Прорвемся, опера! Книга 3

Глава 15

— А Сан Саныч с нами не поедет? — спросил Устинов, садясь в машину.

— Сан Саныч занят, у него важное и ответственное дело, — я подал старому оперу бутылку минералки и сел впереди. — Ему пока не до работы.

Василий Иванович сначала было разлёгся сзади, держась за голову, а потом заметил, кто у нас водитель.

— Гришка, хорошо, что ты сегодня, — он потянулся к нему, будто хотел потрепать водилу за щёку, но тот умело уклонился, сочно сматерившись.— А то бы Степаныч опять анекдоты бы травил, а у меня башка болит.

— Заманал уже, бухарик, — неразборчиво замычал дядя Гриша и что-то добавил, совсем непонятное.

— Вот ни слова не разобрал, — Устинов усмехнулся. — Ни черта не понятно. Да ладно бы, умное бы что-то сказал, так нет! Ох, Гришка-Гришка, лучше бы просто молчал, тогда бы все просто думали, что ты туповастый. А ты рот открываешь, и люди это сами видят.

— Да иди ты! — чётко крикнул дядя Гриша. — Заколебал-на!

Мы ехали по городу, за окном шёл снег, Устинов то и дело доставал водилу, а я напрягал память.

В первой жизни такого не было, ведь для города изменилось многое, и события теперь идут другие. Ну, допустим, понятно, почему барыги, торгующие дурью, дохнут сейчас, ведь зареченские никуда не делись, и всё это часть криминальных войн с «Универмагом» и бандой Слепого.

Но вот связан ли задушенный барыга с душителем? Ну, тут пока говорить рано, нельзя однозначно ответить «нет» или «да», надо копать. А вот Кащеев — душитель или нет? На это пока тоже отвечать рано, но если появится новый труп, пока он у нас — сразу станет понятно, что нет. Правда, откуда тогда взялись у него драгоценности — тот ещё вопрос.

Впрочем, у задержанного Кащеева и без этого хватит прегрешений, чтобы держать его за решёткой и дальше. Правда, его дядька, адвокат Домрачев, верит он в его виновность или нет, всё равно постарается отмазать племянника.

Точка, когда мы зафиксировали первое убийство маньяка в моей первой жизни — около двадцатого ноября, но теперь уже ясно, что тогда убийства происходили и раньше, просто мы этого не видели, не хватало нам тогда опыта, ведь опытных оперов у нас в отделении больше не было. Это сейчас они работают, потому что я спас Якута, а Устинов остался на работе и не ушёл на пенсию.

Но кого тогда убили ещё? Припомнить все трупы, которые мы тогда находили, невозможно. Были они, конечно, и немало — криминальные и обычные. Да, помню, как собирали неопознанный труп, пролежавший несколько дней в катке на трубах теплотрассы, но там даже сложно было навскидку сказать, какого пола этот человек, настолько быстро разлагаются тела в таких местах. Ни один эксперт не определит, было удушение или нет. Там и от шеи-то мало что осталось…

В общем, знания о грядущих событиях в городе с каждым днём помогали мне в работе всё меньше и меньше. Впрочем, воспоминания воспоминаниями, а опыт-то не пропьёшь, и опера матёрые, старой закалки, в этом помогут, и отец жив, и многие другие люди тоже…

Ржавые ворота мясокомбината открылись, мы заехали на территорию и остановились подальше, у холодильных цехов. Так уж повелось, что на мясокомбинатах часто работают бывшие зеки, и бывает, что они берут там всё в свои руки. Сразу и криминал расцветает, и воровство начинается повальное, да и крыша у конкретно этого мясокомбината — Слепой и его «синие». Так что дорогу сюда мы знали, бывали здесь, но работать тут всегда сложно, ведь с ментами говорить местному контингенту, как они выражаются, западло.

Сегодня не убийство, но наше отделение отрабатывает не только их, а ещё и тяжкий вред здоровью. Недавно здесь был избит сменщик, причём так сильно, что попал в больницу с переломом шейки бедра, и дело, что называется, возбудилось само. Правда, ведёт дело не прокуратура, а МВД, но наш милицейский следак здесь так и не появлялся, всё не мог выбраться. Придётся нам делать всё самим.

