Путешествие на запад

Глава 8

* * *

Берег за берегом, город за городом, южные провинции оставались за кормой "Солнечного Брата". Диамир, Авенгор, Парфенор, Ифаранта, Баст...

Корабль скользил по чистым зеленоватым водам Внешнего моря. В солнечную погоду на глубине под ним можно было различить скальное основание шельфа, заросшее коралловыми джунглями, или, ближе к берегу, песчаное белое дно, усеянное пестрыми раковинами и разноцветными морскими животными. В такие часы казалось, что "Солнечный Брат" не плывет, а летит по воздуху - настолько прозрачными были прибрежные воды.

Высокий скалистый берег в нескольких километрах от моря переходил в обширную зеленую возвышенность, на которой виднелись аккуратные квадратики возделанных полей и серебристые облачка масличных рощ. Вдали, параллельно берегу, тянулись невысокие, но красивые горы, заросшие ореховыми и плодовыми лесами. В подточенных волнами порфировых скалах, на утесах, больших и маленьких островках гнездились шумные полчища птиц.

Горы, проходящие через шесть из семи провинций, понижались, уступали место плодородной всхолмленной равнине. Начиная от Ифаранты, в море "Солнечному Брату" встречались сотни больших и малых рыболовецких судов. Здесь были желтые паруса рыбачьих лодок из Диамира, коричневые и красные из Парфенора и Авенгора, корабли с острова Мемнор, от носа до кормы расписанные зеленой и лазоревой красками, и сине-красные ходжерские громадины, рядом с которыми сам "Солнечный Брат" был все равно, что худосочная сардинка в сравнении с китом. Объяснялось многообразие просто: хоть в южных морях рыбный промысел был более щедр, здесь не приходилось бояться ни пиратского флота Островов Одиночества, ни эскадры мятежного арданского адмирала Римерида, ни каперов, "охотников за пиратами", хозяев нейтральных вод, которым все равно, кого захватывать в плен и продавать в рабство, - они не рискуют связываться разве лишь с ходжерцами...

В Авенгоре галера задержалась всего на день. Парфенор проплыл за бортом белой жемчужиной в изумрудной оправе долины. По два дня стоянки пришлось на Баст и три на Ифаранту.

Полусказочные южно-таргские города произвели на Джела фантастическое впечатление. В них соседствовали воздушные, состоящие сплошь из каменной резьбы дворцы и виллы, построенные в стиле архитектуры Семи Царств, с плоскими крышами и множеством ажурных башенок, открытые морю своими бесчисленными балконами, аркадами и галереями, и толстостенные приземистые храмы-усыпальницы времен Завоевания, сложенные из граненого темного камня и увенчанные низкими куполами, предельно простые и суровые снаружи, и поражающие воображение красотой внутренней отделки: полированной облицовкой цветных мраморов, блестками драгоценных смальт в мозаиках, искусно направленными столбами света из верхних окон, дробящимися в зеркально-гладких поверхностях. От различной расстановки световых акцентов внутреннее пространство такого здания казалось большим, чем было на самом деле, волнообразным, плавно вытекающим за пределы внутренних колоннад и тяжелую оболочку стен. Световое кольцо, состоящее из окон в основании купола, под его голубой мозаичной поверхностью с золотым отражающим диском в центре, создавали иллюзию прямого тока дневного света, направленного сверху вниз, на центральную подкупольную часть здания. Бродить по этому храму можно было бесконечно, на каждом шагу делая открытия: фрески, цветные эмали, резьба, чеканка, каменная инкрустация. Больше всего Джела удивляла мозаика.

Вблизи было очень хорошо понятно, что это такое: просто кусочки стеклянных сплавов, вделанные в обычный цемент. Но с расстояния в пять шагов они превращались в ангела с гипнотическим взглядом, одетого в красно-золотые богатые одежды, с гордо развернутыми переливчатыми крыльями.

