Фаворит-3. Русский флаг

Глава 18

Если бы выживание после покушения было бы олимпийским видом спорта, то я бы был в нем чемпионом.

Фидель Кастро

Уфа

24 октября 1734 года

В таком состоянии, когда вокруг сплошной дым, а ещё окончательно не отошёл ото сна, сложно моментально принимать правильные решения. Так что секунд десять мне понадобилось для того, чтобы взять себя в руки и привести мысли в порядок. За это время я еще вдохнул некоторое количество угарного газа.

И уже после я резко стянул матрас, набитый соломой, разорвал на нём чехол на лоскуты, смочил такую тряпицу в кадке с водой, которая неизменно стояла недалеко от моего спального места. Остаток воды вылив в сторону стола с бумагами, я повязал мокрую тряпку себе на лицо и распластался на полу.

Таким образом я меньше угорал от едкого дыма и смог ползти к тому самому заветному столу с ящичками, выполненному по моему заказу местным плотником, где хранились многие мои бумаги. Уверен, то, что написано и начерчено в этих бумагах — ценность для всего человечества. Возможность для России и вероятность моего возвышения.

Так что у меня и в мыслях не было бежать, спасая свою жизнь — я стремился спасти свой труд. Сохранить то, что на протяжении уже трёх месяцев почти каждый день пишу, черчу. На бумаге я вспоминаю все свои знания. Выписываю новые идеи, ставлю первоочередность. То есть там труд, который терять я не собираюсь.

— Ваше высокоблагородие! — кричал Кашин за дверью.

Он каждый раз вклинивался со своим воззванием между ударами топором по двери. Кричал сержант постоянно, но грохот ударяющегося топора заглушал даже его истошный ор.

Дверь была закрыта на замок. Я мог бы подползти к ней, взять ключ, который висел на небольшом сучке, отпереть замок. Но был уверен, что за эту самую минуту сгорят все мои бумаги.

Вот только никакого открытого огня я не видел. Да и не сказать, что было сильно жарко. Дыма вокруг было много — не видно и пальцев вытянутой руки. Но я руководствовался народной мудростью: «дыма без огня не бывает!» — и таким образом пребывал в уверенности, что где-то рядом обязательно что-то горит.

Как быстро может сгореть деревянный дом, я знал. Жизнь большую прожил, повидал. Может потому и действовал в соответствии со своим видением проблемы. Спасать документы!

— Бам-бам-бам! — стучали топоры по массивной дубовой двери.

Сам выбирал такую — качественную! Потребовал недавно, чтобы заменили прежнюю хлипкую дверь. Так что порой и не поймешь, где найдешь, где потеряешь.

Намоченная тряпка на лице, безусловно, помогала, но абсолютного спасения не приносила. То, что я не шёл в полный рост — тоже помогало оттянуть время, когда доля угарного газа в моём организме станет критической. Угарный газ стремился выше, оставляя незначительную зону относительной безопасности у самого пола. Надо чуть реже дышать. Но тогда голова начинает кружиться ещё и из-за того, что не хватает воздуха.

Благо кабинет мой был небольшим. В Уфе из-за дефицита жилого пространства — словно на том корабле — всё сжато и максимально функционально. Так что мой кабинет ещё казался прямо-таки императорской бальной залой. Больше были только у полковников и у Ивана Кирилловича Кириллова.

Но добрался до бумаг я быстро. Сундук… Тут был рядом большой сундук, который я подтянул ближе и беспорядочно скидывал бумаги и деревянные папки.

— Бам! — дверь слетает с петель, замок рассыпается, будто бы слеплен из глины.

А в комнату, наперевес с огромным бревном, врываются сразу с десяток человек. Три пары сильных рук подхватывают меня и начинают волочь из помещения.

— Бумаги спасайте! — кричу я.

— Нынче ничто с ними не станет! Дом не горит… Уже потушили, что и горело у печи. У вас в покоях, ваше высокоблагородие, видать, юшку в печи закрыли. А тот, кто печь топил, делал это сырыми поленьями! — объяснял мне Кашин, вытаскивая из кабинета.

— Сундук с бумагами… Кхе! Кхе! Закрой и вытащи! Кхе! — из последних сил уже хриплю я, закашливаясь.

Теперь я понял, что действительно чувствовал себя плохо. Если открывал глаза, то начиналось то, что молодёжь, вкусившая запретный алкогольный плод, называет «вертолётами». Кружилась голова, болели глаза, всё тело будто бы обмякло, в один момент превращаясь в податливый пластилин.

