Путь чести

Глава 4

Залп всего приказа — нескольких сотен стрельцов! — усиленный картечным огнем всех имеющихся у князя орудий, прогремел подобно близкому раскату грома! Передовые позиции московской рати заволокло дымом, но пока еще не очень густым — и довольно быстро рассеивающимся.

— Первый ряд — назад! Второй ряд — прикладывайся!

Ратники первой шеренги, разрядив оружие, отступают назад, в третью, оставив бердыши на месте — и меняются пищалями с новиками, отдав им разряженные. Стрельцы же второй припадают к своим довольно тяжелым и громоздким фитильным мушкетам, уложив их на бердыши товарищей (в выемку между обухом и тупием), перед выстрелом максимально плотно прижав приклад к плечу…

— Цельсь!

Мгновением спустя после прозвучавшей команды над приказом вновь заиграли горны.

— Пали!!!

Залп!!! В этот раз, правда, грохнул он уже не столь оглушительно — ибо пушкари так быстро зарядить орудия просто не успевают. А нам-то что — сменили шеренгу, и вновь готовы к стрельбе… Правда, ведь уже практически ни хр… Ни зги не видно. Есть ли смысл разряжать оружие третьей шеренге?

— Второй ряд — назад! Третий — прикладывайся!

Вторая шеренга становится позади первой, третья же выходит вперед, первая — с уже заряженными пищалями, оказывается посередине. Новики увлеченно перезаряжают пищали товарищей, чтобы спустя всего несколько мгновений разменяться с соратниками второго ряда. Правда, мушкеты служивых людей третьей шеренги они уже никак не успеют перезарядить… Впрочем, достаточно и того, что после третьего залпа у моей сотни в запасе будет еще как минимум два лишних выстрела.

— Цельсь!!!

А вот целится уже практически невозможно: дым стал заметно более густым, и если после первого залпа заметавшихся тушинских всадников еще можно было разглядеть, то теперь нужно терпеливо ждать, чтобы «туман войны» рассеялся…

Однако же горн, несмотря на все мои сомнения, вновь заиграл:

— Пали!!!

Залп…

Все ребята, аллес — так и угореть можно. Вон, непривычные к столь плотному огню новики заходятся в кашле — да и у меня самого дым забивается и в нос, и в рот, вызывая спазм в груди … Вдобавок, в непроглядном пороховом «тумане» перезаряжаться приходится едва ли не на ощупь!

Короче, несколько мгновений нашего бездействия у врага есть. И вот вопрос: достаточно ли прорядил наш огонь ряды тушинцев и иже с ними, чтобы лишить всякого желания атаковать? Или же у тех горячей литовских парней, кому посчастливилось избежать встречи со свинцовыми кругляшами диаметром в четырнадцать-шестнадцать миллиметров, да летящими со скоростью свыше двухсот метров в секунду, настолько железные яй… Настолько железный характер, что они рискнут подобраться поближе, пока видимость у нас нулевая?!

Как бы то ни было, сменить шеренги я просто обязан:

— Третий ряд — назад! Первый — прикладывайся!!!

Горны молчат — молчим и мы. Наконец, дым рассеивается — и что же я наблюдаю?! Лисовчики бегут от нашего лагеря в сторону переправы, бегут, нахлестывая лошадей — и оставив перед нашими позициями несколько десятков тел животных и людей!

Но тут нужна поправка: павшие вороги лежат лишь там, где вели огонь стрелецкие приказы — и немногочисленные пушки, выставленные впереди пикинеров… К сожалению, стрельцов у Михаила Васильевича откровенно маловато — всего несколько приказов по две, максимум три сотни ратников в каждом. В основном это служивые, успевшие прийти на усиление из близлежащих городов… Всего лишь пятая часть той силы, что прогнала крылатых гусар под Добрыничами!

