Разрушитель меча

6

Звук, который я издал, напоминал рев. В тот момент мне было все равно, я хотел только закричать, ободрать себе глотку хрипом, лишь бы он был полон силы и страстного желания победить Чоса Деи.

Но рев почти мгновенно затих, а вместе с ним ушло и понимание происходящего. Я знал только одно: я держал меч. Или он держал меня, а это все меняло.

Он был сильным — он ведь Чоса Деи — и очень, очень злым. Он бесился оттого, что попался в тюрьму Северной стали. Он ненавидел сам меч за то, что тот осмеливался удерживать его. Но гораздо глубже и сильнее, полный холодной, твердой решимости, он ненавидел меня. Я был его целью. Я был человеком. Я был врагом, который украл его душу и запер ее в мече.

Тонкий разрез между большим и указательным пальцем жгло. Так же жгло порез на ноге. И я знал, теперь уже совершенно точно, что такие «случайности по неловкости» не прекратятся. Они будут происходить все чаще, последствия их будут все неприятнее. Они могут довести и до смерти. Чоса успел изучить Самиэля. Теперь он изо всех сил растягивал границы тюрьмы, стараясь из своего заключения навредить мне. Сделать из меча моего главного врага.

Так что пришла пора показать Чоса кто у кого в подчинении.

Но это легче сказать, чем сделать. Магия не только наполняла легкие отвратительным запахом, она причиняла боль.

Я сжал рукоять изо всех сил, крепче обхватил пальцами металл. Я дрожал, и меч дрожал вместе со мной, врезаясь все глубже в Южный песок. Я чувствовал, как напряжение окутывает запястья, предплечья, потом плечи, завязывая мускулы в узлы. Сухожилия, как нагруженные веревки, натянулись по всему телу. Я сжал зубы и зашипел яростные проклятья Салсет, выплевывая все ругательства, которыми племя усыпало меня, когда я был их рабом, слишком сильный телом, чтобы умереть, слишком слабый духом, чтобы сражаться.

Но теперь я сражался. Салсет просто избивали меня. Чоса Деи меня переделает.

Пот сбегал по моему телу и капал на пыльную грудь. Пальцы ног, не сжатые сандалиями, спазматически зарывались в песок. Вся кожа зудела. Желчь щекотала горло, оставляя после себя едкий привкус.

— …нет… — сказал я. — …НЕТ…

Только это я и смог выдавить.

Свет звезд дрожал. Или мне это только казалось? Беспорядочные белые и черные пятна перед глазами превращали мир в огромный лоскутный занавес из провалов темноты и вспышек слепящего, безумного света.

Я вдыхал запах магии, силы такой необузданной и дикой, что только дурак попытался бы справиться с нею. Только дурак посмел бы призвать ее.

Дурак или сумасшедший. Вроде Чоса Деи.

Или дурак вроде меня?

Аиды, было больно. Тупая головная боль снова возобновилась, пульсируя за широко раскрытыми глазами. Я чувствовал судорожные удары моего сердца, корчившегося за грудной клеткой; раздражающее щекотание волос, поднимавшихся на руках, бедрах и в паху; сильные, мучительные спазмы желудка, отравленного страхом.

Скрежет дыхания: вдох-выдох, вдох-выдох, заставляя легкие работать. Надеясь, что удастся разогнать туман в голове, получившей удар подковой, страдающей от присутствия магии, и чувствующей силу Чоса Деи.

Если бы я только мог доказать ему, что моя душа сильнее…

Мысленно я рассмеялся. Оскорбительно и насмешливо, переполненный презрением к самому себе. Кем, в аиды, я был? Стареющим человеком без цели в жизни, с больными коленями и телом, покрытым шрамами, который продает свой меч и этим живет, уважает только мастерство, рожденное полным отчаянием, и хочет быть кем угодно, только бы не безымянным Южным рабом, брошенным еще ребенком матерью, которая не могла о нем позаботиться.

И снова появилась неуверенность. Дел как-то сказала, что этому не было доказательств, что возможно Салсет лгали. Что может быть меня не оставляли умирать, по крайней мере намеренно.