— Ну ёшки-матрёшки, — Устинов выглянул в окно на проходящих мимо работников. — Как же они задрали. Лучше бы сектанта искал, всегда хотел такого поймать. А тут, блин, надо ходить и искать, у кого Петренко денег занял.

— Из-за денег разве ему ногу сломали? — спросил я.

— А из-за чего ещё-то? Сам-то он молчит, да и никто не скажет. Здесь всегда так.

Тут да, чего-то добиться менту от бывшего зека сложно, особенно от принципиальных блатных. Своих они не выдадут, терпила тоже будет молчать, зная, что с ним за эти показания могут поступить ещё хуже, чем ему досталось уже. Но куда деваться — надо работать, прорываться.

Думаю, убьём здесь день, не меньше. Надо обойти всех (или вызывать работников в кабинет директора по одному), опросить, потом сгонять в больницу, где потерпевший Петренко никому и ничего не скажет.

Но зато скучать не придётся, это точно. Ведь со мной Устинов, а он даже в таком состоянии — враг любой скуке.

Василий Иваныч вошёл в пропахший душком цех первым, шагнул чуть дальше, явно зная куда идти, и заглянул в закуток, где собрались на перекур работники.

Вдоль небольшой комнаты стояли лавки, тут и сидели сотрудники мясокомбината, внимательно и недобро глядя на нас. За столом расположился бригадир смены, бледный тщедушный мужик, который что-то подписывал, за спиной у него висел стенд с информацией и планами выпуска продукции.

В углу стоял чайник и трёхлитровая банка, в которой заварили чай. Крепкий чифир, как и следовало ожидать, почти чёрный. Такой хлебнёшь, и сразу сердце начнёт в груди колотиться, но бывшие сидельцы его уважают. А на столе лежали нарды, точно самодельные с зоны, такие сейчас очень модные и сильно ценятся.

Курили все разом, из-за чего в помещении стоял густой вонючий туман.

— Здорово, мужики! — гаркнул Василий Иваныч.

— А ты где тут мужиков увидел? — приблатнённым тягучим голосом спросил один, сидевший у чайника. Смуглый носатый мужик медленно повернулся к оперу. — А?

— А ты у нас кто, если не мужик? — Устинов повернулся к нему с усмешкой. — Чудо-юдо лесное?

— Э-э! — носатый вскочил на ноги. — Ты чё, ты…

— Да мент это! — хрипло произнёс его сосед. — Вчера тут ходил, они тут постоянно ходят. Сегодня припёрся…

— Вот так сразу и испортили веселье, — Василий Иваныч развёл руки в стороны. — Короче, вопросики у меня есть…

Ладно, пусть поговорит он с ними, тем более, не просто так он это затеял, а явно в надежде, что кто-то случайно выдаст нужную информацию. Я пробегусь пока по цеху, поищу что-нибудь сам. Вводных у меня мало, только имя потерпевшего и должность. И всё.

Подошёл к одному, второму, третьему. Пальцы никто не гнул, просто пожимали плечами — мол, не видели, не слышали, ничего не знаем. Здесь работают и те, кто не сидел, но они тоже будут помалкивать, во избежание проблем с откинувшимися коллегами.

Но спрашивать я буду всех, вылавливая поодиночке, на случай, если кто-то скажет важную вещь, чтобы не подставлять его перед остальными. Не поймут, кто проболтался. Я даже светить не буду этого человека, если с его помощью выйду на злодея. Скажу, мол, сам нашёл, а дальше постараюсь его раскрутить.

Пока ничего не выяснилось, и, казалось, расследование зашло в тупик. Но помощь пришла, откуда я её не ждал.

Бледный бригадир болезненного вида из соседнего цеха, со смутно знакомым лицом поздоровался со мной неожиданно приветливо. Но где я его видел, никак вспомнить не мог. Где-то недавно, уже после того, как снова оказался здесь, в 1996-м.

