Разрушитель меча

21

К полудню я потерял ноготь на правом большом пальце, потом еще два. Вид пальцев без ногтей был настолько отвратителен, что мне постоянно хотелось вывалить на песок весь свой завтрак. Но акетни Мехмета мы нашли. Пять маленьких фургонов стояли рядом. Грубая холстина, когда-то ярко-голубая, а теперь выгоревшая, плотно обтягивала остовы. Стреноженные ослы, сбившиеся в маленькое грязное стадо, дружно заорали при нашем приближении. Я подумал, не здесь ли отдыхает и спутник Мехмета, сбросивший его и удравший. Как и ожидалось, все с радостью выбежали встречать Мехмета, но еще светлее стали их лица, когда они узнали, что мы привезли воду. Мы с Дел отстегнули от седел фляги, а Мехмет спрыгнул с кобылы и торопливо начал раздавать их, одновременно отвечая на множество вопросов на диалекте Пенджи, которого я так и не мог расшифровать. Темные глаза Южан сияли от радости и облегчения, коричневые руки сжимали фляги.

Никто не пил. Они приняли фляги с пылкой благодарностью, но ни один не сделал ни глотка. Мехмет повернулся к нам. Мы все еще сидели на лошадях, в растерянности глядя на акетни.

— Объясни им, что мы отдаем им эту воду, — сказал я Мехмету на Пустынном. — Мы оставили ровно столько, чтобы хватило добраться до Кууми. Они могут спокойно выпить все.

Мехмет покачал головой, слушая бормотание Южан. Их было пятеро — у всех головы обернуты тюрбанами, темные лица полускрыты пыльными легкими вуалями. Под широкими бурнусами ничего нельзя было разглядеть, но судя по жилистым запястьям и коже, покрытой пигментными пятнами, все пятеро были гораздо старше Мехмета. Как он и говорил.

— В чем дело? — спросила Дел.

Я пожал плечами, придерживая жеребца, который просто горел желанием нанести визит стаду ослов, чтобы объяснить им, кто теперь за главного. Лошади ненавидят ослов. И, по-моему, взаимно.

— Никто не хочет пить.

Мехмет шагнул к нам.

— Мы приносим вам свои благодарности, люди с мечами. Вы заслужили глубокую признательность акетни за воду и помощь.

Я уже собирался начать отговариваться, но от растерянности забыл все, что хотел сказать, потому что Мехмет и его спутники упали на колени и низко склонили головы, а потом наклонились вперед так, что лбы коснулись песка. Выражение глубочайшего почтения; такого мы не заслужили. Все застыли на песке. Из-под назатыльников, защищавших кожу от солнца, спускались тонкие седые косы. Все женщины? Поспорить я бы не согласился. Да и как определить, если с ног до головы человек укутан бурнусом и вуалью?

Мехмет нараспев произнес монотонную речь и тут же получил ответ гнусавым пятикратным эхо. Каждый приложил ладонь к песку, поднимая облачко пыли, и пальцами нарисовал через весь лоб ровную линию. Когда они подняли головы, кристаллы Пенджи, прилипшие к коже, засверкали в лучах солнца. Четыре женщины и старик, решил я. Шесть пар темных пустынных глаз встретились с голубыми и зелеными.

И я вдруг почувствовал себя чужим. Сам не знаю почему, но мне стало неуютно. Глядя на этих Южан, я осознал, что не имею с ними ничего общего. Я был совсем другим. Какая бы кровь во мне ни текла, ни капли ее не принадлежало акетни Мехмета.

Я поерзал в седле. Дел молчала. Мне стало интересно, о чем она думала, так далеко от дома.

— Вы пойдете на дарение воды, — тихо сказал Мехмет.

— Дарение? — я удивился не меньше, чем Дел.

— Вы пойдете, — повторил Мехмет, и другие торопливо закивали и пригласили нас жестами.

