Русская Америка. Сухой закон 3

Глава 15 Театр на Гудзоне

На следующий день. 17:40. Мидтаун. Манхэттен. Нью-Йорк.

«Бронированный» иссиня-чёрный «Паккард» медленно подкатил к тротуару и остановился в одном из самых культовых мест на сорок четвёртой улице. Прямо напротив ковровой дорожки, в месте, где высаживали пассажиров, заранее заказавших столики в дорогом ресторане на первом этаже старинного красивого здания.

Несколько проходящих зевак с интересом бросили взгляды на красивый дорогой автомобиль. Порошила метель. Мягкие хлопья снега танцевали в причудливых вихрях холодного ветра, дующего со стороны Гудзона. Но даже по такой погоде на улице под длинным козырьком лежал ярко-красный подиумный «проход».

К машине тут же двинулся швейцар в форменном пальто. Я открыл дверь позади водителя и выбрался в ледяную стужу. Поднял голову и увидел на здании барельеф в виде надписи.

«Хадсон».

Я быстро обошёл авто и, сунув отворившему дверцу швейцару купюру, сам подал руку своей спутнице. На богатый ковёр ступила изящная ножка в чёрной туфельке. А затем тут же скрылась под складками массивной шубы. Тонкие пальцы Блум коснулись моей ладони, и я помог ей выйти из «Паккарда».

Швейцар уже раскрыл над ней от снега зонтик, что так и норовил улететь в сторону залива. Мисс Брауни взяла меня под заботливо подставленную руку, и мы пошли с ней в сторону больших распашных дверей театра.

Позади Матвей тронул с места мой «бронеавтомобиль» в поиске удобного места для парковки и ожидания.

Бродвейский «Хадсон» был одним из старых театров, в которых ставили классические постановки. Здесь играли вечные шекспировские трагедии, комедии Мольера и Бомарше, даже античные спектакли Софокла. «Хадсоном» его прозвали следующие волны мигрантов из Союза. По принципу «как написано». На самом деле название было простое: «Гудзон». И коренные жители называли его иногда «Театром на Гудзоне».

Когда в Атлантик-Сити на скачках я предложил Блум сходить в Нью-Йоркский театр, она говорила именно о «Хадсоне»… Когда она позвонила мне вчера, будучи в городе, и предложила увидеться по нашим общим делам в Кентукки, я позвал её именно сюда. Ещё не зная — будут ли билеты?

Их не было. Даже резерва для высокопоставленных членов администрации города. Мой посыльный уговорил распорядителя театра отдать свои места. Ну как уговорил… Гигантская корзина роз зимой для его жены и приличный конверт с хрустящими купюрами. Проще оказалось забронировать место в ресторане «Хадсона».

Признаться, я и сам хотел в театр. За несколько месяцев в этом мире я не был нигде, кроме ипподромов. А тут ещё и с Блум. Получилось совместить два приятных дела сразу. Кто же откажется?

Внутреннее убранство первой половины холла «Хадсона» было временно стилизовано в строгом викторианском стиле. Театр сейчас переживал настоящий подъём и мог позволить себе менять панели и мебель вестибюля под главную постановку сезона. А дальше после гардероба всё буквально кричало о роскоши. Здесь ещё не было куполов с витражами от Тиффани, которые появятся через несколько лет, но театр уже заявлял о себе внешне как произведение искусства.

Сегодня давали «Кандиду» Бернарда Шоу — комедию о викторианских взглядах на взаимоотношениях в браке. Но то, что демонстрировала пьеса — было актуально в любые времена.

Оставив верхнюю одежду в гардеробе, мы с Блум прошли в ресторан. Из буфета на втором этаже уже доносился звон бокалов и шум посетителей, а здесь было намного тише. В углу на пианино тихонько наигрывал тапёр. Нас проводили за столик и после выбора блюда из рыбы Блум отложила в сторону меню и улыбнулась:

— Мы шли в театр, а попали на ужин? Вы всегда так решительны, Алекс?

— Не могу же я оставить даму голодной? — отшутился я, — Всего лишь способ занять время приятной беседой за бокалом вина.

— Вина? — подняла бровь Блум, — А как же Акт Волстеда?

— Посмотрите вокруг, мисс Брауни. У всех на столах вовсе не чай, — улыбнулся я.

— Ладно-ладно! Я шучу, Алекс. В Кентукки вообще не скрывают ассортимента. Бутылки стоят в некоторых ресторанах на самом видном месте.

— Значит, вы не отрицаете, что мы прямо сейчас потворствуем нарушению закона? — заговорщически понизил я голос.

