Путешествие на запад

Глава 5

* * *

Во сне он видел горящее отраженным светом Океана-Гелиоса небо Аваллона - самое красивое из воспоминаний своего детства.

Последние часы перед отлетом он провел наверху, на жгучем морозе. Он сидел с подветренной стороны сугроба и глядел в небо, где струилась потоками плотного света корона из белых, зеленых и пурпуровых лучей, то разворачиваясь в занавес, расцвеченный перетекающими друг в друга красками, то снова собираясь в зените султаном пышных перьев. Порой из-за горизонта выплывали светящиеся зеленые облака или сказочные животные, которые брели по небу и вдруг разбрызгивались по беззвездному черному бархату веером острых лучей, чтобы снова возникнуть в другом месте и в других комбинациях красок.

Расставание с окутанным вечной ночью, навсегда закованным в лед Аваллоном, единственной планетой Валла, коричневой звезды, приближалось с каждым облачком пара, вырывающимся на мороз от его дыхания.

По снегу вокруг плясали цветные пятна света и тени. Ветер становился все сильнее. Джел замерз, но в шахту лифта возвращаться не спешил.

Город под двумя километрами ледяного панциря жил незаметной с поверхности жизнью. Там, глубоко подо льдом, находились хрустальные гроты, заполненные молочным туманом пещеры термальных источников с радиоактивными водами и гигантские, источенные лабиринтными тоннелями и выемками грунта, циркониево-гафниевые месторождения.

Из-за повышенного общего радиационного фона и спецификации планеты как источника радиоактивного сырья и тяжелых металлов для космического строительства, на Аваллоне строго поддерживалась стабильность и чистота генетически модифицированной для его условий расы.

Джел родился с мутацией в клетках печени и костного мозга, доза выживаемости для него была вдвое меньше обязательной для аваллонца. Он всегда знал это и относился к этому спокойно. Случай был достаточно частый для Аваллона и других недавно заселенных промышленных планет со специально созданными для них расами поселенцев.

Что ж, зато теперь он будет учиться на Внешних Станциях и увидит другие миры.

Много разных миров...

Ему вдруг жаль стало прощаться с Аваллоном, с его черно-огненным небом, морозами, метелями, бескрайними просторами ледяной поверхности, светящимся Океаном-Гелиосом, ледяным Городом, свободой далекого от центров цивилизации окраинного мира...

Свобода - вот что все время его беспокоит.

Он вздрогнул от пробравшего его холода и понял, что проснулся окончательно.

Видение событий десятилетней давности растворилось, хотя ему по-прежнему было тревожно, и не оставляло ощущение, посетившее его в те часы на Аваллоне: Открытая Дорога в Будущее. Свободная дорога.

Hа самом деле в тот раз никакой такой свободы он не приобрел, а только лишь попал из одной зависимости в другую, более жесткую. Но тогда он был ребенком, и самостоятельность в нем никто направленно не воспитывал. Послушание по отношению к более опытным во всем старшим считалось для него естественным, вполне нормальным поведением. Так его учили, и он над этим не задумывался. Зависеть от посторонней воли, чьих-то необсуждаемых решений для него было привычно. А это значит, что в том положении раба, в котором он сейчас находится, ничего нового для него нет, и переживать тут совершенно нечего.

Тогда зачем же ему снятся такие сны? Сказано: локальная система находится в состоянии несвободы тогда и только тогда, когда действия, определяемые ее внутренними алгоритмами, не совпадают с действиями, к которым ее побуждают внешние факторы. И наоборот: локальная система находится в состоянии свободы, когда внешние факторы, существующие вне объема информации, необходимого внутренним алгоритмам для принятия решения, не оказывают влияния на принятие данного решения. Думать тут не о чем, все определено заранее. Стоит захотеть быть несвободным, полюбить состояние несвободы, и ты как будто уже не раб, а человек вполне свободный, раз все это согласуется с твоей собственной волей и желаниями...

Выводы, которые за этими рассуждениями тянулись, не очень радовали в плане стремления к скорейшему возвращению на Внешние Станции. Где-то здесь он успел наглотаться совсем не той свободы, в единственном варианте существования которой его убеждали раньше. То ли когда спешил по пустыне за убегающей лошадью, боясь, что следы ее на песке скоро сравняет ветер. То ли в тюремном дворе, когда, прячась от солнца в тени стен, следил за полетом птиц в просторном золотисто-синем небе Диамира, и пытался представить себе жизнь различных существ, не стесненных в передвижении условностями социального положения и пространственными рамками - такими, как тюремные стены. То ли свобода все это время дремала в нем вместе с памятью о прекрасном Аваллоне.

