Карт 2: Робинзоним дальше?

Глава 11

— Берегись! — крикнул я на всякий случай. Положено!

Раздался громкий треск. Ещё немного поддавил плечом, дальше ствол пошёл сам. А я шустро отпрыгнул назад, чтобы случайно не шмякнуло отскочившим от земли комлем упавшего дерева, и вытер тыльной стороной ладони пот, заливавший лоб и всё лицо. И с облегчением выдохнул. Завалил! Думаю, последнее дерево на сегодня. Вон какая крона большая, — надеюсь, древесины с запасом хватит, чтобы избушку на пятый уровень поднять.

— Ш-ш! — ракетой взлетел с моего плеча дракончик, устремившийся вслед за мелкой пичугой, с заполошным писком вылетевшей из листвы упавшего дерева.

— Вот, дурная, до последнего момента же сидела. Струсила или в гнезде? — пробормотал я, провожая их взглядом. — Надеюсь, Блуд тебя поймает.

Что сказать, фамильяр матереет прямо на глазах. Ещё с утра он, как обычно, гонялся за крупными бабочками, жуками и стрекозами. Гонялся скорее для того, чтобы форму не потерять, чем опыт набрать, — маловата летающая мелкотня для него стала. А как я первое дерево пилить принялся, с нижних веток стайка птенцов-слётков порскнула. Но далеко не улетели, слабые ещё, в траву попрятались. Тут Блуд на них охоту и устроил. Чередуя касты ядовитого дыхания и ультразвукового удара по кулдауну. Причём как-то сам сообразил их применять. Птенцы — не свино-черти, сносились на раз. Что вдохновляло дракончика на новые и новые поиски очередной жертвы. Но хоп — мана закончилась. Блуд в буквальном смысле свесил голову. Отнёс его на крыльцо, попросив Глюка накормить нерадивого фамильяра свеженайденными яйцами. А через полчаса повелитель воздуха снова гонялся за пичугами.

Ну, всё дерево упало, сучья поломала, пора команду «Ух» вызывать. Подхватив пилу и топор, вышел из-за деревьев на край поляны и призывно махнул рукой в сторону крыльца. Стоящий на посту Глюк, взмахом же руки подтвердил: сигнал увидел и принял. В ту же минуту приткнувшаяся в дальнем конце полянки избушка чуть приподнялась и неспешно полетела в мою сторону.

Через несколько секунд избушка зависла почти вплотную к поваленному дереву, стараясь выбрать место стоянки так, чтобы дерево максимально попадало в периметр подконтрольной Сердцу замка земли. Как только старший пилот Глюк выбрал наилучшую позицию и опустил избушку на землю, с крыльца тут же сошла, как я её шутя прозвал, команда «Ух»: хомо-суслик Фома, в лапах которого уже появился исходящий дымком призрачный топор, мажордом Глюк — главный переносчик срубленных веток и распиленных поленьев и новый житель нашей избушки, — оружейник, и по совместительству новый тренер ближнего боя, оборотень, а точнее, волколак Акела. Выглядел он, как самый настоящий Акела: полностью седой, аристократического вида волк, зачем-то вставший на задние лапы и напяливший непомерно широкие кожаные штаны жёлто-бурого цвета со специальным отверстием под куцый, явно обрубленный когда-то хвост. Ему-то я и отдал топор с пилой.

А сам взбежал по ступенькам и шмыгнул в блаженную прохладу, даримую заботливым Сердцем замка. И замер на несколько секунд, — как же здесь хорошо! И в который раз осмотрел ещё не ставшие привычными глазу изменения во внутренней планировке избушки.

Во-первых, слева от двери в мою спальню появилась ещё одна дверь, ведущая в личный будуар Клык. Именно будуар — по-другому эту комнату назвать язык не поворачивается. И у меня появилось множество вопросов к мажордому, которые я задам с особым пристрастием. С особым, да. Но позже.

Во-вторых, в дальнем углу фойе, как раз почти там, где раньше был отгороженный для фурри угол, появилась ещё одна дверь, ведущая в оружейку — вотчину Акелы.

Само фойе вроде бы удлинилось на три-четыре метра. Почему вроде бы? Потому что с наружи избушка осталась тех же размеров. В общем, магия какая-то, пространственная, причём. Ладно, разберёмся потом.

Я направился на кухню и снова замер в дверях: стоя у печи, фурри, одетая в рубашку, что-то скидывала с разделочной доски на шкварчащую сковороду. И была так этим увлечена, что не сразу заметила моё присутствие. А ещё полульвица заметно изменилась, — будто светилась изнутри, счастливо улыбаясь. Много ли для счастья женщине надо?

