Гардемарин ее величества. Сатисфакция

Глава 24

— Готовность — одна минута, — прошипел в наушнике голос водителя головного микроавтобуса.

Я кивнул, поправил ремни бронежилета, и оглянулся на остальных.

Внутри машины нас было шестеро. Я сам, Поплавский, со спокойным и независимым видом баюкающий на коленях дробовик, слегка напряженный Камбулат, в который раз проверяющий снаряжение, и двое бойцов Особой роты: Иван и белобрысый Астафьев, игравший на приснопамятной тренировке роль вип-персоны.

Но сегодня вип-персоной был не он. Астафьеву и Ивану предстояло охранять наше главное сокровище: Елизавету, которая даже в боевой экипировке выглядела маленькой, щуплой и беззащитной. Тем не менее, будущая императрица была полна поистине царской решительности.

Что ж, это уже неплохо. Решительность в нашем деле ой, как важна!

— Работаем аккуратно, — в который раз за сегодня напомнил я. — Только травматическое, газ и электрошок. Дар — в треть силы. Помните: это наш народ, а с нашим народом мы не воюем.

Без крайней необходимости. Впрочем, такое вслух я бы не сказал…

Уж точно не сегодня.

— Так точно! — отозвался нестройный хор.

— На месте, — буркнул наушник.

— Поехали!

Я перехватил поудобнее дробовик, и, распахнув дверь, выпрыгнул наружу.

Всё. Обратного пути больше нет: мы здесь, и если план сработает — через двадцать минут вся страна увидит, кто настоящий наследник престола.

Если не сработает… Что ж, надеюсь, вспоминать нас будут с уважением.

— Вперед, вперед, вперед! — послышалось со стороны головного микроавтобуса.

Стоило штурмовой группе оказаться снаружи, как машины зарычали моторами и рванули прочь. Нам предстояло уходить другим путем, и ждать нас не стоило.

Дробный топот двадцати пар ботинок эхом разносился по небольшой площади перед стеклянными дверями. Наглость — второе счастье, и вламывались мы прямо через парадный вход.

Темная громада Лахта-центра — «Кукурузины», как её с любовью называли петербуржцы, вечером выглядела особенно сюрреалистично: будто не здание, а лезвие кинжала, вонзившееся в небо.

Сегодня этот кинжал мы собирались вонзить в информационный поток.

— На землю! Лежать, быстро! — заревел кто-то с характерным акцентом, и пара гвардейцев, дежурящих у входа, благоразумно убрали руки с оружия и медленно опустились на асфальт.

Я выдохнул. Уже неплохо. Очень не хочется кого-то калечить или тем более убивать.

Пара бойцов — кажется, кто-то из молодых Камбулатовых, — отстали, обезоруживая и скручивая пленников. Остальная часть группы проскочила раздвижные двери и влетела в фойе.

Девушка, стоящая за стойкой администрации подняла голову на шум, натурально уронила челюсть, а вместе с ней и телефон, глухо стукнувший о полированный мрамор. Пара охранников попыталась дернуться, но полдюжины стволов, уставившихся на них, оказались красноречивее тысячи слов.

Возможно, знай они, что оружие травматические, попыталась бы оказать сопротивление, но кто ж разберет, что там прячется в коробчатых магазинах?

В общем, охрана поступила благоразумно и через минуту уже отдыхала в углу, обезоруженная и обездвиженная.

— Не стоит, милая, — Поплавский широко улыбнулся девушке, дернувшейся было к тревожной кнопке. — Такая молодая, красивая, тебе еще жить и жить. Дашь телефончик? Потом встретимся — компенсирую неудобства.

— Виталик, прекрати, блин… Забери телефон и запри ее где-нибудь, — скомандовал я, прерывая начавшийся было бенефис Поплавского. — Группа два — в серверную. Закончите там и уходите. Остальные — за мной. Быстро!

Убедившись, что мои команды выполняются, я бросился к лифтам. Иван и Астафьев отставали на пару шагов, прикрывая Елизавету, а остальные рассыпались полукольцом, страхуя тыл.

Двери лифта с мелодичным звоном распахнулись, и наружу высыпалась группа гражданских, удивленно замершая при виде нашего отряда. Я выругался под нос.

— Граждане, не стоит волноваться, — моментально нашелся успевший вернуться Поплавский. — Группа «Антитеррор», отрабатываем учебную задачу по освобождению заложников. Пожалуйста, сдайте телефоны и займите места в углу холла. Быстро!!! — моментально сменив тон, гаркнул он, да так, что я сам чуть не дернулся.

