Пять песен мира. Книга 2

Глава 16

Тело Алекса в щупальцах спрута стало просто безвольным куском плоти. Алекс терял сознание, и любая попытка пошевелиться кончалась адской болью в переломанных костях, разорванных мышцах, и истерзанной коже.

Спрут зловеще зарычал. Он разинул клюв у Алекса над головой, и намеревался проколоть ему череп. Клюв выглядел острым, из него мерзко разило сотнями тонн сгнившего мяса, и стало понятно, что этот удар Алексу пережить не суждено.

Василиса прикрывала Линду и Данни, но почувствовала сердцем, что дела у Алекса шли плохо. Их незримая связь передавала в ее душу гнев, перемешанный с отчаянием. Она стиснула зубы, и почувствовала тоску, ощутила свою беспомощность, ведь она ничем не могла помочь.

— Иди, — вяло проговорил Дани, придя в себя и приоткрыв глаза. — Я позабочусь о Линде.

Василису не пришлось упрашивать. Она благодарно кивнула Данни, и рванула из пещеры наружу.

Алекс был слишком далеко, но Василиса видела его.

Василиса чувствовала, что Алекс умирал. И ей сделалось страшно.

Она мчалась к Алексу, поскальзывалась на сырой земле, и едва сдерживала слезы, от которых щипало в носу. Забравшись на высокий холм, она увидела недалеко от линии горизонта Алекса, схваченного щупальцами спрута.

Туч больше не было. Их разогнало силой ударов.

Алекс и спрут стояли титанами на фоне ночного звездного неба.

Василиса понимала, что даже за несколько часов к ним не доберется, но сдаваться не собиралась. Она вдохнула, набрав больше воздуха, и крикнула, вложив в голос все грустные и злобные чувства, терзавшие ее душу:

— Але-е-екс! — вот, что она крикнула.

И Алекс услышал. Крик вырвал его из бессознательного состояния, в которое он провалился. Сердце Алекса сжалось, крик Василисы звучал отчаянно.

— Не вздумай подыхать, Алекс! — кричала Василиса и дрожала. Ее душу разрывало от мысли, что Алекса могло не стать. Она не хотела, чтобы он исчез. — Ты еще нужен нам, Алекс! Нужен! Нужен мне! Не вздумай дохнуть! Не смей!

Алекс стиснул зубы. До сильного слуха донеслось каждое слово. Он понял, что не имел права умирать. Его душа этому сопротивлялась. Сопротивлялась соблазну умереть и прекратить кошмар. «Дерись! — думал Алекс. — Дерись, и не вздумай бросать людей на смерть! Ты не отец, ты не должен закрывать сердце и душу, не должен платить за его грехи! Ты должен быть собой! Собой!»

Алекс никогда не был похож на отца, хотя и поддался соблазну стать как Валериан. Закрытым от мира и угрюмым, полным злобы и слепого желания уничтожить. Но в Валериане было не только это. Он рискнул жизнью, чтобы спасти Айрис, пожертвовал собой, чтобы спасти Алекса, и именно эта альтруистическая часть отцовской личности полностью передалась Алексу, став главной. Он всегда стремился защищать, и людей, и животных, и вообще любое существо, которое в этом нуждалось. Отступить от жизни сейчас — предать тех, кому он был нужен.

Алекс злобно глядел на спрута исподлобья, и взгляд этот источал ненависть.

Спрут хотел убить его друзей, сожрать, и лишить их жизни, и Алекс находил в этом повод разозлиться.

— Ты не тронешь их, — с силой произнес Алекс, и спрут почувствовал в нем то, животное, чего сам испугался до дрожи в зрачках.

Алекс напрягся всем телом, и не испытал боли. Страх за смерть близких людей пробудил в Алексе неведомую силу. У него внутри было огромное количество кристаллов, и они со звоном отреагировали на одолевшие хозяина эмоции.

Кристаллы напитались мощью чувств, и это наполнило их. Они резко увеличились в размерах, проткнули кожу, и Алекс ощетинился ими, подобно дикобразу. Кристаллы обволокли его тело, и стали непробиваемой броней.

Острые пики кристаллов пробили щупальца насквозь, вросли в них, кровь хлынула из ран водопадами, и оросила Алекса с головы до ног. Нестерпимая боль охватила тело спрута, и он взвыл в животном испуге, пытаясь оттащить себя от Алекса.

Щупалец спрут не пожалел.