Шагнув через порог, открыл крышку ларя. И только тогда Клык меня заметила.

— Мой господин, вы что-то хотите? — улыбка просто искрилась на её светящемся лице, а мурлыкающий тон звучал без всякой двусмысленности.

— Просто выпить холодного отвара, — пояснил, доставая из ларя кувшин.

'Регенерация маны ускорилась на 2%

в течение последующих пятнадцати минут'.

Я свернул системное сообщение. Фома наконец-таки выполнил своё обещание. С утра, когда мажордом, традиционно готовил отвар из сушёных ягод, садовник принёс несколько травинок, которые надо было измельчить специальным костяным ножом и бросить в кувшин, только что залитый кипятком, настаивать не менее получаса.

Что сказать? Для начала неплохо, а временами может быть даже полезно. Чуть-чуть, но полезно. Фома же, видя мою скептическую оценку как его, так и наших трудозатрат, заверил, что это только начало.

— К тому же, — перевёл Глюк щёлканье садовника, — без побочек и ограничений, пей хоть через каждые пятнадцать минут. А через какое-то время должно и естественное ускорение регенерации маны произойти.

Правда, хомо-суслик не уточнил через какое. Ну, да ладно, на один кувшин три травинки надо, в сутки их Фома может выдавать до двадцати одной штуки, это на семь двухлитровых кувшинов — хоть запейся. Рабочая доза: полстакана. Больше пить, конечно, можно, но увеличение эффекта не произойдёт. Да, не использованный за сутки излишек травы сушить можно. Правда, в этом случае рабочая доза начинается со стакана. Зато высушенные травинки можно хранить чуть ли не вечность.

— Ну, вечность — не вечность, а год точно, — потупив взгляд, прощёлкал Фома.

Я ещё раз отхлебнул приятно-холодного напитка. Неплохо. Напиток стал чуть более кислым, чуть более пряным, а в целом неплохо. Кстати, к моему удивлению, получившееся снадобье на нас с фурри действовало по-разному:

'Регенерация маны ускорилась на 1%

в течение последующих двадцати пяти минут.

Регенерация здоровья усилилась на 0,7%

в течение последующих двадцати пяти минут'.

— Разные расы — разная физиология, — зачастил Фома, разведя лапками, когда, услышав мурлыканье фурри, зачитавшей своё системное сообщение, я уставился на хомо-суслика вопросительным взглядом.

— Ладно…

— А ты чего не спишь? — вернувшись из воспоминаний, уставился на копошащуюся возле печки полульвицу. — До темноты ещё несколько часов.

— Да тут разве уснёшь… — обернувшиеся ко мне фурри, смущённо улыбнулась и вытерла выкатившуюся слезинку, шмыгнула носом и… Разревелась в голос. В который раз за сегодня.

— Ну, что ты. — Шагнув к полудевушке, прижал её к себе. Не, действительно, хорошо. А вот утро начиналось совсем не так.

Проснулся я, как обычно, около семи. И даже без будильника. Хотя спать завалился гораздо позднее полуночи. И вот результат: ощущения, словно переселился в восставшего зомби, — тело деревянное, почти не слушается, а мозги в кисель разжижились и весело плескаются в черепушке. Не похмелье, конечно, но что-то очень близкое к этому.

Я бы и дальше спать завалился, перевернувшись на другой бок, но естественные позывы недвусмысленно намекнули, — пора вставать. Ну, хотя бы на несколько минут. С некоторым удивлением увидел, что Блуда, обычно дрыхнущего в изножье кровати, на месте нет. У нашего повелителя воздуха привычки меняются? Где-то глубоко в душе колыхнулось сожаление: всё течёт, — всё меняется, и даже вечные горы подвластны времени…

Прошкандыбал мимо открытой двери кабинета, он оказался пустой. «Лодырничают сволочи, а мне вставай, тащись», — даже сам понял, — чушь сморозил, но кто сказал, что эмоции должны быть логичными?

Мажордом обнаружился на кухне, возившийся возле печки в полном одиночестве, ни Пушистик, ни дракончик возле его ног не крутились. Наверняка на крыльце со своей новой подружкой зависают. Ох, Ванга во мне просыпается, скоро эта малышня так чудить начнёт, что мало никому не покажется.

Умывшись, решил: первым делом выйду на крыльцо и, если на улице дождь, — отправлюсь спать до обеда. И гори оно всё огнём.

Солнце! И небо синее-синее, без единого облака, не то что туч. Лишь белеют бледные серпы нескольких осколков.

— Гадство! Какое же гадство!

— Пи, цык, ш-ш? — тут же раздалось удивлённое снизу.