Так что информацию я впитывал с большим трудом. А говорил с еще большими усилиями. Нахватался дыма наверняка ещё когда спал, так что отравление я получил. И теперь пару дней нужно будет как-то с этими последствиями бороться. Только бы двумя днями все и закончилось. Жаль только, что в этом времени нет хотя бы анальгина.

— Кто это сделал? — выкрикнул я, когда чуть набрался сил, уже укладываясь в постель в другой комнате.

Сон… Спасительный сон. Наш организм действует порой намного мудрее своего носителя. Если нужно отрубиться для спасения, это происходит. Вот и я спал. И снилось мне… Не помню даже что.

— Кто это сделал? — выкрикнул я, как только проснулся.

Просто в один момент я очнулся, и мысли были в полном порядке. И, как у каждого русского человека, по крайней мере, из будущего, у меня возникало два вопроса: кто виноват и что делать.

Второй вопрос, на самом деле, не был сложным. Если только знаешь, кто виноват, то сразу же придёт понимание, что делать. Сейчас, когда я пробудился, на эмоциях мне хотелось лишь только рвать и метать, зубами рвать того гада, который подстроил покушение на меня.

Да, скорее всего, так оно и будет. И ответка последует жёсткая. Вот только мстить надо с холодной головой, а не с помутнённым рассудком. Но ничего не забывать. Ничего не прощать, особенно вот такие действия. Иначе преступления только будут множиться.

— Ну слава тебе, Господи Иисусе Христе! Очнулися. Почитай уже второй день и спали — воскликнул сержант Будилин, которого, видимо, оставили дежурить возле моей постели.

Волна ярости схлынула, и я даже улыбнулся. Каламбур получался: я пробудился, а рядом — Будилин. Я, выходит, со своим штатным будильником? Мелькнула мысль, что стоило бы попробовать скооперироваться с каким-нибудь толковым часовщиком и создать такую важную приспособу?

А есть в России толковые часовщики? Пока я был в Петербурге искал себе часы купить, не нашел. Но слухи ходили, что кто-то под отдельный заказ делает часы, но настольные.

Эх, живу в Уфе, словно в ссылке какой-то. Так много идей, которые следовало бы воплотить в жизнь! А я — словно тот прожектёр, который сыплет стартапами, или даже ведёт какие-то курсы по продвижению новых продуктов на рынок, при этом одалживает у матери-пенсионерки деньги на оплату коммунальных услуг в съёмной однушке. Знаменитый сапожник, что ходит без сапог.

Идеи у меня есть, реализации пока очень мало. Знаю, «как», знаю «зачем», даже есть понимание «за какие средства». Но… Ничего будет еще оркестр играть на моей улице. Вон, Нартов, наверняка уже ждет не дождется встречи со мной, чтобы еще какие изделия сделать. Видел я его глаза, наверное таким взглядом этот человек смотрел на Петра Великого и те технические задания, что выдавал первый русский император своему лучшему токарю.

— Ваше высокоблагородие, злоумышленника, поганца, что ночью подбросил сырых дров в печку, да при том закрыл юшку, не изловили! — докладывал сержант.

Будилин стоял по стойке смирно и говорил мне с нескрываемой радостью — то ли являл радость от того, что я жив, то ли оттого что сам не виноват.

Хотелось бы верить во второй вариант объяснения поведения гвардейца. И сержант радуется, что он не причастен к перепитиям, что случились со мной. Но штатный психолог, если не психиатр, моему отряду пригодился бы. Где же его только взять?

А нигде не возьмёшь. Роль психологов в это время выполняют священники. И как-то сильно давно я не исповедовался у батюшки. Кстати, не мешало бы сходить в церковь. А то, того и гляди, начнут посматривать косо. В это время даже последний преступник, подлец и мразота — и тот будет православным, рьяно молящимся в храме. А я уже два воскресенья пропустил. Не порядок. Третьего раза не простят. Еще и батюшка спросит, где этот Норов, почему не явился.

Решено: в ближайшее воскресенье вся рота в полном составе строевым шагом идёт в церковь! Будем показывать и тут дисциплину.

Я привстал, сперва сел на краешек кровати, прислушался к своим ощущениям. В голове ещё присутствовал шум, который можно сравнить с последствиями лёгкой контузии. Но в остальном всё, вроде бы, в порядке.

— Кашина зови! Одеваться буду! Поеду к Кириллову! — решительно сказал я и поднялся.

Пространство вокруг меня немного исказилось, тело повело чуть в сторону. Но я сфокусировал взгляд на одной точке и постоял так, и всё быстро пришло в норму. Так что своего решения поехать к начальнику Оренбургской экспедиции я не изменил. Нужно с ними согласовать план действий. А так же я хотел бы предупредить Кириллова, чтобы он постоял в стороне.

