Дождались светлого денёчка
Пройдя ещё три сектора туда-обратно, они с бабуленькой опять оказались в лесу: самом обычном. Ничего в нём особенного: ни мрачного, ни благостного. Шагов через двадцать вышли на огромную поляну, по пояс заросшую травой.
— Ну, вот и ваш дом, — анонсировала Шанель, махнув лапкой с Лёкиного плеча.
Она глянула в указанном направлении и ничего не увидела. Кроме небольшого холмика.
— Дождались светлого денёчка, — задумчиво протянула Лада Всеславна. — В землянках я ещё не живала. По каким только гарнизонам нас не мотало, везде был водопровод.
— В смысле? — не поняла внучка, пытаясь разглядеть их виллу, находящуюся за границей реальности. — Это что…
— Землянка, — подтвердила бабуленька и поплыла вперёд, разрезая волны травы малиновым пароходом.
Лёка поплелась за ней, прикидывая, как бы увильнуть от прополки сорняков. Если это и вправду землянка, и она заросла по самую крышу… Мамочки родные! Да она так на собственном огороде не пахала!
Однако всё обошлось. Подойдя к своей законной недвижимости, бабуленька достала оружие приставника, и вокруг моментально сдохли все заросли. Верней, испарились. Убрав уникальное средство прополки, Лада Всеславна оглядела осевший в землю сруб из почерневших рассохшихся брёвен. Во всяком случае, так показалось Лёке. Но, когда она вслед за бабулей протиснулась в низкий узкий дверной проём, поняла, что половина внутреннего помещения действительно выкопана в земле. С которой так же слизало всю траву.
И обнажило примитивный каменный очаг без трубы, над которым зияло в крыше отверстие.
— По-чёрному топили, — пояснила бабуленька и присела рядом с очагом: — Ну-с, посмотрим.
— Некогда тут рассиживаться, — проворчала игошка, привстав на плече. — Мимо сторожи-то мы проскочили, да, видать, наследили. Сей час явятся. Ты, матушка, очаг разжигай, да пока не справишься, от него не отходи. Поймешь, что край, домой ворочайся, на выручку не бросайся. Мы и без тебя управимся. Пошли, — сухо бросила она Лёке.
Она вскарабкалась к двери по бревну с вырубленными в нём ступенями — лествице, как назвала её бабуленька. Выбралась наружу и увидала старых знакомцев: великаны волоты. Вдвое выше её. С виду обычные перекаченные амбалы, только руки длинноваты. И рожи тупые — словно одним топором вырубленные — но вполне человеческие. Они объявились на опушке, куда Лёка рванула со всех ног. Чтобы принять бой, как можно дальше от землянки.
— Как тока в свой дом вошли приставники, — бубнила в ухо Шанель, — с него спало заклятье. Прежде-то в него никто не мог забраться и очаг разрушить. А теперь можно. Пока твоя бабушка там колдует, нельзя их до дома допускать. Ну, ты тут обороняйся, а я гляну, как там у ней дела.
— Обороняйся, — передразнила её Лёка, наблюдая, как на неё надвигаются шестеро волотов. — Хоть в штанах, и то ладно. А то любуйся на их причиндалы.
Вообще-то она здорово рассчитывала на свои волшебные стрелки. И запускала их в полёт одну за другой. Понимала, что с одного выстрела такого монстра можно и не уложить. Но твёрдо рассчитывала, что быстро затюкает их насмерть. Верней, дематериализует.
Однако великаны дематериализоваться не захотели. Стрелы прошивали их насквозь, а эти увальни, как топали вперёд, так и продолжали. С непреклонной уверенностью в своей неуязвимости. Она заподозрила неладное. Тем более что взгляды пары центральных нападающих обращены на приставника. А вот четверо остальных пялились исключительно на землянку.
Поскольку при них не было оружия — а такими слонами легко свалить набок локомотив –
Лёка быстро догадалась, каков их план. Если дружно навалятся, запросто обрушат еле живой сруб на очаг. А там бабуленька — с замиранием сердца потихоньку отступала она к землянке.