Растягивать нас в «тонкую красную линию» князь разумно не стал — особенно же учитывая, что кафтаны у многих стрельцов вовсе не красного цвета… Но главная причина — нас просто не хватит заполнить даже одну шеренгу по всей протяженности обращенных к врагу укреплений. А потому Скопин-Шуйский вполне разумно распределил приказы равномерно по рати, при этом поставив их для защиты стратегически важных узлов обороны. Например, наш приказ встал у ворот. Одних из двух, кстати…

Так вот, плотный огонь стрельцов ошеломил врага, обратил воров в бегство, нанеся им ощутимые потери! И ведь при виде показавших спины тушинцев, отчаянно хлещущих коней ногайками, даже у меня возникло естественное в подобной ситуации желание начать преследовать врага! И вырубить его под корень бердышами в толчее, что неминуемо возникнет на берегу у переправы…

Вот только никаких команд на выход из лагеря и преследование воров не последовало. Внимательный взгляд талантливого полководца, коему посчастливилось родиться царским племянником и оказаться в нужное время и в нужном месте, сумел разглядеть замершие у самой реки стройные ряды гусарских рот, по такому случаю даже опустивших пики. Вот только крылья все равно «сдали» ляхов… Возможно, бегство воров и было непритворным — но попробуй мы сейчас начать преследовать, и я уверен, что нарвались бы на жесткий контрудар гусарии в поле! Особенно опасный в тот момент, когда наши отряды еще только покидали бы лагерь узкими колоннами сквозь ворота…

В подтверждение этой догадки лисовчики прекратили бегство ближе к реке — а после, перестроившись, и вовсе замерли на месте.

…Какое-то время Сапега просто ждал на берегу Волги, на достаточном расстоянии от наших пушек. Возможно рассчитывая, что у Михаила Васильевича все же кончится терпение, и он с недавно собранной из крестьян пехотой да малым числом служивых людей рискнет добывать победу в чистом поле… Против врага, имеющего огромное преимущество в кавалерии!

На провокацию Скопин-Шуйский, конечно, не повелся. Однако и гетман строил план боя отнюдь не только на ухищрениях, с помощью которых он мог бы выманить нас из лагеря… Когда на нашем берегу Волги замерли плотные квадраты переправившихся через реку пикинеров и мушкетеров из числа немецких наемников, сотни лисовчиков и воровских казаков принялись спешиваться. После чего весьма значительная масса профессиональных наемников-ландскнехтов и черкасов вперемешку с тушинцами, двинулась на нас, печатая шаг.

Вот теперь уже стоит начинать волноваться…

— Без команды не стреляем! Ждем!!!

Я бы на месте Сапеги направил простых воров к рогаткам — чтобы растащили их, расчистили путь коннице. Чтобы у гетмана появилась возможность ударить гусарами и сокрушить нашу пехоту — пусть даже и ощетинившуюся пиками! По крайней мере, попробовать это сделать…

К сожалению, гетман оказался не дурнее меня. Вон, гусарские роты пока еще неспешным шагом тронулись вслед за своей пехотой…

Черкасы действительно ринулись к рогаткам, выставленным впереди пикинеров-новобранцев. Причем, выявив расположение стрелецких приказов и за время «разведки боем», в нашу сторону воровские казаки даже не сунулись!

Но и «рекруты»-крестьяне, собранные под началом бывалых наемников, двинули свои «коробочки» вперед, рассчитывая удержать острожки. И ведь им это удается! Уколы длиннющих пик, достигающих порой и пяти, и даже шести метров в длину, успешно пресекают любые попытки тушинцев даже просто притронуться к рогаткам!

И все бы хорошо, если бы не наемники…

Заприметив приближающихся шагом ландскнехтов, засуетились наши пушкари, перенеся небольшие полевые оружия поближе к трем (по числу вражеских колонн) точкам направления вражеских ударов. Понятное дело, что не сами, что по приказу князя или его воевод…

Однако же почему стоим на месте мы, стрельцы?!

Нет, конечно, я понимаю, что перемешать приказы по полю князь просто так не может — иначе в ровном строю его армии появятся удобные для вражеской атаки бреши. Однако ведь снять хотя бы по одной сотне от приказов, чтобы развернуть ее для отражения натиска пикинеров, воеводы вполне могут! Только отчего не спешат этого сделать… Обернувшись и найдя глазами Николу, я подозвал новгородца к себе жестом руки, после чего обратился к спешно подбежавшему горнисту:

— Поспеши к голове приказа и передай мою просьбу — хочу с нашей сотней пойти на помощь нашим пикинерам. Без нас их могут потеснить от острожков да разобрать их! Оставлю только новиков — все одно…

Мой голос потонул в грохоте пушечных выстрелов — и последующим отчаянным воем отхлынувших от рогаток тушинцев и наемников, попавших под близкий удар картечи! Но, обернувшись к ближней к нам атакующей «банде» ландскнехтов, я успел разглядеть, что потери пикинеров, в общем-то, не и столь велики. По большей части огонь картечь приняли на себя именно черкасы, ставшие для европейских наемников чем-то вроде живого щита… Хотя термин «пушечное мясо» применительно к этой ситуации подходит как никогда точно!

