Простодушны и доверчивы

Глава 24

Подари свой лук

Поначалу Ольга жутко стеснялась, прислушиваясь и ловя любой звук снизу. Но Илья быстро с этим разобрался, принудив видеть и слышать только его. Вторая брачная ночь не шла ни в какое сравнение с первой. Никакого сумбура, порождённого выплеснувшимся нетерпением заждавшихся — всё обстоятельно и восхитительно.

Наконец-то, она узнала, отчего люди совершают из-за этого столько глупостей и даже преступлений. И почему женщины готовы идти на любую каторгу, лишь бы не расставаться со своими мужчинами. Даже самые суровые и непреклонные из них могут быть нежными и податливыми, когда их глаза излучают непритворную, неподкупную любовь. Когда тебе отчаянно хочется, чтобы их грубые, но и трепетные руки никогда не размыкались.

Ольга лежала, прижавшись к его твёрдому, упругому телу, млеющая и выжатая до последней капельки любых желаний.

— Остался ещё один вопрос, — внезапно обрадовал Илья, и в голосе его поубавилось мягких ноток. — Колдун.

Ну, зачем нужно всё портить, если лучше ничего не трогать — с досадой подумала она и нехотя пробормотала:

— Я и тебе должна объяснять, что ничего к нему…

— Это я должен тебе объяснить, — прервал он уже никому не нужные признания. — Объяснить, что больше ты в межмирье одна не уходишь. И твои чувства тут не при чём. Только его упорное желание добраться до цели. Значит, до тебя. Он будет пытаться до тех пор, пока я его не прикончу. Не мешай мне, прошу: не подставляйся.

— Исключено, — облегчённо выдохнув, пообещала Ольга.

Он сразу почувствовал, что неспроста. Отстранился, заглянул ей в глаза и уточнил:

— Ты что-то знаешь?

— Знаю, чего именно от меня хотят. И… Прости, я не могу тебе рассказать: слово дала. Но, это не навсегда.

— Этого достаточно, — согласился Илья, что слово надо держать, и снова притянул её к себе: — Если знаешь, уже наполовину защищена.

Заснули они уже под утро. Которое началось — как обычно в последнее время — интересно.

Ольга проснулась оттого, что Илья сел и напрягся. Его разбудил бесстыдник Нешто: паразит без малейшего зазрения совести впёрся к молодым и уселся у них в ногах прямо на постели. Спросонья она не сразу сообразила, что из-под сбившегося одеяла торчат некоторые части её обнажённого тела. А когда сообразила, заодно и оценила, насколько древнему духу неинтересны её прелести. Абсолютно и бесповоротно.

— Что за шум? — поинтересовался у визитёра Илья, разглядывая аккуратно лежавшие на ковре новенькие спортивные штаны и футболку.

Бельмондошка позаботилась — тепло поблагодарила Ольга семейную радетельницу. Её халатик тоже не забыли принести, разложив на нём чистое бельё.

— Приползла-таки змеиша, — недовольно пробухтел Нешто, всем своим видом изображая страдальца и местами великомученика.

— Какая? — ничуть не стесняясь его, откинул одеяло Илья и принялся одеваться.

— Какая? — язвительно передразнил его Нешто. — А то ты не знаешь? Хозяйкина подхалузница да льстивица. Наговаривает ей, нашёптывает на всякого доброго человека…

— Что значит «подхалузница»? — уточнил у жены Илья.

Он ещё с вечера объявил всем, что никакой невесты у него нет и быть не может, ибо женат — и пускай хоть кто-нибудь попытается ему возразить. Ольга приняла это сразу: век по ве́ку отныне и до ве́ку. Без честно́го пирка и свадебки. Остальные, впрочем, тоже — даже принципиальный в таких вопросах Степан Степаныч.

— Это значит подхалимка. Что мне кажется преувеличением, — пояснила она, укоризненно воззрившись на моментально надувшегося критикана.

— Вроде, как я безвинно наговариваю! — прошипел тот, подлетел над матрацем, прошёл насквозь полог и злорадно напророчил: — А вот сама полюбуешься, тогда оно и покажет, кому бы ума призанять да за мужиком приглядывать.