Получится удержать эту шайку, не получится — в последний момент она должна быть рядом с бабушкой. Без внучки та никуда отсюда не уйдёт — сколько не расписывай, как лучше сделать. Поэтому в лепёшку разбейся, но окажись внутри — приказала себе Лёка, рискнув изменить планы врага.
Она разбежалась, делая вид, что летит прямо на центровых. Когда её уже почти коснулись огромные лапищи, вильнула вправо. Прошмыгнула в тыл врага между теми волотами, которые вожделенно пялились на землянку, не видя ничего вокруг. Оба центровых тотчас развернулись и неловко бросились на юркую лучницу. Остальные, как пилили вперёд, так и продолжили. Всё зря: отвлечь их на себя не вышло.
Улизнуть от преследователей труда не составило: они в разных скоростных категориях. И Лёка бросилась обратно. Заняла свой последний рубеж перед самой землянкой и продолжила бесполезный обстрел. Пускала одну стрелу за другой — никакого толка.
— Чтоб вы сдохли, — досадливо процедила она под нос, лихорадочно размышляя, не пойти ли на них врукопашную.
А что? Семь бед — один ответ.
— Не выходит? — участливо поинтересовались из банки.
— Поможешь? — раздражённо буркнул приставник, не прекращая бессмысленную стрельбу.
Блисковицы возвращались к хозяйке, повесив нос. И с надеждой подмигивали: дескать, не тормози, сделай что-нибудь.
— А я чем помогу? — явно ненатурально удивилась Шанель. — Ежели сама себе помочь не хочешь.
— Как?
— Заговором.
— Подскажешь, каким?
— А я откуда знаю? Мне ворожба приставников неведома.
Помогла, называется — зло подумала Лёка, шаг за шагом отступая вниз по лествице в землянку. Которая вот-вот рассыплется под напором добравшихся до неё волотов. И брёвна повалятся на голову колдующей у очага бабуленьки.
В дверном проёме показалась рожа одного из центровых. Перекособоченный, укреплённый трухлявыми жердинами проём затрещал. Блисковицы безостановочно били ему промеж глаз. Проносились сквозь уродливую башку и пропадали снаружи. Затем возвращались, протискиваясь в щели между ходившими ходуном брёвнами, и снова в лоб. Круговорот огня в природе.
И вдруг оберег буквально вспыхнул, на миг ослепив хозяйку. В голове так же ярко вспыхнуло воспоминание. Как она — верней, не она, а её предшественница — поливает кого-то стрелами и…
— Стрелки вы мои точёны, — неуверенно пробормотала Лёка, — дву на десяте гран. Перены вы, мои стрелки, пе́рьем сиза орла.
Тут очередная блисковица как раз ударила волота в лоб, и тот пошёл огненными трещинами. Работает — вцепилась она всеми фибрами души в чуть затлевшую надежду.
— Ветром пе́стованы, о́гнем зо́лочены, — сквозь зубы цедила Лёка выплывающие из чужой памяти слова заклятья давно ушедшей лучницы. — Перены́ вы, мои стрелки, перьем сиза орла, — злорадно любовалась, как огненные трещины разбегаются по широкой груди врага. — Да не тот грозно́й орёл, кой по по́лям летат, — сразу две блисковицы ударили в его плечи. — А и тот орёл грозно́й, кой по мо́рям летат! — заорала она в голос, когда волот, наконец, вспыхнул и растаял, тоскливо урча.
Загони человека в угол, дай ему отчаяться под гнётом надвигающей смерти, а в последнюю минуту сунь ему в руки… Какой-нибудь гранатомёт покруче, как в кино. Или волшебный лук, как у неё. И у человека вырастут крылья самого сокрушительного из современных истребителей.
— Осторожней! — строго прокричала в спину заботливая бабушка, когда внучка буквально выпрыгнула из землянки на белый свет.
— С моей ручки, с ясна неба! — так и продолжала вопить Лёка, в упор расстреливая ринувшегося на неё великана. — Летит огненна стрела!
Разобравшись со вторым, развернулась и запрыгнула на крышу из последних сил упиравшейся землянки.