— А через минуту ворвутся агенты бюро расследований и арестуют во-он того официанта! И бармена. И всё из-за нас! — притворно округлила глаза Блум.

— Не думаю. Здесь всё «схвачено». В самом деле, в этот театр ходит мэр. Не может же он без шотландского виски, — пожал я плечами, и поднося стакан воды к губам, — А вот и сомелье…

К нашему столу подошёл статный мужчина с завитыми, словно у Эркюля Пуаро, усами.

— Вот перечень наших вин! К рыбе я бы рекомендовал белое вино из Боргонии…

Я поперхнулся под удивлённым взглядом Блум.

— Всё хорошо, Алекс?

— Да… Да… Что вы сказали? — пристально посмотрел я на сомелье.

— Рекомендую белое вино из Бургундии двенадцатого года. Отличное шабли!

Бургундии… Я даже вздохнул с облегчением. Это у меня память так сработала, подкидывая один из моих любимых смешных моментов комедий с Челентано. Перед глазами снова возник образ Али с её пророчествами. Я качнул головой, отгоняя их, и шумно выдохнул. Затем посмотрел на встревоженную Блум:

— Подойдёт?

— Д-да… — неуверенно сказала девушка.

— Будьте добры! — кивком отослал я сомелье.

Спустя пять минут светской беседы, моя спутница неожиданно заявила:

— Знаете, Алекс, я подумала о том, что вы сделали для меня и моего брата. Хочу извиниться за несколько грубую реакцию в кафе, когда я прочитала ту газетную заметку.

Ага, это она про расстрел машины Джованни Розетти, что шантажировал её с братом и угрожал спалить к чертям весь конный завод семейства Брауни…

— Не стоит, — покачал я головой.

— Стоит! Если вы думаете, что я как-то поменяла мнение относительно ваших методов решать проблемы, то смею вас заверить, что этого не произошло. И по-прежнему прошу не посвящать меня в них. Но вы действовали исходя из ситуации. И у меня было время подумать о том, что было бы, если не…кхм… тот случай на дороге в Вирджинии.

Ну да, если бы в Вирджинии не разнесли из автоматических винтовок Роллс-Ройс Розетти, то сейчас дом Блум пылал бы в зареве огромного пожара. А что было бы с ней само́й — неизвестно.

— И я дала слово — помочь вам с вашим бизнесом. А я своё слово держу! — решительно нахмурилась девушка.

В этот момент она была очаровательна. Сосредоточенное выражение лица заостряло все черты, делая скулы ещё более заметными. Карие глаза блестели в тусклом свете светильника. Я и сам не заметил, как начал с искренней улыбкой любоваться Блум.

— Ну что же… могу сказать, что о таком партнёре можно только мечтать… — усмехнулся я.

Она вопросительно подняла бровь, а я пояснил:

— … который держит слово. Слишком мало таких людей в последнее время. Или уже изначально не доверяешь никому.

— Вам виднее, — согласилась девица, — Бешеный век!

— Ооо! Он только начался. Дальше, думаю, всё будет только «веселее», — помрачнел я, но Брауни этого не заметила.

Нам принесли вино, а после того, как открыли бутылку и разлили по бокалам, мы чокнулись ими со звоном, а я провозгласил:

— За сотрудничество!

— За будущие дела! — согласно кивнула Блум.

Мы выпили шабли, и я задал вопрос:

— Не думали окончательно перебраться в Нью-Йорк? Сейчас ваши дела пошли в гору, я так понимаю, придётся всё чаще бывать здесь?

— Моё место — там, в Кентукки. Луисвилл стал домом моих родителей. И моим домом. Нью-Йорк создаёт у меня впечатление, словно кто-то хочет меня ограбить. Постоянно. Двадцать четыре часа в сутки. Слишком много лоска, слишком громко и быстро. А там я могу снять это платье и надеть брюки для верховой езды. И ни перед кем не выхаживать павлином.

Она повела плечами. На мой взгляд, выглядела она шикарно. Лёгкое струящееся чёрное платье в античном стиле. Волосы аккуратно убраны в шапочку из ниток жемчуга — последний писк моды. Сдержанный макияж. Минимум украшений. Всё на Блум подчёркивало то, чего у неё было и так в избытке… Природную красоту и изящество.

— А вы не думали перебраться куда-нибудь в глубинку? Или вам так нравится в «Большом яблоке»? — в ответ поинтересовалась девушка, откинувшись на спинку кресла.

— Если честно, я даже не задумывался, — искренне ответил я, на мгновение представив себя в другой роли, — Слишком много здесь, в Бронксе, уже зависит от меня. Сложно бросить своё дело, если в нём столько людей.

