А в эфире, тем временем, снова раздался звонкий девичий голос.

— Вы только что видели, как мы вернули свободу человеку, несправедливо брошенному в застенки. Не в теории. Не на словах. На деле! — проговорила Елизавета. КапитанГагарин — на свободе. Он жив. И скоро будет рядом с нами. Потому что я не отрекаюсь от своих. Не торгуюсь. Не молчу… А теперь подумайте: если я готова подняться за одного, что я сделаю ради всех вас? Ради всей Империи?

— Время… — едва слышно выдал на канал Корф. — Уходите. Уходите, черт бы вас…

— Тихо! — прошипел Поплавский. — Не мешай слушать!

— Я не прошу вас идти за мной вслепую. Не требую веры. Я лишь прошу — откройте глаза. Посмотрите, кто стоит у руля сейчас. Посмотрите, кого они бросают в подземелья. Кого называют врагами. Кто на самом деле боится правды. Я — не узурпатор. Я не пришла брать чужое. Я возвращаю своё! — вещала Елизавета для десятков миллионов застывших у экранов людей. — Мою страну. Моё имя. Моих людей. Я не веду вас в хаос. Я возвращаю вам порядок, честь и достоинство. Возможно, путь будет долгим. Возможно, трудным. Но он будет — нашим! Без лжи. Без страха. Без тех, кто торгует родиной за обещание покровительства и стабильности. Я — Елизавета Александровна Романова. Дочь Императора. Та, кого пытались стереть из истории. Но история помнит. И история — жива. Я — ваша императрица! И я вернулась.

— Выключай! — скомандовал я.

Щелкнул тумблер… И через секунду студия разразилась аплодисментами.

Хлопал не только наш отряд. Хлопали все: техники, операторы, мужик в костюме и даже девушка-диктор. Елизавета зарделась и сделала шаг в сторону, уходя из-под света софитов. Только сейчас я понял, чего стоила ей эта речь. Бедняжка побледнела, на лбу выступил пот… Но она продолжала держаться. Кремень!

— Как получилось? — подойдя ко мне, тихо спросила Елизавета.

— Великолепно, ваше величество! — Я ответил ничуть не покривив душой. — Просто великолепно!

— Спецназ вошел в здание, — доложил Корф. — У вас пара минут, не больше.

— А мы уже закончили, — хмыкнул я. — Судари и сударыни, всем спасибо за сотрудничество… Господа офицеры! Полагаю, что нам пора.

С этими словами я развернулся и ударом мощного Молота вынес одну из стеклопаналей. В студию ворвался порыв ветра, взметнув со столов бумаги и уронив что-то из оборудования, а я сбросил рюкзак и вынул из него тугой сверток.

— Ваше высочество, броню и разгрузку долой, — распорядился я. — Думаю, они нам больше не понадобятся, а вот лишний вес будет помехой.

— Помехой для чего?

Елизавета, которую я намеренно не посвящал в детали отхода, хлопнула ресницами.

— Для самого захватывающего приключения в жизни… Вы когда-нибудь задумывались, отчего люди не летают как птицы? — усмехнулся я и развернул вингсьют в рабочее положение. — Нет? Что ж, тогда самое время. Потому что сейчас Санкт-Петербург увидит такой журавлиный клин, равного которому еще не было в этом небе… Бойцы! По костюмам!