Регрессор №15 (Условный финал)

Глава 4 Дело государственное

Вышел из подъезда и на секунду застыл, глядя на самого себя в огромном тёмном стекле «Волги», припаркованной прямо у крыльца.

Серый костюм, серый плащ, серая фетровая шляпа, белая рубашка с идеально выглаженным воротником, тёмный галстук и нагуталиненные до блеска чёрные ботинки, в которых при желании можно было увидеть собственное отражение, словно в зеркале, и завершающий образ портфель в правой руке говорили о том, что я — это уже не совсем я.

Но как же быстро в этом времени осуществилась моя фантомная мечта — быть бюрократом, имеющим полагающиеся столь высокому званию блага в виде спецобслуживания, прикреплённого водителя, спецтранспорта со спецсигналами. А ещё права посещать в любое время спецлечебные учреждения, быть опекаемым спецохраной, отдыхать на спецкурортах и вообще много чего спец. Ну а если ещё учесть, что у меня огромное куча денег, авторских прав на фильмы, книги и музыку с песнями и без, то просто караул, в какого монстра я очень быстро превратился. Прошло чуть больше года моего пребывания в этом мире, а я уже сумел достичь в сотни раз больше, чем за всю свою прошлую прожитую жизнь.

«Вот так, Саша, — пришла в голову мысль. — Хотел быть человеком серьёзным, государственным? Получай. Восемнадцать лет — а уже выглядишь как завсегдатай ЦК. Никакой тебе романтики. Всё чинно, гладко и с визой госбезопасности».

Шофёр — молодой парень с короткой стрижкой — заметил меня, быстро выскочил, распахнул заднюю дверцу.

— Товарищ Васин, машина готова.

Я кивнул, стряхнул несуществующую пылинку с лацкана и сел внутрь. Ухмыльнувшейся моей грации Кравцов, ничего не сказав, сел рядом с водителем, и наше авто помчалось в неизвестность.

Сначала медленно проехали по тихой улице моего района, потом выбрались на проспект. Москва в этот час была удивительно спокойна. Я смотрел в окно и думал.

«Вот кем ты стал, Саша. Бюрократ! И не просто бюрократ, а бюрократ с личной машиной, водителем и даже охраной. А ведь недавно — всего какой-то год назад — я раздавал на улицах кассеты со своими записями, пел песни под гитару, ел с ребятами чебуреки и шашлыки и совершенно не думал о том, что когда-нибудь поеду на приём к самому Михаилу Андреевичу Суслову — секретарю ЦК».

Теперь же это стало самой настоящей реальностью. Непроизвольно усмехнулся.

Кравцов заметил это в зеркале заднего вида и, чуть повернувшись, спросил:

— Что-то смешное вспомнили?

— Да нет. Просто подумал, как вещи меняют людей.

— Это ты верно заметил. Всех нас меняет, — кивнул полковник и неожиданно выдал философское размышление: — В этой перемене главное не потерять себя и, изменившись внешне, не поменяться внутренне.

Всю дорогу до Кремля я размышлял над его фразой, пытаясь понять: изменился ли я внутренне или всё же нет? И если изменился, то насколько сильны эти изменения стали по сравнению с тем днем, когда я перенёсся в это спокойное время моей юности?

Подъехали к пропускному пункту. Кравцов показал документы, охрана проверила списки, шлагбаум поднялся.

— Ну, — сказал полковник, обернувшись, — поехали творить историю.

— Историю мы уже давно творим, товарищ дядя Миша, — хмыкнул я и негромко добавил: — Об этом просто никто в этом мире даже не догадывается.

В приёмной ЦК было тихо и почти торжественно, как в музее. Полированный паркет блестел, мягкие ковры глушили шаги. Секретарь — женщина лет пятидесяти в строгом костюме — проверила моё имя в списке, кивнула и позвонила куда-то по телефону, потом перевела на меня взгляд и сказала:

— Вас ждут. Прошу.