Ощущение начала пути все еще оставалось в его сознании. С ним он и открыл глаза. Совсем в другом настроении, чем был вчера. Сейчас он верил: раз выжил в катастрофе, сумел пережить все, что случилось с ним после, выживет и дальше. Если, конечно, станет допускать в свою голову поменьше паники. Сумеет и справится, выберется, вывернется, пробьется, как выбирался не раз в пустыне и в тюрьме. Не спешить, не пороть горячку. Смотреть вокруг. Думать. Запоминать. Учиться.

Учиться он умеет.

Ему нужно продержаться тринадцать лет, пока не восстановит себя "блюдце". Не ерунда, конечно. Срок, почти равный его прожитой, не такой уж большой и не очень плотно заполненной событиями жизни. А потом... А, впрочем, что потом. Он с "сейчас" еще не все понял и разобрал.

Мерно вздрагивая тяжелым корпусом, корабль шел под парусами. Через узкий иллюминатор из мутных мелких стеклышек в частом металлическом переплете проникал то ли утренний, то ли вечерний тусклый свет. Сколько времени проспал, Джел не имел ни малейшего представления. Разбудили его сны; качка, скрип снастей, гудение ветра в парусах и корабельный врач Скиллар Скей, на столике у иллюминатора перебиравший в тазу свои незамысловатые инструменты, были здесь ни при чем.

Джел пошевелился. Левое плечо было у него туго забинтовано, но не болело. Он чувствовал онемение в согнутой руке - во сне он воспринимал его как холод. Ладонь руки была подсунута под шелковый платок, наложенный наискось груди, поверх бинтов и чистой рубашки. Он устал лежать на спине. Поглядывая из-за края одеяла на затылок Скея, он вытащил руку из-под платка, сдвинул подложенные со всех сторон подушки и повернулся на бок лицом к стене. Джел решил продолжать делать вид, будто все еще спит, хотя ему хотелось пить, и во рту держался неприятный привкус, как если бы он пожевал мыла. Конечно, отвлеченные рассуждения о разновидностях свободы своевременны, но еще полезнее было бы заранее обдумать, что он скажет, когда "проснется", чтобы не импровизировать на ходу.

Начать с того, что он не совсем понимает, в каком качестве находится на этом корабле, вернее, в этой каюте. Вчера он, вроде бы, больше напугал сам себя, чем имел на то объективные причины. Ничего страшного с ним не сделали, кроме корявой операции по удалению клейма со спины. То, что он не владел телом, почти не чувствовал боли и вообще был не в себе, оказалось хорошо для него же самого.

Первая попытка восстановить в памяти события минувшей ночи вызвала ломоту в висках и мелькание беспорядочных и бестолковых образов перед глазами. В голове тоже следовало наводить порядок.

Чтобы лучше справиться со своей памятью и не привлекать внимание Скея, Джел сполз головой с подушек и закутался в мягкую тьму одеяла.

Четко оформленной информации у него имелось немного.

Пятидесятивесельная полугрузовая-полувоенная галера "Брат Солнечного Брата" принадлежала главе Большого Торгового Совета Таргена господину старшему советнику Ирмакору, вторым человеком после которого в Совете являлся кир Агиллер. Помощником кира, в свою очередь, был господин Пифером, назначенный недавно, во время пребывания галеры в Ардане. Там корабль поменял груз мрамора на четыреста бочек крепленых арданских вин и плыл теперь обратно в Столицу, порт Тарген на Таргском Берегу.

Сам господин советник по причине морской болезни путешествовал посуху и подняться на борт "Солнечного Брата" должен был только в Северном Икте, чтобы пересечь залив Сурием. А пока что галера под парусами и без особой спешки, поскольку не было необходимости изнурять гребцов, которых к тому же на треть не хватало, с убранными веслами двигалась вдоль берега на север, делая остановки в каждом более или менее заметном порту. Прибытие в Северный Икт было назначено через две с половиной декады, примерно в одно время с господином советником Ирмакором.

