Путь чести

Глава 18

Кругом стоит оглушающая тишина, не слышно даже птичьего щебетания. Дорога наша пустынна, а если учитывать, как неожиданно для осени палит солнце… Нет даже намека на вчерашний холодный ветер, полный штиль! Пока ничто не предвещает опасности — но даже в такой ситуации я не позволил солдатам эскадрона пренебрегать кирасами и шлемами, или иной бронёй, не делая исключения и для себя.

Хунд мотнул шеей, отгоняя назойливых мух, и я достал из седельного мешка хлебную корку для верного жеребца.

— Думешь, мы быстро их найдем? Или снова будем мотаться без сна и отдыха? — Лермонт приложился к фляге.

— Думаю, твои опасения напрасны. Не могли они уйти далеко. Ты сам вспомни, какое пожарище мы устроили в лагере, лишив воров телег! — вместо меня ответил Тапани.

— Устроить-то устроили, но разведка Делагарди их на прежнем месте уже не нашла. А это что значит? Правильно. Передвигаются они все же довольно быстро.

— Ты волнуешься, что не вступишь в бой? — улыбнулся я.

— Я боюсь они будут ждать нападения, Себастьян. — невесело ухмыльнулся горец. — А это скажется на здоровье и жизни наших воинов.

Вот тут горец абсолютно прав. Но я не собираюсь терять своих людей. И именно поэтому вперед был оправлен небольшой разъезд рейтар из сотни Ушакова. Кроме того, на марше я также озаботился выставить боковое охранения — и три десятка всадников выделил в арьергард. Если что, послужат и резервом в бою…

— О чем шептался с Зомме?

— Отъедем. — я направил Хунда вперёд. Товарищи последовали за мной.

— Думаю от вас не скрылись разговоры в войске.

— Смотря о чем. — прищурился финн.

— О князе Михаиле. Он становится настоящим символом сопротивления. Люди готовы биться за него и умирать. И все больше и больше.

— Это-то как раз не новость. Слышали. — кивнул Лермонт. — Ходят пересуды, что Скопин-Шуйский мог бы стать намного более достойным правителем, чем его дядюшка. Народ не сильно доволен царем Василием.

— Это так. — кивнул я. — Вот Христиер и подстилает соломку на случай, если кости лягут так, что сам князь Михаил задумается о подобном.

— А он задумается? — вскинул брови Тапани.

— Кто знает. — задумчиво произнес я, стараясь держать лицо. Ведь товарищи мои пока не знают того, что знаю я, и уверенности в том, что им необходимо знать больше, пока нет. Ещё не время…

— Сам-то что думаешь, фон Ронин? — Лермонт принялся поправлять ремешок шлема, выдавая лёгкое волнение.

— Я уверен, что Михаил более достойный кандидат. И от того, что он пока даже не помышляет о престоле, Скопин-Шуйский становиться еще более достойным царского титула!

— Ну, царя Василия я не видел — но судя по разговорам в войске, народ его не особенно любит. Ушаков вон при одном упоминании его имени кривится! Видимо насолил ему государь Московский… Во всяком случае те, кто сейчас находятся в войске князя Михаила, без сомнений пойдут за ним и в огонь, и в воду, и за престол государев.

— А что лично ты сказал Зомме?

— Сказал, что думал об этом. И что нужно дать идти вещам своим чередом… Но ещё я думаю, что если Василий вдруг скоропостижно скончается, то Скопин-Шуйский просто обязан взойти на престол, отметая любых иных наследников! В том числе и царского брата — никудышного полководца, пропустившего лжецарька к Москве…

— Скончаться быстро можно не только от болезни, Себастьян. — многозначительно произнес шотландец.

Я многозначительно хмыкнул и пожал плечами, сочтя, что на сегодня сказано уже достаточно, после чего молча развернул коня, возвращаясь к колонне своих воинов.

…Вот уже несколько часов мы двигаемся на северо-запад. И к вящей радости рейтар сменилась погода: на безоблачное небо набежали серые тучи, и солнце уступило свой престол, скрывшись в облаках. Правда, чуть позже начал накрапывать мелкий дождь — но хотя бы не ледяной…

— Как в Богемии. — протянул Лермонт.

— А что там? — с интересом спросил Тапани.

— Да такая же погода. То солнце, а через мгновение уже льет дождь. Про город Прагу слышали?

Я закатил глаза.

— Нет, сударь, мы же совсем тёмные! И только благородные шотландцы имеют право побывать в этом славном граде. Да что там побыть — даже просто про него услышать!

— Язва. — ухмыльнулся горец. — Это на тебя так погода действует.

