Самая темная ночь

ЛЕССА

Матушка Сузи назвала меня Алессой — именем своей давней подруги, которая навсегда осталась для бывшей горожанки в прошлой жизни. От меня никто и не думал скрывать, что я найденыш, и я с малых лет знала, что матушка Сузи мне неродная, но знание это не мешало мне любить и почитать ее. На старом погосте я и с закрытыми глазами могла найти могильный камень, на котором были начертаны только слова молитвы, а место для имени оставалось пустым. Иной раз я долго сидела у камня и разговаривала с лежащей под ним незнакомкой. Более всего интересовало меня, была ли та моей матерью.

— Вот уж не знаю, Лесса, — сказала матушка Сузи, когда я задала ей этот вопрос. — Нашли-то вас в одной лодке, да только ничего это не значит. Покойница могла тебе и матерью, и сестрой, и дальней родней приходиться, а то и вовсе никем не быть.

— А я похожа на нее? — упрямо спрашивала я в надежде уловить хоть какой-то намек.

— Да разве ж теперь определишь, — вздыхала матушка. — У тебя вон волосы светлые, в рыжину отдают, да глаза золотисто-карие. А у нее, уж прости, но цвета глаз я не разглядела. Волосы… вроде бы русые были, да только потемнели они и слиплись от морской воды. Хоть наши бабы и привели покойницу в должный вид, только все равно не понять, какой она при жизни была. Ну вот что роста небольшого да худощавая — это я сказать тебе могу, но для этаких примет ты сама покамест маловата будешь. Одно сказать могу: такой отметины, как у тебя, у нее не было.

— Значит, я не ее дочь? — мне стало отчего-то грустно.

— Быть может, что и ее. Отметина ведь и знаком отцовского рода оказаться может.

О странном пятнышке на руке матушка Сузи настрого приказала мне никому не говорить. И пусть я не понимала причины запрета, но ослушаться приказа не смела.

Изредка, после долгих уговоров матушка доставала из сундука оставшиеся после незнакомки драгоценности и позволяла мне ими полюбоваться. Играть украшениями мне и голову не могло прийти: для игры у меня были незамысловатые куклы, сработанные местным умельцем, одноногим Томасом. Ноги он лишился, по его словам, в жестокой схватке с акулой, оставшейся после встречи с отважным рыбаком одноглазой.

— Я без ноги, она без глаза, — балагурил он по праздникам, опрокинув стаканчик-другой. — Справедливость, она есть на этом свете.

Прочие рыбаки, правда, шептались за его спиной, что не было никакой справедливости в море, как не было и самой схватки, обраставшей в пересказе Томаса все новыми подробностями с каждым последующим стаканом. Якобы удалось бедолаге спастись от верной смерти по чистой случайности, и он, лишившись только ноги, дешево отделался. Как бы то ни было, но первый месяц после произошедшего с ним несчастья Томас пил крепко, а затем взялся за ум и принялся мастерить разные безделицы. Нехитрыми игрушками играла вся деревенская ребятня, а у мастера всегда была еда на столе, дрова в поленнице и одежда в сундуке. Да и монеты водились на то, чтобы по праздникам выпивать в единственной на всю деревню корчме.

Так что играла я грубо сделанными игрушками, а вот украшения готова была рассматривать часами, изредка поворачивая их так и эдак, осторожно прикасаясь самыми кончиками пальцев. И дело было не только в изысканной красоте изделий, но и в том, что только они тонкой ниточкой связывали меня с моим прошлым, с моим настоящим именем и моей настоящей семьей. Мне мечталось, что однажды я разгадаю тайну своего рождения, найду своего отца (в то, что незнакомка, лежащая на погосте — моя мать, я в глубине души была твердо уверена), который, конечно же, окажется человеком богатым и уважаемым. Отец, разумеется, обрадуется вновь обретенной дочери, которую он давно и безуспешно искал, и заберет нас с матушкой Сузи в свой дом, огромный, просторный и светлый. Потом они с Сузи полюбят друг друга — а как же иначе? ведь Сузи такая замечательная! — и поженятся. И даже, быть может, родят мне братика или сестричку. Такие мечтания посещали меня всякий раз, как я любовалась переливали драгоценных камней на скатерти из беленого полотна в небольшой горнице.

Серьги были длинные, витые, с крупным камнем зеленого цвета в форме слезинки на конце. Браслет был усыпан такими же зелеными камнями, но меньшего размера, а еще прозрачными, отражающими солнечные лучи и рассыпающими их разноцветными бликами — эти камешки были совсем крохотными. Матушка Сузи пояснила мне, что зеленые камешки называются изумрудами, а прозрачные — бриллиантами.

— Какие они красивые! — восхищалась я, рассматривая драгоценные вещицы. — Гораздо красивее, нежели твой браслет с кораллами. Почему ты их не носишь? Таких нет ни у кого в Бухте-за-Скалами.

— Потому и не ношу, что ни у кого нет ничего подобного, — грустно улыбалась Сузи. — И ты носить не будешь. В нашей деревне такие вещи могут вызвать лишь черную зависть, ведь никогда никто из рыбаков не наловит достаточно рыбы, чтобы купить хоть один такой камень. Да что рыба — продать всю нашу деревню, с домами и козами, со всем добром — все равно не хватит на эту пару серег.

— Они такие дорогие? — изумлялась я, а матушка кивала.

— Очень дорогие.

— И если бы мы их продали…

Но тут матушка обыкновенно обрывала меня.

— И в мыслях такого не держи, Лесса! В деревне ни у кого не достанет монет купить эти вещи, а в городе никто не поверит, что таким богатством может обладать простая деревенская жительница. Обвинят в том, что украла, отнимут драгоценности да еще и высекут плетьми, как воровку. И думать забудь о том, что украшения можно продать!

Я, как правило, соглашалась. На самом деле мне вовсе не хотелось расставаться с драгоценностями покойной незнакомки.

Серьги и браслет я рассматривала первыми, оставляя напоследок кулон. Изящная вещица на витой цепочке завораживала меня. Изображал он морскую звезду, густо усеянную небольшими прозрачными камешками — бриллиантами. Стоило на него упасть лучу света, и мне начинало казаться, что лучики-щупальца шевелятся, подрагивают. О том, что такое дивное чудо можно примерить, надеть на шею, я и помыслить не могла. Вещица казалась живой, и я иной раз воображала, что моя настоящая мать сумела каким-то немыслимым образом заключить в нее частицу своей души, дабы присматривать за мной и после смерти.

Хоть драгоценности и лежали себе свободно на дне сундука, но без спроса я их не трогала. Того, что их могут украсть, матушка Сузи не опасалась — воров в Бухте-за-Скалами отродясь не бывало. Ребятишки могли еще залезть в чужой двор да оборвать яблоню или грушу, а то и куст смородины, чернильно-темной, кисловато-сладкой, за что бывали нещадно драны за уши, ежели хозяева заставали их на месте преступления. Да еще по сей день рассказывали в деревне историю о том, как Люк, тот самый, что некогда обнаружил меня в разбитой лодке, будучи совсем мальцом, стащил со стола у жены старосты сладкий пирог. Почтенная женщина отошла к печи за новой порцией сдобной выпечки, а когда вернулась к столу, то пирога уж и след простыл. Выглянув в окно, она заметила только мелькнувшую за забором черную вихрастую макушку. Да вот только на свою беду Люк, удирая с добычей по улице, имел несчастье столкнуться с самим старостой, возвращавшимся домой с общего схода. Мужик мигом сообразил, где именно мальчонка поживился пирогом, и отшлепал сорванца так, что тот еще день сидеть не мог. И пусть Люк давно уже вырос в высокого плечистого парня, вовсю заглядывавшегося на девиц, а историю эту ему нет-нет да и поминали при случае. Обычно он пожимал плечами и улыбался — дело давнее, мол, все в детстве шалили, но вряд ли напоминания о крепкой длани старосты радовали его.

Помимо небольшого огородика, к работе на котором и я привлекалась с детского возраста, да двух коз, была у матушки Сузи еще одна забота: обучение деревенских ребятишек грамоте. Из рыбаков мало кто мог написать свое имя без ошибок, разве что староста слыл человеком образованным. А Сузи, как овдовела, покручинилась немного да и предложила организовать в Бухте-за-Скалами некое подобие той городской школы, в которой некогда училась сама. Дом для общих сходов в деревне имелся, крепкий, просторный, светлый, совсем нестарый — вот в нем и можно было собирать ребятню для учебы. Многие жители деревни поддержали Сузи потому, что любили ее, а в учебе вреда для своих отпрысков не видели — впрочем, как и особой пользы. Некоторые рыбаки (таких было поменьше) даже обрадовались, полагая, что какое-никакое образование детям необходимо.

— Человека образованного надурить труднее, — говорили они.

В самом же меньшинстве оставались те, кто полагал затею вдовы «дурью да блажью».

— Ни к чему моим оболтусам учеба, — резко высказался Хаврон, обремененный семью отпрысками. — Пусть лучше матери помогают. Кому им письма писать? Рыбам морским аль русалкам?

Слова его были встречены одобрительным смехом. Впрочем, как то было принято в Бухте-за-Скалами, решающее слово оставалось за старостой.

— Я полагаю так, — произнес он, откашлявшись и разгладив усы, — что умение читать никому еще не навредило. Да и счет знать надобно, иначе не то, что заезжий купец — корчмарь обдурит. С осени в наших краях дождить начинает, работы в огородах не остается. Так пусть лучше ребятня науку постигает, нежели дурью мается да пакости от безделья придумывает.

На том и порешили.

Сузи обучала ребятишек нехитрым наукам: счету да письму, немного рассказывала о географии и истории. И если против первых трех предметов некоторые ученики недовольно роптали, мол, лучше бы в прятки поиграли или в лес сходили, то история неожиданно увлекла всех. В рассказах Сузи оживали древние короли и князья, давно погибшие славные воины и прекрасные девы. Будто своими глазами видели слушатели кровавые битвы и страшные землетрясения, уничтожавшие целые города, жуткие моровые хвори, косившие графства, не щадя никого, и величественные турниры, роскошные пиры и веселые гуляния.

Меня матушка тоже научила читать и писать, когда я была еще совсем мала. В одном из крепких кованых сундуков хранились в нашем доме привезенные из города книги, купленные в те далекие времена, когда Сузи еще не встретила Барта. Мне она выдавала их по одной и по прочтению требовала не просто пересказать, но рассказать, какие мысли возникали у меня во время чтения, кто из героев мне особенно полюбился и почему. Читать я любила — интересно было представлять иную жизнь, вовсе не похожую на наше размеренное существование в Бухте-за-Скалами. Героини книг будто бы жили в ином мире: они не пасли и не доили коз, не пропалывали грядки, не собирали летом с приятелями в лесу малину и ежевику, а осенью — грибы. И я иной раз вздыхала, думая о том, что, возможно, именно для такой вот книжной жизни и была рождена. Мечты о том, как я найду своего отца, нет-нет да возвращались ко мне, но с годами я все меньше верила в их осуществление. И никогда не рассказывала о них друзьям, опасаясь, что те поднимут меня на смех.

Детей моего возраста в деревне было немало. Мы то ссорились, то даже дрались (за что потом нам крепко доставалось от взрослых, ежели вдруг кто замечал синяки да царапины или, того хуже, разодранную рубаху), но потом все равно мирились. Лучшими своими друзьями я полагала Тину, дочь корчмаря, и Дена, сына одноногого Томаса. С Тиной мы были ровесницами, а Ден был постарше нас на два года, что отнюдь не мешало ему водиться с нами. К сожалению, Ден также дружил с рыжим Савкой, сыном Хаврона — а вот с ним мы друг друга недолюбливали. Савка имел обыкновение делать мне гадости исподтишка: то подножку подставит, то в спину толкнет, то сделает вид, что не заметил, если мне вдруг требовалась помощь.

— С гнильцой он, весь в папашу, — с самым серьезным видом заявила как-то Тина, когда я пожаловалась ей. — Так отец мой говорит. Хаврон-то вечно пытается кого-нибудь в корчме разжалобить, чтоб его выпивкой угостили, а отец так и сказал, что нечего, мол, ныть на судьбину, живется ему ничуть не хуже, нежели прочим. И что семеро у него по лавкам — так в том тоже нет чужой вины, а от пьянства лишний кусок хлеба в доме не появится.

— А что Хаврон? — спросила я, обмирая от любопытства и восторга.

Отец Тины представлялся мне в этот момент почти рыцарем из недавно прочитанной книги — отважным и справедливым. Надо же, не побоялся сказать такое прямо в лицо!

Тина пожала плечами.

— Да что он мог-то? Ведь ежели возмутится да нагрубит отцу, то куда ходить пьянствовать будет? Вот он и сделал вид, будто и не слыхал ничего.

Но вот Ден и слова плохого о друге слышать не желал, оттого мы с Тиной и вынуждены были мириться с тем, что Савка стал почти неизменным участником всех наших игр и проказ. Причем ежели случалось нам набедокурить так, что про то дознавались взрослые, то подлый Савка мигом выдавал всех нас, заверяя, что он-то сам ни в чем не участвовал, так, стоял в сторонке. Удивительное дело, но, глядя в его честные наивные голубые глаза, взрослые верили ему, так что он единственный из всех избегал наказания. Ден же объяснял этот удивительный факт не мерзким Савкиным характером, а его невероятным везением.

— Да Савка твой нас и выдал, — горячилась Тина, когда мы втроем отрабатывали наказание — мыли полы в школе. — Кто, как не он, знал, что мы хотим обрядиться в русалок да разыграть Стена?

— Нас случайно поймали, — упрямо повторял Ден.