Так вот, потери немцев оказались не столь и высоки — а вот сразу после выстрела ряды пикинеров разошлись, и вперед принялись поспешно выбегать мушкетеры, до того скрывающиеся в глубине строя копейщиков…

— Быстрее Никола, быстрее!

Отправив гонца к голове приказа, я тут же зычно воскликнул:

— Сотня — перестраиваемся…

В этот раз мой крик потонул в грохоте мушкетных выстрелов — и боевые порядки ближней к нам «банды» окутались пороховым дымом… Следом грянул второй залп — и, наконец, третий, начисто выбивая первые ряды «рекрутов» Скопина-Шуйского! Досталась и вылезшим вперед пушкарям… А после из низко стелящегося порохового облака выбежали черкасы, в этот раз уже без всякого сопротивления со стороны пикинеров схватившись за рогатки и принявшись их растаскивать!

Впрочем, под яростные крики опытных командиров из числа добровольцев Христиера Зомме, погнавших людей вперед (тем самым не позволяя вчерашним крестьянам сломаться при виде погибших товарищей), солдаты «стройной рати» попытались атаковать воров. Но слишком поздно — в острожках появилось множество брешей, и к ним уже подступили немецкие пикинеры!

В то время как неспешно следующие крылатые гусары преодолели уже половину пути от реки до нашего лагеря…

— Голова разрешил! Тимофей Егорьевич, голова разрешил идти нашим на выручку!

Вот вовремя вернулся посыльный! Я радостно хлопнул горниста по плечу, с чувством воскликнув:

— Молодец, Никола, благодарность тебе! Вот, держи протазан сотника, высокая честь тебе оказан, сохранить наградное оружие! Старшим оставляю тебя над новиками!

Всучив церемониальное оружие радостно улыбнувшемуся новгородцу (может быть много позже он и поймет, что настоящей наградой была моя попытка избавить его от грядущей схватки), я зычно скомандовал стрельцам:

— Сотня! За мной!!!

…Прошедшие десятки схваток, пикинеры-ландскнехты, чьи первые ряды защищены кирасами, имеют огромное преимущество над нашими рекрутами. Их уколы синхронны и точны, они сильнее и быстрее атак вчерашних крестьян, впервые оказавшихся в бою — и получивших в соперники столь сильного врага! Кроме того, еще не успела моя сотня подойти поближе, как немецкие мушкетеры перезарядили свое оружие. И, протиснувшись в первые шеренги «банды», они обстреляли наших копейщиков уже в упор, вновь тремя залпами!

Когда пороховая дымка рассеялась, я понял, что оказавшаяся на пути немецких ландскнехтов пикинерская рота перестала существовать… Но прежде, чем мы бы поспели к прорыву, путь врагу закрыло подкрепление рекрутов, подоспевшее от соседних рот. Вновь замелькали колющие навстречу пики — а я поднажал, поднажал из последних сил, надеясь, что мы успеем подойти до того, как вражеские мушкетеры в очередной раз успеют перезарядиться…

Но чуда не случилось.

Я перешел на тяжелый шаг, лихорадочно глотая воздух горящими легкими. Знал бы, что придется бегать, так ни за что бы не стал облачаться в броню! Впрочем, не отстающие от меня стрельцы, вынужденные держать в руках пищали, перекинув секиры за спину (благо, что у последних есть ременная петля!), выглядят не особо бодрее…

— За пикинерами — в три ряда становись! Бердыши воткнуть в землю, фитили пали!

Несмотря на очередной вражеский залп, ударивший в упор, подкрепление, образовавшее, по сути, вторую роту на месте павшей, сохранило боеспособность, сохранив строй еще в шесть шеренг глубиной. Мы встали за спинами рекрутов, ожидая, когда рассеется пороховое облако и мы сможем стрелять уже прицельно, выбивая пикинеров в кирасах…

Но, когда очертание вражеского строя проступило сквозь дымку, стрелять было уже поздно: враг отошел более, чем на тридцать шагов — дистанцию, на которой пищали могут уже и не взять действительно прочных кирас. Причем ландскнехты продолжают пятиться, освобождая дорогу уже перешедшим на рысь и вот-вот готовым сорваться на галоп крылатым гусарам!