— Так что в Праге? — Тапани все-таки заинтересовался.

— О! Прекрасный город. — Джок откашлялся, воздух стал вязким и влажным. — Но, честно тебе скажу, мрачный. Не зря его городом колдунов называют.

— Да ну!

— А то.

— Сам-то хоть одного колдуна встречал?

— Вера во мне крепка. Они меня стороной обходят. Но слышать приходилось. — прищурился шотландец.

— Стороной тебя деньги обходят и идут прямиком в руки симпатичных дам да кабатчиков. — хохотнул я.

— Это уже другая история. — широко улыбнулся горец. — А я вам про Прагу. Слышал ходит там по ночам среди еврейских домов огромный глиняный истукан. Защитник иудеев. Мол один раввин изваял сие чудище давным-давно и с помощью свитка с заклинанием, который вкладывался в рот оживил его. Выглядел сей монструс как громадный человек, но без собственной воли и речи.

— О-о-ох. — пробормотал финн.

— Вот тебе и «ох»! А с тех самых пор «голем», как прозвали монстра, выполнял все поручения своего создателя днем, взяв на себя всю тяжелую и грязную работу в еврейской общине, а ночью выходил на защиту еврейского квартала. Однако, оставшись без дел, монструс мог становиться опасным, бездумно разрушая в неистовой ярости все на своем пути!

Я знал об этой легенде, но не думал, что она настолько древняя. Н-да, каждому народу нужен свой защитник, пусть и легендарный…

— А дальше? — финн, похоже, крайне заинтересовался историей Джока.

— А что дальше? Стали погромщики пропадать. Вот все сразу и поверили в легенду. Как тут не поверить?

Я улыбнулся. Думаю, иудеям просто надоели бесконечные погромы, и они ловко прикрыли свой самосуд древней легендой, нагнав мистической жути на воров. Ловко, ничего не скажешь… Неожиданно шотландец посерьезнел:

— Смотри, Себастьян, посыльный от разъезда!

И действительно, по направлению к нам скачет одинокий всадник, нетерпеливо подгоняя коня. Сразу подумав о плохом, я потянулся было к седельной кобуре — но присмотревшись к приближающемуся гонцу, понял, что тот хоть и спешит с какой-то важной вестью, однако же впереди никаких звуков боя не слышно. Значит, не засада…

Я оказался прав. Добравшись до развилки дорог, на одном из ответвление которых в сторону ближайшего леса были ясно различимы свежие следы всадников (и в большом числе!), командир дозора отправил пару новоиспеченных рейтар на разведку. Вскоре бывалые служивые из детей боярских вернулись и доложили, что сразу за небольшим леском на противоположной от дороги опушке и расположились мятежники, довольно крупный отряд. Причём расположились без дозоров и боевого охранения! Хотя нельзя исключать, что разбойные разъезды воров рыщут по округе — и что нас уже заметили, да затаились… Как бы то ни было, ударить следует с двух сторон, с небольшой разницей во времени — вначале связав врага боем первой сотней рейтар, в то время как вторая обойдёт лес и атакует с тыла…

— Много ли у них телег? — я попытался прикинуть, смогут ли воры организовать оборону в гуляй-городе, способный очень усложнить нам задачу. Кроме того, большой отряд наверняка должен иметь значительный обоз — а вот его отсутствие будет косвенно указывать на то, что мы имеем дело со «старыми знакомцами».

— Мы видели не больше двух. И те со скарбом.

Многозначительно перелягнувшись с Джоком и Тапани, я довольно улыбнулся:

— Тем лучше!

…Частично спешившуюся сотню Ушакова я отправил вперёд, через лес — с расчётом, что часть детей боярских, вооружённых луками и пистолями, все же сумеют подобраться к стоянке тушинцев, и даст первый залп, расчищая пространство на выходе из посадок от врагов. После чего вторая полусотня рейтар, до поры держащаяся позади вынужденно спешенных соратников, перейдёт на галоп — и на скаку вырвется из леса, атакуя всполошившийся лагерь!

В свою очередь, моя сотня двинулись в обход, огибая лесок — с тем расчётом, чтобы показаться в поле зрения врага уже после того, как Ушаков свяжет воров боем. Глядишь, не убегут — а то и вовсе не заметят в пылу схватки второй отряд московитов… И в конечном итоге вышло так, что слитный залп (именно залп, а не частые выстрелы вразнобой, что свидетельствовало бы о встречном бое, завязавшемся ещё на подходе к лагерю тушинцев!) прогремел именно в тот миг, когда мы подобрались к южной, менее вытянутой оконечности леса:

— Не отступать и не сдаваться, братцы! — я возвел руку с оголенной саблей к небу. — Посмешим на помощь к нашим соратникам! За мной!