Я поднялся, тщательнейшим образом поправил галстук, как будто от этого зависела вся моя дальнейшая карьера, и вошёл в заботливо открытые передо мной двери.

Кабинет был просторный, но аскетичный. Большой стол, заставленный папками, висящий на стене портрет Ленина, два кресла напротив, журнальный столик, у окна — глобус и несколько книжных шкафов.

Суслов сидел за столом.

Когда за мной дверь закрылась, он поднял голову, посмотрел на меня пристально, но не строго — скорее изучающе и произнёс:

— Ну что, Васин, вот мы наконец-то вновь встретились. Значит, в армию от всех бед решил сбежать?

— Стараюсь быть полезным на всех направлениях, товарищ Суслов, — ответил я, чуть растерявшись.

— А полезность твоя состоит в том, чтобы бить старослужащих в воинской части?

— Так они первые…

— Васин! Ты уже не в детском саду! Ты, если посмотришь по сторонам, сообразишь, где ты теперь находишься! А значит и вести себя должен соответственно! Никого бить не надо! У нас для этого милиция есть!

Разумеется, я понимал и предполагал, что меня будут пропесочивать за всё сделанное и не сделанное, но всё равно — масштаб фигуры, с которой мне предстояло вести беседу был таков, что перечить и вступать в дискуссию было крайне сложно, если вообще возможно.

А тем временем хозяин кабинета поднялся из-за стола, подошёл ко мне и протянул для рукопожатия руку.

— Ну, здравствуй, Васин — наш блудный беспокойный сын.

— Здрасте, товарищ Михаил Андреич, — промямлил я и ответил на рукопожатие.

— Хорошо, что приехал. Давай присядем и поговорим, — неожиданно перешёл он на дружеский тон и показал рукой на кресла. — Располагайся.

Я сел и поймал себя на том, что совершенно не нервничаю.

«Может быть, вот оно, настоящее взросление, — подумал я, присаживаясь на мягкое кресло. — Сидишь в кабинете у Суслова, а в голове вместо страха только мысли о том, нормальный ли я репертуар подогнал ребятам, или лучше бы дал им какие-нибудь другие песни?»

Когда расположились, собеседник спросил:

— Александр, ничего если буду с тобой на «ты»? Я старше и так, думаю, будет удобней.

— Конечно, Михаил Андреевич, — кивнул я, не став напоминать, что он и так уже давно со мной на «ты».

— Хорошо. Ты же помнишь, что мы с тобой знакомы? Можно сказать — уже старые приятели.

— Так оно и есть. Мы с вами на банкете общались. И на комсомольском собрании…

— Правильно, — кивнул он и хмыкнул. — Было собрание… И там мы тебе поставили на вид! И по делу! Так что обижаться тебе не на кого, кроме как только на себя! Но с тех пор много воды утекло. Ты вот, как оказалось, даже в армии послужить успел.

— Было дело, — буркнул я, помня, что в армию я попал исключительно благодаря визави. Он просто не оставил мне выбора. Армия или тюрьма — выбор был невелик. Вот я, будучи почти в здравом уме, и выбрал первое, пошёл отдавать долг Родине. О чем, кстати говоря, совершенно не жалею.

«Интересно, он что, сейчас разовьёт тему с дракой и будет меня про службу расспрашивать? — закралась в голову мысль. — Хорошо. Пусть будет так. Спросит и я ему развёрнуто отвечу. Ничего не забуду. В том числе и как по его вине там жизнью рисковал, чуть не уйдя в последнее дальнее плавание».

Но в своих предположениях я ошибся.

Товарищ Суслов продолжил свои измышления совсем в неожиданном ключе.

— А до армии, тебя ведь ещё и жениться угораздило. А потом говорят, даже и развестись захотел, — огорошил меня он, а затем, поправив на носу свои очки в роговой оправе, поинтересовался: — Кстати, а почему?

Резкий переход от мыслей об армии к личной жизни меня несколько выбил из колеи.

— Так получилось…

— А конкретней? Зачем разводиться-то надумал?