Мелкотня сидевшая на нижней ступеньке крыльца, удивлённо уставилась на меня. Причём изо рта гарги свисал яростно выписывающий петли здоровый такой, жирный дождевой червяк. А Блуд, с закрытой пастью, что-то пытался быстро проглотить, явно большое и сопротивляющееся.

— И вам доброе утро. Занимайтесь, чем занимались, — махнул я рукой, и полный разочарования вернулся обратно в избушку.

— Ночь прошла без происшествий…

Глюк поставил передо мной тарелку с аппетитно выглядевшей глазуньей. После того как он изучил выданный ему рецепт, яичница у него с каждым разом получалась всё лучше и лучше: в меру прожаренная и желтки почти идеальной круглой формы. Так, глядишь, скоро и с розоватым оттенком будут. И вкусно! Не так, как у меня, конечно, но вкусно.

— … из пещеры никто не выходил, — продолжал доклад мажордом. — Мы с гаргой, то есть с Харис, постоянно за ней следили.

— Вот не нравится мне всё это. — Я макнул кусочек хлеба в желток и отправил в рот: — М-м-м… вкуснотища. Глюк, так ты скоро станешь заправским кулинаром. Просто удивительно, как ты можешь так вкусно готовить, не пробуя на вкус в процессе?

— Благодарю, Карт.

— А теперь давай составим план на день…

— … эх, пропала дичь зря…

Разогнувшись, ещё раз осмотрел неприглядную картину: канава птичьей ловушки была полностью залита вонючей водой, в которой плавали разбухшие тушки утонувших птиц. Да и сама ловушка испорчена, если деревяшки ещё можно высушить, то канаву придётся копать новую. Но это уже позже.

Сначала отнёс на крыльцо стоящей в двух метрах избушки запчасти от ловушки, попросив садовника сложить их для просушки в зимнем саду, а заодно принести мне корзину. Решил, что не дело это, — оставлять трупики птиц в яме. Нет, они, конечно, долго бы там не провалялись, — обитатели луга и гости из леса за день даже косточки растащат. Но на душе было как-то не очень: птицы, попавшие в ловушку, погибли просто так… И я даже не знаю, чего было больше в моём желании перенести разбухшие трупики на каменную площадку утилизатора: скупердяйского хомячества или желания хоть как-то оправдать оказавшуюся бесполезной гибель птиц.

На реку даже залетать не стали, а сразу отправились на лесную опушку. На этот раз выбрал дерево даже чуть потолще и повыше предыдущего. Оставив меня с пилой и топором и, конечно же, Блудом, избушка отлетела на всякий случай в противоположную сторону поляны поближе к кустам. Пушистик с гаргой тут же занялись фармом всякой летающей мелкотни, имевшей неосторожность залететь в периметр подконтрольной избушке земли. А Фома отправился искать нужные ему травы. Блуд, по идее, должен был следить за окружающей обстановкой, чтобы из леса ко мне никто не подобрался, но увлёкся охотой за греющимися в ласковых лучах долгожданного солнышка бабочками и стрекозами.

…долгожданное солнышко? Уже через десять минут активной работы я понял, что погорячился. Духота! Как в русской бане, когда кто-то дурной плеснул на каменку целый ковшик холодной воды. Излишняя влага, не впитанная землёй, принялась испаряться, да так интенсивно, что пришлось снять рубашку, всё равно мокрая, хоть выжимай.

В общем, к тому времени, как я дерево наконец-то завалил, был мокрый, как цуцик, попавший под ливень. К тому же ещё и всхуднул, похоже, килограмма на два точно. Как только подлетевшая избушка опустилась на землю, я буквально вполз на крыльцо и устремился на кухню, где был кувшин с уже остывшим отваром. Заодно и оценил действие травок Фомы. К удивлению, одним стаканом напился. Не отказал себе в скромном пятиминутном удовольствии постоять под прохладным душем, — властелин я замка или нет. А потом снова где-то два часа рубил, пилил и таскал дрова. Хорошо ещё Глюк озаботился запасом чудесного отвара.

— Карт, — позвал меня мажордом, почему-то прохлаждавшийся у крыльца, когда я принёс на площадку утилизатора очередной распиленный метровый чурбан, — Сердце замка поднялось на следующий уровень. Можно заказывать улучшения.

— Отлично, — я с размаху опустил чурбан на каменную поверхность, чуть придержав его рукой, чтобы не отскочил, и чуть не грохнулся на булыжники, когда тот исчез. Впрочем, это мне грозило разве что синяками и шишками, — никто из живущих в нашей избушке не исчезал, если случайно наступал на камни утилизатора. Проверено несколько раз. А вот с другими живыми существами не всё так однозначно.