Стыдно признаться, но задумка, из-за которой нам троим сильно влетело, принадлежала мне. Кривой Стен, любивший выпить еще в те далекие времена, когда море выбросило на берег разбитую лодку, в последние пару лет отдавался излюбленному занятию с особой страстью и напивался уже не раз в неделю, а почти ежедневно. Зачастую ночами будили всю деревню его пьяные песнопения, которые подвываниями и хриплым лаем подхватывали дворовые собаки. Несколько раз был Стен даже крепко бит мужиками, после чего клятвенно, со слезами на глазах, обещал исправиться. Но едва только начинали сходить оставшиеся после вразумления пьянчуги синяки, как Стен принимался за старое. Однажды, когда он бродил по улицам и горланил особенно долго, почти до рассвета, я, хмурая и невыспавшаяся, предложила план.

— А давайте устроим так, что Стену сам Морской Бог запретит пить.

— Ты что, правда можешь обращаться к Морскому Богу так, что он тебя непременно услышит? — глаза Тины загорелись любопытством. — Он тебя спас, выходит, ты его любимица — это все знают. Отец говорит, что у Морского Бога на тебя есть свои планы, но то не людского ума дело. А соседки судачили, что твоя мать купила тебе жизнь в обмен на свою и теперь ее душа навечно томится в морских чертогах. Значит, это правда?

— Да мне-то почем знать, — недовольно поморщилась я. — Со мной Морской Бог говорил не более, нежели с тобой.

— Сама ведь сказала про Стена, — разочарованно протянула подруга.

— Так это ведь не сам Морской Бог будет, — объяснила я. — Где уж Стену спьяну разобрать, взаправду он слышал глас Бога или его разыграли. Смотри, вот вечером он напьется и примется, как обычно, бродить по околице, а затем выйдет на берег. А мы с тобой обрядимся в русалок и усядемся на камнях. Спорим, он нас с пьяных глаз и не узнает? Окликнем его, а потом, когда он подойдет поближе, Ден из-за валуна запретит ему пить и мешать спать честным рыбакам, не то, мол, покарает. Ну как?

— Боязно как-то, — передернула плечами Тина. — А ну как Морской Бог на нас же и разгневается?

— Да ну, — неуверенно протянула я. — Не думаю. Мы ведь не просто забавы ради, а для общей пользы. Дело-то ведь доброе, разве нет?

— Признайся, Тина, ты просто трусишь, — насмешливо предположил Ден. — Небось тебе боязно ночью выбраться из дома, выйти на берег да прикинуться русалкой — а вдруг настоящие утащат?

— И вовсе нет, — фыркнула подруга. — Подумаешь, русалки! Да они к берегу и не подплывают никогда. Про то всякому известно.

— А ведь и точно, — задумчиво сказал Ден. — Русалки держатся от людского жилья подальше, Стен вам не поверит.

Но меня не так легко было сбить с намеченного пути.

— Да разве после выпитого Стен задумается о том, подплывали ли русалки к берегу раньше? Он увидит нас, услышит угрозы Дена и испугается, вот увидите. Вот только Дену потренироваться надо, чтобы его голос звучал достаточно грозно.

Остаток дня мы посвятили приготовлениям. Для начала следовало выбрать русалочьи наряды. Савка, которому роли в розыгрыше предусмотрено не было, тем не менее постоянно лез к нам с советами.

— Русалки голыми должны быть, — авторитетно заявлял он. — Сами небось слыхали, как о них говорят: девы прекрасные обнаженные.

— Вот еще! — возмущалась Тина. — Чего удумал, пакостник! Нет, вот Вортуш рассказывал, что видел русалку, и та была в белой рубахе.

— Пену морскую видел твой Вортуш, а не русалку! — азартно стоял на своем Савка. — А с перепугу ему там девка почудилась.

Ден большей частью отмалчивался. Было заметно, что идея об обнаженных русалках его заинтересовала, но предложить подобный срам нам с Тиной он не отваживался.

Остановились мы все-таки на белых рубахах. Присмотрели на камнях место, где можно было бы усесться так, чтобы нельзя было заметить, что у нас с подругой и не рыбьи хвосты вовсе, как то у русалок заведено, а самые обычные ноги — но чтобы мы не свалились при этом в воду. Возможно, что визжащие и ругающиеся русалки произвели бы на пьянчугу впечатление не меньшее, нежели глас самого Морского Бога, но никакого желания проверять сие на практике ни я, ни Тина не испытывали.

— Можно еще и венки сплести, — предложила Тина.

— Какие венки? — возразила я. — Из чего бы русалкам их плести? Распустим волосы — и довольно.

Ден нашел себе убежище в расселине скалы и долгое время тренировался, выкрикивая с подвыванием:

— Внемли мне, о сын мой!

Наконец мы решили, что получается у него достаточно правдоподобно, и разошлись по домам, уговорившись встретиться после полуночи. Савку с собою решено было не брать.

— Ты своим хихиканьем нам всю затею испортишь, — вразумляла его Тина. — Сам ведь знаешь, что не сможешь сдержаться.

Разобиженный парнишка удалился, даже не попрощавшись с нами.

Ночью я дождалась, пока матушка Сузи крепко заснет, и тихонько выскользнула из дома. Подруга уже поджидала меня.

— Мне пришлось вылезать через окно, — пояснила она. — Зато я видела, что Стен уже порядком набрался. Надо бы поспешить.

И мы поторопились к берегу, на ходу расплетая косы. На околице к нам присоединился Ден.

— Насилу выбрался, — посетовал он. — Старшая сестрица, будь она неладна, все никак не могла намиловаться с женихом на скамейке перед домом.

Но мы успели занять облюбованные днем места и подготовиться еще до того, как на дороге показалась темная фигура.

Несмотря на середину лета, ночь была холодной. Весь день небо было затянуто тучами, но к вечеру немного распогодилось и луна изредка выглядывала среди сизых клоков облаков. На тонкие рубахи то и дело попадали соленые морские брызги и тогда мы вздрагивали от холода, а вскоре уже и вовсе затряслись, отчаянно завидуя Дену — тот был одет тепло.

— Хочешь, кожух сниму? — спросил друг, услышав, как ругается себе под нос Тина. — Согреешься.

— Совсем рехнулся? — возмутилась та. — Даже Стену столько не выпить, чтобы ему русалка в кожухе померещилась.

— Тише вы, — зашипела я. — Идет!

Мы так обрадовались тому, что мерзнуть осталось недолго, что совсем не обратили внимания на твердую уверенную поступь приближающегося мужчины, вовсе не похожую на шаткую неуверенную походку пьянчуги.

— Стен! — позвала Тина и засмеялась, но смех у нее получился безрадостным, поскольку она все же здорово успела замерзнуть. — Стен, иди к нам!

— Иди к нам, Стен! — присоединилась к ней я.

Мы изогнулись на камнях, принимая наиболее соблазнительные, на наш неискушенный взгляд, позы. Все внимание наше было занято тем, чтобы не шлепнуться прямо в море, потому мы и не заметили, как подошедший к берегу ловко подбирается к нам.

— Ой! — внезапно завизжала Тина.

Я обернулась и от удивления все-таки не смогла удержать равновесие, поскольку стоял на берегу вовсе не Стен, а староста. Трезвый, разумеется.

— Внемли мне, — начал было Ден, не видевший из своего укрытия, кого именно собрался вразумлять. — Внемли, сын мой, к тебе я взываю!

Промокшая и продрогшая, я выбралась на берег как раз вовремя, дабы увидеть плачевное зрелище — староста вытягивал Дена из расселины за ухо.

— А ну марш в деревню! — велел нам рассерженный мужик. — Тоже мне, шутники выискались! Я вас мигом отучу дурью маяться.

Меня он, правду сказать, все же пожалел и отдал свой кожух, что, впрочем, вовсе не помешало ему наказать нас по всей строгости.

Досталось нам знатно. Мне еще повезло, поскольку матушка Сузи, разбуженная старостой и выслушавшая с самым серьезным лицом о моем прегрешении, закрыв за ночным гостем дверь, просто потрепала меня по волосам и сказала:

— Ступай в кровать, до рассвета уж недолго осталось.

Я, ожидавшая серьезной выволочки, замерла на месте, недоверчиво уставившись на матушку.

— Ожидала, ругать тебя буду? — понимающе усмехнулась она. — Не стану, Лесса. Ты сама себя наказала: замерзла, продрогла, хорошо еще, ежели не простудилась. И выспаться утром я тебе, уж не обессудь, не позволю: будь любезна встать вместе с солнцем и заняться делом. А что до выходки вашей… Так и сама я была юной и глупой, много чего натворила. И как постарше стала, вовсе ума не прибавилось.

— Матушка, ты сейчас о замужестве своем? — робко спросила я.

Сузи никогда не рассказывала мне о том, как познакомилась с покойным ныне Бартом, но вовсе не требовалось обладать недюжинным умом, дабы понять, что родители ее брак дочери с рыбаком одобрить никак не могли. И вот теперь я даже затаила дыхание: а ну как матушка расскажет что-нибудь интересное? Но надеждам моим не суждено было сбыться.

— Не любопытничай, Лесса, — сурово сказала она. — Все, что тебе надобно знать, расскажу в свой черед. А пока ты еще слишком мала.

Мне было немного обидно услышать такие слова. В то лето мне исполнилось целых тринадцать лет и по меркам Бухты-за-Скалами я была уже почти невестой.

Впрочем, моим друзьям, несмотря на наш уже столь солидный возраст, досталось куда сильнее, нежели мне: их попросту выпороли розгами. И если корчмарь пожалел дочь и отвесил ей несколько несильных ударов, то бедолага Ден еще два дня сидеть не мог: Томас постарался на славу. А староста еще и велел нам в наказание отдраить школу. И вот теперь Тина вполголоса переругивалась с Деном, доказывая другу, что выдал нас рыжий Савка — больше некому.

— Ты сам-то хоть веришь, что староста среди ночи ни с того, ни с сего решил вдруг прогуляться по берегу? Дружок твой нас выдал, из обиды, что с собой его не взяли.

— Нет у тебя никаких доказательств, — твердо отвечал Ден. — А наветам верить нельзя, любого оклеветать можно.

Тина только сплюнула в сердцах. А Савка так и не отстал от нашей компании, как ни пытались мы с подругой воротить от него нос.

Каждую осень в деревню приезжали сборщики податей. На сей они заявились, пока мы были в лесу — собирали грибы. Недавно прошли обильные дожди, но все еще стояло тепло, и грибов в лесу выросло множество. Отрядили на их сбор почти всю ребятню, ведь грибы можно было высушить над печью и есть потом всю зиму. Похватав корзины, мы отправились в лес, когда только светало, а вернулись к обеду, уставшие и голодные. Ходить по лесу, внимательно глядя под ноги, то и дело приседая в поисках грибной поляны, было интересно. Листья уже устилали землю золотым ковром, успевшим частью побуреть. Мы набрали полные корзины и, донельзя довольные собой, возвращались в деревню.

Вся деревня как раз собралась перед домом для общих сходов — тем самым, который в утренние часы превращался в школу. По высокому крыльцу расхаживал невысокий тучный мужчина в богатой одежде и с завитыми в локоны каштановыми волосами — сборщик. Лица рыбаков были хмурыми — видать, слова новоприбывшего им пришлись не по душе. Однако же стояли молча, роптать не смели. Только староста вышел вперед и злым голосом спросил:

— А нам зимовать как прикажете? Почитай, боле десяти лет год от года все больше и больше требуете. И так из последнего тянемся. Нельзя подати повышать, не с чего нам платить их станет.

Толстячок на крыльце замахнулся хлыстом. Вид у него был вовсе даже не забавный, скорее уж грозный — во всяком случае, жена старосты, испуганно охнув, тут же схватила мужа за руку.

— Молчать, смерд! — презрительно процедил сборщик сквозь зубы. — Или ты осмелишься оспаривать приказ его светлости?

— Гастон, — боязливо пробормотала жена старосты, крепко вцепившись ему в руку, — Гастон, не надо.

Тяжелый взгляд сборщика тем временем остановился на нас с Тиной.

— Что в корзинах? — спросил он негромко, но слова его в повисшей тишине прозвучали подобно громовым раскатам.

Побледневшая Тина сглотнула и уставилась на мужчину расширившимися от испуга глазами.

— Почто онемели, девки? Отвечайте немедля.

— Грибы, — тихо выговорила я, с трудом шевеля непослушными губами.

— Подойди сюда, — велел мне сборщик.

Тина рядом со мной тихонько всхлипнула, а я медленно подошла к крыльцу. Дикий страх и желание бросить корзину и убежать сменились странным безразличием.

— Ну вот, — насмешливо протянул толстяк, вытаскивая из корзины огромный боровик. — А плакались, что с голоду дохнете. Да с вас еще брать и брать. Что с грибами делать намерены?

— Сушить, — равнодушно ответила я, глядя в сторону.

— Сушить — это хорошо, — похоже, сборщик податей был чрезвычайно собой доволен. — Пожалуй, надо с вашей деревни еще и грибы сушеные брать. По связке с каждого дома. Или по две. Нет, лучше по три. Запиши!

Худощавый писарь, на которого я прежде не обратила внимания — все оно было приковано к напыщенному коротышке — быстро застрочил пером.

— Да помилуйте! — не выдержал кто-то в толпе. — А коли осень выдастся сухая аль холодная, где мы эти три связки наберем?

Толстяк покраснел от гнева.

— Что? Мне, представителю его светлости, перечить удумали? Ну я вам сейчас покажу! Вы у меня надолго этот день запомните!

Хлыст со свистом рассек воздух — и внезапно вспыхнул огнем и развеялся пеплом. Я успела еще заметить недоумение и растерянность на лице сборщика, прежде чем радужные пятна заплясали у меня перед глазами и все вокруг — толстяк, писарь, моя корзина на крыльце, толпа перед общинным домом — завертелось безумным хороводом. А потом наступила темнота.

…Виски и лоб приятно холодила мокрая холстина, а где-то неподалеку звучали встревоженные голоса. Слов я не разобрала, а вот говорящих узнала: матушка Сузи и Гевор. Я попыталась было открыть глаза и приподняться, но яркий свет вызвал вспышку головной боли и я со стоном откинулась обратно.

— Лесса! Очнулась! — тут же захлопотала вокруг меня матушка. — На вот водички попей.