Может и так, но правды я уже никогда не узнаю. Единственная связь с моим прошлым, желавшая говорить об этом, умерла несколько дней назад, осмеянная своим народом из-за ревности старого колдуна, лишенного силы, и объявившего, что она заслужила наказание за то, что помогла мне. И хотя никого конкретно я не мог винить в ее смерти — ее не убили — болезнь победила потому что сдалось не только тело, но и дух.

Сула. Которая до самой смерти ни на минуту не переставала верить в меня.

Презрения к себе уже не было.

Я очень глубоко вздохнул и отдался силе, поднявшейся в ответ на мой призыв. Чтобы вступить в битву с Чоса Деи. Оба мы хотели этого. Оба мы не могли больше тянуть. Но кто-то должен был доказать свое превосходство. Только один мог победить.

В моей голове зазвучала песня. Негромкая, спокойная песня. Я тут же ухватился за ее края, все дальше разрывавшиеся с каждым моментом, и начал связывать их. Я соединил все нити, завязал все узлы. Сделал песню снова целой. Сделал ее снова моей.

Подул ветерок. Песок жадно целовал мои щеки, застаревал в зубах, выжимал слезы из широко раскрытых глаз. Но я не перестал петь.

Весь мир стал белым. Я вглядывался, моргал и снова вглядывался. Я ничего не видел. Ничего, кроме белизны.

Сталь дрожала в моих руках. Она согревалась, размягчалась, пока я не почувствовал, что она легко течет, просачиваясь между витками кожаной ленты на рукояти и судорожно сцепленные пальцы. Я сжал их плотнее, чтобы загнать расплавившуюся сталь обратно, но она продолжала течь. Она капала со сжатых рук, пятная омываемый звездным светом песок.

Если Чоса Деи переделает и меч…

— …нет… — снова сказал я.

Ветер подул сильнее, но я этого не увидел. Перед глазами была только белизна, ничего кроме белизны.

А потом, за одну секунду, мир вдруг стал красным. Краснота крови врага; краснота глаз, уставших от долгого напряжения. От последнего напряжения всех сил, собранных чтобы победить.

Меч задрожал. Руны ярко засияли медным светом, потом коротко сверкнули ярко-красным, и снова стали серебряными. Там, где клинок соединялся с песком, я увидел вздувавшийся пепельный пузырь. Потом, бесшумно, в небо взметнулись песок, пыль и мелкие камешки. Засияли серебристые кристаллы Пенджи, скрытые обычно под поверхностью.

Полупрозрачные кристаллы Пенджи, несущие смерть при свете Южного солнца.

Песок разлетался пока не обнажилась большая часть клинка, и не возникла из-под песка чернота. Она поднялась выше еще на ладонь.

— Не можешь спуститься, — прошептал я, — …обязательно нужно подняться ко мне…

Нет, я ему этого не позволю.

Я прильнул к песне, обернув себя в ее силу. Дел говорит, что я не умею петь, что я только нестройно каркаю, не зная, как сложить ноты в мелодию, но сейчас это не имело значения. Самиэлю важно было не умение, а решимость и сила воли, чтобы запеть магию, пока Чоса нас не переделал.

Тонкая линия бесшумно прорезала песчаную воронку. Я смотрел, как она отошла от острия клинка и разделилась. Тишина ее была нереальной. Трещина здесь, трещина там, пока не оказалось, что я стою на коленях в центре паутины, путаным узором расходившейся во всех направлениях, черная в свете звезд.

Она не растаяла в песке, что непременно должно было случиться. Она создала ровную как стекло сложную сеть линий, уходивших в пустыню.

— Не сможешь переделать… — выдавил я, — …не сможешь переделать меня…

Я сжал руки еще сильнее. Запел мою песню еще громче, хотя звучала она только у меня в голове. И почувствовал, что сила несется ко мне потоком.

Дым. Сначала легкий дымок, как пар от дыхания холодным Северным утром. Дымок поднимался над каждой линией.

Вслед за дымом появился огонь.

Но только слабый.

Воздух стал теплее. На горизонте, тянувшемся передо мной, вспыхнула зарница. Воздух наполнился ее вонью. Все волоски на теле поднялись. Затылок закололо. Я дернулся, потом застыл; дышать стало еще тяжелее.