— Что лежим? — проводив взглядом раздухарившегося дедка, поинтересовался Илья, залезая в футболку.

— За мужиком приглядываю, — съехидничала Ольга, потягиваясь.

— Ты же ещё не полюбовалась на то, что ОНО покажет, — резонно заметил муж и пошлёпал по ковру к тапкам, аккуратно выставленным перед дверью на лестницу. — Так что вставай: оно ждать не будет.

И всё-таки она ещё немного понежилась в постели, едва не задремав. А когда спустилась вниз, обнаружила, что всё семейство опять сконцентрировалось на кухне — будто и не покидало её с вечера. Торопиться туда причин не было — хотя там и веселились на зависть — и Ольга забралась в ванну. Неспешно приняла душ, привела себя в порядок и, наконец, присоединилась к остальным. Вошла на кухню и застыла в ступоре.

О том, что именно это и есть обещанная змея Гарафена, в принципе, догадалась. Но глазам не поверила. От пресмыкающегося у временной жилички были только змеиные глаза — в прямом смысле слова. Правда, опушённые шикарными ресницами, что несколько скрадывало рефлекторную человеческую неприязнь к ядовитым гадам. Зато всё остальное…

В чём-то Нешто был прав — признала Ольга, присаживаясь за стол рядом с дедом. И стараясь не слишком пристально пялиться на гостью. А также на Илью, дабы выяснить, насколько пора начинать за ним приглядывать. Вскоре стало очевидно: Гарафена его заинтересовала — не без этого. Но не в том смысле, ради которого эта развратная змеища припёрлась в гости абсолютно голой.

Честно говоря, она была здорово красива. Что лицо, что тело — идеальней встречать или видеть не приходилось. Сногсшибательный экземпляр! А какие волосы — залюбовалась Ольга её натурально золотыми волнистыми прядями, льющимися живым потоком по спине до самого пола.

Справившись с первым впечатлением и присмотревшись повнимательней, поняла: насчёт развратной — это она погорячилась. Строго говоря, Гарафена разгуливала и голой, и не совсем. Её кожа — как и полагается змее — была в меленьких-меленьких чешуйках. На высокой обалденной груди отсутствовали соски — с прочими первичными половыми признаками тоже не густо.

А что касается её замашек… Когда Гарафена одним непередаваемо гибким движением оказалась на коленях Ильи — а тот поддержал даму под спину, чтобы та не грохнулась на пол — ревность в душе Ольги ударила во все колокола. Но тут чешуйчатая соблазнительница эротично просвистела, почти касаясь губами губ Ильи:

— Шшшто, мечник, ты готов ссспровадить в небытие сссоперника?

— Жду не дождусь, — ответил Илья таким тоном, что Гарафена даже слегка отшатнулась.

Попытала его немигающими золотыми змеиными глазами и удовлетворённо резюмировала:

— Моргощщщ ссскоро падёт.

От своего собственного зла один оберег: ты сама — вспомнила Ольга слова Гаты. Мгновенно заткнувшие раззвонившуюся ревность и прочистившие мозги до хрустальной прозрачности.

— Гарафена, а змей Хва-Га сильней тебя? — задала она очень важный вопрос.

— Не сссильней, не ссслабей, — весьма серьёзно ответила та, уставившись на лучницу своими невыносимыми глазами рептилии. — Хххва-Га иной. Всссё решшшает ссслучай. И желание Хозяйки, — вдруг закончила она вполне нормальным голосом без шипений и присвистываний.

— Что за желание? — тут же заинтересовался полковник.

— А это вам знать ни к чему, — безапелляционно заявила гостья, сползая с колен Ильи.

Она скользнула к двери и насмешливо осведомилась:

— Не слишком ли вы засиделись, приставнички? Беда сама себя не отвратит, не перебедствует.

— Чего расселась?! — накинулся на старшую внучку полковник. — Пять минут на завтрак и переоблачение.

Только тут Ольга сообразила, что все, кроме неё, уже поели. А перед ней стоит нетронутая остывшая овсянка с малиной и черникой. Так быстро она ещё никогда не запихивалась. Одновременно влезая в джинсы, и футболку, заботливо поднесённые сестрой.