— Вы превратили бутлегерство в корпорацию? — горько усмехнулась она.

— Пока нет. Но скоро заработает завод по производству радиоприёмников. Я и мой компаньон получили патент. И это абсолютно честный бизнес.

— Радиоприёмники? — заинтересовалась девушка.

— Да. Для большинства людей. Музыка дома. Радио. Разные передачи. Спектакли. Я пришлю вам один, когда мы начнём производство.

— Благодарю! Это очень мило. И, как вы видите своё будущее? Скажем, в перспективе трёх лет, — вдруг огорошила меня Брауни.

— Хм… Большая корпорация, в Бронксе должно открыться ещё пять школ, по всему Штату я планирую…

— Вы меня не поняли, Алекс! — прервал меня искрящийся тихий смех, — Удивительно, иногда, когда я говорю с вами, мне кажется, что вы старше раза в два, если не больше. Но иногда вы говорите прямо как большинство мужчин, помешанных на своём «деле». И тогда начинаете перечислять: у меня есть вот такая игрушка, а есть вот такая… Надеюсь, вы не оскорбитесь этим словам? — спохватилась Блум, — Я немного забылась. Сама рядом с вами иногда не слежу за словами.

— Нет, не оскорблюсь. Приму как комплимент. Значит, вы рядом со мной чувствуете себя в безопасности и раскрываетесь. Это приятно любому мужчине.

Она посерьёзнела и возразила:

— Безопасность и угроза у вас, Алекс, на плечах, как ангел и демон… Но я поясню, что имела в виду, когда говорила про «игрушки и планы». Вы сказали о том — что у вас будет. Что вы будете делать для своего «дела», и для людей, которые вас окружают. И не говорите — чего хотите конкретно ВЫ?

Я задумался. Эти вопросы приходили ко мне и в прошлой жизни. Потребовалось много времени, «ломки» самого себя на каких-то конкретных этапах жизни, чтобы понять — чего я хочу сам? Не всё из этого удалось реализовать. Крепкая семья и прочая-прочая. Мы всегда склонны «заслонять» собственные желания сиюминутными удовольствиями и увлечениями. А большие цели — кратковременными задачами.

Но самое главное — мы закрываем глаза на сокровенное. То, что спит в нас. Большие свершения часто являются последствиями желания власти. Как бы банально это ни звучало.

Внутри меня ответ уже назрел. И стал окончательным именно тогда, когда я оказался в новом теле и начал проживать новую жизнь. Но я не был готов озвучивать всё это Блум. Не сейчас.

— Я обязательно подумаю над этим. И обещаю, что расскажу вам, мисс Брауни.

Она улыбнулась и опустила ресницы:

— Хорошо, мистер Алекс. Я не тороплю.

— Благодарю вас за понимание!

— Если захотите подумать в тишине, то лучший вариант для этого — конная прогулка! И моё приглашение ещё в силе, — перевела всё в шутку девушка.

— Обязательно воспользуюсь вашим предложением.

— Мы можем отправиться в леса Кентукки верхом. Вы же всё равно захотите увидеть производство моего знакомого?

Это она в точку. Я привык лично контролировать такие вопросы. И сеть винокурен в родном штате Брауни желал осмотреть лично. Нужно было понять — как удобнее выстроить логистику поставок алкоголя в Чикаго.

— Договорились. Мне нужно решить здесь…кое-какие дела. Надеюсь, всё решится в ближайшее время.

Мысли сами перепрыгнули на проблему вокруг Аунего и индейской резервации, но я отогнал их куда подальше. Нет уж! Сегодняшний вечер, хотя бы несколько часов я отдыхаю. В компании прекрасной дамы.

— Вы были на «Кандиде» раньше? — полюбопытствовала девушка.

— Нет! — простодушно солгал я, так как в «прошлой» жизни видел этот спектакль.

— Я слышала, что эта пьеса в новом исполнении произвела фурор, — поделилась со мной Блум.

— Тоже слышал что-то подобное. Скорее всего, мы наблюдаем второе дыхание «Кандиды».

— Вы так интересуетесь театром? — удивилась Блум, — Насколько я знаю, вы совсем недолго в Штатах?

А я спохватился. Надо быть осторожнее рядом с мисс Брауни. Не буду же я рассказывать ей, что прекрасно знаю о том, что пьеса переживала три бума до Второй Мировой войны. Молодёжь даже придумала для неё термин, который распространили все газеты. «Кандидомания». Ещё бы. В период активной эмансипации женщин, сюжет, где главной героине на самом деле якобы не нужна помощь мужа — был очень популярен среди городской молодёжи не только в Америке, но и в Европе.