Ветерок превратился в ветер. Он мчался ко мне, поднимая грязь и бросая ее мне в глаза. Он шипел, впиваясь в покрытый рунами клинок. Он цеплялся за мое тело, хватался за рубцы и шрамы, оставляя пыльные следы своих прикосновений, и отбрасывал волосы со лба, чтобы не забыть проскрести по лицу.

Я сплюнул. Прищурился. Ухватил рукоять поплотнее. Растаявшая сталь уже не текла сквозь судорожно сжатые пальцы. Я держал в руках твердый предмет.

— …слышишь меня, Чоса? Мое…

Ветер сдул языки пламени. Унес дым.

— Мое, — снова прошептал я.

Ветер затих. Песок улегся. Мир снова был миром, и я остался в нем.

И тут же подумал: а остался ли? Я ли это?

Чем я был?

Что, в аиды, я только что сделал?

Призвал Чоса Деи и сражался с ним.

По спине пробежал холодок. Я точно знал, что и почему произошло. Я не спрашивал, нужно ли было это делать. Не спрашивал, было ли это на самом деле.

Главный вопрос был другим: кто это сделал — я? Я? Я?

Несколько месяцев назад я бы рассмеялся, скажи мне об этом. Хохотал бы над одной мыслью, что человек способен на такое. Я бы поиздевался над собой за то, что в голову мне могла прийти такая чушь.

Я с детства знал, что мысли о подобном, таких победах духа, впускают в душу гнев и боль.

Так восстать против Салсет я бы не осмелился.

Но против Чоса Деи осмелился. Не только осмелился, но и сделал это.

Стал ли я сильнее из-за магии? Северного меча? Или я просто РЕШИЛСЯ взяться за то, чего не понимал?

Внутренний голос был жесток: ты дурак, чула. Ты такой, каким сделал себя — каким ты можешь сделать себя, используя все, чем обладаешь. Если ты повернешься спиной к магии, ты повернешься спиной к самому себе.

Я выругался. Тихо засмеялся. Обозвал себя. И понял, чем мне нужно заняться: как можно быстрее прийти в себя.

Дыхание немного выровнялось. Я сглотнул, и тут же пожалел об этом, грязь и хрипы исцарапали мне горло. Дрожь пробежала по телу, покрытому коркой грязи и песка, когда мышцы начали расслабляться и заныли.

Вонь магии исчезла. Теперь я вдыхал только запах перетрудившегося человеческого тела.

Наконец-то я смог двигаться и разомкнул уставшие руки. Меч выпал. Когда сталь коснулась песка, что-то громко треснуло.

Какое-то время я не мог двигаться. Я стоял на коленях, не в силах пошевелиться, пока последний мускул не расслабился, и тогда я неуклюже поднялся на ноги. Треск не прекращался, он множился и в воздух взлетала серебристая пыль.

Аиды, как же все зудело. Песок, грязь и пыль прильнули к покрытой потом коже и обернули меня в саван. Я встряхнулся, освобождаясь от верхнего слоя грязи, и услышал тонкий перезвон.

Я взглянул вниз. Как древние кости Оракула, крошечные кусочки стекла усыпали мои ноги. Простираясь во всех направлениях, в пустыне сверкал почти совершенный круг, гладкий и ровный.

Каким-то образом я сотворил стекло, наколдовал его из песка. Я создал в огне круг из стекла.

Стекла, которое крошилось при каждом моем движении.

А я был без сандалий.

Мне очень хотелось узнать, как это получилось и почему, но на вопрос не стоило тратить дыхание. Все равно некому было ответить.

Меч оказался целым. Растаявшая рукоять, в чем я готов был поклясться, была иллюзией. Самиэль лежал спокойно, в луже стеклянных осколков, от которых во все стороны шли трещины и сверкали в свете звезд. Я наклонился и поднял меч.

Потом повернулся и увидел Дел.

Она стояла у границы стеклянного круга, держа обнаженную Бореал. Звездный свет вспыхивал на стали, наискосок пересекавшей грудь Дел. Она скинула белый бурнус и осталась в Северной тунике из мягкой светлой кожи, которая не скрывала сильные, гибкие руки и большую часть великолепных ног, как сама Дел не срывала свою решительность — она чувствовалась во всем ее теле, в напряженных мускулах, во внимательном наклоне головы. В твердом взгляде голубых глаз.