Копейщик, мечник и лучница с кнутобоем направились в свой заграничный терем — искать Гату по межмирью не легче, чем оброненный в океан рублёвик. Сумерла обязательно узнает, что они готовы приступить к следующему этапу операции, и сама к ним придёт. Как узнает? Да у неё в Нави шпионов больше, чем волос в обеих бородах приставников.

Ольга прыгнула в заданную точку вместе со всеми, держа за руку мужа… Но оказалась в полном одиночестве на берегу заросшего ряской водоёма. То ли крохотное озерцо — старалась отвлечься она от приступа паники — то ли прудик. Почти идеально ровный и целиком покрытый нежно-зелёным ковром. Пушистые кусты по берегам и кучерявые деревья подступали к воде вплотную.

Пейзаж был настолько прелестным и умиротворяющим, что Ольга насторожила лук. Привыкшие к самостоятельности блисковицы вылетели из колчана роем потревоженных пчёл и взяли хозяйку в кольцо. Можно было вернуться домой — от греха подальше — но что-то мешало это сделать. Верней, кто-то — ощутила она, как в голове нарастает тяжесть.

Пришлось дунуть на амулет Гаты — голове тотчас полегчало, зато ноги приросли к земле. Три попытки прыгнуть в реал не увенчались успехом: видимо, она непозволительно долго пялилась на красоты незнакомого обольстительного местечка. Ничего не поделать — постаралась взять себя в руки Ольга, прекрасно понимая, что её непременно здесь навестят.

И навестили. Покров ряски разорвала обыкновенная мужская голова. Необыкновенной красоты — сегодня ей везло на писаных красавцев всех пород. На водяную породу указывала прозелень в длинных чёрных волосах, живописно рассыпанных по плечам. На кобелиную — многозначительно завлекательно горящие зелёные глаза, в которых призыв к разврату был до смешного чрезмерен.

— Добрый день, — вежливо поприветствовал приставник, поднимавшегося из воды атлета из какого-нибудь пособия по правильному использованию спортивных тренажёров и соляриев. — И какими я здесь судьбами?

— Любой из них, — прожурчал его голос, явно настроенный на определённого рода воздействие.

Само собой, на женщин.

— Все твои пути приведут тебя сюда, — подпустил он ещё и тумана, окончательно убедив, что она внезапно попала на спектакль.

— А за мной по тем неведомым дорожкам явится мой муж, — позволила себе Ольга крайне осторожную усмешку. — Бородатый грубиян с железом в руках.

Как ни странно, упоминание Ильи слегка ослабило нажим на её голову, возобновившийся с начала беседы — зеленоглазый заклинатель явно сдрейфил.

— Ты хозяин здешних вод? — спросила она, ибо ничего другого в голову не приходило.

— Я Водный Владыка, — величественно представился фантастический красавец.

И фантастический врун — вдруг вспомнила Ольга Батюшку Бора и Гату. Что из себя представляют Большаки́ Нави, она, скромно говоря, представление имела.

— Приятно познакомиться, — голосом пай девочки промурчала она. — А я Клеопатра Птолемеевна.

И, вспомнив, что у основателя династии эллинистического Египта, была кличка Лаг, добавила:

— Зайцева.

— Я знаю, кто ты, — мелодично прожурчал самозванец, рассыпав своими изумрудными очами сотни искр.

У меня не хуже — стараясь не поддаваться нажиму на волю, мысленно похвасталась Ольга. Правда, искры из глаз у неё пока не брызгали, но, какие её годы?

Тут она заметила, что лук в правой руке безвольно повис. А собравшиеся в левую блисковицы елозят, смотавшись едва ли не в клубок. Обе руки бездействовали, словно их отшибло. Неимоверных усилий стоило прижать подбородок к груди и выдохнуть, как в последний раз. Дыхание приставника дотянулось до оберега Сумерлы самым краешком, но этого хватило, чтобы опомнились руки. А блисковицы вырвались из кулака и повисли в воздухе по стойке смирно.