Есть у меня четкое понимание, что после уже второго покушения на мою жизнь, я войду в клинч с Васькой Татищевым. Он мне, если честно, в будущем не особо нравился и как историк. Я все больше Ключевского с Соловьевым уважал. Да и я тут есть, и по истории книгу так же пишу.

Я встал к кади с водой, чтобы обмыться. Ну не одевать же мундир на потное тело, да еще от которого воняет гарью.

— Его превосходительство нынче беседуют с его благородием прапорщиком Саватеевым. Превеликий переполох случился, когда прознали, что вас убить хотели, — сообщил мне важную информацию сержант.

Я так и застрял, согнувшись над кадью с водой. Вот как можно так докладывать? С мыслями о том, что я недостаточно уделяю внимание умственному развитию своих подчинённых, что они не могут вычленить, где важная информация, а где второстепенная, и оттого назвать их доклады полноценными не поворачивается язык, я скоро стал одеваться. Решил, что отчитаю сержанта Будилина, но сделаю это потом. Пока не так уж и много у меня сил, чтобы тратить их на экзекуции личного состава.

Мундир принес другой солдат. Кашина на месте не обнаружилось. Как оказалось, Будилин мне ещё один важный пласт информации не сразу сообщил. Он с пазами выдавал все новую и новую информацию, тем самым прибавляя себе степени наказания в будущем.

Мой братец… Тот самый Александр Норов, что уже успел опозорить и имя, и фамилию, которые я так стараюсь возвеличить, исчез той ночью, когда и произошло покушение на меня.

Странное покушение, какое-то незавершённое. Ну ладно, закрыли юшку в печной трубе. Это давало немало угарного газа. И если бы в моём доме не было дежурной смены, то и такой план был бы вполне себе реализуемым. Как показали события, нахватался-то я угарного газа и вправду немало. И ещё бы минуты три-четыре — и даже мокрая повязка на лицо не спасла бы.

Но… Вот это очень важно… Возле дома нашли бочонок со смесью смолы и масла. Если бы этой горючей жидкостью плеснули на сам дом, то случился бы еще и серьёзный пожар. И мои шансы выжить уменьшились бы как минимум вдвое. А уж то, что я бы потерял все свои записи и наработки — тут к бабке не ходи!

Вот Данилов и Кашин, а также и подпоручик Смолин и организовали преследование беглеца-братца. Ведь, по логике вещей, кто убегает — тот чаще всего и виноват. А у кузена было немало причин пойти на столь гнусный поступок. Ведь его долги никто не отменял. Они отправились в стороны трех дорог, которыми мог бы убегать Норов. Хотя братца я бы назвал не Норовым, а Воровым. Вороватый он.

А если дело в долгах… То, значит, есть тот, кто пообещал эти долги за подлое дело оплатить. А кто в этих местах один из самых богатых людей? А кто в этих местах уже пробовал меня убить? Кому я, как кость в горле стал?

— Татищев, сука! — пришёл я к однозначному выводу, кто виноват.

Теперь оставался вопрос: что делать?

— Убью гада! — тихо прошептал я, чтобы не слышал более никто, и вышел из комнаты, что временно стала моей спальней, ну, или лечебной палатой.

— Вы? Поздорову ли, Александр Лукич? — с удивлением спросил Кириллов.

Я вошел в свой же кабинет. Тут сидели трое: Кириллов, Саватеев, Подобайлов. Возле кабинета ждал еще Богдан Григорьевич Анненков, становившийся своего рода Санчо Панса при Доне Кихоте — Кириллове. Да, ехать мне никуда не пришлось, все уже собрались здесь.

Я осмотрелся. Вокруг не было и следа от пожара. А вот запах гари еще не выветрился, и мне стало плохо, пришлось сдерживать рвотные позывы.

— Не желаете ли, господа, переместиться в иную комнату? — спросил Саватеев, поняв, что мне не так уж и улыбается находиться в этом помещении.

Через несколько минут мы уже были в той комнате, где я приходил в себя — подальше от угара.

— Хочу заявить, господин… — Иван Кириллович Кириллов заговорщицки посмотрел на Саватеева, а после и на Подобайлова.

Странно было видеть такое единение между этими людьми. Я даже не мог объяснить веселье, которое явно сдерживали собравшиеся, вроде бы как, по не такому и радостному поводу люди.

Что их так радует и объединяет?