Но к привычной решительности примешивалось что-то другое, и это что-то изумило меня.

Дел была испугана.

Дел женщина, которая умеет убивать, но убивает не из прихоти. Не от раздражения или ненормального желания причинять боль. Она убивает только если у нее нет выбора, если обстоятельства вынуждают ее; всего однажды, из-за смерти всех ее родных, она САМА сознательно, своей силой воли и одержимостью, поставила себя в эти обстоятельства, но результат от этого не изменился. Она отточила свое мастерство, свой талант, свой ум, превратив женщину в оружие. Она знает как и когда убивать. И всегда на это есть причина.

Одна из сильных сторон Дел это ее необыкновенный контроль над ситуацией. Она точно знает, что необходимо сделать в данный момент и не потратит понапрасну ничего, ни сил, ни дыхания, ни раздумий.

В момент испуга контроль теряется, и любой человек в таком состоянии опасен. Дел от испуга может только убить.

Я не стал пытаться поднять Самиэля. Я постарался даже не моргать.

Дел ждала. Веки ненадолго опустились, чтобы рассмотреть кончик клинка, проверить, осталась ли чернота, потом она снова посмотрела на меня, долго изучала, и, наконец, последние сомнения рассеялись.

Человек, не знавший Дел, и не заметил бы, что она расслабилась. Вернее расслабилось только тело. Дел ждала объяснений и рассказа чем же кончилась моя «дискуссия» с Чоса Деи.

Я решил, что иронию лучше приберечь на потом.

— Сулхайя, — спокойно сказал я, начиная разговор знакомым ей словом.

— Если бы я проиграл битву Чоса, я бы сказал тебе за это спасибо.

Дел ждала продолжения. Она приглядывалась и оценивала, хотя взгляд у нее стал поспокойнее. Я понял, что опасность миновала.

В конце концов, она улыбнулась.

— У тебя ужасный акцент.

Облегчение накатило на меня волной: я не хотел больше видеть страх Дел, потому что он только увеличивал мои собственные страхи.

— Ну и что… Ты говоришь спасибо не слишком часто, так откуда мне взять правильное произношение?

Веки дрогнули. Она посмотрела вниз на меч и чуть расслабила пальцы на рукояти.

— С тобой все в порядке?

Теперь я мог не боясь быть собой.

— Мышцы не работают. Все ноет и дрожит. И болит, — я пожал плечами. — И мне очень нужно помыться, — я провел рукой по животу. — Аиды, как же больно…

Дел присела на корточки, подобрала осколок и изучила его. В свете звезд он сверкал как лед.

— Интересно, — пробормотала она.

Нас разделяли десять футов. Дел стояла на коленях на песке. Передо мной мерцала покрытая трещинами поверхность сверкающего магического стекла.

— Сделай мне одолжение, — попросил я, — подкинь мне сандалии.

По сравнению с жаром дня, ночью в пустыне прохладно. Я лежал на одеялах, одетый в хитон и бурнус, и тщетно пытался заснуть. В лучшем случае оставалось часа три до того, как солнце начнет выбираться из-за горизонта, и только дурак потратил бы напрасно драгоценное ночное время.

Я поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, но при этом не разбудить Дел, которая всегда очень легко просыпалась. На какой-то момент я вроде бы устроился — а потом снова начал крутиться, как и много раз до этого, и еще больше расцарапал кожу.

Палец ткнул меня в спину.

— Сядь, — сказала она и повторила настойчивее: — Сядь. Думаешь я буду спокойно лежать, пока ты скребешь себя до мяса?

Несколько раз я слышал как заботливые матери отчитывали своих детей. Дел говорила с точно такими же интонациями. И от этого я почувствовал себя еще хуже.

— Ничего не могу поделать. Эта пыль, грязь и стеклянная крошка доводят меня до песчаной болезни.

Палец снова ткнул меня.

— Тогда садись и я все исправлю.

Я перекатился на бок и приподнялся на один локоть, а Дел встала на колени рядом со мной.

— Что ты делаешь?

Она нетерпеливо дернула плечом, вытягивая из сумки тряпку, и потянулась за флягой.