Тут ей ни с того, ни с сего припомнился их поход с Гатой по своим следам. Опередив новый удар ворожбы, Ольга успела протащиться вперёд: пять коротеньких неимоверно тяжких шагов. Улыбка зеленовласого чаровника стара ещё обворожительней. Он протянул к ней руки, посчитав, что дело сделано — собственно, имел на это право. Ощутив, что шестого шага ей не сделать, она всем телом качнулась назад, чтобы передвинуть ногу. Очень надеясь, что попала в собственный след.

По ряске пробежали морщины волн. Загар на лице домогавшегося духа сменился на зеленоватую бледность. Стало капельку легче, и Ольга ещё отступила. Судя по акульему оскалу ещё недавно столь неотразимого кавалера, попала тика в тику. Зная по собственному опыту, что в межмирье водятся умельцы путать следы, она поспешила сделать ещё два шага — и снова полное попадание.

Водный дух — кем бы он там ни был — распсиховавшись, не удержал под контролем наведённый облик. Дивного разреза изумрудные глаза, теряя веки с ресницами, надувались желтушно-белыми пузырями жевательной резинки. Шикарная шевелюра съежилась до жидкого кустика каких-то грязных водорослей. Про тело и говорить тошнотно: вставшая на дыбы горбатая жаба.

— Лучше красавцев хуже нет, — машинально припомнилась Веткина шутка.

— Подари свой лук, — хлопая ластами по круглому бородавчатому пузу, принялся клянчить у приставника дух чего-то там. — Подари-подари-подари, — в такт хлопкам заканючил отъявленный нахал.

— Чем стрелять-то будешь с такими ластами? — искренне удивилась Ольга на последнем пятом шаге.

И оказалась рядом с какой-то полуразрушенной мельницей — догадалась по её щербатому скрипучему колесу. Из-под которого вынырнул очаровательный кудрявый карапуз:

— Тётя, подари лук.

Маленький, бедненький, с посиневшими от холода губёшками. Дрожавший, еле державшийся на воде. Огромные голубые глаза над пухлыми щёчками заплывали слезами — первая прокатилась по щеке, и малыш горестно хлюпнул носом. На Ольгу накатила волна такой жгучей умильной жалости, что рука сама потянулась к оберегу лучницы.

— Ой! — подпрыгнула от неожиданности разнюнившаяся дурочка.

И с удивлением воззрилась на трёх зависших у лица блисковиц. Те уставились на неё своими жалами, словно интересуясь: тебе хватит для вразумления или ещё разок укусить?

Это же ребёнок — мысленно воззвала она к совести безжалостных паразиток — он плачет. Хотелось схватить их поперёк древка и переломить о колено — так разошлось сердце в праведном женском гневе. В голове помутилось от жаркой беспробудной ярости.

Но блисковиц не впечатлил ураган её эмоций. Они позволили хозяйке сделать несколько шагов в сторону тянущего к ней ручки малыша. На пятом шаге к троице бунтарей присоединись ещё несколько стрелок. Набросились на безмозглую дурищу всей стаей, норовя выклевать глаза. Она рефлекторно отпрянула назад: шаг, второй третий. Судя по наступившему просветлению в мозгах, по собственным следам. Четвёртый шаг сделала уже в здравом уме и твёрдой памяти:

— Подари! — капризно проскрипел малыш совсем не детским басом.

— Подгузник смени, — с облегчением выдохнув, посоветовала Ольга и сделала последний шаг.

Оказавшись в просторной горнице, убранной в стиле допетровских реформ по обмену русской самобытности на европейскую самоидентификацию. Бревенчатые стены завешены восточными коврами, пестревшими всевозможными узорами и красками. Вдоль длинного стола узкие лавки с резными спинками. Такое же деревянное кресло, покрытое шкурой белого медведя, голова которого служила хозяевам подножьем.

На столе разнообразные блюда с ендовами — судя по всему, накрыто к приёму пищи. Наборные слюдяные оконницы, перечерченные вдоль и поперёк тёмными полосками из металла. Внушительные с виду дубовые двери. И, само собой, иноземные напольные бронзовые подсвечники с горящими свечами. Ну — подумала Ольга — тут будет не младенец, а какой-нибудь совершеннолетний обольститель.