— Группа-два — в серверной, — прозвучало в наушнике. — Охрана нейтрализована, устройство — на месте.

И тут же в наушнике раздался спокойный голос снова что-то жующего Корфа.

— Я в системе. Начинаю протокол консервации. Наружные двери — заблокированы. Внутренние двери — заблокированы. Камеры — отключены. Лифты идут вниз.

— Красавчик, — не удержался я. — Глуши здесь нафиг все. И студию тоже глуши. Включишь, когда скомандую.

— Есть, ваша светлость! — дурачась, ответил Корф.

В тот же момент хором звякнули еще два динамика.

— Все лифты припаркованы и обесточены, — доложил голос в наушнике.

— Прекрасно. Вперед, пошли!

Подскочив к центральному лифту, я буркнул в рацию:

— Врубай нам третью кабину.

— Принято!

— Осторожно, двери закрываются, — не преминул сострить Поплавский, когда вся команда набилась в кабину. — Следующая остановка — всемирная известность. Поехали!

— Внимание! На этаже студии вас встречают, — возник в наушнике Корф, когда на табло лифта показалась цифра «80». — Пять человек, сразу у входа в лифт. Гвардейцы, вооружены, держат дверь на мушке.

Я выругался. Вообще, согласно плану, никаких вооруженных гвардейцев у студии быть не должно… Но либо что-то пошло не так, либо Морозов решил переиграть соглашение, либо… Да какая уже разница? Мы здесь, обратного пути нет, и нужно просто действовать.

— Щиты, — негромко бросил я, повернувшись к товарищам. — Ваше высочество — назад. Я работаю, остальные прикрывают.

На табло мигнуло «87», раздался мелодичный перезвон, и я рванул вперед, едва ли не раньше, чем открылись двери.

Рыбкой прыгнув в образовавшуюся между створок щель, я перекатился, вскочил на ноги и выдал с двух рук по Молоту, в последний момент максимально ослабив элементы. Возможно, даже перестарался, потому что сжимающих автоматы бойцов даже не вырубило, просто сбило с ног. Простучала короткая очередь, мой Щит принял на себя несколько пуль, а я резко развернулся и взмахнул дробовиком. Стрелять было бессмысленно, противник оказался облачен в тяжелую штурмовую броню, и приклад оказался куда более действенным аргументом. Я даже не понял, что хрустнуло: полиамид тактического обвеса или челюсть противника, тем не менее, цель оказалась достигнута: боец покачнулся и кулем завалился на пол. Я тут же переключился на других, но было поздно: Камбулат с Поплавским уже оттаскивали к стене бесчувственные тела.

Отлично сработали. Все живы и даже почти здоровы. Ну, ничего, в Империи хорошие хирурги, челюсть парню поправят.

— Штаб, куда дальше? — я прижал наушник и огляделся.

— Прямо по коридору, потом направо, третья дверь налево, — тут же отозвался Корф. — Все чисто. К слову, в полицию уже поступил сигнал, так что, думаю, времени осталось не так много.

— Принял, — буркнул я. — Успеем, нормально. За мной. Работаем!

Коридор студийного крыла встретил нас резкой переменой атмосферы: свет стал холоднее, приглушённее, воздух пах кондиционированной пылью и разогретым пластиком. Гул вентиляции здесь казался громче, а шаги отдавались хриплым эхом, будто само здание напряглось, почуяв неладное. Мы пронеслись мимо стеклянных дверей, за которыми прятались аппаратные, вспомогательные студии и переговорные комнаты. В некоторых замерли сотрудники, в других — кто-то пытался спрятаться.

Охрана не отсвечивала — либо ее здесь не было, либо парни благоразумно решили, что награды и медали — это хорошо, но только в том случае, когда получаешь их посмертно. Учитывая славу Владимира Острогорского, стараниями Корфа идущую впереди самого меня семимильными шагами, такой вариант был более, чем реален.

Дверь в студийное крыло открылась мягко — электронный замок щелкнул, и створки плавно разъехались в стороны. Мы вошли неторопливо, без резких движений: я первым, следом Поплавский и Камбулат, замыкали Иван с Астафьевым. Елизавета — в середине, как и положено главной фигуре всей этой операции. Остальные замерли у входа: часть бойцов контролировала коридор, часть — внутреннее пространство студии. Оружие держали расслабленно, ни на кого не направляя, но так, чтобы было видно: если кто-нибудь решит погеройствовать, в ход его пустят без лишних раздумий.

