Фаворит-3. Русский флаг

Глава 10

Если бы предоставить всем народам на свете выбирать самые лучшие из всех обычаи и нравы, то каждый народ, внимательно рассмотрев их, выбрал бы свои собственные

Геродот

Башкирские земли

1 сентября 1734 года

Сеитбай Алкалин наблюдал за тем, как небольшой русский отряд ощетинился ружьями, прикрылся щитами, отбивая его атаку стрелами. Но русские не произвели ни одного выстрела в ответ — а могли это сделать.

Батыр Сеитбай неплохо знал европейское оружие. Более того, у него даже была зрительная труба, которую башкирский старейшина когда-то купил у одного из русских чиновников за очень большие деньги. И вот в неё он сейчас и наблюдал то действо, что разворачивалось в степи, на юге Ногайской дороги, в землях, принадлежавших ему, старейшине.

С самого начала, когда русские были обнаружены, Сеитбаю Алкалину показалось очень странным, что русские столь малым отрядом перемещаются по башкирским кочевьям, будто по полю боя. За нынешнее лето все мало-мальски грамотные башкирские старейшины сошлись в мысли, что русские изготавливаются к большой войне.

По крайней мере, именно так виделись для них все действия Оренбургской экспедиции.

Имея в своём составе тысячи человек, экспедиция перемещалась практически целыми армиями. И как тут понять, что больше половины её участников — это учёные или даже строительные артели. Их только лишь охраняют русские полки, снующие туда-сюда, за новыми партиями естествоиспытателей, инженеров и их работников.

Впрочем, для Алкалина и этот ничего не изменил. Нечего ходить и изучать земли башкир. Для чего, что высматривать? Чтобы чтобы назначить подушный сбор, принести рекрутский набор и остальные «прелести» централизованного государства.

Потому все действия русских имели однозначную оценку: это порабощение башкирских народов. Разве нужно строить крепости и вводить большие контингенты войск на земли, если их считаешь своими? Значит, русским мало того, что башкиры присягнули на верность русскому престолу, что постоянно сдерживаются и, как казалось большинству башкирских предводителей, вяло реагируют на все русские бесчинства.

И когда тихой сапой шло освоение русскими башкирских земель, это не было так заметно. То казаки поставят какую-нибудь крепость, начиная вокруг неё обрабатывать землю, то русские помещики или заводчики придут с отрядами охочих людей и начинают выстраивать остроги посреди степи, забивая земли, через которые проходили кочевья башкир.

Так и ладно бы. Можно было бы и договориться. Но тогда нужно платить деньги тем князькам, на землях которых обосновываются представители земледельческой цивилизации. Но и не в монете звонкой дело. Нельзя вот так вот просто прийти без подарков, без договора, и начать обрабатывать земли!

— Байсак, возьми свою полусотню и атакуй этих русских! — отдавал приказ Сеитбай Алкалин. — Испугай их, чтобы они сдались. Это ближние воины русской императрицы. Она может быть недовольна их смертями, и пришлёт больше войск, чем мы ожидаем, если будут убиты её охранники, с которыми она, как женщина…

Алкалин не стал продолжать, но его воины дружно заржали, явно пытаясь конкурировать в этом со своими конями.

Вот что ещё недооценивали в Петербурге, это то, что правительницей в Российской империи является мало того что женщина, так еще и незамужняя, но живущая с мужчиной. Такой факт вызывал только презрение у кочевников-мусульман. Да и у всех, кто принял православие, тоже не вызывает восхищения. В том, чтобы быть подданным падшей женщины, мало чести — вот как считали многие.

Эти степные народы весьма охотно шли в подданство к Петру Великому — мужчине, который показал, что он достойный воин и правитель. А сейчас… Образ императрицы лишь умножал недовольство у башкир. Росло возмущение и у русских, но уже от действий степных народов.

Байсак Курушев, батыр лучшего отряда конных лучников, личных воинов Алкалина, прекрасно понял свою задачу. Мастерства этих воинов было достаточно, чтобы создать впечатление, что двое русских смельчаков, идущих в сторону башкир, атакуются в полную силу.

Но на самом деле крови пролиться не должно. Если только русские не начнут стрелять в ответ.

— Пускай стрелы — поверх голов тех двух русских! — приказал Байсак.

— Держи один темп движения! — приказал я Кашину и услышал от него утвердительный ответ.

Значит, приказ был понят. Скоро в нашем отряде установится особый язык общения, далеко не всегда понятный для всех остальных. Но в русском языке будущего, со всеми его заимствованиями, слишком много фраз и выражений, слов, которые более чётко определяют порядок действий и не имеют двусмысленностей. Вот и получалось так, что не я окончательно приспособился к языку этого мира, а стал его приспосабливать на свой лад. Надеюсь, что это будет только на пользу.