— Из-за бабы ему ногу сломали, — сразу сказал он, оглядевшись по сторонам, и достал папиросу. — Эх, врач не даёт, говорит, нельзя мне больше курить…

Мужик с грустным видом убрал папиросу назад, облизнулся.

— Короче, шашни крутил этот Петренко с одной нарядчицей, Надькой Иваньковой, а муж у неё на зоне чалился. Вот, откинулся он на прошлой неделе, приехал — узнал всё про жену от соседей, пришёл в цех и арматурой полюбовничка и отделал. И вся недолга.

— Во как, — я удивился.

— Но, если что, слышали вы это не от меня, — сказал он тоном заговорщика. — Это я так, должок просто вернуть.

— Какой должок?

Ответить он не успел.

— Ефимыч! — раздался резкий окрик из глубины цеха. — Лента опять встала, надо ремонтников заказывать!

— Побёг я, — мужик махнул мне рукой на прощание и медленной тяжёлой походкой побрёл в сторону оборудования.

И после этого дело пошло. Едва я пришёл в кабинет к нарядчицам и представился, показав при этом ксиву, как одна зарыдала и чуть ли не в колени мне бухнулась, умоляя не забирать дурака-мужа, а её коллеги тут же расписали ехидными голосами, как муж колотил пострадавшего железякой у всех на глазах.

Ну и дела, и все на самом деле в курсе, но молчат. Ладно, один не промолчал, и я сам его не выдам. А работа ускорялась совсем уж неприличными темпами. Я вернулся в цех к Устинову.

— Василий Иваныч! — позвал я. — Погнали!

— Ну ты смотри мне, Ромка Хмырь, — старый опер погрозил кому-то пальцем. — Если выясню, что ты знал и не сказал, я за тобой вернусь, и опять присядешь. В этот раз надолго.

— Да я ничё не видел, товарищ капитан! — начал оправдываться тот носатый мужик, который поначалу катил на опера бочку. — Совсем ничё!

Кажется, Устинов нашёл к нему подход.

— Я почти их расколол, — раздосадованно сказал он, идя следом за мной. — Чё ты там нашёл?

— Муж нарядчицы это был, — тихо сказал я. — Любовника жены избил, этого самого Петренко. Наводочку я нарыл, а потом и жена сама всё выдала.

— О как, ну, это нам на руку, — Василий Иваныч оживился. — Ну пошли брать рогатого-сохатого, и поедем за сектантом.

Ехать было недалеко, в частный дом через пару улиц. Мужа Иваньковой мы нашли в бане, где он прятался от нас. Но ума-то спрятаться подальше не хватило, да и пьяный он был сильно. При задержании даже не сопротивлялся.

А вот когда мы везли его в ГОВД, я вспомнил Ефимыча, что дал мне наводку.

Мы как раз проезжали мимо того места, где я тогда прогуливался с Ириной, и там, у киоска, мы наткнулись на мужика с сердечным приступом, которому мы вызвали скорую.

Вот это он и был, поэтому лицо отложилось в памяти. Выжил, значит, оклемался в больнице и вернулся на работу. Вовремя успели, ещё бы немного, и последствия были бы хуже, даже если бы врачи успели его откачать. Может, так бы и лежал овощем.

Должок вернул, говорит — значит, и он меня вспомнил, не забыл, решил помочь хоть как-то. Ну, тем лучше, не пришлось тратить много времени на поиск. Хорошо, что я тогда оказался рядом, судьба-то не всегда вставляет палки в колёса.

Сафин и Шухов чуть подобрели, когда мы задержали подозреваемого, а последний даже не загнал меня отчитываться к себе в кабинет. Но прикрикнул, что надо искать личным сыском тех, кто убил наркобарыг. Этим уже занимались все наши, в кабинете не было никого.

— Ну что? — с надеждой спросил меня Василий Иваныч. — Сатаниста поедем искать?

— Так поехали.

Начнём с морга, посмотрим, что там накопали наши коллеги. Тем более, на отрывном календаре на моём столе была свежая запись: кто-то начеркал карандашом на листке с сегодняшним днём, что мне звонил Ручка. Я сразу набрал судмеда, но трубку он не взял, пришлось ехать к нему в морг.