Я поднял Хунда на дыбы и пустил того рысью вперёд. А по пятам за мной устремилась к врагу первая сотня…

Воры все же заметили наше приближение — и наперез нам устремилась пешая казацкая голытьба с пиками и луками. Что любопытно, ни одного бойца с самопалом! Выходит, и вправду наши «знакомцы», оставшиеся без пороха!

— В колонну по двадцать, в пять рядов, дистанция — двадцать шагов! Разряжаем первый пистоль на сближение, с пятнадцати аршин, второй пистоль в упор, на развороте! Остальные самопалы, у кого они есть — поберегите для ближнего боя! Возвращаемся на сорок шагов, строимся колонной — и на прорыв… Залп!!!

Я первым разрядил свой пистолет по сбивающим плотный строй «ежа» запорожцам — стараясь не обращать внимание на летящие навстречу стрелы… Кому-то из финских рейтар, ветерану эскадрона не повезло — стрела клюнула несчастного в лицо; ещё две свалили рейтарских жеребцов… Это все, что мне удалось увидеть, прежде, чем взгляд застило пороховое облако — а выскочив из него, я тут же рванул поводья Хунда влево, стремясь избежать граненого острия казацкого копья! Одновременно с тем вытянув навстречу врагу правую руку с зажатый в ней колесцовым пистолем, и утопив крючок спуска… Широкое дуло самопала извергло сноп искр и дыма — а также крупную свинцовую пулю! — в лицо ближнего ко мне врага…

Когда мои рейтары разрядили по большей части трофейные пистоли ляхов по черкасам, ощетинившийся пиками «еж» сократился втрое. А после того, как постоившаяся коробочкой сотня рванула вперёд, большинство воровских казаков просто побежали, побросав уцелевшие пики на землю…

— Урррра-а-а-а!!!

Мы атаковали левый флаг воров. Козачки и мятежники даже опомниться не успели, как мы проскакали половину лагеря, ударив в спину нескольким десяткам верховных, все же успевшим вскочить в седла и встретить воев Ушакова в сабли — разом опрокинул врага! При этом со стороны тушинцев позвучало лишь несколько редких выстрелов — очевидно, воры имеют большую нужду в порохе…

Вскоре общий бой распался на множество отдельных схваток, и управлять сотней стало невозможно. Моя сабля уже успела окраситься красным, когда подбежавший слева пеший смельчак попытался поднять меня на пику! Рванув поводья Хунда вправо, я ушел от укола — и тут же, перекинув клинок в левую руку, достал размашистым ударом сабли голову тушинца… Школа «Орла»! Второй пехотинец в красном кафтане лишь скользнул копьем по кирасе — и рухнул с проломленным черепом: справа меня прикрыл верный Лермонт. Финна же пока видно — наверняка рубится во главе десятка земляков!

Скрежет железа, крики людей и отчаянный визг лошадей, грохот уже редких выстрелов стоят над поляной. Я разрядил в спину литовца, занесшего саблю для удара по раненому рейтару «отцовский» пистолет — и тут же схватился с другим всадником. Тот оказался искусным бойцом — но блокировав удар плоскостью сабли, я выстрелил с левой от бедра, разрядив свой последний самопал. Пуля попала точно в шею противника…

Бой продолжился. Мой клинок с лязгом, выбив искру скрестился с саблей мятежника на вороном коне! И только мельком поймав взгляд вора, я понял, что сошёлся я с тем самым козацким полковником, чьи люди взяли нас в плен. Неожиданно! По спине пробежал холодок, но в груди полыхнуло огнём…

Что же, посмотрим, чего ты стоишь один на один!

Оказалось, что как боец, сей воровской казак стоит немало. Он реально хорош! И при своих немаленьких габаритах очень ловок, искусно владеет саблей — да еще и премерзко скалится при каждом ударе! На меня посыпался целый град ударов, которые я едва успеваю парировать — или просто от них уклоняться; в сердце закрылся смертельный холодок… И тут же очередной удар врага достал мою голову! Меня спас шлем — клинок вора встретил козырек бургиньота, и тот все же соскользнув в сторону. Но в голове зазвенели колокола; в этот миг я отлично понял Себастьяна, так недолюбливающего рубку!