Они казались людьми безвредными — я не заметил никакого оружия, даже обычных ножей — и мы с Дел, обменявшись взглядами, уважительно приняли приглашение и соскочили с лошадей. Я подвел жеребца к ближайшему фургону и привязал его к колесу. Дел пришлось завести кобылу за фургон и оставить ее там.

Мехмет и его акетни, во всем стараясь выразить нам свое почтение, окружили нас и отвели к самому последнему фургону, где нам предложили подождать. Потом Мехмет и другой мужчина откинули складки ткани, прикрывавшей вход в повозку, и вошли внутрь, вежливо разговаривая с интерьером. Через несколько минут фургон исторг странный груз: древнего, иссохшего человека, завернутого в серо-голубой бурнус, одетый поверх легкой белой мантии.

Мехмет и его спутник очень осторожно вынесли старика, подчеркивая его хрупкость своим повышенным вниманием. Остальные Южане тем временем вытаскивали из фургонов подушки, веера из пальмовых листьев, ставили временные навесы от солнца. Старика устроили на подушке и над его тюрбаном натянули легкую ткань. Мехмет опустился перед ним на колени с одной из фляг и тихо заговорил.

Я за свою жизнь встречал достаточно шукаров, шодо и святых, не говоря уже о танзирах в преклонном возрасте. Но никогда еще не видел я человека настолько старого. И с такой жизнью в глазах.

Волосы на затылке поднялись. Кости заныли.

Мехмет продолжал бормотать, время от времени показывая то на меня, то на Дел. Слов я не понимал, но было ясно, что он рассказывал о своих приключениях начиная с того момента, как покинул акетни. Я вспомнил свой категорический отказ искать караван ночью. У меня, конечно, были на то причины, то теперь, взглянув в яркие черные глаза древнего старика, я почувствовал угрызения совести.

Я перенес свой вес на другую ногу, чтобы отдохнуло больное колено, и обменялся взглядами с Дел. Она не хуже меня почувствовала, что старик оценивает каждого из нас, сопоставляя увиденное с рассказом Мехмета. Если он только скажет, что я…

Нет.

Мехмет сказал. Мне этого слышать не хотелось.

Как и остальные, старик носил тюрбан. Полоска ткани, обычно скрывавшая лицо, складками висела под подбородком. Темное пустынное лицо было таким морщинистым, что напоминало смятый шелк. Впалость вокруг рта выдавала отсутствие зубов. Старик сгорбился на подушке, изучая то меня, то Дел, и внимательно слушая человека на несколько десятилетий моложе его.

Дед? Вряд ли. Скорее прадед.

В конце концов Мехмет закончил. Потом он низко поклонился и предложил флягу старику.

Дарение воды. Все Южане опустились на колени. Дел и я, заметив это, едва не последовали их примеру, но вовремя вспомнили, что для акетни мы были чужаками и наше вмешательство в ритуал, даже с лучшими намерениями, могло быть воспринято как оскорбление. А неприятностей нам и без этого хватало.

Мы ждали. Потом старик положил свою жилистую, слабую руку на флягу Мехмета и что-то тихо пробормотал. Я решил, что это было благословение, а может слова благодарности.

Мехмет налил немного воды в дрожащие, сложенные чашкой ладони. Старик развел пальцы и струйки потекли между ними, капая на песок. Когда упала последняя капля, старик легко коснулся песка, словно шлепнул ребенка.

Я не знаю, что он говорил, но все слушали восхищенно и шумно вздохнули, когда пальцы оставили на лбу ровную полоску.

Ничего особенного, но я не мог оторваться. Я смотрел на складки. На линии. На глубокие морщины, забитые мокрым песком.

— Тигр? — тихо позвала Дел.

Я не мог отвести глаз от старика. Худые руки медленно начали двигаться, и мне казалось, что каждым движением они пытались оживить во мне то, что выжег своим присутствием Чоса Деи. Кожа сразу начала чесаться, внутренности медленно леденели…

Мне нужно выбраться отсюда…

Складки, линии и морщины.

— Тигр? — повторила Дел.