Они были плотно нанизаны на пики кристаллов, и когда тварь оттянула себя, то щупальца разорвало и разрезало на куски острыми кристальными гранями.

Огромные черные обрубки, брызгая фонтанами крови, рухнули.

Теперь Алекс не чувствовал боли. Кристаллы заняли место переломанных костей, исцелили раны, и восстановили поврежденные мышцы, вернув телу боевую эффективность. Из запястий Алекса выросли острые кристальные клинки. Он изучил их коротким взглядом, и ему не терпелось пустить их в дело, чтобы защитить друзей.

Не терпелось, пока он не увидел, как сильно изменился спрут в своей наружности. Пока не увидел, как спрут испугался.

— Извини, — Алекс обратился к спруту. — Мне не нравится твоя боль, и я убью тебя не ради удовольствия. Я должен защитить близких, и мне жаль, что мы с тобой никогда друг друга не поймем.

Без капли удовлетворения Алекс взмахнул клинком, оставив в воздухе яркий белый росчерк, и отнял у спрута кусок тела. Клинок окрасился кровью чудовища. На теле спрута осталась страшная кровавая рана, и спрут жалобно взвыл от боли, глядя на Алекса как загнанный в угол щенок. Зрачки спрута дрожали, сам он трясся всем телом, и даже пошевелиться не мог, чувствуя неминуемую гибель.

Впервые в жизни Алекс преисполнился жалостью к врагу, ведь раньше никогда не приходилось видеть, как звуковики чего-то боялись.

Алекс жестко размахивал клинками, и рубил вывшего спрута, отнимая от него кусок за куском. Со свистом клинки рассекали воздух, кровь из ран спрута брызгала огромными фонтанами, и Алексу стало не по себе от жестокости происходящего.

Просто животное. Спрут — просто животное.

В ране на теле спрута показался сердечный кристалл, очень похожий на те, что сейчас стали для Алекса броней и оружием.

Алекс воткнул клинок в сердечный кристалл сокрушительным колющим выпадом, и, под вой испуганного чудовища, сердечный кристалл рассыпался на куски. Взгляд спрута потускнел, и тело его бесследно рассеялось в воздухе черным пеплом.

В этот раз Белый гигант не застыл ледяной статуей. Он развеялся миллионами осколков белого льда. Тучи окружили место битвы, над которым небо было чистым, и это стало для Василисы точкой на карте.

Она бросилась вперед, прорываясь через поля, густые колючие кустарники, и поскальзывалась на сырой земле, размытой дождем. Колосья пшеницы хлестали ее по рукам, шипы кустарников оставляли на коже маленькие царапины, а вспышки молний высвечивали ее лицо, отбрасывая тени на его взволнованное выражение.

Она не слышала тяжести собственного дыхания за раскатами грома. Не слышала собственных всхлипываний, и даже не удивлялась тому, что заплакала. Она всегда считала, что слезы — это не про нее. Она всегда сдерживала себя, но теперь не могла контролировать эмоции.

Не могла не бояться и не плакать, думая, что больше не услышала бы голос Алекса.

Она видел, как кружившие в воздухе льдинки медленно оседали на землю, видела, как после вспышек молний они расцветали яркими бутонами, как фейрверки, но Алекса разглядеть не удавалось.

Василиса не замечала усталости, не замечала жжения в мышцах, покрытых мышечной кислотой, и не замечала вопроса, который будто гадкий слизняк скользил в ее мыслях: «А жив ли Алекс? Мог ли он уцелеть?»

Жив. Василиса отказывалась думать иначе.

Преодоленного расстояния она совсем не заметила, хотя натертые ступни нестерпимо болели, а носки стали влажными и тяжелыми от крови. Легкие жгло при каждом вдохе, а перед взором было мутно, будто бы она смотрела на мир сквозь белый шум сломанного телевизора.

Взобралась на холм, скатилась с горки по хлюпавшей грязи, цепляясь за древесные корни, и оказалась на краю уничтоженного леса, за считанные минуты обращенного в пустошь.

Нерушимые стволы деревьев были повалены, крупные пни скалились древесными осколками, а с высоких обрывов переломанных тектонических плит срывались буйные водопады.

Пустошь была огромна, и Василиса даже не представляла, где искать Алекса. Она примерно чувствовала, где он находился, знала, что он мог быть еще жив, и не намеревалась давать себе передышек, пока не испытала бы убежденности, что с Алексом все в порядке.