Она поддержала мне голову и поднесла к губам кружку с прохладной водой. Я сделала глоток и ощутила, как понемногу отступает головокружение.

— Что со мной случилось?

— В обморок упала. Да и не ты одна. Оно и не удивительно — не каждый день эдакие страсти увидать можно. Шутка ли — сам Морской Бог вступился за детей своих.

— Алесса пришла в себя? — раздался от двери голос Гевора. — Тогда я пойду, Сузи, раз больше вам помощь не нужна.

— Ступай, Гевор, — ответила матушка. — И благодарю тебя за то, что перенес девочку домой — самой бы мне не справиться.

— Не стоит, Сузи, оно мне не в труд было, — добродушно откликнулся парень. — И пощупайте Лессе затылок — как бы шишки не было.

За Гевором захлопнулась дверь, и матушка устремила на меня пытливый взор.

— Рассказывай! — потребовала она.

— Что рассказывать? — не поняла я.

— А все. Что чувствовала, о чем думала. Я-то знаю, что вовсе не Морской Бог испепелил кнут в руках этого гада. Хорошо еще, что народ вокруг толпился, да многие бабы и девки от увиденного сомлели, вот никто на тебя и не подумал.

Я даже решила, что ослышалась.

— На меня? Матушка Сузи, уж не полагаешь ли ты, что это я учинила подобное?

— Я не полагаю, — Сузи жестко усмехнулась. — Я знаю точно.

— Знаешь? — я никак не могла поверить ее словам. — Но откуда? Почему я?

— Из-за вот этого.

И Сузи прикоснулась к моей руке пониже локтевого сгиба, как раз там, где темнела странная отметина.

— Ты знаешь, что она означает, да, матушка? Все это время знала, но ничего мне не говорила и на вопросы мои не отвечала.

— Увы, знала, — глухо ответила женщина. — И надеялась, что никогда мне не придется рассказывать об этом тебе. Хорошо еще, что деревенские и представления не имеют, кому ставят такую метку. Но все-таки лучше им не знать о твоей отметине. Мало ли, кому они могут сболтнуть. Ох, боюсь, не получится у меня тебя уберечь. Сила твоя проснулась.

— Какая сила, матушка? О чем ты?

— Магическая сила, Лесса. Вот эта метка — знак принадлежности к роду магов. Более того, ставили ее только детям, у которых определяли способности. Едва я увидела ее — в тот самый первый день, когда купала посланную мне морем дочь — как поняла, кого удочерила. Была, правду сказать, во мне безумная надежда сберечь тебя от судьбы, да только, как видишь, не оправдалась.

Я обмерла. О магах мне доводилось читать в книгах, хранящихся в сундуке. Как правило, это были мужчины, наделенные недюжинными способностями — и каждый правитель желал иметь у себя на службе такого. Жизнь магов была захватывающе интересной, но преисполненной опасностей и оттого, увы, чаще всего недолгой.

— Это неправда, — жалко проскулила я. — Скажи, ты ведь меня разыгрываешь?

Но Сузи только покачала головой.

— Хорошо, что деревенские не подумали на тебя. А сборщик податей, когда увидал, как я к тебе кинулась, тут же спросил, кто я такая и кем тебе прихожусь. Я-то, разумеется, ответила, что сама я вдова простого рыбака, а ты — моя дочь, вот только легко проверить, что Барт умер задолго до твоего рождения. К счастью, староста — мужик далеко не глупый, тут же принялся славить Морского Бога. Авось приезжие ему и поверили. Во всяком случае, подати нам уменьшили, — тут Сузи ухмыльнулась, — до тридцати связок грибов с деревни.

— Значит, староста знает? — прошептала я.

— Не думаю. Но даже если что и заподозрит — будет держать при себе. Языком он молоть не приучен.

— А нам-то что делать?

Матушка пожала плечами.

— Жить, как и раньше. Авось удастся пока усыпить твою силу. Надолго ли — не знаю. Вот ежели опять что случится — тут быть беде. Потому рассказывай, как все вышло. Из твоих слов я поняла, что ты сама не ожидала подобного, так?

Я кивнула.

— Я до сих пор поверить не могу, что это из-за меня. Сначала я испугалась, очень сильно. А потом мне стало все равно, я вообще как будто со стороны смотрела. Словно и не я к крыльцу шла, грибы показывала. И только когда приезжий кнутом взмахнул — тут-то меня зло и взяло. Словно ото сна очнулась я и подумала, что не позволю этому червю бесхребетному никого ударить.

— Так и подумала — про червя-то?

— Да, этими самыми словами. Даже не знаю, откуда они в голове моей появились, сама-то я никогда не ругалась подобным образом. А это важно?

— Откуда мне знать, — вздохнула матушка. — Сама я к магам никакого отношения не имею. Ну а потом?

— А потом мне дурно стало и я упала. Вот и все.

— Видать, силы много потеряла, — заметила Сузи. — Ничего, полежишь денек-другой, придешь в себя. Я тебе сейчас поесть принесу, а потом уснуть попробуй.

И женщина захлопотала у плиты. А у меня на глазах от обиды даже выступили слезы. Само собой, я читала, что любое магическое действие отнимает у мага силы. Были даже упоминания о тех, кто совершил непосильное деяние и либо выгорел, превратившись тем самым в обычного человека, либо и вовсе скончался. А уж головокружения, обмороки и время на восстановление и вовсе были среди магов делами обыденными. Вот только для того, чтобы почувствовать сильную слабость, требовалось совершить нечто впечатляющее. Вот Ратмор Луцианский, например, два дня пролежал без чувств, засыпав камнями пропасть. А Моррис Лавернийский упал в обморок, пробив выход на поверхность подземному источнику, дабы спасти от жажды отряд королевских гвардейцев. Для меня же пределом возможностей оказалась испепеленная плетка.

— Не плачь, Лесса, — превратно истолковала причину появления моих слез матушка Сузи. — На сей раз пронесло, никто тебя не заподозрил. Вот поправишься, тогда подумаем, как дальше быть.

— А что тут думать? — всхлипнула я. — Маг из меня никчемный. Вон от одной только сгоревшей плетки в обморок свалилась. Силенок-то у меня маловато, ни на что серьезное не хватит.

Матушка обняла меня и погладила по голове.

— Ох, Лесса, добро бы, коли так. Слабый маг никому не нужен, стало быть, никто тобой и не заинтересуется, и ты сможешь прожить обычную жизнь. Вот только о силе твоей судить пока еще рано, слишком ты мала. О детях-магах почему ведь не слыхал никто? Да потому, что в столь юном возрасте ни на что они толком не способны. Вот подрастешь немного, тогда понятнее станет, много в тебе силы аль мало. Ну а пока поешь вот, я тебе похлебку подогрела.

И Сузи помогла мне сесть, сунула в руки ложку и ломоть хлеба, а миску с горячей вкусной похлебкой держала сама все то время, пока я ела.

Матушка оказалась права: никому в деревне и в голову не пришло заподозрить во мне магические способности. Должно быть, из-за того, что магов было не столь уж много и жили они где-то далеко от Бухты-за-Скалами, словно в ином мире. Мире отважных рыцарей и прекрасных принцесс, а никак не выходов в море за уловом, сборе урожая и подготовки к стремительно наступающей зиме. Даже те деревенские, кто ездил в город на ярмарку, живого мага отродясь не видали. Потому-то о магической природе произошедшего даже и не подумали. Вот обсуждали происшествие со сборщиками податей долго, смакуя каждую деталь — как побледнел толстяк, как писарь выронил перо, как перепуганные люди его светлости тут же сгрудились вокруг крыльца, готовясь дать отпор неведомой угрозе, как попадали, сомлевши, особо впечатлительные девки да бабы — и всякий раз славили Морского Бога за явленную им милость. Кое-кто припоминал и меня: взяли, мол, сироту, уважили море, вот оно и заступилось за детей своих.

Правду сказать, подати в последние годы и впрямь его светлость накладывал непомерные. Иной раз сокрушались мужики, что при старом-то герцоге жилось полегче, да только велись эти разговоры с оглядкой да шепотом. Пусть и все свои были кругом, деревенские, да только кто знает, кому из соседей-приятелей доверять в таком вопросе можно? А ну как выдадут да объявят бунтовщиком? Тогда явятся гвардейцы, арестуют да сошлют на рудники без особых разбирательств. А что рудники — место гиблое, народ там мрет без счету, так про то всякому известно. Потому-то нового герцога — а вернее, супруга нынешней герцогини — поругивать-то поругивали, да словами не особо бранными и то таясь. А уж в законности его власти и вовсе сомнений никто не смел высказывать. Хотя, чего уж скрывать, сомнения были.

И основания для оных тоже были. Весьма, надо сказать, существенные. Дело в том, что у старого герцога имелся наследник. Вот только ничего о ребенке давно уж не слыхать было. Нынешняя-то герцогиня приходилась покойному правителю второй супругой и общих детей у них не было. Первую герцогиню унесла родовая горячка, но горевал вдовец недолго. К слову, был-то старый герцог вовсе и не стар, пусть и не совсем молод — зрелый мужчина, еще полный сил. Умер он в тот год, когда я появилась в Бухте-за-Скалами, потому о нем я могла рассказать только то, что запомнила из уроков истории матушки Сузи. А именно, что войн он не вел, дороги и мосты новые строил, лекарни для бедных открывал. Мирным было его правление, и герцогство жило при нем в достатке. А вот смерть его оказалась для всех неожиданной. Поскольку герцог был еще в рассвете сил, более прочих развлечений любил он охоту. И вот на охоте ранил он дикого вепря. Сильно ранил, да только не смертельно. И обидчика своего покалечил зверь знатно. Сутки пролежал герцог в горячке, а затем все-таки умер. Даже личный маг не смог его спасти.

Юная вдова, которой еще и двадцати лет не сравнялось, погоревала-погоревала да и вышла замуж во второй раз за молодого виконта. Все же править герцогством требовалось твердой рукой — куда молодой женщине было справиться с этим нелегким делом. Вот так виконт Роланд и стал герцогом Бранвийским — благодаря удачному супружеству. Только наследника герцогиня и второму мужу не смогла подарить — видимо, либо была бесплодна сама по себе, либо проклял ее кто. По многим храмам и священным местам ездила она, многим богам приносила жертвы, показывалась магам и целителям, да только все без толку. Никак не получалось у нее забеременеть.

Впрочем, даже если бы и случились у герцогской четы дети, наследовали бы они только то, что принадлежало их отцу до женитьбы и матери до замужества. Ибо стал Роланд поначалу вовсе не полновластным правителем, а лишь опекуном малолетнего Ланса Бранвийского, сына погибшего герцога от первой его супруги. И титул герцогский не принял, именуясь лишь лордом-регентом, что, впрочем, не мешало ему повышать едва ли не ежегодно подати да торговые сборы, забросить все былые начинания своего предшественника и постоянно кутить в родовом герцогском замке. И спустя несколько лет простые люди с все возрастающим нетерпением ожидали совершеннолетия юного Ланса в надежде, что уж он-то окажется похожим на своего отца и при его правлении герцогство вновь расцветет. В храмах всех богов возносились молебны за здравие наследника. Разумеется, Роланду, имевшему повсюду своих соглядатаев да наушников, подобные разговоры среди жителей городов и деревень понравится не могли.

И вскоре по герцогству разнеслась скорбная весть о болезни, снедавшей юного Ланса. Недуг не был смертелен, но подточил силы юноши так, что редко он мог появиться среди своих подданных. Лекари рекомендовали Лансу покой и почти полную недвижимость. Разговоры и ожидания все затихали, надежды слабели, а в последние пару лет о молодом наследнике и вовсе ничего слышно не стало. Роланд открыто называл себя герцогом Бранвийским, а перечить ему в том никто не смел. И лишь изредка, шепотком, упоминалось в народе имя Ланса. Не перевелись еще те, кто ждал сына старого герцога как избавителя и верил, что однажды молодой человек обязательно вернется и займет свое законное место. Многие, правда, верили и в то, что Роланд с супругой попросту уморили юношу, дабы не мог он претендовать на то, что было положено ему по праву рождения. Как бы то ни было, но уступать герцогство пасынку Роланд не собирался.

О новоявленном герцоге слухи вообще ходили нехорошие. Некоторые из них достигали даже Бухты-за-Скалами. Затаив дыхание, наша компания подслушивала под окнами, как взрослые вполголоса обсуждают богомерзкие развлечения в замке. До наших ушей долетали лишь обрывки сведений, а все остальное дорисовывала уже богатая детская фантазия, приписывая Роланду Бранвийскому такие прегрешения, о которых он, скорее всего, даже помыслить не мог.

Но замок был далеко, потому и задумывались мы о том, что могло бы в нем происходить, не столь уж и часто: обыкновенно только по осени, когда кто-нибудь из деревенских ездил в соседний городок на ярмарку и привозил свежие сплетни и слухи. Да еще каждый визит сборщиков податей взбудораживал деревеньку. В прочее же время Бухта-за-Скалами жила своей жизнью, обособленной от остальных земель герцогства. Улов да урожай волновали людей куда больше, нежели события, происходящие в других частях Бранвии. Основной задачей рыбаков было прокормиться самим да прокормить свои семье, и все прочее отходило для них на второй план.

У нашей же компании были иные заботы. Никто, разумеется, не освобождал нас от работы по дому и в небольших огородах, но мы постепенно входили из детства в юность — и именно эти перемены представлялись нам самыми важными. Долговязая нескладная Тина неожиданно начала приобретать женственные формы и с некоторым удивлением обнаружила, что на нее уже засматриваются парни постарше, останавливая взгляд на небольших пока еще высоких холмиках груди и на крутых изгибах бедер. Темно-каштановые густые волосы, которые трудно было расчесать — гребень застревал, а уж на мытье их и вовсе уходил целый день, из «беды-наказания» превратились в предмет особой гордости, а в больших зеленых глазах поселились лукавые искорки. Иногда подруга бросала взгляды искоса на Дена, но приятель словно не замечал их. Зато Савка то и дело норовил то ненароком приобнять Тину, помогая ей перебраться через плетень во время проказ, то взять ее за руку, рассказывая что-либо. Подруга демонстративно морщилась, но пыл парня ее гримасы не охлаждали.