Между Диамиром и Иктом было шесть обычных морских переходов: один в два дня пути, остальные - по три. Диамир - Парфенор - Авенгор - Ифаранта - Баст - Криос - Северный Икт. Это значило, что Диамир с Иктом разделяют не менее восьмисот километров. Из Икта до Столицы еще семнадцать суток пути, но в заливе скорость корабля увеличивается вдвое. Значит, вместе это - около двух с половиной тысяч километров...

Hа этом месте академически закодированная информация обрывалась.

То, что находилось в карманах памяти далее, мало было похоже на полезные сведения. Яркие образы "живой памяти" путались с отрывочными бессистемными фрагментами кодировок, часто состоящими из одной фразы или только начального символа комбинации. Забавная история - специальное обучение мнемонике здорово навредило в фиксировании картин и фактов. Столкнулись рефлекторное человеческое восприятие и зачем-то, спьяну, что ли, активизированный вживленный в мозг кристаллический микропроцессор, для которого необходима была комбинаторная техника запоминания, действенная лишь при высокой концентрации внимания.

Джел представил, в каком виде он был вчера: вначале ему дали понюхать, чего-то неупоминаемого вслух, то есть, незаконного, потом он выпил на пустой желудок спирта, потом горячего вина со специями, а потом еще какой-то настойки из одурманивающих трав, чтобы не дергался при операции удаления клейма. Потом его, кажется, тошнило, но это он помнил уже не наверняка.

Некоторое время он продолжал ошеломленно копаться в бессмысленных обрывках, занимающих к тому же огромный объем, пытался отыскать среди нагромождений хлама хоть что-то полезное, но тщетно. Таких позорных результатов он не получал даже в самом начале обучения.

Пришлось отказаться от поисков и обратиться к "живой" памяти.

Здесь дела обстояли проще. Порядка не больше, но хотя бы понятно, что имеется в виду.

Перед мысленным взором поочередно возникали трущие его мочалками, льющие ему на голову смешанную с уксусом воду красноглазые рабы-альбиносы, раскаленная плита, на которой греются котлы и кастрюли, безъязыкий корабельный кок Гирпакс, гоняющий тряпкой по качающемуся полу разлитую мыльную воду, звездное небо с россыпью близкого шарового скопления в зените, полотенце с брызгами крови, узкий стальной скальпель с золотой гравировкой, отвратительный скрип проходящей сквозь его плечо шелковой хирургической нитки...

Фрагмент рассказа о прошлом Агиллера: офицер Дипломатического Корпуса Северной Армии, военный советник в Кадме... участвовал в Реннском сражении, командовал осадой Белой Крепости... в Торговом Совете занимается вопросами военных поставок, - Скиллар Скей, который сейчас разбирает инструменты, встречал его не единожды, начиная с Реннской кампании, когда состоял хирургом при штабном госпитале.

"Когда маршал Армагор подводил войска к Ренну, на берегу Эйе, - рассказывал Скей, - рядом с нашим лазаретом, встал лагерем кавалерийский полк. Вот, как-то вечером, уже в сумерках, я с ведром пошел на реку за водой. Спускаюсь с берега и вижу: немного выше по течению от того места, где мы обычно брали воду, какой-то голый умник намыливает хорошую саврскую кобылу. Очень мне не хотелось тащиться лишних полтораста шагов с полным ведром, но не пить же воду с лошадиным потом. Иду злой, спрашиваю: "Что, очень лошадей любишь?" Он отвечает: "А что, у меня ноги кривые?" Я и говорю: "Нет, голова лошадиная". Он меня за подол рубахи и с берега в воду, я его ведром по спине. Тут его саврская стерва начала лягаться, и такого мне пинка влепила копытом, что пришлось спасаться бегством, бросив ведро. Так вот мы с ним и познакомились".

Несколько слов о Пифером: сын ростовщика из Арденны и таргской аристократки, ухо с ним держать надо востро, поскольку характер у него своеобразный и в достаточной степени неожиданный, работает он не на Торговый Совет, а на Мастера Крысолова, шефа тайной полиции, но на данный момент задачу свою выполнил и на корабле остается то ли для отвода глаз, то ли потому, что ему пока просто нечем больше заняться. "А вообще, держись-ка от него подальше, - добавил Скей. - Он не из тех людей, с которыми полезно заводить знакомства". Собственный наивный вопрос: "Но как же кир мне тогда сказал, что все здесь - хорошие, добрые люди?" Смешок Скея и ответ: "Ну, кир, очевидно, имел в виду себя. Хотя, я не стал бы утверждать что он - хороший и добрый человек".