— А вы не знаете?

— Нет.

— Там у Марты ребёнок родился, и оказалось, что не от меня. Одним словом тот Вася… он совсем не мой Вася.

— Гм, как же не твой, когда твой? — поднял бровь Суслов. ­– Об этом же ясно говорит экспертиза, да не одна!

— Неправильная экспертиза, — покачал я головой. — Там без экспертизы видно, что не мой. Так что давайте не будем меня переубеждать.

— Да я и не переубеждаю, просто говорю, что жена твоя в страну вот-вот приехать должна.

Я закашлялся.

— Как это? Как жена? Я же в разводе!

— Пока нет, — покачал головой хозяин кабинета, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Процедуры развода не было проведено, так что пока ты женат.

— Но мне обещали…

— Саша, существует закон, — прервал меня Суслов. — Советский закон говорит, что заявление о разводе рассматривается в присутствии обоих супругов. И он не терпит самодеятельности.

— Но мне обещали, что это можно сделать без меня, — напомнил я.

— И это было бы сделано, если бы ты не мог присутствовать на заседании. Но сейчас же причин там не быть у тебя нет?

— Гм, нет.

— Тогда сам и разведёшься.

— Хорошо. Согласен. Когда назначено заседание по разводу? — спросил я Секретаря ЦК.

— Откуда мне знать, — фыркнул тот, пожав плечами. — Ты заявление в ЗАГС о разводе подавал?

— Э-э… нет. А надо?

— Наверное, надо, раз уж ты собрался разрушить свою ячейку общества, — пояснил хозяин кабинета, а потом добавил: — Но лучше бы тебе этого не делать.

— Почему? Она же меня обманула! Я её больше не люблю!

— Понимаю. Но ты хорошо подумал о последствиях своих действий?

— Да, — твёрдо заверил я, а потом кашлянул: — А что вы имеете в виду?

— А то, что раз уж, как ты говоришь, любовь прошла, то быть может, стоит подумать о ребёнке? Ведь он-то тут ни при чём…

Я аж задохнулся от возмущения.

— Вот именно что ни при чём! Только не он, а я! Я, я ни при чём, и ни к ребёнку, ни к Марте не имею никакого отношения!

— Пока что имеешь. Ведь развод-то ещё не состоялся. Так что формально и жена у тебя есть, и ребёнок твой, — напомнил Суслов. — Поэтому возьми на себя ответственность и займись воспитанием. Деньги у тебя имеются, ты и сто таких детей сможешь на ноги поставить, а не только одного.

Слушая все эти понятные слова, я прекрасно понимал, что ничего не понимаю, а потому, пытаясь-таки понять, спросил прямо в лоб:

— Михаил Андреевич, зачем вам это?

— Из человеколюбия! — без раздумий ответил тот.

Чем поставил меня в небольшой тупик. Нет, я не сомневался в его человеколюбии, однако знал, что за подобными общими фразами всегда скрывают истинную цель.

А потому вновь задал вопрос:

— Зачем?

На что вновь получил фактически тот же ответ, только в другой обёртке.

— Нам всем хотелось бы сохранить новую ячейку общества и воспитать нового человека.

— Кого? Маленького Васю?

— Да.

— Но почему? Ведь он даже не гражданин СССР! Что за забота такая? Конечно, я понимаю, что дети цветы жизни, и о них надо заботиться, но у того ребёнка всё в порядке и так. О нём есть, кому заботится. Есть мать, есть бабушка и дед в виде секретаря канцлера. Так что у него и без меня всё нормально будет. Поэтому я совершенно не понимаю, зачем же вам в это вмешиваться? Какой мотив? Я хотел бы это знать.

— Гм, а ты думаешь, он есть?

— Без сомнения, — отрезал я и, чтобы мои слова были максимально аргументированы, привёл довод: — Не было в истории человечества случая, чтобы государство, вмешиваясь в личные отношения, не преследовало бы какие-то скрытые цели. Поэтому я очень хочу знать эту самую цель, тем более что государство в вашем лице именно о ней сейчас и говорит!