Мне нужно выбраться отсюда, пока старик меня не обнаружил…

Я поднес руку к лицу, проследил пальцами шрамы песчаного тигра. Складки, линии и морщины. Не говоря уже о четырех глубоких полосах, проходящих через щеку.

Старик улыбнулся. А потом он начал смеяться.

Стемнело. Мы сидели кругом, старик отдыхал на своей подушке. Все наконец-то сняли вуали и мы увидели очень похожие остроносые Южные лица, светлевшие каждый раз, когда на глаза им попадалась фляга с водой. Я был прав, успокаивая Дел: эти рожденные в Пендже люди привыкли ограничивать себя в воде и запросы их были невелики. Это отражалось на их внешности.

Мы пустили по кругу флягу, каждый сделал глоток, потом передали кумфу и хлеб и каждый откусил по куску. Должные ритуалы были исполнены и люди начали тихо переговариваться.

Мехмет сказал, что все они были родственниками. Такими были все акетни, объяснил он, они объединяли людей одной крови и одной веры. В своем акетни Мехмет был самым молодым и теперь, пока он не найдет женщину, которая согласится стать его женой, у старого хустафы не будет новых родственников.

— Ху… кого? — не понял я.

Мехмет отличался завидным терпением. Он объяснил, что хустафой назывался старейшина племени. Отец акетни. Хустафа был в каждом акетни, но их был особенный.

Ну конечно, всегда так.

Их хустафа, продолжил он, зачал трех девочек и двух мальчиков с женщиной, которая давно уже мертва. Они, в свою очередь, зачали других детей, но никто не захотел остаться в акетни. Двое умерли в сезон лихорадки, трое других просто ушли.

Мы с Дел переглянулись.

Ушли, с нажимом повторил Мехмет. Они покинули их акетни в поисках порочной жизни.

Разумеется. Жизнь вне акетни — и вообще-то любой группы последователей той или иной религии — всегда считается порочной. Тут удивляться нечему.

Аиды, как же я ненавижу слепую веру.

Все акетни были очень маленькими. В них входили по семь человек, не больше, и только один мог быть достаточно молодым, чтобы зачать. Мехмету нужна была жена.

Я посмотрел на Дел. Мехмет посмотрел на Дел. Все в круге посмотрели на Дел.

Получившая такое повышенное внимание вдруг напряглась как веревка. Не понимая ни слова из нашего разговора, Дел насторожилась. От возникшей напряженности вибрировал воздух.

— Ему нужна жена, — не без ехидства сообщил я Дел.

Она уставилась на Мехмета. Я бывал в баньши-бурях и потеплее.

Но Мехмет был не дурак. Он тут же поднял руку.

— О беловолосый африт с Севера, я слишком прост для тебя.

Я вынужден был признать, что Южанин нашел ловкий способ избежать гнева Дел и одновременно без долгих объяснений тактично успокоить обнадеженных единоверцев. Я готов был поспорить, что за время нашей поездки он неоднократно представлял себе как Дел осчастливит его, согласившись лечь в его постель — а кто о таком не мечтает, разве только мертвый, да и тот очнулся бы, подойди Дел к нему — но он понимал, что мечты останутся мечтами. Они с Дел были слишком разными.

Придется ему довольствоваться спасением своего акетни. Хватит с него для начала, кисло подумал я. Нельзя быть таким жадным.

Дел пошевелилась медленно и осторожно, как собака, не уверенная, чего ждать от окружающих. Шерсть на загривке еще стояла дыбом, хотя кроме меня никто этого не видел.

Мехмет продолжал рассказывать. Оказывается и они, в глубине Пенджи, услышали о джихади и его цели.

Я вскинул голову. Он ведь говорил обо мне.

Конечно их хустафа давно уже ожидал прихода мессии. Акетни и существуют для того, чтобы его встретить.

Я нахмурился. Мехмет это заметил и заторопился все подробно объяснить. С его говорливостью он не мог смолчать.