Когда Дональд умер, она вдруг осознала, что Алекс тоже был смертен. Даже его нечеловеческая сила не лишала его человеческой хрупкости, из-за которой жизнь его могла оборваться в один миг.

Какой бы великой не казалась тебе твоя сила, всегда найдется существо или случай, которые окажутся сильнее тебя.

Алекса она нашла на огромной опушке, усеянной белыми льдинками, хрустевшими под ее ногами. Василиса сразу поняла, что это были осколки Белого гиганта. В центре ледяного поля виднелся островок из травы, грязи, и тяжелых обломков горной породы.

Василиса знала, что Алекс там. Чувствовала и понимала. Она рванула к островку через поле, льдинки разлетались из-под подошв в разные стороны, и Василиса даже не замечала, как падала, поскальзываясь, и снова вставала, устремляясь дальше.

Она разгребала грязные обломки голыми руками, не жалея ни сил, ни тела. Резала ладони острыми гранями жестких камней, но не помышляла останавливаться.

Она схватилась за край большого плоского камня, со всей силы потянула его на себя, и когда со стоном перевернула его, то увидела Алекса. Он был завален камнями и грязью почти полностью. Снаружи была лишь рука, покрытая кровавыми ранами, и голова. Глаза Алекса были закрыты, губы безмолвны, и от жалости в сердце Василисы защемило.

Она бросилась к Алексу, глотая соленые слезы, и буквально достала его из-под земли. Вырыла. Грязь сочилась между пальцами, усталость норовила прижать тело к земле, а изнеможенные мышцы едва не отключались, не в силах работать из-за переутомления.

— Хороший мой, милый мой, я здесь! — слезно говорила Василиса, всхлипывая. — Милый, очнись! Я здесь! Я с тобой!

Она вытащила измученное тело Алекса из грязи, шлепнулась задом в холодную лужу, и уложила Алекса спиной себе на бедра. Василиса гладила его по сальным волосам, целовала ему лицо, губами ощущая горечь грязи, и глотая пыль, скрипевшую на зубах.

— Милый, — шептала она отчаянно, и в груди ее гнусно щемило. — Очнись. Милый мой, пожалуйста, не умирай! — она крикнула, не в силах сдерживать горя. — Я здесь…. — прошептала она беспомощно, уронив лоб на грудь Алекса. — Дыши. Пожалуйста. Дыши.

Но он не дышал. Грудь его не двигалась, воздух не заполнял ноздри, а сердце под переломанными ребрами не билось. Василиса жалобно и проникновенно простонала, сгребла в ладони запачканную ткань изорванного кителя Алекса.

— Я всё потеряла, — с ее дрожащих и посиневших губ эти слова срывались едва слышно. Она тряслась от холода, тряслась от злобы и ужаса, пленивших ее сердце. Она в жизни столько не плакала. — Я все потеряла. И тебя потеряла. И себя потеряла. Всех, кого любила. Я буду с тобой. И пропади пропадом мои потерянные воспоминания. Пропади пропадом всё. Только не умирай и будь со мной. Я хочу быть с тобой, слышишь? Хочу выйти за тебя замуж, и нарожать тебе детей. Хочу быть правильной. Я всё сделаю, только не умирай.

— Отношений хочешь? — тихо произнес Алекс, и прокашлялся. Грудь его расширилась слегка. Он неглубоко вдохнул из-за боли в сломанных ребрах, и жадно засопел ноздрями, хватая живительный воздух. — Правда?

— Живой? — Василиса застыла, и взглянула Алексу в глаза. Взор его был ясным, радостным, но очень уставшим. — Живой? — она положила ладони Алексу на щеки. — Милый мой! — она исцеловала его, случайно надавила ему на ребра, и он простонал.

— Ай, аккуратнее! Блин, я чуть не обделался.

— Дурак, — слабо и радостно произнесла Василиса. — Дурак….

— Ты сказала, что хочешь отношений? Даже замуж решила? Я всё слышал.

— Дурак, — произнесла Василиса, и в ее заплаканных глазах появилось выражение счастья. — Да, да. Я хочу. Если это удержит тебя в этом мире, то я хочу этого.

И так они, покрытые грязью и мокрые от дождя, пробыли друг с другом минут десять, наслаждаясь каждой секундой пришедшего к ним счастья. Еще никогда они так друг друга не ценили, поняв, что никто им был не нужен больше.