Мы шли рысью, не ускоряясь и не замедляясь. Я уже понял, что лучники, которые сейчас находились от нас метрах в ста или чуть больше, стреляют не в нас, а поверх наших голов. Нам же оставалось не дёргаться и дать возможность степнякам порезвиться, то бишь показать свой профессионализм. К слову, весьма высокий.

— Стоим! — приказал я Кашину и сам одёрнул коня.

Великолепно обученное шестилетнее животное встало как вкопанное. Как же облегчает дело обученный и сильный конь!

Как только обстрел прекратился, я специально остановился, так как собирался говорить не с позиции пленника, а словно бы как посол.

И пусть у меня никакой аккредитации нет, и верительных грамот государыня мне не передавала — но если повстречается сколь-нибудь неглупый башкирский предводитель, то разговор обязательно состоится. Ну а если дурак… Так будь он башкиром, или киргизом, ойратом, да хоть бы русским… К сожалению, и среди моих соплеменников хватает некомпетентных людей. Так вот, от дурака можно ожидать всего, чаще — плохого.

Судя по всему, я нарвался не на глупого человека. Так как убить меня, как и Кашина, можно было бы ещё несколько минут назад.

Башкиры не спешили подходить к нам. Они лишь расположились полумесяцем, как бы охватывая нас с Кашиным по флангам. И лишь только ещё через минут пять я увидел пятерых всадников, что отделились от основной части башкирского отряда и направились в мою сторону.

Я махнул рукой — и со стороны нашего маленького вагенбурга, всё ещё прикрытого щитами, отделилась одна фигурка на коне. Это был переводчик. Тот самый толмач, о котором я уже точно знал, что он — предатель.

Впрочем, наверное, это неправильное определение. Ведь присяги он мне не давал, лишь только обещал переводить и быть проводником. Но о том, что мой отряд выдвигается из Самары, местных воинов предупредил именно этот человек.

Информацию об этом я не распространял, зато приставил к переводчику сразу троих людей, которые не давали ему пройти и шагу без надзора. Это ещё Усумкай не знает, что не только переводчиком я его взял с собой. Он ещё и свидетель, который под пытками обязательно расскажет немало интересного про существующие реалии. Долго думал, стоит ли об этом говорить башкирам, но решил, что да…

А двух пленных башкир, оказавшихся более разговорчивыми, я отправил с Фроловым в Петербург. На свой страх и риск принял такое решение. Это ведь дело очень спорное. Во-первых — сможет ли Фролов и пятеро человек из его плутонга, да ещё с двумя башкирами, прорваться через заслоны, которые образовали солдаты, преданные Оренбургской экспедиции?

И второй момент… А смогу ли я тягаться с Татищевым? Ведь выходило так, что Фролов везёт бумаги и свидетелей, которые указывают на преступные действия самого Василия Никитича Татищева. Знаю, что в иной реальности очень серьёзного преступника оправдали путём элементарной взятки. Причём, все знали, что взятка была, кому она была дана, но она была столь велика, что тот человек всё-таки оказался на свободе.

Между тем к нам подскакал башкир, которого можно было принять за предводителя.

— Он спрашивает, кто ты такой и что делаешь на его землях — да ещё и с оружием, — переводил мне Усумкай.

— Передай ему, что при встрече стоит здороваться. Что это харам — встретив путника, который к тебе пришёл с добром, обстреливать его. А ещё передай, что я — капитан гвардии Её Величества Измайловского полка Александр Лукич Норов. И я здесь, чтобы разобраться, что нынче творится в степи и почему башкиры собирают курултай для того, чтобы поднять восстание против моей государыни! — сказал я, поймав крайне удивлённый и испуганный взгляд переводчика [курултай — собрание старейшин у ряда степных народов].

Он мне о курултае не говорил. И теперь по его виду было понятно, что это очень даже серьёзная тайна, о которой русским властям знать никак нельзя. Это же можно, если знать время и место, просто послать три-четыре полка драгун и накрыть всех старейшин разом.

Более того, я так и сделаю, если пойму, что договориться с башкирами ни о чём не получится. У Фролова есть также письмо к Александру Ивановичу Румянцеву.

Насколько я знал из истории, именно его первоначально назначили командовать русскими войсками при подавлении восстания башкир. И Румянцев был сперва настроен договариваться. Вот только Иван Кириллович Кириллов по какой-то, пока мне ещё до конца непонятной причине, может быть, из одного честолюбия и непонимания обстановки сделал так, что точка невозврата между башкирами и русскими властями была пройдена.

И когда такое случается, только большая кровь может смыть наваждение и заставить противоборствующие стороны сесть за стол переговоров. Ну или одной стороне, обладающей явным преимуществом в этой борьбе, получится уничтожить другую сторону, проигравшую.