Неловко отмахнувшись саблей, я попытался было подать жеребца в сторону, отчаянно сетуя в душе, что разрядил все пистоли… Враг играюче разгадал мой маневр — но от очередного, возможно смертельного удара, меня прикрыл Лермонт! Горец налетел на полковника, засыпая его частыми и столь стремительными ударами палаша, что тот вынужденно попятился, с трудом сдерживая бешеный, отчаянный натиск Джока; улыбка сама собой сползла с лица вора… В какой-то миг клинок шотландца пролетел в сантиметре от лица козака — и я, едва уняв трясущиеся руки, буквально взревел от негодования и разочарования… А после отчаянно пришпорил Хунда, надеясь успеть спасти друга от встречи со Святым Петром! Полковник, отчаянно и умело парируя атаки Лермонта, вдруг рванул пистоль левой рукой из кобуры, бешено прорычав в лицо смертельно побледневшего Джока:

— Я твоя смерть, щенок!

Елмань моей сабли врублилась в шею вражеского атамана одновременно с выстрелом, быть может, лишь на долю секунды опередив его…

— Ты как?!

Всё ещё бледный шотландец, зажав предплечье правой руки ладонью левой, сквозь зубы прошипел:

— Нормально, задел только вскользь… Умелый, гад!

Кровь явственно выступила сквозь пальцы Джока — но прежде, чем я попросил бы показать рану, Лермонт указал клинком куда-то вперёд:

— Тапани… Помоги ему! Я сейчас…

— Не дури, лучше прижги пока рану, я справлюсь!.

«Степан» едва отбивается сразу от двух конных. Решительно направив Хунда в их сторону, я нанес первый рубящий удар со спины увлекшегося схваткой ворога — в основание незащищенной головы. Тапани благодарно кивнул — а второй противник тут же развернул скакуна в мою сторону… Я пошел на сближение, а после резко отклонил корпус — и рубанул саблей изо всей силы! Заточенная сталь трофейного клинка рухнула на голову не успевшего поставить блок вора…

Перебив самых отчаянных и смелых тушинцев, остальных мы вскоре обратили в бегство. Вслед за уцелевшими ворами я отправил полусотню рейтар во главе с Тапани — в то время как остальные принялись считать потери, оказывать первую помощь раненым… И мародерить, снимая все мало мальски ценное с трупов убитых врагов. Как говорится в поговорке — «À la guerre comme à la guerre»…

На войне как на войне.

— Молодцы братцы, наша взяла! Сегодня вы все герои — и вся добыча ваша по праву!

— Да-а-а!!!

Ответом мне послужил одобрительный рев десатков луженых глоток…

Едва ли не все поле устлано телами мёртвых — подавляющее большинство которых принадлежит мятежникам, их не менее двух сотен. Увы, мой эскадрон также не досчитался более двух дюжин убитых и тяжелораненых рейтар…

— Ты как, командир? — Лермонт поравнялся со мной, демонстрируя свежую повязку с едва проступающими за её края следами порохового ожога. Что же, такая здесь и сейчас медицина — но кровь прижигание действительно затворяет… Между тем бодрый, словно бы и не бывший только что в смертельной схватке шотландец весело продолжил, не дождавшись ответа — и подняв вверх рукоять трофейной сабли:

— Смотри что я ухватил с тела полковника! Твой трофей… — друг протянул мне саблю, украшенную драгоценными каменьями. Интересно, откуда она у полковника? Хотя теперь уже не узнаешь…

— Оставь себе, Джок. Ты меня сегодня дважды выручил, во второй так и вовсе спас жизнь! Это будет лишь малая толика моей тебе благодарности…

Шотландец широко улыбнулся:

— Так и ты меня спас! И не единожды! И разве мы ещё считаем случаи, когда выручали друг друга?

Я устало покачал головой:

— И все-таки оставь себе… Как рана?

Не скрывающий своей радости шотландец только рукой махнул:

— Царапина! Заживёт, как на собаке, ты же меня знаешь…

Хм-м-м… Не так хорошо, как ты думаешь, друг мой, вовсе не так хорошо…

Мы уже закончили собирать трофеи (влячая и законную долю рейтар Ушакова, отправившихся в погоню), когда показался отряд второго сотника — крепкого, коренастого, русобородого мужика лет за тридцать. Его словно окутывает ореол суровой, а главное, обоснованной уверенности в своих силах, веры в себя и свои возможности. Настоящий боевой вождь… Полусотня Петра вернулась без потерь — но с языком!

Уже за двадцать шагов было слышно, как мычит с мешком на голове пленник. И вскоре козачек, связанный веревками, словно тюк, рухнул на земле — буквально к копытам Хунда! Я многозначительно посмотрел на Ушакова — и тот развел руками:

— Ты, командир, не серчай. Это чудище лохматое рот свой поганый не закрывало. Пришлось немного угомонить, для его же безопасности.