— Я рад, секунд-майор, что вас видят в Петербурге. Смею заявить, что по заслугам вашим видят, — сказал Кириллов и подал мне свою обветренную руку для пожатия.

Механически ответив на рукопожатие, я внутренне и сам обрадовался, старался сдерживаться, чтобы не проявить слишком много эмоций. Я секунд-майор? А кто сработал? Елизавета как-то пропихнула? Пропихивать она мастачка. Или Бирон? Пока это не так уж и важно.

Что говорить… Приятно, и даже очень получить новый чин. Я вообще считаю, что это миф, что люди взрослеют. Нет, они просто с каждым годом всё больше натренировываются сдерживать свои чувства и эмоции. Но как ребенку радостно получить новую игрушку, да еще и такую, которой нет у других — так и мне новый чин.

Секунд-майор в гвардии — это шестой чин по Табели о рангах. И уже очень даже весомая заявка для того, чтобы вырасти от пешки на шахматной доске в более значимую фигуру.

— Вы словно и не рады! — усмехнулся Кириллов, который был еще тем карьеристом.

По его мнению и раковые опухоли должны рассасываться с каждым новым повышением, так он относился к карьере.

— Прошу простить меня, господа. Сие назначение весьма лестно для меня. Но момент нынче не праздничный, ведь, сами понимаете, вопрос не снят… — я оглядел собравшихся. — Кто же это сделал? И почему меня не убили?

Господа, видимо, ожидали, что я сейчас же прикажу распаковать «неприкосновенный запас венгерского вина», о котором шептались все. Повод же железобетонный. А я вот такой…

Ещё раз оглядев их лица, я всё-таки чуть мягче добавил:

— Мы обязательно отпразднуем мое повышение. Но… Любое преступление раскрывается лучше и вернее всего в первый день после его совершения. Ну а с каждым другим днем вероятность узнать имя преступника тает, как в оттепель снег. Посему…

Я устроил мозговой штурм. Мы выдвигали версии. И как бы ни пытался я уводить рассуждение в сторону, все равно виновником случившегося покушения выходил мой двоюродный брат Александр Матвеевич Норов. А вот имя заказчика все старались не произносить.

Сашка удрал. Он был в доме. Мог ли сам все это провернуть? Вряд ли, его бы не пропустили к печи.

— Кто помогал преступнику, выяснили? — спросил я.

Все сводилось к тому, что без помощника нельзя было совершить преступление. Офицеры молчали, но показывали взглядом, что они вообще-то знают, кто именно помогал проникнуть в дом Александру Матвеевичу Норову… Как же неприятно упоминать свою фамилию в негативном ключе!

— Да знаю я, что это Егорка Мартын впустил Норова… Простите, Александр Лукич, что упоминаю вашу фамилию, — сказал Кириллов, в очередной раз показавший, что держит руку на пульсе городских событий.

— Господа, работайте, сыщите татя! — сказал я, чем несколько озадачил присутствующих.

Должно быть, они думали, что я сейчас начну сыпать приказами, искать виновников. Что стану лично допрашивать того самого Егорку Мартына, в доме которого я и проживал. Но… Нет, не буду я этого делать. Зачем? Если мне предельно ясно, кто именно виноват в этом покушении. Василий Никитич Татищев — вот моя цель.

И нужно немного сбить с толку этих людей. Пусть думают, что я, якобы, принял версию с главным злодеем в лице моего же двоюродного брата.

— Господа, я покину вас ненадолго… — сказал я, задумавшись.

Спешно, насколько только мог, я вновь направился в свой кабинет. Подошёл к шкафу, вытянул ящичек. Уже не так меня беспокоил запах гари, сколько…

— Сука! — выкрикнул я, но как-то… может, даже и с долей восхищения.

Я смотрел на дно ящичка — абсолютно пустого. Серебра, того самого, что мне дала государыня на покупку земли… Его не было. Украл награду братик… Убью! Вот так, с улыбкой и с восхищением наглостью братца, и расквитаюсь с ним.

Но как же быть теперь? У меня собственных средств едва шестьсот рублей осталось. В Петербурге — еще пятьсот рублей. Но и все. Остальное было потрачено, в том числе и для того, чтобы моя рота и я ни в чем не нуждались. Чем теперь расплачиваться с башкирами за землю? Я уже на днях должен буду передать серебро степнякам и направить своих людей, то есть Кондратия Лапу, на место, в Миасс.

Александр Матвеевич Норов чувствовал себя прескверно. Нет, со здоровьем всё было более чем хорошо. Скорее, признаки жизни подавала его совесть. Пусть это явление в Александре Матвеевиче было словно бы смертельно больным, но оно ещё пока было.