А город сегодня немного изменился. Вдоль дорог, причём иногда даже в тех местах, где это мешало движению (законов про это ещё толком и не было), висело огромное изображение какого-то короткостриженого увальня с бровями, как у Брежнева. Бандит, прямо типичный, карикатурный, похож на помесь неандертальца с Крокодилычем из зареченских.

Кандидат в мэры города Сафронов? Никогда о нём не слышал. Зато предвыборный лозунг у него сильный: «Очищу город от наркотиков и разных выродков». Будто украл фразу у Кросса, и даже сильно не менял.

Впрочем, правил предвыборных ещё толком и не устанавливали, а чёрный пиар уже использовался вовсю. Но откуда вылез этот Сафронов? Хрен его знает, но, видно, Кроссу им заняться пока некогда, или ему мешают запугать конкурента. Может, кто-то из братвы поддерживает своего кандидата? Что Артур, что Слепой могли бы что-то такое придумать, чтобы только подгадить «Универмагу».

В морге уже несло спиртом, этот запах будто бы шёл от Ручки, хотя сам он был трезв как стёклышко. Судмед сидел за своим столом, где уже царил беспорядок, и поедал жареную курицу с картошкой из чугунной сковородки. При виде Устинова он показал на него куриной ножкой.

— Водку не дам!

— Тебе жалко, что ли? — спросил тот. — Налей немного, у тебя же точно есть. Уважь алкаша-коллегу, дай полечиться.

— Всего один стакан, — Ручка, помотав патлатой головой, достал из-под стола полный пузырь. — Всего один, а то дорвёшься до халявы, знаю я тебя. Короче, — он посмотрел на меня. — Посмотрел я сам на того толстопуза-барыгу, потому что напарник мой, — судмед показал в сторону «мертвецкой», — тупорогий и ничего не понимает в этом.

— А ты, Яха, пузырь-то зачем купил? — спросил Устинов, наливая себе немного на дно стакана. — Тебе же нельзя после наркологии, вот и не наливаю. И Паха молодец, на работе не пьёт, давно заметил.

— И я не пью, — отрезал Ручка. — В столе просто стоял пузырь, забыл я про него, значит. Не выбрасывать же теперь.

— Не вздумай! — Василий Иваныч взял со стола вилку и зацепил им кусок курицы. — Где потом новый искать будешь?

Что судмед, что опер уже давно не смущались близкого соседства с трупами в холодильнике, спокойно могли есть где угодно. А вот те, кто к виду мертвецов не привык, смотрели на них, как на психов. Сам я тоже, несмотря на долгие годы работы, в таком месте есть точно не буду.

— Я вообще… пить бросил, — неуверенно сказал Ручка.

— Ах-хах! — странно рассмеялся Устинов и опрокинул в себя стакан. — Рассказывай мне, — он закусил курицей.

— Так что там по телу? — спросил я.

— Задушен, — Ручка взял себя за горло. — Пару дней назад, но точно сказать пока не могу, потому что тело окоченело и в холоде долго лежало. А нож воткнули в труп уже после смерти, причём намного позже. Я бы даже сказал, если на глаз, что утром сегодня или ночью.

— А откуда кровь из раны? — уточнил я. — Её немало натекло.

— Это и не человеческая, — сказал Ванька, заходя к нам с листком бумаги. — Куриная. И курицу кто-то убил уже позже, может, вообще вчера или этой ночью. Её кровью там всё и измазали. Странное дело, короче.

— А ты и не увидел! — со злостью закричал Ручка. — Я бы не сказал, ты бы и не обнаружил! Ты курицыну кровь от человечачьей отличить на глаз не можешь! Я бы не выписался, так думали бы все, что его ножом закололи. Вот как тут на пенсию уйдёшь? — он ударил кулаком по столу.

— Кто-то, выходит, воткнул нож в окоченевшее тело? — с сомнением спросил я. — Это сложно.

— Забил молотком, похоже, — старший судмед задумался. — Пусть тот очкарик, криминалист ваш, посмотрит рукоятку, может, увидит следы. А курёху утром распотрошили. Может, испугался злодей, что найдёте, решил запутать.