— Хорошо, — сказал секретарь ЦК. — Пусть будет по-твоему… Хочешь знать — изволь. Мне говорили, что ты парень умный и честный, поэтому, думаю, что не будешь болтать о той сверхсекретной информации, которую я тебе сейчас…

— Стоп! Стоп!! Стоп!!! — мгновенно закрыл я уши руками и закричал: — Не надо! Не хочу ничего слышать! Вопрос снимается с повестки! Хотите лезть, лезьте куда хотите! Это ваше право! А мне этого знать совершенно не обязательно! Ла-ла-ла-ла-ла!! — Заголосил я, отворачиваясь к окну.

— Что с тобой? — удивлённо уставился на меня Суслов.

В кабинет влетела секретарша.

— Что случилось? — беспокойным взглядом осмотрела она кабинет.

— Ничего. Иди, — махнул ей рукой Михаил Андреевич и, повернув голову ко мне, удивлённо переспросил: — Так что с тобой?

— А вы говорите сейчас секретную информацию или нет? — громко прокричал я.

— Нет! — ответил собеседник и на всякий случай отрицательно помотал головой.

Я убрал ладони от ушей и облегчённо выдохнул:

— Уф-ф-ф… Ну, вы, товарищ Суслов, меня и напугали… Чуть до инфаркта не довели.

— Чем же?

— Как это чем? Как это чем⁈ Тем, что хотели мне сообщить секретку! — возмущённо заговорил я готовый в любой момент закрыть ладонями уши вновь.

— А что в этом такого страшного? — удивился Михаил Андреевич.

— Как что? — удивился в свою очередь я, и, видя, что коллега не понял всей опасности и пояснил: — Если информация секретная, и уж тем более — совершенно секретная, то меня же из страны потом не выпустят.

— Ах, ты об этом… Не волнуйся, с этой выпустят, — сказал Секретарь ЦК и вероятно, решив меня подбодрить, добавил: — Более того, даже помогут выехать.

Последние слова меня тут же фактически убили.

— Вы не шутите? — прошептал я обмерев.

— Нет, — холодным тоном подтвердил высокий чин.

«Всё! Пипец котёнку! Допрыгался! Эмиграция!» — в мгновение ока пронеслось в голове, а вслух я прохрипел: — Не надо! Я не хочу быть диссидентом!

— Диссидентом? Ладно, не будешь, — ухмыльнулся тот и скаламбурил: — Ни диссидентом, ни резидентом. — И, пока я пытался прийти в себя, успокоил: — Есть решение ЦК назначить тебя помощником посла в Федеративной Республике Германия — ФРГ.

Услышав об этом ужасе, я широко распахнул глаза и зашёлся кашлем.

— ШТА⁈

Суслов привстал, и постучал мне по спине.

— Поперхнулся от новости? Ну, ничего, сейчас пройдёт.

— ШТА⁈ — продолжил вопрошать я мироздание.

— Будешь, говорю, помогать нашему посольству, — повторил Секретарь ЦК, и, видя, что я продолжаю кашлять, налил из графина в стакан воды, и, протянув его мне, добавил: — Укреплять, так сказать, сотрудничество между нашими странами.

— Но, — я сделал пару глотков, — я ведь не могу! Я же учусь! Во ВГИК!

— Это ничего, — Суслов вновь налил мне воды и сел на своё место. — Переведём тебя в МГИМО. Будешь учиться там на заочном. Кстати, сразу переведешься на второй курс.

— Там нет заочного! — схватился я за спасительную соломинку.

— Будет. Считай, что уже есть, с товарищем Громыко мы договоримся, и уверяю тебя, для пользы дела он будет не против.

Мне сразу же стало ясно, что решение по поводу моей дальнейшей судьбы давно принято. Государственная машина уже набрала ход, а значит — кричи не кричи, толка от этого будет мало.