Все это необыкновенно нравилось Джелу. Ничего похожего он раньше не видел. На Аваллоне искусство было примитивно. На Внешних Станциях особое место занимала, наверное, музыка, много позади шла литература, а изобразительным и прикладным видам искусства пространства не оставалось совсем.

После первого же похода на берег Джел попытался переложить вынесенные впечатления на лист бумаги. Ему захотелось научиться рисовать. Он не думал, что это может оказаться трудно для него, ведь координировать движения руки можно было при помощи микропроцессора. Начал он с огненного ангела из авенгорского храма Рох. Абсолютная память и координация легко провели его через подводные камни первого уровня создания картины: все пропорции были строго соблюдены. Но это был рисунок, ему не хватало живого блеска и изобразительной силы смальты, глубины храмового фона, из сумрака которого, как из небытия, выступал ангел. Волосы его оказались симметричными волнистыми линиями, глаза - пустыми кружками, ровные складки одежды не подразумевали под собой наличия тела. Где гипнотическая строгость взгляда? Где полувзмах сильных крыльев, готовых тотчас поднять мистическое существо в воздух?

Порвав двух предыдущих, с намеком следующего на листе, слегка раздосадованный неудачей, Джел сидел в тени паруса, грыз ногти и не мог понять, что он делает не так. В сознании его роились пышные процессии царедворцев, прозрачные лики бесплотных духов, надменные северные лица умерших святых и монархов. Все они потихоньку над ним смеялись. Могла быть ошибка запоминания. Мозаичное изображение, все-таки, вещь не строго цифровая, хотя преобразовать его в бинарную карту не составляет большого труда. Он проверял память, но ошибка не находилась.

Выход из тупика подсказал, как ни странно, господин Пифером, на минуту показавшийся из кормовой надстройки, чтобы швырнуть в Неко плохо постиранную рубаху. Уловив внешние проявления его гнева, Джел быстро перенес их на нового ангела черточками в углах глаз и губ, повороте плеч, резкостью в движении крыльев, и статика пропала. Ангел ожил, словно по волшебству, правда, получился намного сердитее оригинала.

Джел похвастался успехом перед кем-то из матросов, и нарисованная им картинка, словно люди увидели чудо, пошла по рукам. Тем же вечером капитан предложил оплатить ему работу, если он возьмется сделать копии с нескольких старых карт. Джел, конечно, согласился.

Времени у него было более чем достаточно, ни к каким работам на корабле его не привлекали, а материальную базу для побега следовало из чего-то составить. Не воровать же, чтобы, в случае неудачи, идти на каторгу уже по закону. Когда и в каком месте он сбежит, Джел еще не решил. Слишком уж точно по стрелке пеленга шла галера. Словно кто-то направлял ее нарочно, испытывая Джела на любопытство и выдержку. Грех было этим не пользоваться, поэтому Джел, закусив губу на некоторые обстоятельства, не торопился покинуть корабль.

Неприятностями он, кроме собственного зависимого положения, считал две вещи. Во-первых, после того, как его отмыли от тюремной грязи, вычесали вшей и колтуны из головы, одели в чистое и дали отлежаться, Джел понял, что галера воняет. Очень заметно воняет. Нужно было стоять с наветренного борта лицом к морю, чтобы не чувствовать тяжелый запах отхожей ямы, идущий с гребной палубы. Он очень не вязался с зеркальной чистотой верхней палубы и истинно флотским вниманием к этой чистоте. С запахом боролись, поливали, мыли, убирали, Скей составлял из сушеных игл какого-то дерева пахучие порошки, снизу выносили в корзинах отбросы, но после любой уборки гадкий запах только шире распространялся по кораблю.

Что творится на этой палубе, как живут там люди, тоже рабы, но прикованные к веслам, Джел первое время опасался заглядывать. Однажды заглянул и, несмотря на то, что гребцы несколько дней отдыхали и были, в общем-то, довольны, больше этот опыт решил не повторять. Диамирская тюрьма показалась ему раем после того, что Джел увидел внизу.