— Я услышал тебя там, откуда уже не мог выбраться, — признался Алекс. — Услышал твой голос. Спрут сильно меня потрепал. Я бы не выжил, если бы не ты.

— Давай, — сказала Василиса, попытавшись встать и поднять Алекса, но от лужи оторваться не смогла. Онемевшие пальцы не сжимались, мышцы работать не хотели. Поняв, что Алекс жив, Василиса успокоилась и позволила себе заметить утомление, вызванное стрессом и длительной пробежкой по пересеченной местности.

— Черт, — обреченно выдохнула Василиса, и грустно усмехнулась. — Прости, милый. У меня совсем нет сил. Я даже пошевелиться не могу.

— Ничего, — успокаивающе ответил Алекс, и улыбнулся. — Скоро я смогу идти. Надеюсь.

В кустарнике справа зашуршала листва, хрустнула поломанная ветка, и Василиса хмуро взглянула на покрытые льдинками кустовые побеги. Ей даже удалось найти в себе силы расстегнуть кобуру, и сжать ладонь на шершавой рукояткеизлучателя.

— Кто здесь? Выходи, или буду стрелять! — пригрозила Василиса.

Из кустов, покрытый грязью и царапинами, вывалился Данни. Плюхнулся он руками в грязную лужу, и оказался в ней по локоть, едва не угодив в нее лицом.

— Твою мать, — недовольно выругался Данни, а затем взглянул на Василису, сказав: — не нужно стрелять. Свои, — и улыбнулся широко.

— Господи, как же я ненавижу дурацкие леса! Всю кожу себе испортила! Даже сиськи умудрилась поцарапать!

Следом за Данни из кустарника вылезла Линда, раздраженно вытягивая из формы шипы, и испытывая отвращение от собственного вида. «Никакой эстетики! Как же я ужасно появилась!» — жаловалась она, и повеселила Василису. «Хорошо, хоть лицом в грязь не улетела, как некоторые» — издевалась она над Данни, и Данни обиженно скривил губу, поднимаясь и отряхиваясь.

— Вы тут живые? — спросила Линда с беспокойством, пока Данни стряхивал грязь с формы, изрыгая отборный мат. — Мы пошли за вами, как только пришли в себя, госпожа Старший пилот. Не бросать же вас тут одних.

— Ага, — поддержал Данни.

Болтать времени не было.

С помощью Линды и Данни группе удалось сдвинуться с места. Василиса положила руку Линде на шею, и ковыляла рядом с ней, едва переставляя ноги. Алекс тоже мог кое-как двигаться, правда Данни едва ли не тащил его на себе. Да и походный рюкзак на спине прибавлял ему немало веса, и от этого двигаться стало тяжеловато.

На спине Линды тоже был рюкзак, и Василиса с удовлетворением поняла, что без еды никто не останется.

— Нужно убежище, — говорил Данни, оглядываясь по сторонам в поисках крова. — На улице мы долго не протянем.

Несколько часов они бродили по пустоши, и когда сил совсем не осталось, они увидели уцелевший холм, не тронутый битвой гигантов. Холм зеленый, и потому не сразу удалось заметить в нем вход в пещеру, прикрытый зеленым водонепроницаемым брезентом. Кто бы его тут не оставил — ему определенно хотелось спрятать это место.

Конечно, вторгаться на чужую территорию было не очень красиво, но все промерзли до костей, хотели поесть и согреться. Ночи на Земле оказались совсем холодными и неприветливыми, а обогревателей с аэролетными кабинами уже не было, так что выбора не оставалось.

Посиневшие губы Василисы дрожали, да и сама она трусилась от холода, замерзая в промокшей насквозь форме.

В пещере было тихо.

Сначала Данни осторожно заглянул внутрь, держа наготове излучатель, но темнота была такая, что хоть глаз выколи. Данни щелкнул кнопкой тактического фонаря на излучателе. Никого не было. Только ветер тихо свистел, слабыми потоками врываясь внутрь и гуляя в жестких каменных стенах. Данни прошелся лучом по пещере. В овал света попали баррикады из мешков с песком, приспособленные под установку пушечного расчета, попали пустые и застегнутые палатки.

Они вошли внутрь, и Данни поспешил закрыть брезент, на всякий случай, чтобы не выдать их присутствия. Он нашел дрова в одной палатке, а сухую одежду в другой. Развел костер. Всем удалось переодеться. Пусть одежда пришлась многим не по размеру, она была сухой и чистой, а это в данных обстоятельствах было главным.