Однако просто так сдаваться было нельзя, а потому я привёл весомый довод:

— А фильмы? А сериалы? Что будет с ними? Ведь их ждут люди!

— Ничего, подождут, — отмахнулся Секретарь ЦК. — Сейчас нам важнее не вымышленное кино, а политическая стабильность, в том числе и с военным агрессивным блоком НАТО. И ты нам в этом должен помочь и обеспечить!

— Да… да… да… да вы что⁈ — я наконец-то выдавил из себя, запнувшись. — Ну какой из меня дипломат? Я не смогу! Я не умею! И более того — я не хочу!

Но эти мои, казалось бы, логичные слова и доводы не возымели совершенно никакого нужного эффекта.

— Товарищ Васин, — перешёл на официальный тон хозяин кабинета, — я думаю, вы к своим восемнадцати годам уже должны были понять, что мы в своей жизни делаем не только то, что хотим, но и то, что надо! Надо — для страны! Поэтому будешь дипломатом!

— Да не хочу я! — неистово замотал я головой. — Не хочу на чужбину! Я хочу быть тута — в родных пенатах и хочу снимать фильмы!

— А я говорю — НАДО! — стукнул кулаком по столу визави. — Толку-то от твоих фильмов, если завтра всё сгорит в пламени войны! — и отрезал. — Так что нечего спорить, мы сами знаем, что для тебя лучше. После нашего разговора едешь домой, собираешься, и сразу в аэропорт. Глядишь, может быть, и успеешь что-нибудь для страны сделать.

Эти слова меня потрясли до глубины души. В груди всё тут же похолодело и упало.

«Неужели он знает, что на нас в самое ближайшее время готовится нападение⁈»

В голове всё смешалось. Я пытался вспомнить, что именно такого серьёзного и судьбоносного для мира произошло осенью 1978 года.

Однако, как ни пыжился, как не напрягался, ничего такого, о чём говорил Секретарь ЦК, припомнить не удалось.

Решил спросить прямо:

— Скажите, что произошло? С чего вы взяли, что война на пороге?

— А с того, Васин! С того, что по-другому и быть не может! Нет возможности избежать приближающийся конфликт! И произойдёт это всё,– он совершенно некультурно ткнул в меня пальцем и обличающе заявил: — Из-за тебя, Васин! Ты будешь виновником конца мира!

— Э-э… шта? Почему? — в который уже раз опешил я от такого откровения.

— А потому что ты не держишь своё слово! Не исполняешь взятых на себя обязательств!

— Вы о чём? Какое слово?

— Ты обещал пристроить в сериалы и в фильмы детей высокопоставленных чиновников западных стран? Обещал?

— Э-э… не помню. Обещал?

— Зато я прекрасно помню — обещал! А вместо этого, что ты сделал?

— Э-э… что-то плохое?

— Очень — ты отошёл в сторону и бросил всё на произвол судьбы! И семью свою бросил! Считай что дезертировал! Ты дезертир, Васин!

— Нет!

— А я говорю: да! — хозяин кабинета подался вперёд и, прищурив глаза, неожиданно рявкнул: — Где сценарий фильмов⁈

Обалдев от такой постановки вопроса, я не знал, что и сказать.

«Это какой-то кошмар! Совершенно нетипичное для Секретаря ЦК поведение», — пронеслось в голове. Решил прояснить непонятное и прошептал:

— Что за сценарий?

— А ты не знаешь? Тот, из-за которого вот-вот вспыхнет вооруженный конфликт! — сурово напомнил хозяин кабинета, но неожиданно мне показалось, что в глазах титана советской политики словно бы запрыгали озорные чёртики.

«Ага, надо мной решили приколоться. Ну-ну…»

Уверовав в то, что ничего страшного не происходит и меня просто стращают, облегчённо выдохнул:

— Ну, вы даёте, товарищ Михаил Андреич. Я уж думал, действительно война вот-вот начнётся. А вы меня провели.