Второй неприятностью стало то, что на галере его сразу посчитали игрушкой из постели кира Агиллера. Не сомневался в этом даже Скей, спавший через тонкую переборку от них, и знавший бы наверняка, если бы по ночам в их каюте что-либо происходило, но на деле не слышавший ничего. Тем не менее он, как истинный служитель Единого, пытался исполнять свой долг и вести нравоучительные разговоры, стыдить Джела тем, что тот презрел монастырские правила и, хотя своими именами вещи тут по-прежнему называть стеснялись, ясно было, что в вину ему ставится разврат. Джел не знал, что ответить на проповеди. Его убеждали не делать то, чего он не делал и не сделал бы - как ответишь на такое? Что люди слепы? Что судят по себе? Жаловаться Агиллеру? В драку полезть? Но он видел гребную палубу и принял к сведению предупреждения о том, куда отправляются строптивые рабы и что там с ними происходит.

Пока Джел болел, каюта принадлежала ему одному, потом кир вернулся, и Джел перебрался с подушкой и одеялом на большой сундук. Было неудобно, он досыпал на кровати, когда кир уходил на палубу или на берег во время стоянки. На плоское остроумие в свой и Агиллера адрес Джел сердился, возмущался, бесился, пытался объяснить, что на него наговаривают зря, но доказать ничего не мог и, в конце концов, бросил даже пытаться. Потому что чем больше он кипятился, тем хуже получалось. Ему в лицо смеялись, и разговоры у него за спиной только обрастали подробностями. Кир, де, влюбился в мальчишку, а мальчишка жестокий, мучает старого вояку капризами.

Что касается Агиллера, принципы личного пространства и обязательной дистанции, неколебимые для Внешних Станций, он понял и чаще соблюдал, чем нет. Называл это "монастырская стыдливость", посмеивался, если Джел отдергивал от случайного контакта даже край одежды, но иногда нарочно ловил Джела за шиворот или локоть, чтобы посмотреть, как тот трепыхается - шутил, ему было смешно. И тут тоже ничего не сделаешь. Джела так воспитали на Внешних Станциях - личное пространство неприкосновенно без согласия на контакт. А здесь всем всё было смешно.

На Та Билане Джел впустил внутрь, но не слишком близко, всего двух людей - Ма, потому что они были нужны друг другу, и Хапу, потому что тот пожалел Джела по-отцовски во время очень тяжелого периода, в самые первые дни тюрьмы, и действительно очень помог.

Может быть из-за вони, может, по другим соображениям, но при любой возможности покинуть галеру, кир поливался духами и уезжал на берег - наносил визиты чиновникам, поставщикам, судовладельцам, подписывал какие-то бумаги, посещал официальные и неофициальные приемы, на протяжении которых Джел, если сопровождал его, вынужден был торчать на кухне с прислугой или слоняться на заднем дворе в пространстве, ограниченном свинарником, птичником, нужником и конюшней. На него обращали внимание хорошенькие служаночки и цепные собаки. Он старался держаться поближе к первым и подальше от вторых. Бежать пока не пробовал. Чтобы бежать, нужно было попасть на берег одному, а его не отпускали. Либо с менее внимательным сопровождающим - не Скеем и не Агиллером. Но с другими его тоже пока не отпускали. Нужно было ждать. Либо убираться с галеры вплавь.

Со Скеем бродить по какому-нибудь городу было намного интереснее, несмотря на несколько односторонние интересы красноглазого, - Скей выполнял все данные ему поручения и немедленно отправлялся на службу в ближайший храм, за лигу обходя такие привлекательные, на взгляд Джела, места, как городская ярмарка, балаган бродячего театра или переезжающий из города в город зверинец.

Скей объехал полсвета, многое видел и о многом мог рассказать. От него Джел впервые узнал, чье имя он носит. Об этом почему-то ни разу не заикнулся ни Хапа, ни кто бы то ни было в диамирской тюрьме. Впрочем, Скей, вдруг разговорившись, выкладывал многое из того, о чем ленился или отказывался рассказывать Хапа.