Внутри нас встретил теплый свет софитов, тихое жужжание аппаратуры и человеческое изумление, повисшее в воздухе, как запах кофе и кабельной пыли. За стойкой звукорежиссёра замерла девушка с наушниками, чуть дальше двое техников с планшетами замерли, как в сцене из плохо срежиссированного мюзикла. Оператор, поправлявший камеру, застыл, так и держась за штатив. Мужчина в деловом костюме у панели переключения каналов сдвинул брови, как будто пытался решить уравнение с двумя неизвестными: «Кто вы?» и «Что, чёрт побери, происходит?».

— Добрый вечер, судари и сударыни! — Я говорил спокойным, вежливым тоном, будто мы зашли не в студию государственного вещания, а в холл пятизвездочного отеля, в котором нас уже ожидали. — Прошу прощения за беспокойство. Нам необходимо воспользоваться вашей аппаратурой. Все под контролем и никто не пострадает… Если, конечно, не будете делать глупостей. Пожалуйста, оставайтесь на местах.

Поплавский подошёл к стойке с камерой, с усмешкой глядя на ошеломлённого техника.

— Ну что, коллега, освободишь место звёздам? — хмыкнул он и, не дожидаясь ответа, аккуратно отодвинул беднягу в сторону. — Смотри, не волнуйся. Мы приличные. Даже микрофоны не трогаем грязными руками… Хотя вот эта штука, кажется, не в фокусе. Сейчас поправим, ага?

Взявшись за камеру, Поплавский направил ее на застывшую за столом ведущую.

— Прошу прощения, сударыня, придется вас побеспокоить, — Камбулат был сама галантность. — Пожалуйста, пересядьте куда-нибудь… Желательно так, чтобы не попадать в кадр. Полагаю, на сегодня ваша смена закончена. Господа офицеры, помогите убрать мебель. Она не вписывается в тематику нашей сегодняшней передачи.

Двое гардемарин подскочили к большому столу, и, подхватив его с двух сторон, легко унесли из кадра.

— Что… Что здесь, черт возьми, происходит? — ожил, наконец, мужчина в костюме — надо полагать, директор канала, студии, или как оно у них тут называется?

— Вероятно, это может выглядеть, как захват заложников, — широко улыбнулся я, — Но на самом деле вы сейчас станете свидетелем поистине исторического события. Расслабьтесь, друг мой, и получайте удовольствие. Вы еще внукам рассказывать об этом будете.

— Да что… Что вы себе позволяете⁈

— Я позволяю себе провести трансляцию, которая однажды войдет в учебники для старших классов. Пока — только это, — перебил его я. — Но, если вы продолжите в том же духе — позволю кому-нибудь дать вам по зубам. Я понятно изъясняюсь?

— П-понятно, — побледнев, пробормотал директор.

— А если понятно — тогда вон из кадра! — рявкнул я, и, прижав наушник, обратился к Корфу. — Что там у нас?

— Все по плану. Вторая группа на подходе к Петропавловке, я готов переключить трансляцию.

— Отлично. Тогда, пожалуй, начнем. Господа, — обратился я к техникам. — Вы, кажется, собирались вывести в эфир эту милую барышню? Прошу, возвращайтесь к работе. Вот только даму в кадре я, с вашего позволения, заменю.

Ошарашенные техники несколько мгновений лишь хлопали глазами, но потом все же засуетились. Пару минут клацали переключателями и стучали клавишами, а потом один из них поднял голову и хриплым от волнения голосом проговорил:

— Готово.

— Отлично, — кивнул я. — Ваше величество, прошу сюда. Я жестом указал на место перед камерой. Елизавета кивнула, и, гордо вскинув голову, прошествовала в кадр.

— Запускай, — кивнул я технику.

от вздохнул, нажал какой-то переключатель, и подняв голову, заговорил уже ровным и даже почти сонным голосом: видимо, привычные действия помогли ему успокоиться.

— До выхода в эфир пять… четыре… три… два… В эфире!

Я ободряюще кивнул Елизавете, она тряхнула головой, поправляя сбившийся локон, и, улыбнувшись, взглянула прямо в камеру.

А я сделал шаг назад, скрестил на груди руки и облокотился на стену, наблюдая за выступлением, которому суждено стать по-настоящему историческим событием вне зависимости от достигнутого результата… Впрочем, я был склонен рассчитывать на положительный.

Инача зачем мы вообще все это затевали?