Когда он закончил, я кивнул, надеясь, что больше ничего об этом не услышу. Но рядом сидела Дел, жаждавшая узнать тему долгого рассказа на незнакомом языке.

— О чем он говорил?

— Мы правильно догадались, что такое акетни: это группа людей, которые создали свою религию. Такое часто случается в Пендже… когда боги отворачиваются от племени, или когда племя проигрывает большую битву, или когда начинается болезнь, когда «магия» слабеет и так далее люди расходятся. Иногда племена распадаются на семьи. Видимо это и есть такой акетни. Когда-то они ушли из племени, решив жить по-своему, по своим законам и их собственной вере, — я пожал плечами. — Я никогда не интересовался жизнью племен, но несколько раз приходилось сталкиваться с такими людьми.

— Значит Кеми акетни?

Я скривился.

— Нет, Кеми совсем другие. Они выделились очень давно, пытаясь распространить свое учение по всей Пендже. Потом в каком-то древнем разрушенном городе нашлись манускрипты и Кеми решили поклоняться им.

— Манускрипты Хамида, — кисло сказала она, — в которых записано, что женщина это мерзость?

— Да ну их, — торопливо бросил я прежде чем ее понесло дальше. — Дело в том, что акетни Мехмета выделился очень давно. Этот старик — хустафа — внук основателя. А значит у них уже есть своя история, — я пожал плечами в ответ на ее хмурый взгляд. — Такие группы единоверцев обычно быстро распадаются, иногда за одно поколение. Борджуни, самумы, засуха, болезни… Этому акетни уже пять поколений. Его можно считать долгожителем.

Дел посмотрела на старика.

— А этот… хустафа. Кто он?

— Святой, — ответил я. — Провидец, если хочешь. Насколько я понял, это слово примерно так переводится на Пустынный с их языка. Вообще, отделяясь, каждый акетни вместе со своей религией создает и свой язык. Язык этого акетни я понимаю только наполовину, но и в этой половине могу ошибаться.

— Так что они здесь делают? — спросила Дел. — Почему они пошли так далеко?

— Они идут в Искандар, — мрачно объяснил я. — Они отправились в путь исключительно ради того, чтобы увидеть появление джихади.

Дел отпрянула.

— Нет…

Я предостерегающе поднял палец — тот, на котором еще был ноготь, если я не ошибался.

— Подожди… Ты смотришь на предсказание как на странные слова о человеке, которого ты хорошо знаешь. До них людей дошли слухи о джихади… и их хустафа давно ожидал его появления.

— Я не могу поверить, что эти люди покинули свой дом только ради…

— А остальные? — напомнил я. — Алрик и Лена, Эламайн и Эснат, не говоря уже о десятках танзиров и племен.

Она уставилась на меня.

— Но ты же говоришь, что ТЫ джихади…

— КТО-ТО же должен им быть! — я нахмурился и перешел на Северный язык, чтобы Южане не поняли, о чем разговор. — Слушай, я сам не понимаю, что происходит и почему твой брат показал на меня…

— …если он показал не на Аджани…

— …и я не знаю, что мне теперь делать… — я злобно покосился на нее, — но одно я знаю точно: ты не должна говорить им кто я.

— Что? — переспросила Дел, прищурив голубые глаза.

— Ты не должна говорить им, что я джихади. Даже если по твоему мнению это хороший повод для веселья.

Она нахмурилась.

— А почему нет? Если они решили дойти до Искандара только ради того, чтобы увидеть джихади, почему бы не показать им его?

Я посмотрел на старого хустафу, на Мехмета, на остальных Южан, и порадовался, что выучил Северный, и разговор им непонятен.

— Потому что, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Если бы ты всю жизнь поклонялась лжи, приятно было бы тебе узнать об этом?

— Лжи?