— Стараюсь следить за новостями… — нашёлся я, и увёл разговор в сторону.

Окрестности Аунего. 20:10.

Грузовики завернули на поляну перед больши́м длинным строением. Фары осветили заколоченные широкие двери гаражей. «Шевроле» остановился рядом с ними. Два грузовых Форда чуть поодаль. Послышалось хлопанье дверей.

С десяток одетых в тёплые полушубки мужчин подошли к зданию. Большая птица, свившая гнездо на выступе крыши, сорвалась камнем вниз, а затем набрала высоту. Двое посмотрели ей вслед и прислушались к лесной тишине вокруг.

— И где этот индеец? — хрипло спросил Гарри.

— Он никогда не опаздывает, — заметил Волков, осматриваясь по сторонам.

Ветки колыхнулись, сбрасывая с себя покров снега. На полянку вышел мохок в толстом пончо поверх одежды.

— Мато! Приятно видеть тебя, — заулыбался Илья Дмитриевич, протягивая руку знакомому.

— Мы заждались вас, — ответил индеец.

— Буран. Еле прошли по колее. Она почти исчезла. В такую погоду сидят дома.

— Но не люди Пророка…

— В смысле? — удивился Гарри.

— Я видел несколько охотников в двух милях отсюда. На лыжах. Они шли к Аунего. Вчера пропал один из наших… Темпе, — мрачно ответил Мато.

— Может, ещё найдётся?

— Он ушёл вчера утром к Мглистой горе. Общинники из Аунего шли сейчас оттуда же…

Гарри нахмурился:

— А как они узнали, что Темпе ушёл к этой самой горе?

— Только если в резервации есть кто-то, кто шпионит для них, — процедил индеец.

— Это нужно выяснить.

— Если Темпе не вернётся и мы узнаем, что кто-то сдаёт своих, то разберёмся с предателем по-своему, — жёстко произнёс Мато.

— Ты принёс бумаги?

— Они здесь, — передал небольшой тубус индеец, — Всё скреплено печатью вождя. Купчая на землю и завод.

— Тогда пошли внутрь. Нужен свет. Закончим со всеми формальностями, пока парни будут разгружаться. Эй! Все сюда. Давайте сделаем так, чтобы в этой дыре можно было жить!

На поляну вышли ещё несколько людей. Послышалось тарахтение нового грузовика. Мато пояснил:

— Я привёл с собою ещё несколько человек. Они помогут вам. А мы пока вывезем оборудование и спрячем в резервации.

— Отлично! Первым делом — перевезём все перегонные кубы, — принялся командовать Волков.

Гарри всмотрелся в ночную тьму:

— Интересно, когда к нам в гости пожалуют сектанты Пророка?

— Думаю, очень скоро…

На следующий день. 29 января 1920 года. Больница Мидтауна. Нью-Йорк.

Тяжёлую дверь приёмного покоя открыл Матвей. Я сделал ему знак, что дальше я сам, и зашагал по прохладному коридору. Около одной из дверей на простом диванчике сидела сгорбленная худощавая фигура.

Я подошёл к мужчине и кивнул в знак приветствия. Чуть замешавшись, он всё же протянул мне руку:

— Мистер Соколов…

— Мистер Барлоу, — ответил я на приветствие.

Детектив выглядел осунувшимся после лёгкого ранения, полученного в том ночном инциденте с бандитами Джима Кравеца на стройке. Он уже спокойно передвигался сам, но видно было, что Фред не в лучшей форме.

Я сдержанно улыбнулся Барлоу:

— Я благодарен вам. За этот звонок. И за то, что вы тогда сказали после перестрелки!

Перед тем, как меня арестовали, Фред успел шепнуть мне, чтобы я помалкивал, пока в себя не придёт его начальник. Что я и сделал.

— Думаю, вы бы и так все разузнали… Не так ли? — усмехнулся детектив, — Это всего лишь маленькая благодарность за то, что вы сделали, мистер Соколов.

— Как он?

— Пришёл в себя. Уже лучше. Спрашивал о вас. Но не надейтесь на «особое» отношение.

— Понимаю…

— Позвольте, я осмотрю! Не сочтите за грубость, так надо, — Барлоу показал на корзину в моих руках.

Пришлось поставить её на диванчик, а детектив быстро обыскал подарок.

— Проходите!

Я отворил дверь в палату и зашёл внутрь. Под потолком приглушённо светила небольшая лампа. Подойдя к койке, я водрузил большую корзину с фруктами на столик и повернулся к раненому:

— Добрый вечер, шериф Фэллон…

Театр на Гудзоне. Или «Хадсон». Наши дни.