— Если случайная бабочка сядет на камень или гость по недосмотру наступит, скорее всего, ничего не произойдёт. А вот если Сердце Замка про кого-то подумает, что он угрожает безопасности жильцов, тому на булыжники лучше не вступать, — рассказывал мне Глюк, сразу после нападения свино-чертей.

— Фома, — позвал я садовника, продолжавшего пилить бревно, — пошли передохнём. Но тот лишь свистнул-щелкнул в ответ и продолжил работу. Ну и ладно, может, кому и было бы стыдно, то точно не мне.

— Мы можем выбрать оружейную, лабораторию алхимика, жилую комнату или увеличить радиус подконтрольной замку земли ещё на пять метров, — огласил список возможных улучшений мажордом, когда мы с ним остановились в центре фойе.

Прихлебнув из стакана холодного, спасибо, избушка, отвара я на секунду задумался: всё надо! Но… я дал обещание.

— Жилую комнату.

— Сердце Замка запрашивает уточнение: для мужчины, дамы или детскую.

Опа, а чего такая дискриминация? Как мужская, так просто для мужчины, а как для Клык так сразу для дамы? Хех…

— Для дамы.

А потом мы наблюдали действие магии вживую. Сначала густая сизая, но без запаха дымка заволокла кусток стены от двери моей спальни до угла. А когда развеялась, увидели, что сама стена вроде как удлинилась, иначе как можно объяснить появление ещё одной двери, находившейся на том же расстоянии от торцевой стены, что и дверь моей спальни когда-то. Магия! Пространственная, наверное.

Мы с Глюком посмотрели на закрытую дверь, а потом переглянулись.

— Пойдём, посмотрим? — предложил мажордом.

— Нет уж, — хмыкнул я, — эту комнату для Клык заказывали. Вот пусть она первой дверь открывает. Иначе нам этого фурри никогда не простит. Надо её разбудить, что ли?

–@лять! — вырвалось у меня от неожиданности, когда, повернувшись к отгороженному тряпками углу, я вдруг увидел полульвицу, молча стоявшую у меня за плечом. И как только бесшумно подобраться умудрилась?

— Чего стоишь? Иди открывай, интересно же, что там?

Фурри как-то неверяще посмотрела на меня, на мажордома, снова на меня и как-то испуганно, пошла к двери. Взялась за ручку…

— Открывай уж, что ли, — подогнал я полульвицу, когда понял, что ожидание затянулось. А Клык просто боится потянуть дверь на себя.

— Хренасе! — вырвалось непроизвольно, когда я увидел убранство комнаты.

Она как бы была даже больше, чем моя спальня. В центре стояла просто огромная кровать с балдахином. С балдахином! Сквозь опущенную кисею было видно, что кровать заправлена постельным бельём тёмно-фиолетового цвета, а не завалена шкурами, как моя. Справа от кровати стояли большой шкаф и ширма, за которой дамы обычно переодевались, если в комнате был кто посторонний. Слева стояло… трюмо? Или как там называется трёхстворчатое зеркало, стоящее на столе, с двух боков которого были тумбочки с многочисленными ящичками. Дальняя от нас стена была задёрнута плотными тёмными шторами, видимо, не пропускающими солнечный свет. А ещё стулья! Этакие старомодные мягкие полустулья-полукресла, аж три штуки! Зависть! Чёрная!

Тут я услышал непонятные звуки. Всхлипывания, что ли? Повернув голову, увидел Клык, спрятавшую свою мордашку в ладони, её плечи вздрагивали.

— Эй, ты чего? — развернув полудевушку к себе лицом, я убрал её ладошки и заглянул в глаза. — Не понравилось?

Фурри рывком прижалась к моей груди и уже разрыдалась в голос.

— Пон… пон… понравилось! — Смог я разобрать спустя минуты. — У меня… у меня… угла-то своего никогда не было. А тут… Такое!..

— Такое, да. Что могём, то могём, — поглаживая полудевушку по спине, бормотал я. — Всё иди обживайся. А главное, угол освободи, нам ещё сегодня магичить.

— Я мигом!

А спустя ещё почти четыре часа и полтора дерева в торцевой стене, почти там, где раньше был отгороженный угол фурри, появилась ещё одна дверь, которая открылась сама, и из неё вышел весь такой благородного вида волколак, очень похожий на Акелу из мультика. Акелой я его и прозвал…

Тут, прерывая мои воспоминая, раздался противный, бьющий по нервам вой сирены.

— Да, что опять случилось-то? — поставив стакан на стол, я хлопнул себя по поясу, проверяя на месте ли ножи, и бросился на улицу…