— Той стреле я покорюся! — вонзались блисковицы в ближайших, усердно шатавших её волотов. — Помолюся, повелю!
Она вертелась юлой, осыпая стрелками разрушителей неимоверно древнего родового гнезда приставников.
— Ой, ты, огненна стрела! — первый великан вспыхнул и ушёл в небытие. — Полета́й врага разить! — отправились вдогонку ещё двое. — В чёрно сердце, в чёрну печень! — расправилась она с последним и внезапно успокоилась, спокойно окончив заговор: — В чёрну душу его.
Нет ничего хуже, когда работа закончена, ты расслабишься, и тут вылазят новые проблемы. В буквальном смысле: из земли — тяжко вздохнула труженица, подпрыгивая на стонущей крыше. Весь этот сектор межмирья сотрясался до основания, пока вокруг землянки вспучивалась земля. Расступалась, и наружу медленно вылазила чёрная глянцевая чешуйчатая труба метров пять в диаметре. А под ней оказалась ещё одна.
— Чёрный змей, — авторитетно прокомментировала происходящее Шанель.
Всё время битвы она так и просидела на плече приставника, как приклеенная.
— Который держит в зубах собственный хвост? — вспомнила кое-что из мифологии Лёка.
— Зачем ему это? — флегматично отозвалась игошка. — Что ж он этак, вечно по кругу станет ползать? Понапридумают тоже.
Блисковицы, слетевшись в колчан, тревожно звенели: то ли рвались в бой, то ли уговаривали хозяйку слинять, пока не поздно. Тем временем из земли показалась гигантская треугольная башка без глаз. Собственно, вылетающего из пасти раздвоенного языка тоже не наблюдалось — бракованный какой-то экземпляр. А вот зубы вполне себе — похвалила их Лёка, юродствуя, чтобы окончательно не помереть со страху.
— Я его не завалю, — поняла она. — Не знаешь, долго там ещё бабуленька? Может, отскочим?
— Скоро, — как-то невнятно пообещала развязку Шанель.
— Что-то ты неразговорчива. Тебе тоже страшно?
— Ой, да ну тебя! — отмахнулась Шанель. — Чем попусту языком чесать, деду бы помогла.
— Где? — испытала неизмеримое и вообще невероятное облегчение победительница каких-то вшивых великанишек.
Степан Степаныч и впрямь успел тика в тику. Как раз в тот момент, когда мог остаться и без жены, и без внучки. Он стоял на самой опушке, опираясь на посох и задумчиво поглаживая бороду. Словно готовился не биться, а разделывать мясо перед жаркой. Вот и прикидывал: на сколько гостей его хватит?
— А теперь справимся? — придирчиво уточнила Лёка, натягивая тетиву.
— Справится, — безмятежно махнула лапкой игошка.
— Что, один? — не поверила ей Лёка.
— Ну, невтерпёж покидать стрелки, так кидай, — ворчливо дозволила Шанель. — Тока вражине этой твои стрелки, что занозы. Впрочем, — вдруг передумала она. — А и побросай. Змей тебя-то чует, а деда твоего ещё нет. Вот и замани гадину на себя.
— Червячка на крючок, — пробормотала Лёка, оглядываясь в поисках путей отступления. — Всю жизнь мечтала, — съязвила она и пустила первую стрелу.
Бросался змей медленно: можно десять раз удрать. Зато со всех сторон сразу.
— Умный гад, — оценила Лёка, когда поняла, что он сжимает кольца вокруг землянки. — Может, ещё раз заговор прочитать?
Блисковицы облепили змея, как мухи, но видимого вреда ему и вправду не наносили. А змей, между тем, вот-вот раздавит их, можно сказать, заграничную виллу.
Но, полковник уже начал разбег. Тяжело ударяя ногами в землю и постепенно набирая скорость. Вот он толкнулся и прыгнул на ворочавшуюся тушу, а оттуда прямо на голову змея. Рогатина вспыхнула ярким огнём и вонзилась в неё, уйдя на треть.