Оказывается, "Джел" - назывался главный остров архипелага Ходжер, который, как и Саврский Племенной Союз, входил в Тау Тарсис на правах конфедерата и практически был государством в государстве. Океанские корабли Ходжера охраняли морские рубежи республики, их часто можно было видеть в порту Столицы, куда они заходили в расчете заключить выгодный фрахт, и эти же суда совершали регулярные чартерные рейсы по договорам с Птор-Птоором, с которым Тау Тарсис не поддерживал дипломатических отношений.

Хозяева островов - Дом Джел, так называемая Островная Династия, - на данный момент оставались единственными законными наследниками таргского престола в случае реставрации монархии. Патриарх Дома, кир Хагиннор Джел, был двоюродным братом убитого императора.

Джелам принадлежали сто семьдесят пять островов, двадцать неприступных крепостей, дворцовый комплекс Царского Города в Столице и половина бывших императорских резиденций и поместий по стране, огромный торговый флот, ориентированный на трансокеанское плавание, несколько банков, среди которых "Купеческий союз" с самой надежной в Тау Тарсис репутацией и недоступным воображению оборотом капитала, а также многомиллиардное состояние, накопленное владетельным Домом за двенадцать веков существования. Власть Дома была стара, как мир. Джелы видели расцвет и смерть Белого Энлена, учили никогда не видевших моря степных кочевников таргов строить корабли, оказывали им помощь в завоевании побережья и из поколения в поколение диктовали их императорам со своих островов, какой политики придерживаться. Кое-какие свои привилегии и часть капитала они потеряли во время хаоса и беспорядков, сопровождавших установление республики сорок лет назад, но быстро сориентировались и наверстали упущенное. Число их военных кораблей было ограничено конфедеративным договором, однако, силы архипелага оставались таковы, что Ходжер мог не бояться ни пиратов, ни внезапной агрессии с континента или из-за океана.

По легенде, Дом Джел происходил от младшей линии правителей Хофры, великих мореплавателей Джерибдов, основавших свою державу на большом острове в океанских водах далеко к юго-западу от Нефритового Берега. Гости с Хофры и по сию пору изредка посещали Ходжер, доставляя вести и товары из самых отдаленных уголков ойкумены. Отношения Джелов с Хофрой были окутаны тайной. Никто в Таргене подлинно не знал, что представляет из себя Хофра. Математика называлась хофрской наукой. На имеющих в Таргене хождение хофрских картах сам это остров никогда не обозначался. Известно было, что в районе его пролегает сильная магнитная аномалия, из-за чего ориентироваться по компасу вблизи него становится невозможно. Смельчаки, отправлявшиеся на поиски загадочного острова, либо возвращались ни с чем, либо не возвращались вовсе.

"Джел" на древнеэнленском означало "счастливый", "удачливый", и бытовало убеждение, что непременное везение во всех делах передается в семействе Джелов по наследству, как внешность у простых смертных.

В Диамире имя Джела не привлекло внимания властей, по-видимому, только потому, что все население довольно большого острова Джел имело право добавлять к собственному имени родовое "Джел". Наказание за самозванство следовало лишь тогда, когда кто-то присваивал себе еще и титул кира - наследного аристократа-землевладельца, состоящего в родстве с венценосной династией.

Зато после объяснений Джел понял, зачем ему так настойчиво предлагают связаться с семьей, не прекращая попыток день за днем. Мало того, что он был Джел по родовому, второму имени, его личное имя - Александр - оказалось составленным по местным аристократическим канонам. Представляясь "Александр Джел", он рисковал быть принятым либо за отпрыска древнего рода, либо за дерзкого самозванца, приписавшего себе влиятельную родню. И следовало подумать - не внести ли коррективы в концепцию вранья. Но на корабле перевирать свою историю заново было поздно, он свое имя уже назвал.