— Эти люди поклоняются джихади. Джамайл объявил джихади меня. Захотела бы ты поклоняться мне? — я продолжил не дожидаясь ответа, потому что знал, что она скажет. — Они живут мечтой, что когда-то сбудется главное пророчество: песок Юга превратиться в траву, — я помрачнел, вспоминая предположение Дел об ошибке. — Не знаю в траву или в стекло, но только этим они и живут. Вот в этом смысл ритуала, — я приложил ладонь к песку и провел грязную полосу через лоб. — Это значит, что однажды песок снова станет травой, как было при Создании. Это сделает джихади.

— Создание, — пробормотала Дел. — Ты хочешь сказать… как с яватмой?

— Речь идет обо всем мире, Дел, а не о магическом мече.

— Значит, — заговорила она после короткого размышления, — они хотят добраться до Искандара, чтобы увидеть джихади, — она взглянула на старика.

— Но ты им хоть что-то расскажешь? Свою версию происходящего?

— Нет. Я тебе это уже говорил.

— Значит ты хочешь, чтобы они и дальше верили, как верили пять поколений их предков, что придет джихади и изменит их мир?

— Хуже им от этого не станет.

Дел покачала головой.

— Если бы ты сказал им правду, старику не пришлось бы мучиться всю дорогу до Искандара.

Я посмотрел на хустафу. Живые глаза были такими темными, что казались одним зрачком. Я чувствовал его силу. Мехмет мог не говорить мне, что их хустафа особенный. Я бы и сам понял это.

— Тигр?

Волосы на затылке встали дыбом, желудок болезненно сжался.

— Нет, — отрезал я, понимая, что разговор еще не окончен.

Дел плотно сжала губы.

— Тебе так хочется получить награду?

Не подумав, я по привычке рявкнул на Южном:

— Мне плевать на награду. У этих людей ничего нет.

Мехмет поднял голову.

— Есть, — заявил он, — и мы обязательно вознаградим вас.

Я устало махнул рукой.

— Нет… нам ничего не нужно…

Но Мехмет, не слушая меня, быстро заговорил со стариком. Хустафа улыбнулся, потрогал рот, сказал что-то в ответ. Мехмет повернулся к нам.

— Он согласен.

— Согласен на что? — насторожился я.

— Он бросит для тебя песок.

Что-то дернулось у меня в животе. На лбу выступили крупные капли пота. Даже в словах хустафы была скрыта сила.

— Бросит… — я не закончил, не понимая, что со мной происходит. Что-то давило на меня. Огромная сильная рука. — Ты хочешь сказать… — я вспомнил наш разговор прошлой ночью о людях, укравших у акетни воду и деньги. — Ты сказал, что они сами выбрали свою судьбу.

Мехмет кивнул.

— Конечно.

— Тогда… — я повернулся к старику. Их складок дряблых век на меня смотрели живые горящие глаза.

— В чем дело? — заинтересовалась Дел. — Что он говорит, Тигр?

Мехмет взглянул на нее.

— Он — Бросающий песок.

— Бросающий песок… — повторила Дел. Голубые глаза смотрели на меня в ожидании объяснений.

Грудь сдавило. Дышать было тяжело.

— Бросающий песок, — угрюмо сказал я, — это человек, который может предсказывать будущее.

— Но ты же не веришь в эту чушь… — удивилась Дел. — Ты всегда говорил…

Мне стало совсем плохо. Я облизнул сухие губы и посмотрел через круг на старика.

— Ты не понимаешь.

— Он предсказывает будущее, — кивнула она, пожав плечами. — Многие этим занимаются. На кимри, на базарах, даже на улицах…

— Это другое, — бросил я. Что-то шевелилось во мне. — Я не хочу ничего знать. Ни о сегодня, ни о завтра, ни о том, что будет в следующем месяце. Я просто ничего не хочу знать.

Дел рассмеялась.

— Думаешь он предскажет тебе плохую судьбу после того, что ты для них сделал?

— Он говорит только ПРАВДУ! — зашипел я. — Хорошую или плохую, не имеет значения. Он показывает то, что действительно случится, хочешь ты этого или нет.

Дел пожала плечами. Она просто не понимала.

Я вообще-то тоже.

А Чоса Деи понимал.