— Хм, — наконец улыбнулся тот, откинувшись на спинку кресла, — а мне говорили, что ты хитрый лис и на мякине тебя не проведёшь. А ты тут на такую простую ловушку попался. Ну да ладно, пошутили и будет, — лицо собеседника посуровело, и он подвинул к себе папку с бумагами, что лежала рядом. — Теперь, Васин, давай отставим всё в сторону и перейдём к делу. Как ты, наверное, понимаешь, на тебя поставлено очень много. И хотя кое-что из того, что ты делаешь, мне не нравится, тем не менее, многим людям по всему миру твоё творчество по вкусу. Твои фильмы и музыка нравятся нашим советским людям — и это главное! Поэтому, исходя из пожелания трудящихся, я, находясь на своём посту, по своей службе обязан помочь тебе максимально и всесторонне себя раскрыть. Но ты, Васин, тоже должен постараться! Насчёт немецкой жены мы решили не вмешиваться. Наше желание я тебе высказал — встреться, поговори, а потом уже решай, как ты хочешь. Это полностью твоё дело. А вот насчёт фильмов — это дело государственное. Тебе Андрей Андреевич Громыко говорил, что на него давят со всех сторон? Так вот, давят не только на него, но и на всех нас. В том числе и на товарища Леонида Ильича Брежнева. С ним лично не единожды по телефону связывался президент США и интересовался не чем-нибудь, а квотами на фильмы. Ты представляешь удивление генерального секретаря, когда ему задают такие вопросы? Вот то-то! Поэтому теперь ты ответь на вопрос: скажи, сколько человек ты можешь устроить в третий сезон сериала «Лост»?

Пытаясь осознать масштабы происходящего кирдыка, я только лишь и смог пожать плечами. Но что-то ответить было надо.

И я сказал:

— Если надо, то сколько угодно, но не более пятнадцати-двадцати человек. И то всех их я смогу показать либо в отдалённой массовке, либо в виде трупов, выброшенных на берег.

Секретарь ЦК тут же замотал головой.

— Нет! Ты что⁈ Никаких трупов. Такой подход недопустим! Это сразу же вызовет международный скандал. Уж ты мне поверь! Они посчитают это обидой. И будут правы, как ни прискорбно это признавать. Так что такой вариант нас не устроит — у всех этих иностранных блатных, которых пытаются пропихнуть, должны быть роли со словами и с осмысленными действиями.

— Но это сразу же убьёт сериал!

— Так ты же гений! Ты же режиссёр! Ты же лидер мирового кинематографа! — напомнил мне хозяин кабинета. — Сделай так, чтобы всё было нормально и гармонично.

— Да как это сделать-то? — бессильно произнёс я и поинтересовался: — А сколько вы в сериал всунуть-то хотите?

— Достаточно много! Нам крайне необходимо пристроить всех иностранных граждан западных государств, которых нам сватают!

— Но конкретное-то число есть?

— Есть — сотня, — холодно ответил тот.

— Ещё сто⁈ Да вы что⁈ Мы и так ранее уже почти полсотни туда запихнули! В самолёте, который потерпел бедствие и упал на остров, не могли лететь тысячи человек, — стал пояснять я, прикидывая насколько сильно извратится сюжет, превратившись в белиберду с мельканием кучи лиц на экране, если задуманный ими план удастся реализовать. Я вновь потряс головой и резюмировал: — Не знаю, как это будут снимать, чтобы история выживших не превратилась в полный шлак. Впрочем, — тут меня осенило. — Это же не моя проблема! Режиссёром сериала давно назначен товарищ Хачикян! Вот у него-то пусть голова и болит. Теперь это его крест!

Но хозяина кабинета мой демарш явно не устроил, и он, покачав головой, произнёс:

— Ошибаешься, Васин, теперь всё что касается того сериала — это твой персональный крест!

Я решил не сдаваться и идти до конца.

— Товарищ Суслов, поймите, я не смогу руководить столь разношёрстной и пёстрой толпой. Не сумею! Не хватит опыта!

Однако визави был не так прост.

— Не волнуйся, Васин, мы тебе, если что, поможем.