Двоюродный брат секунд-майора Норова с презрением теперь смотрел на человека, которого всем сердцем ненавидел. Он смотрел на того, кто вовлек Норова в преступление против собственного двоюродного брата. Узнают на родине…

Лишь только маленький повод, искра, и Александр Матвеевич может вспыхнуть ярким пламенем, тем пожаром, который он так и не устроил в доме, где проживал его брат.

Прохор Иванович Потапов же с некоторой брезгливостью смотрел на Норова, считая того и вовсе падшим человеком. Взяться убить своего родича? Так поступают только самые лютые безбожники.

— Деньги? Когда я получу обещанные свои деньги? — спросил Александр Лукич Норов, жела поскорее уже избавиться от вынужденного соседства с Потаповым.

— Как и условились, на третий день, когда доподлинно будет понятно, что ваш брат почил, и будут деньги. И не держите меня за дурака… Я же знаю, что при вас нынче деньги капитана Норова, — Потапов усмехнулся. — Знаете ли вы, что вашему брату пришло повышение в чине до секунд-майора? Экий он шустрый… был. Ведь был же?

— Я сделал всё, на что и был уговор! — поспешил ответить Александр Матвеевич.

Конечно же, Норов, который геолог, или всё-таки в последний момент струсил, или же поддался на стоны своей умирающей совести, но дом двоюродного брата не поджёг. Хотя юшку в трубе закрыл и сырых двор подкинул в печи.

Потапов прекрасно знал о финансовых затруднениях Александра Матвеевича Норова. Более того, он посчитал лучшим вариантом, если убийцей станет сам двоюродный брат гвардейского капитана. По крайней мере, так можно было бы подобраться к Александру Лукичу Норову ближе.

Уже очень крепко получилось гвардейцу выстроить систему собственной безопасности. Даже приблизиться на пятьдесят метров к командиру гвардейской роты уже представлялось проблематичным. Ну, а если и приблизишься на такое расстояние, то тут сработать наверняка мог бы только штуцер. А такое большое ружьё никак не спрятать.

Хозяин дома, в котором проживал Александр Лукич, был подкуплен воистину большими деньгами. Триста рублей Потапов заплатил этому человеку. И за что? Чтобы лишь он просто постоял в сторонке. Александр Матвеевич Норов вырядился в хозяина дома, благо, что ветер дул такой силы, что было вполне уместным носить плащ с глубоким капюшоном, скрывающим лицо.

Ну а о том, что авантюризма и решительности Норову-геологу не занимать, можно было догадаться. Александр Матвеевич более получаса находился в доме и даже не привлёк никакого внимания гвардейцев, которые искренне считали, что в комнатах находится и топит печку сам хозяин этого дома. Раньше же никаких проблем не было.

А потом, когда дело было почти что сделано, последовал побег Александра Матвеевича. Недалеко пришлось бежать. Буквально в двадцати верстах, скрытая от глаз пролеском и ручьями, у Потапова уже была приготовлена землянка.

И вот они здесь, в полуземлянке, пусть и в достаточно широкой, но явно некомфортной, жили второй день. Потапов резонно посчитал, что вслед за Александром Матвеевичем Норовым будет отправлена погоня. Скрыться в степи от гвардейских всадников было бы проблематично, если не сказать — самоубийственно. Да и нужно ли это делать?

Ведь можно иначе. Вот так дня три пересидеть, а потом спокойно пойти туда, куда нужно. Но, что ещё важнее — выйти из заимки тем количеством людей, которое ранее предполагалось Потаповым. А именно… Только ему одному.

— Хе! — в тусклом свете щадящей лучины сверкнуло лезвие ножа.

Норов уже чего-то подобного ожидал, однако всё равно среагировал поздно, и лезвие массивного ножа, способного пробить и медвежью шкуру, полоснуло авантюриста и геолога по груди.

Александр Матвеевич завалился на спину, но не от того, что был смертельно ранен — таким образом он смог увернуться от следующего взмаха ножа Потапова. А потом Норов сгреб в кулак землю и швырнул её в глаза Прохора Потапова.

Тот не ожидал подобного хода от авантюриста. Потапов и вовсе не думал, что Норов будет оказывать хотя бы какое-то сопротивление. Агент Татищева явно недооценил живучесть и решительность Александра Матвеевича. А Норов, не теряя момента, максимально использовал замешательство своего противника.

Он навалился на Потапова и душил его. Норов рычал, как тот зверь, не обратил внимания и на то, что нож человека Татищева полоснул и по бедру Александра. Душил… Лишал жизни человека…