Сам Савка, все такой же рыжий и веснушчатый, как в детстве, заметно вытянулся и раздался в плечах. Пожалуй, его можно было бы назвать привлекательным, не будь мы осведомлены о его противном характере. И пусть он делал все меньше гадостей, но мы-то с Тиной прекрасно помнили, на что он был способен. Иной раз мне казалось, что Савкино внимание льстит подруге, а порой — что она боится отталкивать его, не зная, какую пакость ожидать от него в таком случае. Ежели я прямо спрашивала ее об отношении к ухажеру, она обыкновенно округляла глаза и фыркала:

— Нужен он мне!

Вот в это я верила охотно. Тине не был нужен ни Савка, ни кто-либо из ребят постарше из числа тех, что отирали плетень у ее дома. Только при виде Дена глаза ее блестели, а щеки порой вспыхивали нежным румянцем. Ден держался с нами обеими одинаково ровно, ни одну не выделяя, а вот на поведение Тины, похоже, обратила внимание не только я. Как-то я перехватила взгляд Савки, брошенный другу в спину — и поразилась той неприкрытой злобе, что пылала в нем.

Правду сказать, на Дена я сама временами засматривалась. Если Савка был просто обладателем довольно приятной внешности, то Дена можно было назвать красивым. Высокий, стройный, широкоплечий, с открытой белозубой улыбкой и ярко-синими глазами, он всегда пребывал в добром расположении духа, шутил, смеялся и готов был прийти на помощь любому. Не только мы с подругой бросали на него взгляды украдкой — похоже, о нашем приятеле грезили почти все незамужние девицы Бухты-за-Скалами. То и дело какая-нибудь красотка просила его прийти помочь управиться с чем-нибудь в доме, причем словно нарочно подгадывала время, когда отец был в море, а мать у соседки. Окончания таких визитов мы с Тиной ожидали с замиранием сердца: а ну какая ушлая девица сумеет все же окрутить нашего друга. Но нет, ни разу не дал он понять, что выбрал себе кого-то по сердцу.

Я же каждый раз, глядя в небольшое зеркальце, оставшееся от городской жизни матушки Сузи, уныло вздыхала. Лицо мне досталось от неведомых родителей миловидное, овальное, с высокими скулами и пухлыми губами, но пока оно все еще сильно было похожим на личико ребенка. Как ни старалась я посмотреть томно и призывно, а все мои попытки могли вызвать разве что смех. И грудь у Тины была больше, нежели у меня, и ягодицы пышнее, да и ростом подруга обогнала меня почти на две ладони. Если уж Ден к такой-то красотке равнодушен, то у меня и вовсе шансов нет. Единственным достоинством своим я полагала волосы — тяжелые густые косы рыжевато-медового оттенка, подобного которому ни у кого во всей деревне не было, вот только у Тины коса была, на мой взгляд, еще лучше.

Словом, против подруги я смотрелась почти ребенком. Да и сила моя, раз проявившись и напугав матушку Сузи, пока еще спала крепким сном. Тайком я пыталась пробудить ее, часами сидя в лесу и пялясь на сухие ветки в надежде, что они вспыхнут, но ничего не происходило. Видимо, матушка была права, и для сотворения волшебства мне требовалось сильное потрясение, причем я не сомневалась, что, прознай она о моем занятии, это самое потрясение (а проще говоря — знатная порка) было бы мне обеспечено.

Но столь бесцельное занятие мне вскоре приелось. И если осенью я частенько убегала в лес в одиночестве, то к зиме уже разочаровалась. А по весне лишь изредка вспоминала о своем даре и редко предпринимала попытки поджечь взглядом хворост. Само собой, ничего у меня не получалось, и я уверовала в то, что ежели какой магический дар у меня и имеется, то совсем слабенький, стало быть, всякие мысли о блестящем магическом будущем смело можно было выбрасывать из головы. Мне немного жаль было расставаться со смешными, по сути, полудетскими мечтами о том, как я спасаю, например, рыбацкую лодку в шторм, и Ден, находящийся в ней, смотрит на меня восхищенным взглядом. Или того лучше — в холодный год, когда урожай особо скуден, помогаю всей деревне не помереть с голоду. Эта фантазия была моей излюбленной. Перед сном я долго перебирала варианты помощи односельчанам: согнать всех зайцев леса на опушку и тем самым обеспечить деревню мясом; заставить коз давать молока раза в три более обыкновенного (я представления не имела о том, могут ли маги добиться подобного от животных, что вовсе не мешало мне предаваться грезам); снять с нашего огородика такой урожай, что его хватило бы на прокорм всей деревне. Ни один из этих способов не удовлетворял мои запросы в полной мере, зато завершающая часть фантазии была придумана сразу же и оставалась неизменной: все жители деревни поражены, все благодарят меня, но я вижу только сияющие глаза Дена и слышу только его восхищенные слова о том, что он, дескать, всегда знал, что я не такая, как все, особенная, но вот только теперь понял, насколько я лучше прочих девушек и как сильно ему дорога. Увы, но с этими сладостными мечтаниями мне пришлось распрощаться, поскольку силы моей, как я убедилась, не могло хватить даже на простенький фокус, не то что на впечатляющее деяние.

Даже очередной приезд сборщика податей не пробудил во мне нового всплеска силы, на что я втайне надеялась. Быть может, потому, что на сей раз сборщик был иной — не прежний толстенький коротышка, но дородный высокий мужчина в годах. И пусть вел он себя столь же заносчиво и надменно, как и его предшественник, но подати для Бухты-за-Скалами в тот год не повышались. Уж не знаю, что было тому причиной, не то новоприбывший был наслышан о гневе Морского Бога, не то его светлость подзабыл про нашу деревушку (и то верно — что герцогу с тех связок сушеных грибов, которые достались ему в прошлом году — небось и не заметил), но ни о каких нововведениях и речи не зашло. Правда, и прошлогоднюю повинность не сняли.

А вот мое пятнадцатилетие ознаменовалось неожиданным и странным событием: ко мне заслали сватов. Причем замуж меня отчего-то решил позвать неунывающий весельчак Брант, с которым я и парой фраз за весь предыдущий год вряд ли перекинулась. Брант был старше меня на четыре года, ходил в море с отцом и братьями, а недавно ему достался в наследство дедов дом, вполне еще крепкий и справный. Видать, последнее обстоятельство и подтолкнуло парня к мысли о женитьбе — в доме-то без хозяйки тяжеловато будет. Но вот отчего он из всех незамужних девок выбрал меня, я даже догадаться не могла.

Сватать меня пришли родители Бранта да две его тетки, сухопарые и сварливые. При виде их мне захотелось укрыться на чердаке или в сарае и не выходить, пока гостьи не покинут наш дом. Они же чувствовали себя в чужом жилье вольготно, ходили по светелке, рассматривали тяжелые кованые сундуки матушки Сузи, расшитые яркими цветами полотенца, пестрые занавеси на окнах, беленую скатерть, ощупывали все приглянувшиеся им вещи безо всякого стеснения и обсуждали наше добро между собой, не потрудившись даже понизить голос. Матушка, непривычно хмурая, велела мне подать на стол, а после отправила на улицу, где за плетнем уже торчали две головы, темно-русая и каштановая. Ден и Тина, сгорая от любопытства, схватили меня за руки и потащили на берег, стоило мне выглянуть из калитки. Савки на сей раз с ними не было.

Мы устроились на прогретых солнцем камнях, и друзья тут же набросились на меня с расспросами.

— Правда, что ли, сватать пришли? — с затаенной завистью спросила Тина.

Я кивнула.

— А вот ко мне еще никто сватов не засылал. Ну рассказывай, как оно?

— Да что рассказывать-то? — удивилась я. — Я им пироги приготовила, подала, наливки сладкие поставила, а потом матушка Сузи меня и выставила за дверь. Сама знаешь, не нашего ума дело, здесь уже старшие договариваться должны.

— А сам он с тобой разговаривал? — вмешался Ден, сжимая и разжимая кулаки. — Брант? С чего ему в голову пришло на тебе жениться?

— Да не знаю я! — выпалила я в отчаянии. — И замуж за него не хочу! А что делать, если матушка велит — не знаю!

— Не велит, — разом успокоился приятель. — Сузи тебя любит и против твоего желания не пойдет, вот увидишь.

— Добро бы так, — вздохнула я. — И самой интересно, ну зачем я Бранту понадобилась?

— Влюбился, — предположила романтичная Тина. — Давно, а все эти годы ждал, пока ты повзрослеешь.

Ден презрительно усмехнулся.

— Чепуха!

— И вовсе не чепуха, — обиделась подруга. — А чувства, настоящие, как в романах.

— Ерунда твои романы, — еще более презрительно бросил Ден.

Здесь обиделась уже я, поскольку романы о настоящих чувствах были вовсе даже не Тинины, а матушки Сузи, и ерундой уж никак не являлись. Напротив, читали мы их, не отрываясь и дрожа от восторга.

— Тебе не понять, — я старательно копировала тон приятеля. — Сам-то ты никого не любил. А в романах чистая правда, вот!

Ден со стоном обхватил голову руками.

— Да уж, прав был отец, когда велел не спорить с бабами, которые по скудости ума своего все равно на понимание не способны. Ну сама-то подумай, Лесса, какая у Бранта к тебе может быть любовь?

Но впервые за весь день я вовсе не желала думать о предполагаемом женихе. Слова о «скудоумных бабах» настолько зацепили меня, что я, абсолютно позабыв о том, что являюсь девицей взрослой, да и вообще почти невестой, налетела на приятеля с кулаками. Тина без особых раздумий присоединилась ко мне, тоже разобиженная нелестной характеристикой. Ден, не желавший ввязываться с нами в драку, вяло отбивался и пытался что-то нам пояснить, но потом все же не выдержал и расшвырнул нас в разные стороны. Тяжело дыша, мы вскочили на ноги.

— Чего ж ты с нами водишься, раз мы такие дуры? — зло бросила Тина.

— Да я не потому… тьфу… то есть не дуры вы, но некоторых вещей все равно не понимаете! — заорал возмущенный приятель. — Вот и сейчас на меня накинулись ни за то ни про что!

— Ах, так-таки и ни за что, — ядовито протянула я. — Несчастный обиженный Ден не сказал нам вовсе ничего плохого, подумаешь — скудоумными назвал!

— Да не хотел я! — все распалялся приятель. — Я просто пытался тебе объяснить, что не любит тебя Брант, понимаешь, не любит! А ты надумала себе чувства какие-то, из романов вычитанные!

— Я не надумала, — возразила я. — Это Тина сказала!

У подруги на глаза навернулись слезы.

— Это что же, получается, я у вас во всем виновата? Да я как думала, так и сказала.

— Неправильно ты думала, — уже немного остывший Ден опять уселся на камень, потирая горящее ухо. — Бухта-за-Скалами — это тебе не замок из романа, а Брант — не отважный рыцарь. Оно-то, быть может, в замках да дворцах дела с любовью иначе обстоят, нежели у нас, пусть я в том и сомневаюсь. Но вот в нашей деревне — это уж я знаю твердо! — ничего просто так не происходит.

Немного поразмыслив, мы с Тиной решили не продолжать ссору, а спокойно выслушать доводы приятеля. Тоже удобно устроились на камнях, поправляя растрепавшиеся в сваре косы и измятые сорочки, и повернули к Дену заинтересованные лица.

— Смотри, Лесса, — начал друг, — с Брантом ты толком и не разговаривала никогда, так?

— Так, — кивнула я.

Ден загнул палец на правой руке и продолжил:

— Зато матушка твоя человек уважаемый, с такой не зазорно и породниться, так?

— Так, — повторила я.

Ден загнул второй палец.

— Девка ты смышленая да работящая, про то вся деревня знает.

И загнул третий палец, не дожидаясь моего подтверждения своим словам.

— К тому же внешне ты тоже вполне так неплоха.

Четвертый палец — а я покрываюсь густым румянцем, несмотря на сомнительность похвалы. Тина бросила непонятный взгляд в мою сторону: не то расстроилась, что Ден обратил внимание на то, как я выгляжу, не то обрадовалась, что не назвал красавицей.

— И последнее. О скаредности матушки Бранта да сестричек ее легенды впору складывать — видать, оттого-то желающих жениться на Брантовых тетушках и не сыскалось, а матери невесть как повезло замуж выскочить. А тебе в наследство достались вещицы красоты неописуемой да ценности огромной. Пусть и давно то было, но всяк в деревне об этом знает и нет-нет да припомнит. Ну и у самой Сузи тоже кое-что от прежней жизни точно припасено. Ну, что скажешь?

И Ден показал мне сжатый кулак.

— Да что тут сказать? — уныло отозвалась я. — Прав ты, как есть прав. Какая уж тут любовь, коли можно не только бесплатную работницу, а и приданое получить. Вот только тошно мне от этого, ой, как тошно.

— Не переживай, — бросилась утешать меня Тина. — Ден прав: твоя матушка — женщина добрая да разумная, она сватам таким откажет.

— Надеюсь, — пробурчала я.

И в самом деле, что еще мне оставалось?

Домой я возвращалась с некоторой опаской — а ну как противные гостьи еще не разошлись? Лишний раз встречаться с ними желания я не испытывала. В то же время меня снедало любопытство: что именно ответила матушка Сузи? Я очень хотела бы разделять уверенность друзей в том, что сватьи получили отказ, но где-то глубоко внутри поселился противный липкий страх, нашептывавший, что матушка могла бы счесть Бранта достойным женихом.

— Все равно по городским меркам ты еще мала для свадьбы, — подбадривала меня Тина. — Сузи как-то говорила, что в больших городах раньше семнадцати замуж сейчас не выдают. Саму-то ее покойный муж и вовсе в девятнадцать взял — как для Бухты-за-Скалами, так и вовсе перестарком.