А она, между прочим, уже второй день замужем. Поэтому думать только о супружеской верности — настраивала себя путешественница по миркам Нави. И упрямо шагать туда-обратно для следующей смены декораций. Что, кстати, лучше сделать загодя — поспешно отмерила она пять шагов вперёд и четыре обратно.

Однако на этот раз её не искушали и не жалобили — в горницу вошла старая женщина с высоким посохом в руке. В шитом серебром лазоревом опашне. Само собой, в белоснежном покрове на голове и шапке, опушённой горностаем. Несмотря на весьма почтенный возраст и кучу морщин, женщина была красива — чем в межмирье никого не удивишь. Как только дух достаточно вызреет, чтобы наводить на себя мороки, он тут же становится записным красавцем или писаной красавицей.

Женщина посмотрела на залётную гостью так, словно давно её ожидала. И не вполне довольна опозданием. Однако милостиво махнула рукой на лавку и повелела:

— Садись.

— Спасибо, — вежливо отказалась Ольга, — я постою.

— Сядь, говорю! — властно приказала якобы хозяйка якобы терема, пристукнув посохом об пол.

— Ай донт андестенд, — выкрутилась Ольга, ибо язык не поворачивался хамить пускай притворной, но всё же старой женщине.

— Юродствуешь? — холодно усмехнулась та. — Вновь навздела на себя непотребную кличку Лёка? Как не билась с тобой, а ты всё одно так и не восприяла своё поименование.

Отругала и медленно величественно опустилась в кресло. Этот голос — узнала его Ольга — эти ни с чем несравнимые интонации. Эта отповедь, довольно чувствительно задевшая за живое…

— Гата? — неуверенно буркнула она.

Дёрнулась, было, исполнить повеление подойти к лавке и сесть. Но, с места не сдвинулась: когда тебя дважды пытались развести на одном и том же, в третий раз ты обязательно усомнишься. Если не окончательно безнадёжно туп.

— Так, это что, твой дом? — принялась оглядываться гостья, на которую обиталище Сумерлы просто не могло не произвести впечатление. — Знаешь, а тут мило. Только ковры слишком пестрят и…

— Да, сядешь ты или нет?! — досадливо прервала её хозяйка, вновь грохнув посохом об пол.

— А можно мне то кресло… Помнишь, на котором ты сидела, когда мы познакомились? — взмолилась Ольга нечеловечески жалобным голосом.

— Нет его, — буркнула хозяйка, сверля её сумрачным взглядом.

Гата бывала с ней разной — иногда беспощадно прямолинейной, а то и жестокой. Но таким взглядом полного неприятия своей подопечной никогда.

— А что с ним? — упрямо настаивала Ольга на прояснении, казалось бы, незначительного вопроса. — Неужели опять сгорело?

— Сгорело, — сухо поддакнула хозяйка терема.

Перед глазами встал белый унитаз в торговом центре, куда юркая игошка нырнула при их первом знакомстве.

— Как его угораздило? — посетовала Ольга, качая головой. — Мне оно казалось несгораемым.

— Садись, — сменив тактику, устало выдохнула фальшивая Гата.

С такой вселенской скорбью в голосе, что всем прочим человеческим скорбям теперь будет стыдно показаться людям на глаза.

— Не торопись, а то успеешь, — припомнилась Ольге ещё одна шуточка Ветки.

Она отставила назад левую ногу, не удержавшись и уточнив:

— Ты случайно не крикса? Знаешь, почему-то в Нави много именно крикс. Такое впечатление, что сюда забрасывает всех до единой стервозных баб.

Хозяйка, казалось, не слышала её вежливых издевательств: её глаза были прикованы к ногам гостьи. А ноги — вдруг почувствовала шутница — прикованы к полу. Оставалось всего лишь перенести тяжесть тела с правой ноги на левую, и последний шаг сделан. Но, никак не получалось.

— Только не говори, что и тебе нужен мой лук, — понимая, что попалась, всё-таки умудрилась усмехнуться Ольга.

— Не ей, а мне, — раздался в дверях ещё один незабываемый голос.

— Ты бы хоть личину сменил, — поморщилась она.