— Я не убил тебя, руси, лишь только из-за любопытства. Тебя спасает твоё безумство. Мне было интересно увидеть человека, который пошел на явную смерть, понадеявшись на мое благоразумие. Потому, как смелый воин, ты заслуживаешь быть услышанным, — говорил мне человек, представившийся батыром Алкалином.

Это был явно невысокого роста воин с азиатскими чертами лица и смуглой кожей. Его доспехи — добротная кольчуга с пластинами, вооружен он был саблей с украшенным перекрестием. Камни на гарде сабли говорили о том, что я разговаривал со знатным башкиром.

Однако власть и право говорить в человеке далеко не всегда определяет внешность или богатая одежда. Есть нечто на метафизическом уровне, что демонстрирует волю и характер. У Алкаина это «нечто» было. А ещё его воины смотрели на своего предводителя так, как не каждый сын будет смотреть на отца родного — не просто с уважением, а с почитанием, с представлением о чем-то сакральном, религиозном.

— Ты попрекнул меня гостеприимством, русский воин. Что ж… Мы поговорим с тобой у моего костра, выпьем молока моей кобылы. И как ты сам поведёшь себя, что будешь говорить и как поступать, — от этого будет зависеть, преступлю ли я справедливые учения Пророка нашего Мухаммада, убью ли тебя прямо у своего казана, — сказал башкирский предводитель и пристально посмотрел на меня. — Или ты станешь рассказывать мне о ложности моей веры?

— Я не намерен убеждать человека, который предан заповедям Пророка Мухаммада, что заповеди Пророка Исы и христианство более правильные. Мы можем оставаться при собственных мнениях, — отвечал я, понимая, что веротерпимость была своего рода ключом, чтобы меня допустил к разговору с собой Алкаин.

И в целом, я, конечно, рисковал, но мне казалось, что я нарвался на очень даже адекватного предводителя башкир.

В прошлой жизни я неоднократно бывал в странах Востока — в том же Иране, Египте, Вьетнаме. Ну и ещё чаще я посещал Узбекистан, Таджикистан, Казахстан… Был и в Башкирии, в этих же местах, по которым сейчас гуляю со своим отрядом.

Так что можно сказать, что для меня традиции и уклад жизни народов Средней Азии не были чем-то чуждым. Это не значит, что я их во всём принимал. Восток — дело тонкое. Но я не был настолько религиозным человеком, чтобы сейчас начинать кричать об истинной христианской вере против ложного учения Мухаммада.

И вообще я считаю, что, чем силой загонять в христианство, лучше создать целую систему преференций и выгод, которые сами по себе приведут людей в православную церковь. Уже ходили слухи, как некоторые из русских товарищей поступали, когда люди, даже женщины, из православия переходили обратно в ислам [есть свидетельства, что за тайное исповедание ислама Татищев сжигал башкир, которые ранее крестились, в том числе и женщин].

Так это же только вызывает возмущение. Тихую ненависть у слабохарактерных и открытое сопротивление у людей с сильной волей.

— И что по-твоему, батыр русской царицы? Правительница может и не знать о том, что у нас происходит? А разве это ещё кому-то непонятно? — после того, как мы с Сеитбаем Алкалином выпили не меньше чем по пол-литра кумыса, старейшина завёл разговор.

Я видел, как он удивлён. Например, тому, что я даже обрадовался кумысу, а так не сделал бы ни один европеец. Не скажу, что в прошлой жизни я был фанатом этого напитка, но и сейчас ничего противного в нём не увидел. К этому вкусу нужно привыкнуть. В прошлой жизни я привык, может быть, и вынужденно. А в этой — даже с удовольствием выпил.

Это, с одной стороны, шокировало всех, кто наблюдал за нашими с батыром действиями. С другой стороны я сел, опёршись на седло, как и положено было, отзеркалив действия Алкаина. Принял пиалу, даже посмотрел на небо, будто бы благодаря Аллаха… Всё это не прошло мимо башкир, которые ожидали от меня гримас, кривых рож и недовольства. И хорошо, что Кашина не пригласили к столу. Вот он вряд ли бы смог остаться равнодушным. Выплюнул бы кумыс, да и вовсе любой напиток в неудобной для русского человека пиале расплескал бы.

Алкалин оказался человеком словоохотливым, и я слушал его, впитывая отношение башкир к происходящему вокруг.

— Россия — великая страна. Она как ханство Великого Хана. Россия поглощает народы, и это закон, который в степи понимают. Но наша культура — иная. Мы и вы — разные. И мы не готовы жить в городах. Для нас длинные кочевые переходы — цель жизни. А вы постепенно, но сужаете земли, по которым мы можем ходить. Скоро травы в степи для башкир не будет хватать, — откровенничал со мной батыр.

Тем не менее, обстановку нельзя было назвать дружеской. Мой отряд всё так же находился в двух верстах и всё ещё продолжал держать оборону, а возле него, на расстоянии шагов в триста, кружили в хороводе степные воины.