— Да ничем вы не поможете. А если и поможете, то это не поможет! Вы представляете, сколько времени уйдёт на общение через переводчиков⁈ Уйма!

— Ничего, — успокаивающим тоном продолжил гнуть свою линию Секретарь ЦК. — Пусть чуть больше, чем мы рассчитывали, зато игра стоит свеч. Все в мире будут нам обязаны и довольны.

— Все, кроме меня. Потому что я с ума сойду им каждую сцену переводить. Разве что, — тут я запнулся.

— Что? — поймал меня на слове Суслов. — Говори! Не тяни!

— Разве что они все будут знать русский язык…

После моих слов хозяин кабинета, собиравшийся что-то мне сказать, сразу же прервался на полуслове, задумчиво и с интересом посмотрел на меня, снял и протёр платком очки и негромко спросил:

— Гм, и как ты себе это представляешь? На востоке Европы, возможно, кое-кто наш язык и знает, а вот на Западе или в США — вряд ли.

— Вот пусть и учат, прежде чем сниматься в кино, — пожал плечами я и предложил идею: — А чтобы смотреть за их усердием, нужно им предложить учиться в нашем институте. И я не имею в виду МГИМО, можно создать, например, дополнительную группу во ВГИК и обучать их не только языку и театральному искусству, но и, скажем, русской литературе. Глядишь, быстрее нашей культурой проникнутся и в будущем, когда займут высокопоставленные места в своих странах, будут более лояльны в отношении нашей страны.

Дослушав мой только что придуманный план, Михаил Андреевич постучал пальцами по столу, на пару секунд завис, вероятно, обдумывая услышанное, и спросил:

— Ты это сам придумал, или товарищи из КГБ посоветовали мне эту идею протолкнуть?

— Сам. У меня с КГБ подобных отношений нет.

— Пусть так. Тогда скажи, ты об этой своей идее кому-нибудь ещё говорил?

— Нет, — ответил я, хотя и не помнил, делился ли я своими мыслями с Кравцовым или ещё кем-то на этот счёт или нет.

Да это, собственно, и неважно было. Идея моя явно будет реализовываться через КГБ, а, стало быть, и Кравцов о ней так или иначе в самом ближайшем будущем будет в курсе.

— Вот и не говори никому, — внимательно смотря на меня, произнёс Суслов. — Мы обдумаем твою идею. Она интересная. И ты прав, благодаря ей мы сможем оценить театральный талант того или иного претендента и вовремя заменить совсем уж бездарных. Ну, или ты дашь им те роли, которые не требуют таланта.

— Ага. В группе будет сразу видно, кто есть кто.

— Не в группе, а в группах, — поправил меня визави. — В одну они не поместятся. — И, увидев мой удивлённый взгляд, напомнил: — Я же тебе говорил, что претендентов нужно впихнуть гораздо больше, чем тридцать!

— Логичное решение, если вы много людей собираетесь в фильм воткнуть, — поддакнул я и тут же, придя в себя, вернулся к обоснованию реальности: — Но, Михаил Андреевич, я вам говорю, как есть: туда столько народа, какими бы хорошими актёрами они ни были, точно не влезет! Ни при каких раскладах не влезет!

— А куда влезет? — тут же прищурился Суслов. — У тебя, кажется, есть идея?

Я устало вздохнул и, уже как полсекунды назад приняв решение, задумчиво произнес, давая пас собеседнику:

— Вы что, предлагаете сделать ещё один сериал?

— Ещё один? Новый? Гм, — задумался Секретарь ЦК и хмыкнул: — А ты знаешь, пожалуй, это сможет закрыть вопрос. Только, — тут он поднял указательный палец вверх, — сериал должен быть не хуже того, что снимается на острове. Ты сможешь такой придумать?

— Да. И знаете, как будет называться сериал в который нужно запихнуть сто человек? — легко ответил я и тут же озвучил давно витающую в голове идею. — Да так и будет называться — «Сотня»!