Туша заворочалась сильней, однако перестала сжимать кольца. Рогатина пропала и тут же вновь запылала в руке приставника. И гад ползучий снова принялся за старое: чёрная труба медленно наползала на дрожащие в смертельной судороге раскуроченные бревенчатые стены. Дед второй раз загнал рогатину в его черепушку — кольца опять слегка разжались.
— Враз его не одолеть, — пояснила игошка, когда её подопечная грязно выругалась. — А ты бы язычок попридержала. Лаешься, как тать.
Тут из-под колец появился змеиный хвост и попытался обнять досаждавшего ему богатыря. Полковнику пришлось спрыгнуть на землю — хвост полетел следом. С десяток блисковиц принялись кусать его, но огонь на себя так и не вызвали: хвост их начисто игнорировал. А землянка начала трещать.
Но бедняжке и теперь повезло: она вспыхнула таким невыносимым светом, что Лёку опрокинуло прямо на змеиную тушу. Не успела она запаниковать, как твёрдая живая плоть под ней начала опадать. Будто кто-то проткнул резиновый матрац, на котором ей вздумалось отдохнуть.
— Ну, вот и очаг разожгли! — не скрывая облегчения, поздравила её Шанель. — А ты помирать собралась.
— В гробу я видела такие приключения, — спрыгнув со сдувавшегося змея на землю, проворчала Лёка.
— В гробу ты ничегошеньки уже не увидишь, — резонно заметила Шанель. — лучше туда глянь, — махнула она лапкой в сторону землянки.
— Не терем, — констатировала хозяйка результаты магических ремонтных работ.
Да, землянка не превратилась ни в терем, ни даже в приличную избу: так землянкой и осталась. Но обновилась полностью. Брёвна, будто только что срубленные и очищенные от коры — даже смола на них ещё не закаменела. Дёрн на крыше зазеленел по-весеннему и покрылся цветочками. Жердяная дверь распахнулась и в проёме показалась гордая собой боярыня. Огляделась по-хозяйски и степенно молвила:
— Огород, что ли, разбить?
— Ну, уж если зудит, — так же степенно ответил подошедший к ней супруг, — может, реальным огородом займёшься? Травой зарос по пояс. А вас туда не загонишь. Вам бы только на том свете шастать.
— На этом, — поправила его бабуленька.
Только вымолвить успела…
Лёка не смогла подобрать рифму, которая смогла бы её, как следует, раззадорить и разозлить. Вот, какого чёрта он припёрся? Будто нарочно поджидал, чем закончится их славная битва. И что? Надеялся выдернуть её из свалки в последнюю минуту?
А ведь она вполне могла наступить — только сейчас до конца осознала она, мрачно наблюдая, как Маргощь картинно наступил одной ногой на продолжавшего скукоживаться змея. Многозначительно обозрел трофей приставников и одарил главу семейства насмешливым взглядом:
— Вас можно поздравить, господин полковник?
На этот раз колдун решил не щеголять голым торсом: не на свидании. Он облачился в кольчугу, высокий куполообразный шлем и всё остальное, что прилагается к облику русского витязя. Включая здоровенный меч в ножнах и висящую на поясе палицу.
Лёка, было, попробовала мысленно фыркнуть: позёр! Но внезапно поняла, что воинское снаряжение он носит по праву. Видимо, когда-то давно реально воевал. И уж точно не трус. Ей вдруг пришло на ум, что Моргощь вполне мог участвовать во всех знаменитых битвах, когда Русь отбивалась от всевозможных завоевателей. Ведь когда древний дух вселяется в одержимого, он становится его душой и рассудком. Именно он шёл в бой, а не занятое им тело.
— С чем пожаловал? — бесстрастно отчеканил старый русский офицер.
Опираясь на посох, а не бравируя огненной рогатиной. Но во всей его фигуре древнего воина, стоявшего на земле широко расставив ноги, чувствовалась почти непреодолимая силища. Человеческого духа, а не сомнительного потустороннего.
— Да, как тебе сказать, — в тон ему отрапортовал Маргощь. — Вообще-то, свататься.
И так многозначительно вперился взглядом в Лёку, что заподозрить иной выбор было невозможно.