Красноглазые рабы из Эн-Лэн-Лена - врач Скиллар Скей и слуга Пиферома Неко - оказались в Таргене в результате последней из больших северных войн, так называемой Реннской кампании, и последовавших за ней экономических трудностей на своей родине. Энленская жреческая коллегия традиционно предпочитала рассчитываться с долгами за военную и продовольственную помощь живым товаром, хотя рабы-энленцы ценились в Таргене меньше, чем южане из-за слишком суровых требований к ним их религии. В несколько смягченном варианте энленское единобожие распространялось на восточные и северные провинции Таргена - Агиллею, Готистею, Дартаикт, Эгироссу, области Гем, Дэм и Карию, и даже являлось официальной религией имперского двора, поскольку все родовое таргское дворянство по крови было связано с древним Энленом. Тем не менее, энленцы стяжали в Таргене прочную славу безумцев, упрямцев и религиозных фанатиков.

Еще в голове вертелось что-то об алмазах. Была пятилетняя подать из Ардана, которую полгода не могли вывезти из-за скопившихся у островов пиратов. Как можно было понять из полной приключений истории, детали которой от Джела ускользнули, в бочках с арданским вином и уплыла подать, в то время, как пираты пытались отбить у вооруженной до зубов охраны старый лесовоз. Эту историю рассказывал сам кир Агиллер. У него было тонкое, почти без загара, лицо, ледяные серые глаза и серебристо-русые волосы с легким оттенком "винного листа" - краски, которую употребляют, чтобы скрыть седину, - заплетенные в косу локтя три длиной. Агиллер был единобожцем и растил волосы на голове для погребального обряда. Лет ему было было около сорока или чуть-чуть за сорок. Внешне Агиллер и красноглазые были похожи: те же удлиненные пропорции фигуры, рост выше среднего, строгий классический профиль, и, если бы не врожденное отсутствие пигментации волос, кожи и радужной оболочки глаз у энленцев, троих северян можно было бы принять за братьев.

Джел поймал себя на том, что ушел в сторону, и в голову ему лезут вещи совершенно посторонние: о том, например, откуда на Терра-Hове почерпнули идею об использовании мутаций человека для заселения потенциально непригодных для обитания миров, таких, как Аваллон, Юн-Ю или Золотые Пески, и не обкатывалась ли эта идея ранее Внешними или Рудниковыми Пиратами на планетах вроде этой? Ведь и аваллонцы на посторонний взгляд кажутся такими же одинаковыми, и альбинизм здесь распространен в очень странной форме...

Ладно, как бы там ни было, единственно очевидным является пока только то, что ему придется так или иначе пристраиваться в этой жизни на тринадцать лет, необходимые для регенерации "блюдца", и думать нужно о том, как это сделать лучше и безопаснее. А его еще хотят подарить на юбилей наместничества какому-то киру Тимесиферу... Там тоже "хорошие добрые люди"?..

Вчерашнего ужаса Джел уже не испытывал, но мысленно пожал плечами и дал себе слово не проверять людей на доброту, и, если все будет спокойно, попутешествовать немного на корабле, дать зажить плечу, благо, регенерация у модификантов быстрая, прийти в себя после тюремной кормежки, и при первом же удобном случае бежать. А потом... Снова это "потом".

Потом - вернуться в Диамир и разыскать Хапу. Это опасное предприятие, поскольку в Диамире полно людей, которые знают Джела в лицо как преступника, осужденного к пожизненной каторге. Он, к сожалению, для здешних краев обладает необычной и потому запоминающейся внешностью. Остается надеяться на то, что Диамир - большой город. Но, конечно, вернуться в Диамир нужно не столько из-за Хапы, сколько из-за "блюдца", оставшегося в месте под названием Поворотный Столб. Свалилось оно удобно и неудобно одновременно. Удобно - потому что в безлюдном месте легко замаскирует себя, едва накопит хоть чуть эрнергии, и никто не будет о нем знать. Неудобно, потому что это пустыня. Шестьдесят таргских лиг на юго-запад от форта Дах, и по пятнадцать-двадцать от перевалочного пункта контрабандистов к западу, и от Мертвого Города в долине Сорока Колодцев на юго-востоке. На три лиги в сторону от караванной тропы...