— Ну и что? — упрямилась я. — Мало ли, какие там в городах правила. Живем-то мы здесь. Матушка сама мне говорила, что надобно среди прочих деревенских не выделяться да происхождением не кичиться, тогда и уважительное отношение заслужишь. Да и можно ведь сговориться сейчас, а свадьбу сыграть хоть через два года.

На эти слова возражений у Тины не нашлось, и лишь Ден продолжать убеждать нас, что матушка меня неволить не станет.

И он оказался прав. Войдя в дом, я застала Сузи сидящей за столом, положив голову на скрещенные руки. На скрип двери она подняла взгляд и лицо ее показалось мне отчего-то грустным и безмерно уставшим. Должно быть, я побледнела, потому как матушка усмехнулась и сказала:

— Испугалась, что замуж идти заставлю? Зря. Отговорилась я, но, боюсь, ненадолго это.

— А что ты им сказала, матушка Сузи? — робко поинтересовалась я.

— Соврать мне пришлось, что женских дней у тебя еще не было. На сей раз поверили — повезло, что ты пока худенькая да несформировавшаяся. В пятнадцать, хоть и редко, да бывает с девочками такое. А вот уже через год такая отговорка не сработает.

— Матушка, а другие свататься не придут? — спросила я, вспомнив причины, сподвигшие семейку Бранта на сватовство.

Сузи покачала головой.

— У этих сестричек языки без костей, мигом растреплют всей деревне причину отказа.

Представив, о чем теперь будут шептаться люди за моей спиной, я густо покраснела.

— Присядь, Лесса, — сказала матушка, не обращая внимания на мое смущение. — Поговорить надо.

— О чем? Разве тетушки Бранта тебе не поверили?

— Поверили, — вздохнула Сузи. — Вот только отсрочку мы получили недолгую. Через год опять к тебе сваты потянутся. Сама-то поняла, отчего Брант на тебе жениться вдруг пожелал?

Я кивнула.

— Из-за драгоценностей, тех, что от покойницы остались.

— Уж сколько лет прошло, а не дают они покоя некоторым сквалыгам, — удивленно произнесла матушка. — Сегодня вон даже показать просили. А главное, никак в толк не возьму, ну зачем они деревенским бабам? На общественный сход надевать будут, под домотканые рубахи? Ну да не понять мне чужую дурь. И таковых желающих ведь не только Брант с мамашей сыщется. А ежели мы всем отказывать начнем, сама подумай, какой слух пойдет?

Долго раздумывать мне не пришлось.

— Что зазнаюсь я. Что не считаю простых рыбаков подходящей для себя парой.

— И не будет тебе в деревне спокойной жизни, — опять вздохнула матушка. — Вот и хочу я знать, сама-то ты чего желаешь? Ежели замуж за кого пойти да детишек нарожать, то я противиться не стану. И разговор наш дальнейший смысла не имеет. Только ты тогда, будь добра, определись за год, кто тебе по сердцу.

— А разве у меня есть выбор? — удивилась я.

Я всегда была уверена, что именно это мне и предстоит: стать женой и матерью, ждать возвращения мужа из моря, присматривать за домом да возиться в огороде. Иной жизни я не видела.

— Выбор у тебя есть, — произнесла матушка. — Я полагала, что ты уедешь в город, но не думала, что время расставаться наступит так скоро.

— В город? — я была изумлена. — И что я буду там делать? Я ведь никого там не знаю.

— Узнаешь, — матушка усмехнулась. — Полагаю, остались еще люди, что помнят меня. Они-то тебе и помогут. Ну да время подумать у тебя еще есть. Давай-ка осенью съездим на ярмарку, поглядишь на городскую жизнь, авось тебе и понравится.

На том и порешили.

Новость о том, что мы с матушкой Сузи собираемся на ярмарку с прочими желающими, никакого удивления в Бухте-за-Скалами не вызвала. Пусть никогда раньше не покидали мы деревеньку, но известие о сватовстве разлетелось быстро, и жители деревни полагали, что причина для поездки у нас может быть только одна.

— Приодеть девку хочешь? — понимающе усмехнулся Гевор, когда Сузи пришла договариваться о месте в телеге.

Матушка сделала вид, что замялась, но ничего не ответила. Я, молча стоявшая рядом, вспыхнула ярким румянцем. Гевор хохотнул и назначил цену — по две монеты с каждой. Цена была справедливой, и Сузи согласилась.

К моему удивлению, с нами на ярмарку собрались также Ден и Савка.

— Продам вяленую рыбу и прикуплю отцу чего-нибудь, — пояснил начавший выходить в море в прошлом году Ден.

Савка, по большей части никаким делом не занятый и болтавшийся по деревне оболтусом, пояснениями себя утруждать не стал. И даже на вопрос, где он раздобыл монеты на поездку, не ответил. Я подозревала, что деньгами его ссудил добродушный жалостливый Ден, но выспрашивать у приятеля, так ли это, не стала. А вот Тину родители с нами не пустили.

— Отец сказал, что я и у купцов могу купить себе все, что пожелаю, — обиженно говорила она. — А мне, между прочим, в городе побывать охота, а то я кроме нашей деревни и не видела ничего.

Меня же мысли о городе не увлекали, а пугали. Судя по рассказам, было там шумно, многолюдно, а местами даже и грязно. И мне предстояло каким-то неведомым образом там освоиться, стать своей. А каково это — стать своей в месте, где со встречными даже здороваться не принято, потому как далеко не все городские жители знакомы друг с другом? Это сколько же народу там живет, ежели им за долгие годы так и не удалось перезнакомиться?

— А ты родом из этого города, верно? — выспрашивала я у матушки Сузи в надежде узнать хоть что-нибудь.

Но матушка только улыбнулась и покачала головой.

— Нет, Лесса. Заводень — городок маленький, а я свою юность провела в крупном городе.

Тут уж я и вовсе приоткрыла рот, хоть благовоспитанной девице, кою пыталась воспитать во мне матушка, такое поведение и не подобало. Как это — маленький городок? Если в нем есть и ярмарочная площадь, и ратуша, и храм с дивом невиданным — витражными стеклами, и улиц не три, как в Бухте-за-Скалами, а великое множество, что и не сосчитать, и еще постоялые дворы, где останавливаются путники, и харчевни, где не просто подают выпивку с нехитрой закуской, как в нашей корчме, но можно сытно и вкусно пообедать, а еще лавки с разными товарами, и уличные торговцы, и барышни в нарядных платьях, и… Да много чего было в Заводне такого, чего я и вообразить-то себе не могла. Гевор, рассказывая о городе, куда нам предстояло держать путь, хитро улыбался в выгоревшие на солнце пшеничные усы, а слушавшая его Тина не могла сдержать завистливого вздоха. Савка ловил рассказы Гевора жадно, не пропуская ни одного слова, а то и вопросы задавал. Все-то ему интересно было: и сколько народу в храме бывает, и как постоялый двор выглядит, и чем в харчевнях кормят, и какими побрякушками у городских барышень себя украшать принято. Ден слушал внимательно, но, по своему обыкновению, молча. А к моему жгучему интересу примешивалась изрядная толика страха.

— Мир велик, Лесса, — поясняла мне матушка Сузи. — Ты ведь читала книги из сундука, должна помнить.

Помнить-то я помнила, да вот только одно дело — когда читаешь о неведомых местах, а совсем другое — коли сама соберешься их повидать. От такого у кого угодно дух захватит.

— А с Бартом-покойником ты где познакомилась? — полюбопытствовала я. — Вроде бы рыбаки дальше Заводня не выезжают.

— Верно, — голос Сузи при упоминании покойного мужа наполнился теплой грустью. — В Заводне мы и познакомились. Барт на ярмарку приехал, а я в городке проездом оказалась. Да вот, как видишь, цель своего путешествия и изменила. Семья моя мне моей любви не простила, потому в обратную жизнь мне хода нет. Но я не жалею, Лесса. Пусть и не столь долго, как мы с Бартом полагали, но я была счастлива.

— А потом?

— А потом мне некуда было возвращаться. Да и привыкла я здесь, притерпелась. А вскоре и ты у меня появилась.

И матушка привычным жестом погладила меня по голове.

— А тот город, откуда ты родом — он далеко?

— Далековато будет, — хмыкнула Сузи. — Но для тебя, если ты решишься туда уехать, найдется там надежное пристанище. Есть один человек, который даже теперь, спустя столько лет, не откажет мне в моей просьбе.

— А кто он, матушка Сузи? Кто-то из твоей родни?

— Нет, Лесса, по крови он мне чужой. Но ты у него будешь в безопасности. Я все тебе расскажу потом, ежели ты пожелаешь покинуть деревню. А пока довольно об этом.

И матушка откинула крышку сундука и принялась вытаскивать из него нарядные вещи: мою праздничную рубаху, пару платьев, принадлежавших ей еще до замужества, тонкие яркие платки из блестящей ткани, парочку красивых кожаных поясов — один широкий, с изящной пряжкой в виде цветка, а другой гибкий, узкий, с кисточками на концах. В завершение из сундука был извлечен небольшой сверток, а уже из него — длинные серебряные серьги-подвески и браслет.

— Не хочу, чтобы ты себя в Заводне деревенщиной чувствовала, — пояснила мне женщина. — В лавке прикупим тебе модные обновки, а пока ступай-ка сюда, будем перешивать платья.

На платья я смотрела с восхищением: ни у кого в Бухте-за-Скалами подобных не было. Из гладкой переливающейся ткани, украшенные кружевными манжетами и воротниками, они казались мне достойными разве что принцессы из романа. Неужели матушка собирается подарить такую красоту мне? А я и не знала, что некогда она носила такие роскошные вещи.

— Так, из моды они, полагаю, давно вышли, — бормотала между тем Сузи, выискивая ножницы и нитки с иголками. — Но тем не менее ткань хорошая, дорогая. Вот здесь спорем рюши, а там… Лесса, чего застыла? Ну-ка быстро примеряй.

С замиранием сердца я натянула на себя светло-зеленое платье, сожалея лишь о том, что негде увидеть свое отражение — в маленькое зеркальце целиком не осмотреться. А матушка уже крутилась вокруг меня, прикидывая, где именно следует ушить обновку.

Сузи провозилась едва ли не всю ночь, подгоняя обновки мне по фигуре, а с рассветом мы уже выезжали из деревни. Мы с матушкой устроились в телеге Гевора, Ден с Савкой расположились на возу Дона, да и третья телега, принадлежавшая седоусому Корту, была гружена не только рыбой — там обосновались его жена, пышнотелая Марта, да ее племянник Родвиг. Родвиг был постарше моих приятелей, более того — уже был женат. Жена его находилась почти на сносях, вот заботливый муж и отправился на ярмарку, прикупить чего-нибудь супруге в дар за первенца. Та просила расписную шаль, как у жены старосты.

— Погляжу, — солидно басил Родвиг. — Авось чего еще нужного увижу. Шаль — она бабская забава.

Но его юная хохотушка жена и не думала расстраиваться, полностью уверенная в том, что получит желаемое. Ведь всякому жителю Бухты-за-Скалами было прекрасно известно, что строгость да неуступчивость Родвига — напускные, а на деле он супротив желания супруги не пойдет. Сама жена старосты заглядывала к нам еще вечером, долго шепталась с матушкой Сузи, а потом дала ей кошель с монетами — тоже сделала заказ.

Стоило поводе выехать из деревни, как я завертела головой по сторонам — интересно же было обозреть незнакомую местность. Но к полудню пыл мой несколько погас. Дорога оказалась скучной и пыльной, шла сначала вдоль побережья, а затем свернула в лес. Лес как лес, ни чем не отличавшийся от того, в котором мы собирали грибы да ягоды. Вдобавок от бочек и тюков, среди которых мы сидели, нестерпимо несло рыбой, и мне уже казалось, что и Гевор, и матушка Сузи, и я сама насквозь пропитались противным запахом и истребить его нам удастся нескоро. Я даже закручинилась: а ну как в городе все начнут от меня шарахаться, унюхав столь неповторимый аромат?

Матушка сидела задумчивая, в разговоры не вступала, потому я немного поболтала с Гевором, но он начал подшучивать надо мной по поводу Брантового сватовства, и я, обидевшись, отвернулась.

На обед мы остановились ненадолго, перекусили прихваченными из дома пирогами, запили их кто водой, кто элем, сходили по надобности за деревья и снова тронулись в путь.

— Заночевать придется в лесу, — пояснил нам Гевор. — Зато завтра аккурат к ужину прибудем на постоялый двор.

Ночевки в лесу я не боялась. Совсем-совсем, ровно до того момента, как старательно складывающий хворост для костра Корт не объявил:

— Далеко не отходим, в здешнем лесу волки водятся.

До его слов я пребывала в счастливой уверенности, что вечером, когда стемнеет, смогу вымыться в протекавшем недалеко от поляны ручье, смыть с себя ненавистную рыбную вонь, а затем уютно устроиться под деревом и спать, словно в нашем небольшом садике в одну из нечастых жарких ночей. Но мысли о диких зверях, бродивших где-то поблизости, разом вселили в меня страх. Теперь я сомневалась, что вообще смогу заснуть.

— Подумаешь, волки, — пренебрежительно фыркнул Савка.

И тут же охнул и потер затылок, получив крепкую затрещину от Дона.

— Погляди-ка, какой смелый выискался, — хмуро сказал мужик. — Сказано держаться рядом с костром, как стемнеет — значит, будешь со всеми сидеть. И чтобы не вздумал уйти с поляны! Мне за тебя, ежели что приключится, ответ перед твоим отцом держать.

Савка только бросил злобный взгляд в спину обидчику, но спорить не осмелился.