В следующий миг земля под ногами ощутимо дрогнула — это тяжелые кони ляхов взяли разбег для тарана! Я тяжело выдохнул, не совсем поняв, свои чувства: толи я рад тому, что оказался здесь и сейчас со своими стрельцами — так сказать, в нужное время и в нужном месте… Толи наоборот, только сейчас осознал риск, на который обрек «ореликов». Ведь если пикинеры не выдержат тарана тяжелой кавалерии — конец и всей сотне!

Но как бы то ни было, в первом бою с тяжелой конницей рекрутам получится выстоять лишь с нашей помощью…

— Не робей братцы, двум смертям не бывать! Да пики держите покрепче, ляхи на них сами напорятся!!!

Буквально следом за мной что-то закричали и командиры-иноземцы, обучавшие новиков-крестьян командам на германском или шведском языках, заставляя выполнять под них требуемые действия. Поняли ли немцы, что я тут попытался немного покомандовать их подчиненными? Как кажется — все-таки да, уж больно возмущенно что-то разоряются…

Хотя, быть может, мне просто показалось.

Так или иначе, наша «стройная рать» выровняла свои ряды, а первая шеренга опустилась на колено, воткнув пики в землю заостренными втоками, выставив наконечники на уровень груди мощных гусарских жеребцов… Второй же ряд склонил пики под углом к земле так, чтобы острие их оружие достало корпус всадников. Ну, а оставшиеся же рекруты продолжили держать их на весу, уже обеими руками, целя в головы ляхов…

Вроде все правильно и даже надежно… Да только крылатым гусарам уже удавалось проломить пикинерский строй лихим тараном — как, например, они сокрушили шведов при Кирхгольме пять лет назад!

А ведь там сражались профессиональные солдаты-пикинеры, а не новобранцы…

— Стрельцы! Первый ряд — по моей команде бьем по лошадям, и сразу на колено! Второй и третий ряд — по моей команде друг за другом, выбиваем всадников… Пока ждем!

Ждем… Тридцать шагов ждем. Не больше — иначе просто зря расплющим пули о кирасы… Но и не меньше. Иначе просто не успеем отстреляться всей сотней, итак сократившейся на четверть из-за моего желания поберечь новиков.

Теперь вот появились сомнения в правильности принятого решения на счет пополнения… Кто знает — быть может, их залп, залп четвертого ряда стал бы решающим?!

Да, сомнения есть. Да и как им не быть, если я сейчас всем телом ощущаю дрожь земли под ногами, усиливающуюся с каждым мгновением?! Если уже отчетливо слышу ржание могучих гусарских жеребцов и яростные крики врагов, надеющихся меня или срубить, или стоптать конем, или заколоть пикой?!

Вот так вот… Меня действительно проняло при виде накатывающей на наш строй массы всадников в сверкающей на солнце броне. И страх змеей заполз в душу, ледяным кольцом стиснул сердце… Кажется, еще чуть-чуть, и он просто скует мое тело, обездвижив в самый напряженный момент боя!

Так ведь я еще и стою за шестью шеренгами пикинеров! Что же чувствуют те, кому пришлось замереть на колене в первом ряду?!

Словно услышав мои мысли, вначале один, а следом и второй новобранец бросили пики на землю, вскочили на ноги — и побежали вдоль строя, покинув первую шеренгу… Никто ничего не сказал им в спину, никто не попытался догнать их и вернуть — ибо враг уже слишком близко.

А мгновением спустя после бегства дезертиров, ляхи миновали тело одного из черкасов, распластавшееся в тридцати шагах от первой шеренги стрельцов — тело, выбранное мной в качестве прицельной отметки. И я тут же отвесно опустил оголенную саблю, втайне порадовавшись, что сохранил контроль над телом, что страх не лишил меня сил:

— Первый — пали!!!

Залп! И разрядившая пищали шеренга стрельцов опускается на колено…

— Второй — пали!!!

Залп! А следом я вновь кричу — насколько возможно громко:

— Третий — ПАЛИ!!!

Третий залп окончательно закрывает обзор дымным облаком. Но ударивший по ушам оглушительный визг лошадей и отчаянные вопли ляхов, тяжелые падения разогнавшихся жеребцов об землю, полетевших вниз вместе с наездниками — я ведь буквально почувствовал каждый из них ногами… Все это заставило меня поверить в то, что у нас получилось остановить вражескую атаку!

Но уже в следующий миг поредевшая рота крылатых гусар с разгона врезалась в шеренги московских пикинеров…