— Дождались светлого денёчка, — задумчиво покачала головой бабуленька.
— Да уж, — проворчал полковник, покосившись на внучку. — Не так я себе это представлял. Впрочем, — философски заметил он, — не мне решать. У нас девок под венец за косу не волокут. Самостоятельно себе жизнь портят. Ольга, что скажешь?
— А что я должна сказать? — чувствуя себя отвратительно, пробухтела под нос девица на выданье.
— А что? — выгнул брови дед. — Я должен сказать? Не меня сватают. И, как я понимаю, это у вас не первый такой разговор. Вряд ли добру молодцу внезапно стрельнула в башку такая блажь. Глаза с утра продрал, зевнул и понял: женюсь.
— Ну, было, — нехотя призналась Лёка и тут же пошла в атаку: — Свиданий он как-то не назначал. Является, когда хочет. И каждый раз с новым бредом или новым спектаклем. Дашь «Гюрзу», я его застрелю.
Только-только начала распаляться, как вдруг наткнулась на взгляд игошки. Теперь та не просто просиживала дедово плечо — восседала на нём, как памятник на пьедестале. Глаза Шанель казались неживыми и живыми одновременно. Она сверлила взглядом пытавшуюся увильнуть от разговора девицу, будто понукая её сделать единственно правильный выбор. Прямо сейчас: не сходя с места. Словно от этого решения зависела вся оставшаяся жизнь.
В принципе, так оно и есть — собираясь с духом, настраивала себя Лёка. Врать близким само по себе дело тухлое: они тебе доверяют, как никто. А уж врать в таких обстоятельствах… Когда им угрожает реальная гибель, а ты можешь стать её причиной…
— Он действительно сделал мне предложение, — максимально твёрдо призналась она, глядя прямо в глаза деду. — Но я отказала. Ты меня знаешь: предать вас у меня не получится. Просто не смогу. Во всяком случае, ему нечего мне предложить настолько великого и ценного, что ценней вас. Он это знает, вот и пытается вбить клин в нашу семью придурок. Абсолютно не зная, что мы за люди.
— Ну, это ладно, — бесконечно спокойно отреагировал полковник на гипотетическое предательство внучки. — Давай-ка начистоту: он тебе нравится? Захочешь солгать, лучше промолчи.
— А в чём разница? — не поняла Лёка.
— А по делу? — понукнул её дед.
Глаза снова поймали взгляд игошки. В них настойчиво пульсировало: сейчас или никогда. К чему такая спешка — попыталась она закрыться от них за нарочитым вызовом во взоре. И тут вспомнила кое-что главное про межмирье: тут любая тайна, любая недосказанность, любая вина могут быть использованы против тебя в заклятьях. С их помощью тебя скрутят так, что не вырваться. Какой бы крутой себя не считала, умея пользоваться бытовой техникой, у древних духов свои «бытовые инструменты» имеются: техники обуздания и не таких умников, как ты.
— Ну, нравится, — мысленно выдохнув, призналась Лёка и в этом грехе. — Каяться дальше, или обойдёмся?
— Не юродствуй, — приказал полковник. — Не в игрушки играем.
— Нравится по-настоящему, — решила она, что тонуть нужно тоже честно. — Как никто раньше. Был бы нормальным, замуж бы за него вышла. Даже за одержимого. Я и сама одержимая. Неважно, что по собственному желанию. А за врага никогда. Мало того: придётся защищать вас от него, убью гада, и рука не дрогнет.
— Ты что же, — услышала Лада Всеславна в её покаянии главное, — виделась с ним там, у нас?
— В реале? Сподобил Господь, — съязвила разочарованная невеста. — До вчерашнего дня встречались только здесь. А на пикнике он решил, что пора познакомиться поближе в новой обстановке. Так сказать, во плоти. Представляешь, он мой начальник.
— Поэтому и примчалась домой, как ошпаренная, — неподражаемо спокойно кивнула головой бабуленька. — Ну, хоть что-то прояснилось.
— Наша встреча ничего не меняет, — как-то не в тему возразил Моргощь.
— Встреча нет, — согласилась Лёка. — А кое-что другое меняет.