Пока не стемнело, Гевор и Ден притащили из ручья воды, а я все-таки сбегала вместе с ними умыться да вымыть руки. Не то нестерпимая вонь действительно уменьшилась от этих нехитрых действий, не то я к ней уже принюхалась, но дышать стало немного легче и мутило меня уже не так сильно. Марта и Сузи хлопотали у костра, варя в котелке похлебку на ужин. Я присоединилась к женщинам, а мужчины занялись устройством для нас спальных мест.

Мне выпало спать, как нетрудно было бы догадаться, подле матушки Сузи и Марты. Так как Марта имела обыкновение во сне похрапывать и ворочаться, о чем и предупредила нас с несколько смущенным выражением лица, то посередине улеглась матушка, предоставив мне место с краю. Несмотря на все мои опасения и прошедший в лености день, уснула я довольно быстро. А разбудило меня осторожное прикосновение к плечу. Я вскрикнула было от испуга, но рот мне зажала крепкая рука.

— Тише, — едва слышно шепнул Ден. — Это я.

— Что стряслось? — сонно пробормотала я.

— Вставай, только осторожно. Савка пропал.

От эдакого известия я едва не подпрыгнула.

— Как пропал?

— Да тише ты, — возмущенно прошипел друг и потащил меня во тьму, обступившую поляну.

Марта заворочалась и всхрапнула. Мы замерли, но женщина так и не открыла глаз. С той стороны поляны, где устроились мужики, тоже доносился дружный храп. И даже Родвиг, оставленный на дежурстве, сладко посапывал, привалившись спиной к дереву и свесив голову на грудь.

— Как пропал? — переспросила я, когда мы вышли за пределы освещенного костром круга.

Ден пожал плечами.

— Не знаю. Я глаза открыл, а его рядом нет.

В испуге я схватила парня за руку.

— Это что, получается, его волки утащили?

— Скажешь тоже, — в сердцах сплюнул друг. — Ежели бы Савка вдруг волка увидал, то всех бы своим визгом на уши поставил. Нет, я полагаю, сам он ушел.

— Зачем?

— Да потому, что Дон запретил, а затем еще и добавил, что уши надерет. Вот Савка и решил доказать себе, что он не трус и волков не боится. Ну и что плевать ему на чужие запреты, само собой.

Я призадумалась. Савка действительно был способен сделать любую глупость просто кому-то назло. Но слова Корта не давали мне покоя. Что, если беспутный приятель действительно столкнется в лесу с диким зверем? Пусть я Савку и недолюбливала, но столь ужасной кончины ему никак не желала.

— Мужиков будить надо, — решительно заявила я. — Пусть разыщут дурака.

Ден сильно сжал мою ладонь.

— Постой, не надо никого будить.

— Почему?

— Да потому, что Савке достанется, если мы его выдадим! Пусть он дурак, но жалко же его, друг как-никак. А так ему сперва от Дона влетит, а затем и отец выпорет. И никогда больше на ярмарку никто с собой не возьмет.

У меня на языке уже вертелись слова о том, что так Савке и надо, заслужил, но, взглянув в освещенное полной луной расстроенное лицо Дена, сказала я совсем иное:

— И что делать будем?

— Искать его, само собой.

Вот теперь мне стало совсем страшно. Идти на поиски Савки в темный лес, полный неизведанных опасностей, никак не хотелось.

— Но как же, — растерянно пролепетала я, — там же волки…

— Не бойся, — слабо улыбнулся Ден, — Савка трус, он далеко от стоянки не отойдет. Мы быстренько найдем его и вернемся, никто и не заметит.

И мы отправились на поиски. Задача наша осложнялась тем, что звать непутевого приятеля было нельзя, чтобы не разбудить спящих у костра взрослых. И пусть небо было безоблачным, а луна светила довольно ярко, но все равно в густом лесу мы могли видеть разве что на пару шагов перед собой.

— Ну и где он? — сердито шипела я, продираясь через колючий кустарник. — Найдем, сама ему шею сверну.

Внезапно Ден, идущий передо мной, остановился.

— Слышишь? — спросил он и голос его слегка дрожал.

Где-то в отдалении разнесся заунывный вой.

Я застыла, сжавшись от ужаса. Зубы неприятно клацнули.

— Это они, да, Ден? Волки?

Ден напряженно прислушивался.

— Ден, пожалуйста, — я потянула его за руку. — Пожалуйста, давай вернемся и разбудим старших. Мне страшно.

Друг, похоже, заколебался. Ему не хотелось выдавать Савку, но и доносящийся до нас вой пугал, тем более, что его тут же подхватили где-то поблизости. Меня затрясло.

— Ладно, пойдем обратно.

Но едва только Ден, приняв решение, произнес эти слова, как где-то совсем рядом раздался испуганный крик. И пусть голос кричавшего был искажен ужасом, мы не сомневались, что то звал на помощь глупый заносчивый Савка.

— Помогите!

После второго призыва о помощи Ден сломя голову бросился в том направлении, откуда он донесся. Я поспешила за ним. Как бы ни боялась я идти за другом в глубь леса, навстречу неизвестности, а все же оставаться одной было куда страшнее. Да еще я старательно утешала себя мыслью о том, что Савка, как и мы, просто услышал волчий вой и испугался.

Увы, я ошиблась. Поскольку Ден бежал быстрее меня, то я порядком отстала. И когда все же выскочила на небольшую поляну, то застала картину, от которой у меня замерло сердце.

Ден стоял, прикрывая Савку спиной, а прямо напротив него приготовился к броску огромный зверь. И опять я ощутила странное спокойствие, как тогда со сборщиком податей. Все чувства словно покинули меня, оставив твердую уверенность — волк не посмеет тронуть моего друга.

А дальше все опять произошло словно без моего ведома. Уже напрягшийся для броска зверь внезапно растерянно замер, затем как-то странно тряхнул головой и с тихим визгом заскреб лапой землю. А уже когда в глазах у меня темнело, я успела еще краем сознания уловить, как хищник разворачивается и неспешно скрывается в лесу.

В себя я пришла от похлопывания по щекам.

— У тебя воды случаем нет? — раздался надо мной голос Дена.

— Откуда бы? Да ты не жалей, тресни ее посильнее, она и очухается, — ответил ему Савка. — Нашла время, чтобы сомлеть. Ну да баба — она и есть баба, народ дурной и трусливый.

— Я тебя посильнее тресну, вот только Лесса в себя придет, — пообещал приятелю Ден с нешуточной угрозой в голосе. — И уж не тебе о дури и трусости рассуждать. Если бы не ты, нас бы здесь не было. Мы тебя, дурака, искали. Вот чем ты думал, когда в волка камнем бросил? Озлобить хотел, чтобы тот нас точно растерзал?

— Я не подумал.

— Не подумал он, — раздраженно передразнил Ден. — А в лес ночью тебя зачем понесло-то?

Поскольку глаза мои оставались закрытыми, Савку я видеть не могла, но явственно представила себе, как он вспыхнул от злости.

— А чего Дон запрещать мне вздумал? Да еще и уши грозился оборвать? Чихал я на его запреты! Он мне никто, чтобы я его слушал!

— Дурак ты, Савка, — устало вздохнул Ден. — И сам погибнуть мог, и нас с Лессой погубить.

— Слушай, — возбужденно затараторил приятель, — а чего та зверюга ушла-то? Я уж думал, что все, не жильцы мы, как она убралась восвояси. Словно кто велел ей ступать прочь.

На этих словах я решила, что пора уже открывать глаза. Обсуждения странного поведения волка были мне ни к чему.

— Ден, не переусердствуй, не то синяки останутся.

— Я осторожно, — возмутился парень, но тут же забеспокоился. — Лесса, как ты?

— Не знаю, — ответила я.

И тут же с удивлением осознала правдивость своего ответа. Если после случая с плеткой я еще несколько часов была вынуждена лежать пластом, то теперь дурнота и слабость стремительно отступали. Мне стало любопытно, было ли это признаком возросшей силы или же прогнать волка — задача для магов несложная и особых затрат не требует? Я решила обсудить сей вопрос с матушкой Сузи, хоть и догадывалась, что вряд ли она была осведомлена о магической силе хоть немногим более моего. Мысль о том, чтобы рассказать матушке о наших ночных приключениях, вовсе меня не радовала, ибо я справедливо опасалась, что за подобное легкомыслие награда будет одна — весьма горячая. Однако же и замалчивать произошедшее я не могла.

— Попробуй встать, — предложил Ден, поддерживая меня за плечи.

— И чего тебе дурно только стало? — вклинился насмешливый Савкин голос. — Волка, что ли, испугалась?

Разозленный Ден резко обернулся, готовый съездить приятелю по уху, вот только Савка предусмотрительно отпрыгнул в сторону.

— Ну чего ты, Ден? — проворчал он. — Действительно ведь одни хлопоты от нее. Шлепнулась тут, а ты в себя ее приводи да обратно тащи.

Даже в призрачном лунном свете было заметно, как исказилось лицо Дена. Я поспешила вмешаться, пока дело не дошло до драки — вот ее-то точно от попутчиков не скроешь, и тогда уж влетит по первое число всем троим.

— А куда зверь делся?

— Волк-то? — бросил Савка презрительно, словно и не он вопил недавно от ужаса. — А удрал обратно в чащу. Видать, не пожелал с нами связываться.

— С тобой так точно даже волк не пожелает, — едва слышно пробормотала я.

Но Ден услышал мои слова и улыбнулся.

— Вот уж точно, Савка, тебя даже дикий зверь сожрать не пожелал. Что с тобой стряслось-то? Ведешь себя, как… как…

Видно было, что парень с трудом сдержал ругательное слово единственно из нежелания смущать меня. Все-таки в Бухте-за-Скалами крепко выражаться при незамужних девках принято не было.

При помощи Дена мне удалось подняться на ноги. От слабости немного пошатывало, голова кружилась, но чувствовала я себя вполне сносно.

— Давайте вернемся, пока нас не хватились.

— А идти-то сможешь? — с сомнением спросил Ден. — Давай мы с Савкой тебя понесем.

Савка благоразумно не стал возражать, зато я воспротивилась:

— Да как же вы меня потащите через кусты-то? Я и так чуть руки не ободрала, пока сюда продиралась, а уж царапины утром непременно заметят.

— А зачем через кусты? — удивленно спросил Савка. — Я сюда вдоль ручья пришел. То есть я шел вдоль ручья, а потом мне показалось, будто смотрит на меня кто-то. Глядит так пристально, а глаза в темноте горят. Ну я и свернул.

— Скажи уж правду, — фыркнул Ден. — Ты пришел к ручью, сделал пару шагов вверх по течению, а затем тебе почудилось нечто страшное. Уж не знаю, глаза ли то были или просто светляки мерцали, да только ты перетрусил и бросился бежать — прямо волку в зубы.

Савка пробурчал нечто маловразумительное, но друг, похоже, был столь зол на него, что не пожелал выслушивать. Только поманил к себе, чтобы взять меня на руки. Так мы развлекались в далеком беззаботном детстве: я уселась на скрещенные руки парней и обхватила их за шеи, а они медленно тронулись в путь. Уже возле самой нашей стоянки, когда из-за деревьев мы увидели огненные всполохи костра, я соскользнула на землю. Силы еще не вернулись ко мне окончательно, но от слабости уже не шатало. Двигаясь как можно более бесшумно, я скользнула на свое место подле матушки Сузи. Матушка повернулась во сне, рядом громко всхрапнула Марта, но ни одна из женщин не проснулась. Судя по тишине с другой стороны костра, мужики тоже крепко спали. Наше отсутствие прошло незамеченным.

Поутру я с трудом продрала глаза. После ночных приключений спать хотелось нестерпимо, и я уснула сразу же, уютно устроившись у матушки под боком, а вот теперь никак не могла проснуться. Я вяло побрела вслед за женщинами к ручью в надежде, что прохладная вода приведет меня в чувство. Волков я больше не боялась, о чем едва не брякнула поторопившей меня Марте, да вовремя успела спохватиться.

— Что с тобой, Лесса? — матушка положила мне на лоб теплую ладонь. — Уж не заболела ли ты?

Я помотала головой.

— Нет, — прошептала тихо-тихо, чтобы не расслышала любопытная Марта. — Просто опять произошло… это.

Сузи посмотрела на меня с тревогой. Она сразу сообразила, о чем я говорю, и теперь силилась понять, когда же именно пришлось мне использовать свой дар, раз никто того не заприметил.

— В Заводне поговорим, — шепнула она еще тише, нежели я.

И то верно, чужих ушей вокруг хватало, так что разговор пришлось отложить.

Вода, показавшаяся совсем студеной, пусть и прибавила мне бодрости, но совсем немного.

— Бледная какая твоя девка, Сузи, — громко сокрушалась Марта, когда мы вернулись на поляну. — Прихворала, что ль? Обидно будет, ежели из-за болячки ярмарку пропустит.

Савка бросил взгляд в мою сторону и тут же отвел глаза, а Ден смотрел с тревогой. О нашей ночной прогулке парни, само собой, молчали.

— Испереживалась, — спокойно ответила матушка. — Виданное ли дело, в лесу ночевать, да еще когда зверье совсем рядом рыщет.

— Неженка она у тебя, — осуждающе покачала головой Марта.

К счастью, больше разговоров о моем самочувствии никто не заводил. Путники быстро позавтракали, собрались, разместились по телегам и снова тронулись в дорогу. От рыбной вони слегка мутило, но, несмотря на терзавший меня отвратительный запах, я временами впадала в дремоту. День прошел ровно так же, как и предыдущий. А ближе к закату мы въехали в Заводень.

Город меня поразил. Я вертела головой из стороны в сторону, стараясь все рассмотреть и ничего не упустить. Широкие улицы, на которых могли бы свободно разминуться две телеги, да еще и места вдоволь для пеших оставалось, были вымощены камнем — небось летом не пылят, а в ливень не раскисают. По обеим сторонам слегка возвышались неведомо зачем две дорожки поуже.

— Тротуары, — пояснила матушка Сузи, — для пешеходов. Еще при старом герцоге здесь дороги мостили.