— А чем тебе эта не хороша? — тоном неоспоримого превосходства осведомился подошедший ближе Моргощь.

Остановился он — прикинула Ольга — как раз где-то в районе её пятого шага туда и первого обратно. Словно там пролегала некая невидимая граница, пересечение которой представляло для колдуна проблему.

— Эта личина мне хороша настолько, что я готова видеть её в постели каждую ночь, — полным искренности голосом парировала она.

И дунула в оберег Сумерлы.

— Бор Больша́к тебе здесь не поможет, — с невозмутимой уверенностью попытался запугать её Моргощь. — Это место ограждено от духов леса. Защитные загово́ры этой трухлявой деревяшки тут не работают.

— А огненные заклятья? — заинтересованно переспросила Ольга.

Выхватила из колчана пучок стрел и вонзила его в правую ступню. Однажды она пролила туда же раскалённое в сковородке подсолнечное масло — оказалось, что и без масла эффект тот же. Гордо промолчать и не подумала: заорала в голос — чуть не лопнула с натуги. Зато огонь разрушил заклятье, удерживавшее ногу на месте.

— Прощайте, — сквозь слёзы выдавил приставник на последнем пятом шаге.

И оказался в знакомом высоченном колодце из толстых змеиных колец.

— Только тебя и не хватало, — морщась от боли, процедила Ольга и уселась на землю.

Голова змея Хва-Га — сюрреалистическая помесь чемодана, капкана и рогатого барана — щерилась на пойманную пташку превосходными треугольными зубами. Выпрыгнуть из змеиной ловушки не вышло — оберег Гаты не помог и на этот раз.

— Не старайся, — посоветовали приставнику приятным мужским баритоном. — От меня ещё никто не уходил.

— Один же раз получилось, — возразила пленница, размышляя над планами спасения.

— Не получилось, — возразил, Хва-Га, — а выпустили. Но сейчас не тот случай. Так что тебе придётся немного потерпеть и подождать пока тебя не прикончат.

Голова самоуверенного пророка вознеслась вверх, и Ольга увидела, как чуть ниже её развернулись громадные крылья летучей мыши. Змей возносился в небеса, подбирая с земли кольцо за кольцом своего тела. Последние обвили пленницу и потащили за собой. Она даже ногами не могла болтать, спелёнатая, как младенец. Оставалась надежда, что остальные приставники где-то рыщут в её поисках, и обязательно найдут свою потерю.

И её нашли. Перед носом неторопливо грузно летящего гиганта возникла обалденная фигурка обнажённой женщины:

— А вот и я!

Хва-Га не успел ни шикнуть на неё, ни плюнуть, как перед ним выросла ещё одна змея. Вдвое меньше, с птичьими крыльями и головой сокола. Она молниеносно заложила пируэт, сиганув вниз головой. Прямо над Ольгой соколиная голова торпедировала тело противника. Натурально ракетой с настоящей боеголовкой, устроившей приличный взрыв. И оторвавшей хвост с завёрнутой в него добычей.

Ольга полетела вниз, но была подхвачена вёрткой спасительницей. Почти над самой головой объявившегося на месте битвы Моргоща. Тот подпрыгнул на невероятную даже для духа высоту и едва не сцапал Ольгу за ногу — еле успела её поджать. И унеслась прочь, вспоминая, как Нешто ей объяснял, что Га — это движение, Ра — солнце, На — направление, а звук Ф у её предков отсутствовал. Им гораздо позже заменили первоначальное слово ХВА. В случае Хва-Га «хвастовство», а в случае Гарафены «воспевание».

«Воспетый взлёт к солнцу» уносила лучницу туда, где её ждали. Те, кем она была любима и хранима. И кто поймал сброшенную из поднебесья женщину своими медвежьими лапами со словами:

— Я никогда ещё так не бегал ни за одной юбкой.

Ольга обвила руками необъятную шею бородатого синеглазого богатыря и добавила романтики в их любовную сцену:

— У самого руки дырявые.

— Точно, — поддержала сестру Ветка. — Не будет женою разбрасываться.

— Илюха, а мы, кажется, попали, куда нужно, — довольно прогудел полковник.

И грохнул посохом о выжженную землю.