— Или и на самом деле ритуал проводил, — Устинов посмотрел на кусок курицы, от которого только что откусил. — Погоди, а курица-то это не та… она же сколько там лежала? Протухла же! На вкус-то чую, херня какая-то!

— Та! — торжествующе воскликнул Ручка. — Именно она! Хлопчик, вот, пожарил, — он показал на Ваньку. — А ты жрёшь, Васька!

— Да нет, окорочка купили, — тут же вставил Ванька, портя старшему товарищу шутку. — Пожарили в больнице на кухне, сюда принесли.

— А, а я уж думал, тухлятиной меня травишь, — Василий Иваныч спокойно доел кусок.

Значит, придушили барыгу, а после воткнули нож в тело, причём Ручка говорит, что это было недавно. Значит, кто-то вернулся на это место, например, проверить следы, а заодно воткнул нож в окоченевший труп? И это значит, что Кащеев не причастен… ну, когда втыкали нож, он точно был в ИВС, хотя если нож воткнули не утром, а вчера, то он мог успеть и до ареста. Или кто-то хотел его отмазать?

Вариантов тьма, всё очень странно. Я вернулся в ГОВД вместе с Устиновым, но в само здание не пошёл, а отправился пообедать в пельменную. Поем горячего, всё обдумаю. Василий Иваныч увидел кого-то из знакомых, пошёл его доставать, и я отправился на обед один.

Артёма Федюнина на месте не было, но кассирша знала меня в лицо и снова отказалась брать деньги. Я уже не спорил, спокойно уселся на место в углу, чтобы видеть всех входящих, и ел себе пельмени, заедал свежим белым хлебом, запивал крепким чёрным чаем без сахара и краем глаза смотрел чемпионат по теннису. Ельцин теннис любил, вот и по ящику теперь эти турниры постоянно показывают.

Зазвенел колокольчик над дверью, я поднял взгляд и махнул рукой вошедшему, чтобы садился ко мне.

— Думал, ты в Москве, — сказал я. — Как тогда уехал, так и с концами.

— Вернулся утром. Дел здесь по горло.

Гриша Туркин опустил аккуратную бородку и немного растолстел, но я всё равно легко его узнал. Он подошёл ближе, пожал мне руку и направился к кассе, чтобы сделать заказ, а после вернулся к столу.

— Дел вал, — повторил он. — А ты, Паха, говорят, маньяка поймал.

— Ну, с этим ещё разбираться надо, — без конкретики ответил я. — Да и кроме него хватает работы.

— А, с этими барыгами, — Турок поморщился. — Тоже наслышан. А вообще… хотя ладно, давай хоть пожрём сначала нормально. Я весь день за рулём, утром только бутерброд сожрал и всё.

— У тебя такой вид, — я усмехнулся, — будто ты опять хочешь меня завербовать.

— Давай пока не о работе, Паха! — немного нервно воскликнул он и всплеснул руками. — Поедим, потом побазарим, если время есть. А вообще хотел тебе кое-чего предложить. Баш на баш. Я бы тебе с твоими темнухами теми про барыг подсказать бы смог, а ты… во, несут уже! О, вот это дело!

Турок потёр ладони, глядя на тарелку с пельменями перед собой и предвкушая, как сейчас их съест.

— А если вкратце? — не отступал я.

— Эх, ну, горит, что ли, Паха? — он поднял на меня усталый взгляд. — Мы бы… ладно, уговорил. Если вкратце — надо будет в казино к Кроссу снова наведаться, побалакать там с одним человеком. А попутно — узнать, что братва думает про твои две мокрухи, это очень сильно обсуждают.

— Ну, посмотрим, — я хмыкнул. — Ладно, поедим, детали расскажешь, и я подумаю.

— С тобой всегда сложно, Паха, — Турок приступил к еде. — Другие бы уже согласились без вопросов.

— Я — не другие. По-любому что-то серьёзное планируется, раз ко мне пришёл.

— Вот что есть, то есть, — подтвердил он. — А вообще, надо выяснить, что за фигня недобрая в городе начинается. Что-то явно нехорошее заваривается.