— Снимай все. Нужно было сделать это раньше.

— Я не могу мыться, Дел… У нас не так много воды…

— Могу сказать тебе, какой у меня есть выбор: мы смоем с тебя как можно больше грязи здесь и сейчас, или проведем остаток ночи так и не уснув, слушая как ты чешешься и жалуешься.

— Я не сказал ни слова.

— Ты сказал более чем достаточно и для этого тебе не пришлось открывать рот, — Дел прижала скомканную тряпку к горлышку фляги и намочила ее. — Раздевайся, Тигр. Ты еще скажешь мне спасибо когда мы закончим.

Если уж Дел что-то решила, спорить с ней бесполезно. Я сделал как было приказано и снял все, кроме набедренной повязки. Взглянув на руки и ноги в слабом свете звезд я увидел стеклянную пыль и песок, прилипшие к коже.

Дел прищелкнула языком.

— Посмотри на себя. Ты расчесал все в кровь. Смотри какие царапины…

— Да ладно, — проворчал я. — Делай, что хочешь.

Ни с того, ни с сего, Дел рассмеялась.

— Милое приглашение…

Но она не закончила и занялась моими руками и ногами, осторожно протирая сгибы коленей и локтей. Она была права: я чесался так, что выступила кровь. Царапины ныли.

Моя гордость тоже.

— Я и сам бы справился.

— Что? Сам? Быть не может, тебе не нравится, что женщина стоит перед тобой на коленях и нежно о тебе забоится? — Дел усмехнулась, многозначительно выгнув брови. — Это не тот Песчаный Тигр, которого я встретила несколько месяцев назад в грязной кантине.

— Дай я сам, — я наклонился, отобрал у нее влажную ткань и начал тереть ребра. — Все мы меняемся, баска. Никто не постоянен. Это жизнь.

Теперь она стояла передо мной: одна рука упиралась в изящный изгиб бедра. Свет звезд был добр к ней, но вообще-то тяжело быть жестоким, когда кости и плоть так совершенны.

— Прими это как факт, — предложила она. — Сейчас ты лучший человек, чем тот, кого я когда-то встретила.

Я поскреб грязную кожу.

— Значит ты считаешь, что в этом есть и твоя заслуга?

Она вяло и неохотно пожала одним плечом. Ответ был ясен: не попадись она на моей дороге, я не стал бы таким.

Не знаю уж каким таким, да и кто знает, что в голове у женщины?

Сияние голубых глаз померкло. Дел задумалась. Она протянула руку и осторожно проследила кривой шрам, уходивший глубоко в мои ребра. Шрам был по-прежнему багровым и пройдет еще много времени прежде чем он порозовеет, а потом станет серебристо-белым.

От ее прикосновения я непроизвольно дернулся и мышцы живота тревожно напряглись. Дел посмотрела на меня.

— А чего ты ожидала? — проворчал я. — Я никогда не делал секрета из того, что ты мне сделала.

Дел плотно сжала губы.

— Сделала тебе? Или с тобой? — она отдернула руку от шрама. — Знаешь, я бы действительно сделала это, Тигр. Убила бы. Если бы пришлось.

— Когда? — поинтересовался я. — В Стаал-Уста? Или несколько часов назад?

— Оба раза, — ее лицо передернулось. — Ты не знаешь, каково мне было… когда я коснулась твоего меча и почувствовала силу Чоса. Почувствовала как он хочет, — Дел неопределенно пожала плечами. — Дай ему шанс, и он возьмет меня мечом из стали. Или мечом из плоти.

Ее изнасиловал Аджани, а потом едва не изнасиловали демоны, которых называют локи. Все это не могло пройти бесследно. Каждая встреча с такой жестокостью берет свою дань, она навеки остается в глазах; большинство жаждущих тела Дел не потрудились бы в них заглянуть.

Я глубоко вздохнул, мне вдруг стало спокойнее.

— Значит ты действительно убила бы меня, если бы решила, что я Чоса?

Лицо Дел было напряженным. Белым. Застывшим.

— Он может перебраться в тебя.

Больно от ее слов почему-то не стало. Наверное я сам все понял, когда сражался с Чоса Деи.

Я вернул ей тряпку.

— И может тебе придется это сделать.