Алекс и Василиса сидели в обнимку поближе к костру, укутавшись в плащ палатку, которую Данни вручил им, достав из своего рюкзака.

Поели консервы. Банки Данни разложил у входа, создав своеобразную сигнализацию. Кожа Василисы, наконец, обрела более-менее здоровый вид, правда Василиса все равно производила впечатление какой-то болезненности. Дыхание ее было глубоким, а лоб от жара покрылся испариной.

— Как вы нашли нас? — поинтересовалась Василиса, обратив на Данни болезненный взгляд. В ее глазах отражался огонек костра. — Я думала, мы там и останемся. Замерзнем насмерть. Спасибо вам.

— Бросьте, госпожа Старший пилот.

— Хватит, — скривилась Василиса. — Линда в чем-то права. Она говорила, что мы больше не военные. Долг у нас только перед людьми. Не перед армией. Субординацию можно и забыть, Данни. Мы не раз спасали друг другу жизни.

— Правда? — Данни растянул губы в радостной улыбке. — Хорошо.

— Когда я пришла в себя, то сразу поняла, что ты ринешься за Алексом, — это Линда. — Ты всегда так делаешь, когда он попадает в беду. Звуки битвы мы тоже слышали, и найти вас было не трудно. Чисто небо на месте схватки, ледяное поле, и вы посреди него на островке из грязи.

— Спасибо…. Ай! — вдруг прошипела Василиса от боли в плече, и закатала рукав армейской футболки, чтобы взглянуть на рану.

Рана выглядела плохо. Почернела по краям, и была заполнена белым гноем, перемешанным со спекшейся кровью. Нарывала. И ноги, стертые в кровь, тоже гноились. Смотреть было страшно. — Черт…. Похоже, я покойник, — с грустью сказала Василиса, хотя и старалась казаться спокойной. У нее разболелась голова, а тело от нестерпимого жара словно горело. Захотелось на улицу, под дождь, или хотя бы прохладный ветер. От раны исходил неприятный запах гнили, будто от начавшего разлагаться трупа. Впрочем, так и было. Василиса гнила заживо.

Безопасная ампутация конечности в таких условиях не светила точно, и гангрена теперь была равносильна смерти.

Данни обеспокоенно нахмурился, задумался над чем-то, а потом просиял в лице, и ринулся к рюкзаку, порылся в нем, и достал оттуда целый медицинский инъектор. Протянул его Василисе и сказал:

— Держи. Я на всякий случай захватил, когда были на складе. Забыл сказать, что у меня тоже есть. Волновался из-за луж крови между контейнерами.

— Класс! — обрадовалась Василиса, и воткнула шприц инъектора в плечо, рядом с раной, почувствовав колющую боль и сморщившись от нее. Целебный раствор смешался с кровью, и бактерии сразу же взялись за работу, уничтожив гной и серьезно ускорив процесс регенерации в организме.

Жар спал практически сразу. Голова перестала болеть, и Василиса с облегчением положила ее Алексу на плечо. Жить стало гораздо легче и дыхание успокоилось. Алекс от инъекции отказался, говоря, что поправится самостоятельно.

— Спасибо, Данни, — искренне поблагодарил Алекс, с улыбкой глядя на Данни. Он был рад, что Василису удалось подлечить, и ей теперь ничего не угрожало. Алекс с теплотой посмотрел на нее. Глаза ее были закрыты, она тихонько сопела носом, и сладко спала, как маленькая. — А скажи, — Алекс достал из кармана платиновый медальон-черепаху. — Что это? Было рядом с тобой. Видимо, выпало из твоего крамана. Или я ошибся? Это ведь символ палаты правителей, если я правильно понимаю.

Данни поджал губы, и растерялся. Затем потупил взгляд. Он совсем не ожидал, что медальон окажется у Алекса, да и Алекс теперь не сомневался, что медальон принадлежал Данни.

— Данни? — Алекс вскинул брови, не понимая, почему Данни так отреагировал. — Это что-то важное? Держи. Я же у тебя его не забираю.

— С-спасибо, — смущенно ответил Данни и робко принял медальон, сунув его в карман. — Это, — Данни посмотрел в пол, сомневаясь, стоило ли озвучивать мысль, пришедшую ему в голову. Все же, он поднял глаза на Алекса, и уверенно заявил: — Это родовой медальон моей настоящей семьи. Я — сын верховного консула Ривза.

— Ривза?! — хором удивились Алекс и Линда.