— Что именно? — моментально насторожился дед.
— Знаешь, полковник, у меня такое чувство, будто я знаю его очень давно. Да, любовь с первого взгляда бывает. Где-то. А я и раньше влюбчивостью не страдала, и теперь на это мало шансов. Приставник меня здорово изменил. От пол-полушки не осталось и следа. Даже как-то очерствела. Хотя кое-кто, — иронично покосилась Лёка на колдуна, — считает приставников простодушными и доверчивыми. Моё чувство не родилось, а свалилось на голову роялем. Мне даже кажется, что я унаследовала его вместе с духом. Интересное наблюдение, не правда ли?
— Короче, — приказал полковник.
— А на этом всё, — разочаровала его внучка. — Конкретных доказательств не имею. А чувства к делу не пришьёшь. Но поверить в то, что этот субъект реально сражён моей небесной красотой и прочими достоинствами, не смогу даже при наличии справки с печатью. А вот в то, что меня пытаются использовать, верю всецело и во веки веков.
— Шанель, а нет ли на ней какого-нибудь заклятья? — подошла бабуленька к проблеме с другой стороны. — Может, её присушили? Получится избавить мою девочку от её чувства?
— Ворожили, — уверенно вынес вердикт специалист по всяческой магии. — Ни раз, и ни два. Но заклятье с неё кем-то снято. Так что не обессудь, матушка: в лапы чёрну ворону влечёт её подлинным сердечным жаром. А он злодей мыслит тем жаром воспользоваться.
— Не выйдет, — глядя в глаза мучителю, твёрдо заверила Лёка. — Даже не мечтай, что у меня снесёт крышу. У меня прививка от всепоглощающих страстей, — не удержалась она от иронии. — Я в детстве сериалы смотрела.
— Полагаю, на этом можно и закончить, — констатировал полковник, сверля женишка ледяным взглядом профессионального убийцы. — Невеста отказала. Говорить больше не о чем. Драться будем? — не удержался и он от иронии.
Моргощь стрельнул глазами в Ладу Всеславну, в землянку и пропал. На невесту прощального взгляда бросить не соизволил — с облегчением подумала Лёка. И тут же загрустила: даже не посмотрел ирод.
— Раз жених сбежал, возвращаемся домой, — решил полковник, покосившись на плечо.
— Дело сделано, — поддакнула Шанель. — Теперь в ваш дом ни одна сволота не сунется.
Ветка встретила их, надувшись, как мышь на крупу. Её так и подмывало расспросить о шикарном приключении, в которое её не взяли, но обида дороже. Впрочем, ужин она приготовила. Бабуленька отправилась в ванную, а дед сразу в кабинет. Куда внезапно сухо позвал старшую внучку.
— Сядь, — глядя в окно, велел он.
Лёка присела на стул с таким чувством, что он электрический. Подобным тоном полковник их с сестрой обычно приговаривал к казни.
— Я поговорил с твоим Олегом, — начал он без преамбул, так и не оглянувшись.
И замолчал. Ждать, когда дед подберёт слова, было невыносимо. Ведь что-то же случилось, раз он такой.
— Полковник, не тяни, — попросила Лёка, стараясь казаться спокойной. — Я у тебя уже большая девочка.
— Ты моя девочка, — резко напомнил он. — И жить будешь, как сама захочешь. Но это не отменяет моей обязанности защищать тебя.
— Да, чего уж, — проворчал объявившийся в кабинете Нешто. — Ты, воевода, совсем уж девку запугал. Растолкуй непутёвой, дабы в беду не попала.
Он с такой любовью и тревогой посмотрел на Лёку, что душа откликнулась ожидаемо: он свой, он родненький, он в обиду не даст. Пыжиться и, как обычно, задирать нос древний дух не стал. Просто на глазах превратился из придурковатого старичка в старшего мужчину и защитника. Прапра… даже не сосчитать, сколько раз прадеда.
— Ну, в общем, так, — развернувшись, сурово посмотрел на внучку полковник. — Кем бы ни был твой Олег, он не тот Олег, которого знал я.