Я кивнул головой:

— Понял. Поднимите, снимите мешок и достаньте кляп. — я растер руками лицо. Навалилась невероятная усталость; хочется просто лечь и как следует выспаться…

Лицо пленника действительно вызывает отвращение. Весь рябой, с косым шрамом от лба до подбородка, с гнилыми зубами и пропитыми глазами. Битый жизнью пёс…

— Что тебе провалиться, немцура поганая! Чтоб вас живьём жгли! Дети потаскух! Псы смердящие! Немчура проклятая! Да чтоб… — ему снова заткнули в рот кляп, и проклятия прекратились в мычание.

— Говорить не будешь? — я устало посмотрел на пленника.

Тот снова замычал.

— Выньте. — я кивнул.

На удивление, проклятий не последовало. Козак только отрицательно покачал головой.

— Хорошо. Доставим тебя в наш лагерь. Там разберутся. — с улыбкой произнес я, сделав едва заметный знак Тапани, с которым фон Ронину уже не раз доводилось вести допрос…

— Матиас!!! — финн, вынужденно получивший язык за время обучения сотни, страшно закричал, упав на колени перед лежащим чуть в стороне мертвецом. Вздрогнул даже я.

— Матиас! Друг мой! Да как же так! — «Степан» склонился над мертвым телом, схватив павшего за руку… Такая сцена не могла не пробрать.

— Кто?!! Кто это сделал?!! — вскочил на ноги финн. Глаза его налились кровью, став одним цветом с последствиями удара на щеке.

— Спокойно друг! — подошел к нему Лермонт — но тут же шотландца грубо оттолкнули:

— Ты!!! — безумный взгляд Тапани устремился на пленного, который только что в землю не вжался от страха.

— Я тебя голыми руками разорву, тварь!!! — бросился вперед финн. Встревоженный Ушаков подал коня вперёд, встав на пути Тапани — а пленный от страха завалился на спину.

— Помогите!!! — заверещал он.

— Я съем его сердце! — взревел Йоло. — Он убил Матиаса!!!

Трое рейтар обхват или рвущегося к пленнику финна, а я склонился над козачком и быстро и мрачно зашептал.

— Быстрее говори, куда отправились твои товарищи! Ваш лагерь ведь был больше; и чем быстрее скажешь, тем лучше будет для тебя!

Пленник посмотрел в ответ полными ужаса глазами.

— Я его буду резать на ремни, а потом сварю и съем! — надрывался финн за моей спиной. — Моего любимого друга убил! Конец тебе, собака!

— Быстрее, а то мы его не удержим. — надавил я. — Говори!

— П-п-п. — заикаясь начал козак.

— Быстрее! — заорал я.

— Пошли к Лавре. На соединение с другими отрядами! — чуть не плача выдал плененный. — Чтобы перевес в силе был!

Танапи тут же замолчал. Удивленные рейтары Ушакова и сам он недоуменно воззрились на мгновенно успокоившегося финна.

— И вновь неплохо получилось, верно, командир? — улыбнулся он.

— «Съем твое сердце»?! — справа раздался издевательский голос горца. — Что это вообще за отсебятина такая? Когда ты успел обновить текст и превратится в столь оголтелого дикаря? Я едва удержался, чтобы не рассмеяться!

Финн только развёл руками:

— Но ведь сработало же!

Недоуменный взгляд Ушакова сменился улыбкой, боярский сын понял нашу задумку. Улыбнулся и я. Козачок даже не обратил внимание, что Тапани припал к телу одного из воров…

— Отправите его к князю, жить захочет — ещё вспомнит что-нибудь интересное. И Пётр! Тебе будет нужно выделить десяток другой рейтар из пополнения, чтобы проводить раненых в лагерь. С остальными же воинами мы пойдём к Лавре.

Ушаков согласно кивнул, едва не вытянувшись по струнке — только что не отдал воинское приветствие! После чего обернулся к своим людям — и принялся с ходу, уверенно отдавать приказы… Хороший солдат — и отличный, дисциплинированный командир! Сам же я вернул на голову ненавистный бургиньет, поморщившись при этом от боли в боку, по которому мне успели врезать копьем. Впрочем, кираса справилась с защитой тела, это всего лишь ушиб… Другое дело, что после слов пленника какая-то неясная тревога за друга «Тимофея» вдруг поселилась в моем сердце.

Чую, нам действительно стоит поспешить — а поскольку никакой особой нужды возвращаться в лагерь Скопина-Шуйского у нас сейчас нет, можно рвануть в сторону осажденного монастыря и напрямки…