Но я и не набивался в друзья к башкирам. Я хотел найти хоть какие-то точки соприкосновения — чтобы понять, что может быть для них выгодным и чем можно подсластить им пилюлю потери части суверенитета.

А то, что без потери части этого башкирского суверенитета дальше не может развиваться Россия — факт.

— Скажи, батыр Алкаин, готовы ли вы умереть, но не поддаться на действия России? До конца идти? Или ты понимаешь, как и другие старейшины, сколь Российская империя нынче сильна? И простят ли вам, если начнётся восстание как раз в тот момент, когда разразится война России и Османской империи? — засыпал я батыра вопросами.

— Я не вижу выхода! — Сеитбай резко встал, выплеснув немного кумыса из своей пиалы. — Уже две деревни были сожжены — и это те башкирские рода, которые предали праведную веру, как и свои корни… Так что это, если не война? Кто это сделал? Мой род? Нет. Как и другие знакомые мне рода.

— Это не так, никто не участвовал из твоих родичей в том скверном деле! — решительно сказал я. — Я привёл к тебе того, кто знает имена тех, кто нападает на башкирские селения. Они же, услышь, нападают и на русских, и на казаков, и на калмыков. Понимаешь ли ты, Батыр, что вас хотят просто уничтожить? Вас побуждают начать войну, чтобы вас убить!

Мой переводчик отказывался это переводить, лишний раз доказывая свою причастность к совершаемым преступлениям, а также то, что он является шпионом.

— Говори! — закричал тогда я.

А потом сделал резкое движение и приставил нож к горлу башкира-переводчика.

В этот момент Алкаин позвал кого-то из своей свиты, и тот ему стал переводить то, что именно я только что сказал. Несколько воинов отделились от круга, что был образован вокруг нас со старейшиной, когда мы вели переговоры и пили кумыс. Теперь они тщательно наблюдали за всеми движениями моих рук, особенно правой, в которой был нож.

А ведь перед тем, как сесть за стол, я прошёл обыск. У меня забрали всё оружие. Всё, да не всё, потому что под камзолом у меня в тайнике был нож.

— Ты решил осквернить кровью наш разговор? Ты оказался с оружием возле одного костра со мной? — используя услуги нового переводчика, спросил Алкаин.

— Я выложил бы перед тобой свой нож, который держал в тайнике, если бы ты выложил два своих ножа. Один у тебя в левом сапоге, другой — в правом рукаве халата, — решительно сказал я, явно смутив при этом предводителя башкир.

Что ж они думали, что я не должен был заметить, что он вооружён и готов в любой момент накинуться на меня с ножом? Ну, так не надо было то и дело поправлять нож в рукаве и при этом ступать ногой так, будто бы что-то там мешает.

— Он! — я указал на своего переводчика. — Он следил за мной, потому что те, кто платят ему серебро, не желают мира на ваших землях. Их устраивает лишь война. Эти нападения в последние месяцы — дело наёмников: из башкир, калмыков, казаков. Лихих и плохих людей хватает в каждом народе, и в моем, и в твоем. Немудрено набрать три отряда, чтобы ходить по степи и убивать всех без разбора — и башкир, и русских.

Алкаин задумался. Он смотрел на меня, потом на предателя-башкира. Вот теперь — точно предателя. А после сам повел переводчика в сторону. С полчаса, я, попивая уже жирный, по-монгольски, чай, соленый и мерзкий, слушал истошные крики. Старейшина, очевидно, сразу отдал приказ пытать переводчика.

А уже через два часа Сеитбай Алкалин отправил своих людей вместе с сержантом Кашиным, чтобы привезти остальной мой отряд. Мы собирались разговаривать всю ночь, поэтому кочевники сейчас обустраивали стойбище, ставили казаны на огонь. Ну а мы встали метрах в ста от степняков.

Конечно, вот так становиться в степи — это значит сильно рисковать, что к утру нас всех попросту вырежут. Придётся многим из моего отряда ночью не спать и держать порох сухим и готовым к использованию.

С другой же стороны — а как иначе нам устроить переговоры? Да без императорского разрешения. Но было мне что сказать. И было уже о каких своих действиях рассказать.

И, как мне кажется, я знаю, что можно предложить башкирам, чтобы восстание, если оно и произойдёт, не вовлекло в свою бурную и кровавую реку их всех, как в иной истории.

Уже вот-вот, в конце весны следующего года, должна начаться большая война в Османской империи. Наверняка те десятки тысяч войск, которые в иной реальности были задействованы против башкир, могли бы существенным образом помочь русской армии.

От автора:

Читайте цикл «Отморозок» в жанре назад в СССР. Что будет если мастер единоборств из 2024 года попадет в тело щуплого девятиклассника в 1983 год. https://author.today/reader/370258/3421377