По этим самым тротуарам сновал люд в непривычной одежде. Казалось бы, те же штаны и рубахи, что у деревенских мужиков, да вот только совсем не такие. И сапоги у всех начищенные, глянцевые, ничуть не запыленные. Изредка попадались женщины — не бабы, как в деревне, а именно женщины. В разноцветных платьях, пестрых шалях, с причудливыми прическами — ни одной с простой косой я не приметила. Дома и вовсе были сказочными, огромными, крытыми красной или зеленой черепицей, каковая во всей Бухте-за-Скалами только дом старосты да школу покрывала. А вскоре мне на глаза попался первый двухэтажный дом и я и вовсе разинула рот от удивления. Разумеется, я читала о дворцах и замках, но вот о том, что существуют дома выше одного этажа да еще и городе, если верить матушке, небольшом, я и не знала. Если в Заводне этакие чудеса водятся, то что же можно встретить тогда в городе покрупнее?

Вдоволь налюбоваться на городские диковины мне не удалось, поскольку подводы наши уже повернули к постоялому двору. На вывеске затейливой вязью было выведено: «Карась и щука». Я уже знала от Гевора, что в городе всякий постоялый двор, трактир или кабак имеет свое название, не то, что корчма в Бухте-за-Скалами. Отцу Тины она перешла по наследству от его отца, а тому — от Тининого прадеда. А кто уж из предков моей подруги построил в деревне питейное заведение, того она и сама не знала. Но вот дать корчме название никто не догадался, да и зачем? Корчма — она и есть корчма, иной в деревне все равно не было. Прочитав же крупные буквы на вывеске, я не сдержалась и хихикнула. В голову пришло, что придумывать названия так, дабы они не повторялись — дело нелегкое.

Пока наши спутники занимались лошадьми да телегами с погруженным на них добром, а Ден и Савка озирались по сторонам, матушка Сузи, крепко ухватив меня за руку, направилась прямо к крыльцу.

— Нам бы комнату на двоих, любезный, — сказала она плюгавенькому рыжему мужичонке, вышедшему нам навстречу. — И воды горячей, помыться. Это сразу, а потом ужин пусть принесут.

Голос ее звучал непривычно сухо и строго. Хозяин постоялого двора (а то был он) взглянул Сузи в лицо и внезапно поклонился.

— Разумеется, сударыня. Надолго вы к нам?

— На три дня.

— Тогда с вас три медяка за комнату и еще два за ужин. Ежели пожелаете все три дня столоваться у нас, тогда скидочка вам будет.

— Посмотрим, — все тем же прохладным тоном отозвалась матушка, отсчитывая пять монет.

Высокая полная женщина, жена хозяина, смотрящаяся рядом с хлипким супругом весьма забавно, сопроводила нас на второй этаж и отперла дверь небольшой, но чистой и светлой комнаты.

— Сейчас лохань принесут, сударыня. И воду горячую. Ужин когда прикажете подавать?

— Через час сойдет, — ответила матушка. — Благодарю, любезная.

Едва за хозяйкой захлопнулась дверь, я первым делом бросилась к окну и выглянула во двор. С высоты — выше, чем на ветвях старой яблони, куда я любила забираться в детстве — все казалось маленьким и смешным. Я увидела Гевора, о чем-то беседовавшего с Мартой, а еще вертевшегося подле них Савку. Прочих наших спутников во дворе не было.

Опять хлопнула дверь. Два дюжих парня втащили огромную деревянную лохань и поставили ее посреди комнаты, а затем споро натаскали горячей воды. В Бухте-за-Скалами у нас, само собой, была мыльня, вот только там имелись лохани гораздо меньшего размера, а в этой я запросто помещалась полностью, потому и лежала там почти до тех пор, пока вода не остыла. Спохватившись, что матушке тоже требуется помыться, быстро вымыла волосы и вытерлась холстиной, радуясь, что рыбная вонь, казалось, пропитавшая меня насквозь, наконец-то смылась. Позже, когда лохань уже унесли, а взамен принесли жаркое, хлеб и сыр, мы с матушкой Сузи сидели вдвоем и неспешно трапезничали.

— Ну как, нравится тебе в городе? — спросила Сузи, отхлебнув темно-красного вина.

Мне по малости лет вместо вина подан был настой из душистых трав с медом.

— Здесь интересно, — ответила я. — И необычно.

— И лохань тебя впечатлила — ты долго в ней плескалась, — понимающе усмехнулась матушка. — А в богатых домах комнаты специальные имеются с ваннами. И воду туда не ведрами носят, она по трубам течет.

— Знаю, читала, — отмахнулась я. — Да только то в богатых домах, куда мне ходу нет.

— Как знать, — таинственно произнесла Сузи. — В том доме, где я провела детство и юность, ванная как раз имелась.

Я смотрела на нее во все глаза. В моей голове никак не укладывалось, что можно бросить богатую жизнь в большом городе и навсегда поселиться в Бухте-за-Скалами. Сузи объясняла свой поступок любовью, но о любви я знала, опять-таки, только из романов, так что объяснение это было далеко от моего понимания.

— Но об этом мы еще поговорим, — продолжила матушка. — Вот походим по лавкам, пообедаем в приличном трактире, на ярмарочную площадь прогуляемся, тогда и подумаешь, люба ли тебе городская жизнь или в деревне все же лучше. А пока расскажи мне о том, что ночью произошло. Отчего твой дар опять проявился?

Запинаясь, я поведала о том, как мы с Деном отправились искать глупого Савку и наткнулись на волка. Наше поведение теперь, день спустя, казалось мне совсем детским и ничуть не умнее Савкиного. И от этого осознания мне было нестерпимо стыдно.

Но матушка не стала корить меня за легкомыслие. Она слушала внимательно, слегка постукивая ногтями по столешнице. А когда я завершила свой рассказ, спросила:

— Значит, ты решила, что волк собирается напасть на Дена?

— Да. А это важно?

— Весьма вероятно, Лесса. Полагаю, Савку бы ты спасать не стала — я-то знаю, как ты его недолюбливаешь.

— Но я бы все равно ему помогла, — возразила я.

— Если бы сумела, Лесса. Ты ведь так и не поняла, что именно ты сделала и как тебе это удалось. Увы, здесь я тебе не помощница, пояснить ничего не смогу. Вот только сдается мне, что дар защитил человека, который тебе дорог, а вот на прочих, возможно, и тратиться бы не пожелал. А мальчишки, говоришь, решили, что ты с перепугу сомлела?

— А Савка еще и смеяться надо мной стал, — пожаловалась я.

— Куда хуже было бы, догадайся он, что произошло на самом деле. Так что пусть себе смеется.

А я бы вовсе не возражала, если бы Ден догадался о моей роли в своем спасении. Я так долго мечтала о чем-то подобном, но мне в моих радужных мечтаниях и в голову не могло прийти, что Ден так и не заподозрит, чем он на самом деле мне обязан. И тут я вспомнила кое-что еще.

— Я пыталась поджечь взглядом хворост, — угрюмо призналась я, опустив голову. — Тогда, после первого раза. Знала, что нельзя, но все равно пробовала.

— И как, получилось? — против ожидания, матушка не разгневалась, скорее уж развеселилась.

— Нет.

— Нечто подобное я предполагала. Лесса, неужели ты думала, что с твоим даром так просто справиться?

— Ну один раз ведь получилось, так почему бы и нет? Кстати, вчера я просто лишилась чувств, но быстро пришла в себя. Это из-за того, что волка прогнать легче, чем вызвать огонь?

— Не понимаю я в магических штучках, Лесса, — задумчиво произнесла матушка, — но полагаю, что это просто дар твой усилился, окреп.

От такого известия я едва усидела на месте. Хотелось вскочить и радостно запрыгать, словно малому ребенку. Ведь я-то полагала, что дар у меня совсем уж никчемный, а он, оказывается, за эти два года вырос!

— Вот только управляться с ним ты пока не умеешь, — мигом спустила меня с небес на землю Сузи, несомненно, догадавшаяся о причине появления радостной улыбки на моем лице.

— И не научусь, похоже, — грустно вздохнула я.

— Посмотрим, — откликнулась матушка. — Все возможно, было бы желание.

Дальнейшему разговору помешал стук в дверь — явилась служанка, чтобы забрать поднос с остатками ужина. После ее ухода мы стали устраиваться на ночлег. Кровати в номере — так назывались на постоялом дворе комнаты для постояльцев — были довольно узкими, зато застеленные чистым, хоть и не новым бельем. Утренняя слабость еще не отпустила меня окончательно, но вечерние впечатления не давали уснуть. Я лежала с открытыми глазами, бездумно глядя на узкую полоску лунного света на половике, и вспоминала все увиденное: мощеные улицы, тротуары, двухэтажные дома, нарядно одетых людей. Пожалуй, пока город мне нравился, пусть и пугал немного.

Утром матушка заставила меня надеть светло-зеленое платье и серебряные серьги, а косу уложила на голове короной.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала она, — теперь ты мало чем отличаешься от прочих горожанок. Сейчас позавтракаем и пойдем осматриваться.

Сама Сузи тоже выглядела иначе, нежели в деревне. И дело было даже не в нарядном платье и не в новой прическе с локонами, которую она ловко соорудила. Что-то переменилось в самой матушке. И в Бухте-за-Скалами она всегда держала спину прямой, а голову — высоко поднятой, но в городе не только речь ее, а даже выражение лица стало иным. И я понимала поведение хозяев постоялого двора, кланявшихся Сузи и величавших ее «сударыней». Женщину, степенно спускавшуюся сейчас рядом со мной по неширокой лестнице, язык бы ни у кого не повернулся назвать простой деревенской бабой.

Несмотря на ранний час, в трапезном зале было людно и шумно. Наши попутчики уже сидели за столом и о чем-то оживленно переговаривались. Но стоило нам приблизиться к ним, как все разговоры разом смолкли, а на нас уставились шесть пар одинаково округленных глаз. Одна лишь Марта смотрела хоть и с нескрываемым интересом, но без особого удивления.

Мы чинно уселись на свободные места, и матушка едва заметным движением руки подозвала ловко метавшуюся по залу с тяжело груженными подносами крепкую девицу с толстой русой косой.

— Что порекомендуете на завтрак, любезная?

У Дена и Савки, сидевших напротив меня, разом вытянулись лица. Реакция прочих сотрапезников мне заметна не была, но, судя по их молчанию, они тоже были весьма впечатлены произошедшими с матушкой за столь краткий срок изменениями.

— Омлет с сыром, сударыня, — бойко затараторила девица, — оладьи с вареньем, малиновым и брусничным, хлеб с маслом, колбаски жареные, ветчина. Вот! Напиток еще есть новомодный, кофе. Из южной окраины Империи возят.

По крайне довольному лицу подавальщицы было заметно, что наличием новомодного напитка она весьма гордится, а по физиономиям приятелей я определила, что им-то диковинный кофе никто не удосужился предложить.

— Мне омлет с сыром и ветчиной, да пусть повар потоньше нарежет, — распорядилась Сузи. — А ты что будешь, Лесса?

Я заколебалась. Мне страсть как хотелось попробовать неведомый южный напиток, но он, скорее всего, стоил очень дорого. И я не рискнула попросить.

— Оладьи с вареньем. С малиновым.

— И со сметаной? — спросила служанка.

Я кивнула.

— Да, и кофе свой неси, — добавила Сузи. — Попробуем, стоит ли он того, чтобы везти его из такой дали.

Девушка кивнула и метнулась на кухню, а матушка обратилась к соседям по столу:

— Вы после завтрака на ярмарку?

Гевор покачал головой.

— Хозяин сказал, что готов у нас рыбу купить. Вот только мы хотим походить по другим заведениям, узнать, согласны ли там взять наш товар и какую цену дают. Продадим тому, кто больше предложит.

— А мы бы на ярмарку сходили, — вставил Ден. — Нам с Савкой продавать нечего, у меня только четыре связки грибов-то и было, вот я вчера их хозяину и отдал. Даже если бы где дороже купили, все равно много я не потерял. Возьмете нас с собой? А то мы города не знаем да и робеть будем.

— Лесса, — обратилась ко мне матушка, — ты куда сначала пойти хочешь: по лавкам или на ярмарку?

Мне было все равно, куда идти, но раз Ден хотел на ярмарку, то я поддержала его. Стоило нам обо всем условиться, как вернулась подавальщица с тяжелым подносом и принялась сгружать на стол тарелки с пышным золотистым омлетом и с горкой оладий, плошки с вареньем и сметаной, кувшинчик со сливками, странный узкий кувшин, над которым поднимался пар и крохотные чашечки.

— Кофейник, — торжественно провозгласила служанка, осторожно опуская на стол странный кувшин. — И чашки особые, кофейные.

Ден и Савка рассматривали чашечки с любопытством, я тоже нет-нет да косила на них глазом, а Сузи даже бровью не повела.

— Благодарю, любезная, — бросила она.

Едва девица удалилась, я тут же разлила неведомый напиток в крохотные чашки и поторопилась отхлебнуть из своей. Кофе пах весьма приятно и я ожидала неземного вкуса, но оказалась горько разочарованна. Именно горько, поскольку как раз острую горечь я и ощутила.

— Ну как? — громким шепотом спросил вытянувший шею от любопытства Савка.

Я молча протянула ему чашку с недопитым напитком и поспешила сунуть в рот ложку с вареньем — перебить неприятный привкус. Матушка же медленно отпила из своей чашки и слегка прикрыла глаза.

— Бодрит, — сказала она. — Непривычно, но приятно. Лесса, там, в кофейнике еще осталось?

Поскольку рот мой был занят едой, я молча кивнула.

— Кто еще желает попробовать? — спросила Сузи.

— Да не пробуйте вы эту гадость! — выпалил Савка. — Небось, только городские дураки такое и пьют. За что тут только деньги отдавать?

Однако же, несмотря на предостережение, попробовать вызвались Гевор, Марта и Ден. Им досталось по крохотному глоточку. Остальные смотрели на новый напиток с опаской и рисковать не стали.

Расправившись с завтраком, мы распрощались с попутчиками до вечера и направились в центр Заводня, на рыночную площадь. Едва завернув за угол, матушка Сузи остановила проезжавшего мимо извозчика, коротко переговорила с ним и поманила нас рукою.

— Ого! — восторженно выдохнул Савка. — Не пешком пойдем, а поедем, словно богатые.

Ден только хмурился. Я понимала, какие мысли бродят в его голове: денег у друга было немного, а воспользоваться добротой Сузи и позволить ей одной заплатить за всех, представлялось парню постыдным. Я взяла его за руку и потянула за собой едва ли не силой.

— Быстрее давайте, — поторопила нас матушка. — У нас еще дел много.

Впрочем, довольно скоро насупленность Дена сменилась любопытством. Да и как тут было не озираться по сторонам, ежели мы проезжали то мимо огромных домов за кованными оградами, то мимо величественного храма с теми самыми, упомянутыми Гевором, витражными окнами, то мимо высокой башенки, предназначения которой мы так и не узнали. Вот мимо проплыл парк с ровно подстриженными кустами и крашенными зеленой краской скамейками между деревьев, а за ним не дома даже — особняки, к которым вели выложенные разноцветными камнями дорожки.

— Приехали, — объявил наконец извозчик. — Торжище.

Я спрыгнула на землю и принялась осматриваться. Над огромной площадью — конца-краю не видно — стоял шумный многоголосый гул.

— Куда пойдем? — деловито спросила расплатившаяся с извозчиком матушка. — Полагаю, нам нужны ряды с одеждой. Впрочем, молодые люди, ежели у вас есть иные пожелания, то я готова их выслушать.

— Да я не знаю, — робко произнес Ден. — Мне бы подарки отцу с мамой купить, а вот что именно — я еще не придумал. Мы с вами походим, авось что на глаза и попадется.

А Савка промолчал, только покраснел слегка: скулы и кончики ушей его едва заметно порозовели.

В торговых рядах царили давка и толкотня. От пестроты у меня зарябило в глазах и, подозреваю, что ежели мы оказались на торжище без матушки, то толку бы из нашей поездки никакого не вышло. Сузи уверенно продвигалась вперед, а мы гуськом следовали за ней. Женщине достаточно было бросить мимолетный взгляд на прилавок, дабы определить, есть ли там интересующий нас товар. Поначалу мы шли не задерживаясь, а затем Сузи остановилась и принялась выбирать среди всякой всячины коробочки с бисером.

— Головные ленты тебе разошью, — пояснила мне она.

Парни, вынужденные стоять рядом с нами, тоже рассматривали разложенный на прилавке товар, поначалу безо всякого интереса. Затем Ден, словно спохватившись, взялся перебирать уже расшитые ленты — выбирал подарок матери. К своему удивлению я заметила в руках у Савки нитку ярких бус. Он склонился к шумной торговке, что-то спросил.

— Семь медных монет, — громко ответила женщина.

Судя по расстроенному лицу парня, таких денег у него не было. Нехотя положил он безделушку обратно на прилавок и с независимым видом повернулся к торговке спиной. Тем временем Ден выбрал подарок для матери, да и Сузи уже отобрала себе товар по вкусу. Расплатившись, мы отправились дальше.

День казался мне каким-то небывалым праздником. Мы ходили по рядам, смотрели товары, выбирали, торговались. Сузи купила нам у пробегавшего мимо разносчика по пирогу с мясом и луком и мы наскоро перекусили. А обедать и вовсе направились в трактир! К тому моменту уже были куплены сапожки из мягкой кожи для меня, крепкий ремень для Томаса (предмет подшучиваний Савки — мол, Ден сам себе орудие наказания выбирает), тонкий медный браслет в придачу к лентам для матери Дена и новые башмаки для Сузи. Савка так пока ничего и не присмотрел.

После яркого солнца на улице нам показалось, что в трактире сумрачно и прохладно, потому мы расположились поближе к очагу. Матушка подошла к стоявшей за стойкой хозяйке, а мы принялись возбужденно переговариваться, обсуждая увиденное. Савка, поспорив с Деном из-за какого-то пустяка, наклонился к приятелю и тут из его кармана выпало нечто блестящее. Парень быстро подхватил вещицу и сунул ее обратно, но Ден тут же схватил его за руку.

— Что это у тебя? — мрачно спросил он.

— Ничего, — поспешно ответил Савка. — Так, ерунда.

— Ерунда, говоришь? А ну-ка покажи.

И Ден силой вытащил из кармана приятеля синие бусы — те самые, что Савка так долго вертел в руках у прилавка. Бусины поблескивали в отсветах огня, покачивались перед нашими лицами.

— Ты ведь сказал, что у тебя нет на них денег, — удивилась я.

— Не сказал, — поправил меня Ден. — Просто вернул украшение торговке. Но денег на них у него действительно не хватало, уж я-то знаю.

Я ахнула.

— Ты что же, их украл?

Поскольку в Бухте-за-Скалами воров отводясь не водилось, я все никак не могла поверить в очевидное. Савка насупился.

— Ну и украл, — пробурчал он. — И что здесь такого? У нее этих бус видела сколько оставалось? Небось не обеднела.

— Савка, — растерянно пробормотала я. — Как ты мог? Да отец же с тебя три шкуры спустит, ежели узнает.

И то правда — Хаврон, при всех своих недостатках, не позволил бы сыну так опозорить семью.

— А откуда он узнает? Ты выдашь, что ли? Конечно, тебе легко быть правильной, у тебя-то имеется добрая матушка, что тратит денежки на бедную сиротку…

— Савка! — резко оборвал приятеля Ден. — Заткнись!

Савка смешно хлопнул глазами, раз, потом другой, покосился на Дена и возражать не стал. Да и я на его месте не осмелилась бы. Впервые видела я друга в такой ярости: руки сжаты в кулаки, а в глазах полыхает гнев.

Вернувшаяся Сузи обвела нас недоумевающим взглядом, но ни о чем не спросила, за что я была ей благодарна. Настроение резко испортилось, покупки и прогулка уже не радовали, а вкуса принесенной еды я попросту не ощутила. И когда мы вновь вышли на яркое солнце, в душе все еще оставалось ощущение холода и сумрака.

На стене трактира висел лист бумаги в рамочке, которого не было ранее — должно быть, его повесили за то время, что мы обедали. Прохожие толком не обращали на него внимания, Сузи мазнула по нему равнодушным взглядом, а вот Савка застыл, точно приклеенный. Мне стало любопытно, что же смогло его так заинтересовать, и я подошла поближе. Ден, все еще сердившийся на приятеля, напротив, спешно отошел подальше.

На листе крупными буквами безо всяких завитушек было написано: «Разыскивается! По личному указу его светлости ведется розыск парня лет пятнадцати-шестнадцати. Оказавшему помощь обещано денежное вознаграждение. Предполагаемые приметы…»

Дочитать я не успела, поскольку матушка окликнула нас, поторапливая:

— Ну что вы там застыли? Догоняйте!

Савка развернулся и двинулся за Сузи с самым независимым видом, будто бы он гуляет сам по себе. А я поспешила следом.

Подобные объявления в рамочках нам еще неоднократно попадались на стенах домов, но времени, чтобы дочитать приметы разыскиваемого парня, у меня все никак не хватало. И тем сильнее мучило меня любопытство: что именно могло произвести такое впечатление на Савку? Он молчал до самого вечера, но не выглядел ни расстроенным, ни рассерженным, скорее уж задумчивым.

Впрочем, долго гадать мне не пришлось. Когда мы, усталые, переполненные дневными впечатлениями, с гудящими ногами, вернулись на постоялый двор, Савка подстерег меня в укромном уголке и дернул за рукав.

— Чего тебе?

Матушка Сузи уже скрылась в номере, а Ден отправился разыскивать прочих деревенских — узнать, удалось ли тем удачно сбыть товар. Савка на мой вопрос не ответил, только пыхтел, пытаясь задрать рукав моего платья повыше.

— Совсем рехнулся, что ли?

Я ощущала скорее недоумение, нежели испуг. Бояться друга детства мне и голову не приходило.

— Они ищут парня, — прошипел внезапно Савка, прижав меня к стене. — Парня-мага, предположительно сироту, появившегося из ниоткуда — вот что было там написано. А я и подумал — вдруг им и девка сгодится?

— Точно не в себе, — покачала я головой. — Думаешь, люди его светлости парня от девки не отличат?

— Умная, да? Ученая? Они мага ищут, за него и деньги платят. Может, и ты им сгодишься, мало ли.

— Так а я каким боком к магу? — я все еще не понимала, какая опасность мне угрожает.

— Глупым меня считаешь, да? А зря. Я вот вспомнил, что, когда у того мужика плеть загорелась, ты рядом стояла.

— Так не одна ведь я, там вся деревня собралась.

— И сомлела ты тогда, а потом еще день в постели валялась, да два больная ходила, — не слушая меня, частил Савка, продолжая крепко удерживать меня за руку. — И в лесу тоже без чувств грохнулась, когда волк ушел. А всякому известно, что маг после колдовства силы теряет.

Я попыталась засмеяться, но смех дался мне с трудом и вышел натужным.

— Какое колдовство? Да я с перепугу сомлела, сам же сказал, что иного от дуры-девки и не ожидал.

— А вот сейчас мы и проверим, дура ты пугливая или же умница осторожная. У магов, оказывается, примета особая есть — отметина пониже локтя. Вот и посмотрим, имеется ли у тебя такая.

От этих слов все у меня внутри похолодело. Ежели Савка заметит отметину, его ничто не удержит от того, чтобы выдать меня людям герцога. А уж те-то припомнят мне сожженный кнут сборщика податей. И хорошо еще, ежели просто высекут, а то и заберут в герцогский замок — мало ли, быть может, его светлости и я для чего сгожусь. А про творящиеся в замке беззакония я была хорошо наслышана. Свертки с покупками выпали у меня из рук, я привалилась к стене. Савка с довольной ухмылкой опять схватил меня за рукав, но тут раздался голос матушки Сузи:

— Лесса! Лесса, куда ты пропала?

Парень выпустил мою руку и метнулся по коридору — только его и видели. А матушка подошла ко мне, посмотрела встревоженно и спросила:

— Что случилось? Я слышала голоса, да и ты бледная такая. Обидел кто?

— Савка, — всхлипнула я. — Он догадался. Прочел о магической отметине и решил меня выдать.

Лицо Сузи омрачилось.

— Он увидел?

Размазывая по щекам слезы, я помотала головой.

— Не успел. Стал мне рукав задирать, а тут ты его спугнула.

— Это хорошо. Городская стража не поверит пустым подозрениям деревенского мальчишки, а доказательств у него нет. Как и уверенности в том, что ты действительно маг. Скоро он сам поверит, что все сам себе напридумывал.

Я в недоумении уставилась на матушку.

— Да как же напридумывал, когда проверить легче легкого? Достаточно на руку мою посмотреть.

— Это если ты здесь останешься, то правды нам не скрыть. А вот ежели уедешь…

И сердце мое опять замерло от страха. Уеду? Но куда? И когда?

— Быстрее, — поторопила меня матушка. — Времени у нас мало. Хорошо еще, что успели тебе обновки купить. Да и денег я с собой в Заводень взяла достаточно, как знала, что так повернется. Сейчас я напишу письмо, а ты собирай свои вещи, если поспешим, то успеем на вечерний дилижанс.

Я растерялась.

— Мы что, уедем прямо сейчас? Не поужинав?

— Не мы, Лесса, а ты. Я останусь и объясню нашим спутникам, что встретила своего родственника, согласного устроить тебя на учебу. Такой шанс выпадает редко, вот мы и поспешили им воспользоваться. А поскольку родич мой уже покидал Заводень, то и времени на прощания у тебя не осталось.

Я все-таки попыталась оттянуть неизбежное.

— Матушка Сузи, быть может, подождем до завтра?

— Нет, Лесса. Завтра с утра твой приятель направится к страже и разболтает все то, о чем сегодня говорил тебе. А уж когда на твоей руке обнаружат знак — все, никто тебя из города не выпустит. Да и в Бухту-за-Скалами вернуться тебе не позволят, отвезут в герцогский замок. Маг, каковой бы он силой не обладал, великой ли, малой ли, нашему герцогу не помешает. А теперь собирайся и не мешай мне.

И матушка быстро застрочила пером по листу бумаги.

Вскоре мы с ней крадучись, дабы не встретить кого знакомого, покидали постоялый двор.

— Как приедешь в Теннант, — шепотом наставляла меня Сузи, — сразу же ступай к господину Говарду. Его дом ты найдешь легко. Только выйдешь с центральной площади, сворачивай в первый же переулок, а там увидишь двухэтажный дом, крытый красной черепицей. Ограда кованная, а дверной молоток в виде диковинной птицы с длинным клювом — такого больше ни у кого нет. Передашь ему привет от Сюзетты да мое письмо. Говард о тебе позаботится.

Я кивала, не в силах вымолвить ни слова, а по щекам моим катились горячие слезы.

— Ну перестань, — обняла меня матушка. — Не навек же прощаемся. А в деревню ты и сама возвращаться не захочешь, вот увидишь. Будешь только приезжать изредка, навещать меня.

— А почему ты не поедешь со мной? — робко спросила я.

Сузи нахмурилась.

— Нет мне возврата в прежнюю жизнь. Сбежав с рыбаком, я обрубила все связи со своей семьей. Я — их вечный позор, Лесса. И не могу вновь показаться в родном городе, где на меня станут показывать пальцем и перешептываться за спиной, а то и в лицо ухмыляться. Ты сама скоро это поймешь.

— А я?

— А тебя в Теннанте никто не знает. Говард уж как-нибудь объяснит любопытствующим, кто ты такая да откуда взялась. Он человек разумный, да еще и ученый, тебе у него понравится.

Но я вовсе не желала ехать к неведомому Говарду. Будь моя воля, я вернулась бы в Бухту-за-Скалами и никогда-никогда не покидала ее.